кого дуба, путаную заросль бузины и
столбами  подымавшиеся над подлеском золоченые сосны. Елок почти не было, но
одна,  не  больше  человеческого роста, лежала сваленной около гнилого пня и
почему-то надолго остановила внимание Кирилла.
     Смущение  его  прошло,  хотя  нет-нет да возникал в памяти исступленный
взгляд  Ипата,  и  неприятно  мешала  мысль,  что  если  облава сорвется, то
овиноватят в этом непременно Кирилла, потому что он щелкнул затвором.
     Он  устал  держать  на  весу  винтовку и опустил ее к ноге. Тишина была
нетронутой.  Желтоплекий  ремез  обследовал  ближнюю сосну, вьюном забираясь
вверх  по  стволу.  Пискнув, он перелетел на сваленную елку, потом умчался в
чащу,  и  за  ним  погналась стайка таких же юрких птиц, вынырнув неизвестно
откуда.  У  Кирилла  похолодели  промокшие  ноги,  он осмотрелся - нельзя ли
присесть.
     Тогда  беззвучие  пересек  далекий выстрел, который будто раздвоился на
вздох  и  присвист,  и  вздох  глухо  побежал от дерева к дереву, а присвист
удальски махнул в поднебесье.
     Не  спеша и неровно, точно закапываясь в глубину бора, а потом всплывая
к  его вершинам, занялись вопли, непохожие на людские. В первую затем минуту
можно  еще  было  уловить  визги  мальчишек, звонкое "улюлю" мужиков. Но все
быстрее,  быстрее гиканье, свист, крики, стук палок по деревьям срастались в
сплошной вал неподобного гула.
     - Улю-у-у-у-у-ууу!..
     Загонщики всей лавой двинулись на стрелков.
     Тотчас,  как  сигналом  разнесся  выстрел,  Кирилл  поднял  винтовку и,
принагнувшись  к  своему  подзору,  начал  остро  разглядывать  вдруг  точно
подмененные  новыми  кусты  подлеска.  Всякий  сучок,  всякий  лист сделался
изумительно  отчетлив,  и  словно  озадаченная  неподвижность  деревьев была
несвязуема  со  страшным  зыком,  ломавшим  воздух.  Чудилось, будто корчуют
сразу  весь  лес, и выдираемые из земли корни и сама земля стонут и вопят от
боли.
     Упал одинокий выстрел в цепи.
     Стон  на секунду чуть ослабел, но сейчас же набрал еще больше отчаянной
силы.  Кирилл  слышал,  как  в  теле  его  сжалась каждая мышца. И вдруг его
словно  окатило  изнутри  студеной водой: справа по цепи, там, где прозвучал
одинокий выстрел, открылась беспорядочная пальба.
     Было  похоже,  будто  дети  захлопали по лопухам свистящими прутьями. И
каждый  удар  по  лопуху  ожогом  отзывался на Кирилле. Он все больнее давил
прикладом  в  плечо  и  смотрел, смотрел перед собой, боясь моргнуть глазом,
так что веки защипало солью выступивших слез.
     Тогда  под  сваленной  елкой,  которая уже привлекала его внимание, под
самой  звездочкой  ее  верхушки,  мелькнуло  светлое пятно. И тут Кирилл как
будто  оглох: не стало мигом ни шума загонщиков, ни стрельбы винтовок - весь
мир вместился и замер в этом пятне.
     Лобастая,  с широко расставленными куцыми ушами морда волка выглядывала
на  просеку  отливавшими  черным  лаком глазами. Вобрав голову в приподнятые
лопатки, зверь чуть заметно крался.
     Внезапно  он  дал легкий прыжок, растянув плавное тело над елкой, будто
перелив себя через нее.
     Прицел  был взят Кириллом до этого мгновенья, но палец нажал на спуск в
самый  момент  прыжка.  Волк  взвизгнул  вместе  с выстрелом. Еще находясь в
полете  скачка,  он  рванул  головой  к  задней  ляжке,  словно огрызаясь на
преследователя.  Потом он упал. Дважды он схватил себя за ляжку, и вырванные
клочья  шерсти  разлетелись  от  его  хрипучего  дыханья. Он пополз влево от
Кирилла,  часто  перебирая  передними лапами и волоча раненый зад. Иногда он
по-щенячьи визжал.
     Кирилл  видел,  что  подранок  может  уйти,  и  готов  был  ко  второму
выстрелу.  Но пока волк переползал просеку, было рискованно стрелять, потому
что  где-то  совсем  близко  стоял  на  своем  номере  Дибич.  Этой короткой
нерешительности  было  достаточно,  чтобы  волк  выполз  из  круга  за линию
стрелков. Он скрылся в кустах.
     Все  чувства  Кирилла  сразу  после  выстрела ожили и горячо заработали
опять.  Пальбы  уже  не  было, крики загонщиков утихали. Он сошел с номера и
кинулся  догонять  волка.  Он  увидел  сквозь  листву  его  шубу и расслышал
рычанье.  Волк  сидел,  упершись  выпяченными  вперед  лапами.  На спине его
топорщилась  черная ость вставшей шерсти. Отвисший лиловый язык и пасть были
облеплены светлым пухом.
     В  секунду, когда Кирилл разглядел эту облепленную пухом пасть, треснул
выстрел,  и  Кирилл,  почти  не  целясь,  со вскидки, тоже выстрелил. Голова
волка сделала поклон, и он как бы с осторожностью лег на бок.
     Все было кончено. И, однако, Кирилл не двигался с места.
     Сойдя  с  номера,  он  нарушил  правило.  Дибич  мог  видеть подранка и
стрелять  по  нем,  не  замечая  подходящего  Кирилла.  Это  была опасность.
Предупредить  ее  можно  было  только немедленным выстрелом, хотя торопиться
было  излишне,  потому что волк уже сел, явно не в силах уйти далеко. К тому
же  выстрел  отпугнул  бы  других  волков, которые еще могли выйти на прочие
номера.  Но  к  опасению,  что Дибич выстрелит, не видя Кирилла, прибавилась
боязнь,  что  кто-то  другой  добьет  подранка  и  возьмет трофей. Надо было
стрелять!
     Только  теперь,  после  того  как волк был убит, Кирилл стал вникать во
все  эти  молниеносные  соображения, толкнувшие его к выстрелу. И только тут
он  вдруг  понял, что мимо всех соображений его толкал подсознательный страх
перед  раненым,  смертельно  ожесточенным зверем. И едва он признался себе в
этом  страхе,  его  охватил стыд, и он почувствовал, что все его тело залито
жарким потом.
     - Ну как? Готов? - услышал он оклик Дибича.
     В  голосе  этом было столько счастливой гордости, что Кирилл напугался:
а  что,  если  подранок  прикончен  вовсе  не  им, а Дибичем? Ведь первым-то
стрелял Дибич?
     - А у вас есть? - вместо ответа спросил он, все еще не двигаясь.
     - Е-е-есть!   -   так  же  гордо  отозвался  Дибич,  и  Кирилл  услыхал
неподалеку шелест раздвигаемых кустов.
     Тогда  он  сорвался  с  места  и  подбежал  к  своей добыче. Слыша, как
колотится  сердце,  он  с дикой радостью ухватил волка за ухо, приподнял его
толстолобую полупудовую голову и бросил оземь.
     - У-у-ух,  не-чи-стый! - гудел он упоенно, то расталкивая волка ногой в
мягкое,   пустое  брюхо,  то  будто  одобрительно  теребя  колючий  мех  его
загривка.
     Дибич  вышел из зарослей, сияющий, быстрый, взял зверя за заднюю лапу и
повернул с боку на бок.
     - В окорок угодили? А я - слыхали? - с одного выстрела под лопатку!
     - Так  ведь  у  меня  как вышло, - воскликнул Кирилл и неудержимо-пылко
начал  в  подробностях  объяснять,  как  выстрел совпал с прыжком волка, как
волк  стал  уползать  и  как  пришлось  его добить. Он только не сказал, что
стрелял по сидячему зверю.
     Несколько  загонщиков приблизились на голоса и с любопытством обступили
добычу.  Один из них - с кровоточащей царапиной поперек щеки и с разорванным
рукавом - мазнул пальцем по щеке и, показывая кровь, проговорил:
     - Оборвались   все  об  сучья.  Одними  спрысками  не  обойтиться  вам,
товарищи.
     - Радоваться  надо,  что покончили с чертягами, - весело сказал Кирилл,
награждая волка добрым пинком сапога.
     - Оно,  кому  радованье,  кому  что  иное,  -  ответил загонщик, пробуя
приладить  рванье  на  рукаве  и  потом  сощуриваясь  на  Кирилла: - Чуть не
упустили, выходит, волчонка-то? Далеконько за линией стреляли...
     - Почему  упустил?  -  сердито  остановил  его  Кирилл и опять принялся
повторять   сначала  все,  как  было.  Жар  его  не  спадал,  а  все  больше
распалялся.
     Сломав  молодую  сосну и оборвав ветки, загонщики продели жердину между
связанных  лап  волка и понесли его на плечах. Кирилл шел позади, с чувством
триумфа  поглядывая на волчью морду, черным носом бившую об землю, и говоря,
говоря  краше  и  краше  все  подходившим из леса загонщикам об удивительном
первом своем выстреле и помалкивая о втором.
     Было  взято  четыре  волка-переярка. Их свалили в кучу. Похожие друг на
друга,  как могут быть похожи только близнецы, они лежали в своих наполовину
уже  зимних  шубах,  изжелта-серые,  в  черноватых  подпалинах  по хребтам и
лапам,  со  светлым  подшерстком  снизу  и  с боков. Глаза у них были крепко
зажмурены, будто, издыхая, все четверо противились взглянуть на белый свет.
     Когда  окружившие их кольцом стрелки и загонщики разобрались, кто и как
убил своего волка, раздался чей-то насмешливый вопрос:
     - А что ж Ипат? Пустой?
     Огляделись  -  туда,  сюда:  Ипата  не  было.  Стали  звать  - никто не
откликался.  Начали  спорить  - где Ипат стоял. Никто толком не знал, потому
что  он  разводил  по  номерам,  а  где  сам  стал  -  никому  невдомек было
полюбопытствовать.  Даже  тот,  кого  он  поставил  на  номер  последним, не
помнил,  куда  затем  Ипат  пошел:  как  будто  направо,  а может, и налево.
Заспорили  и  о том, кто первый выстрелил в цепи, когда двинулись загонщики.
Каждый уверял, что первым стрелял кто-то другой.
     - Да  зачем  вы  пальбу-то подняли? - спросил Дибич. - Припаса извели -
хватило бы на оборону целого взвода. Охотнички!
     - Мы, товарищ командир, беглым огнем, чтобы наверняка!
     Тогда  выступил  перепуганный  Никон  и  сказал,  что,  по  его мнению,
стрельбу открыл Ипат.
     - Как  мы, посля моего сигнала, погнали, так вскорости я слышу - раз! -
жигануло  и вроде сразу хлипнуло. Ишь, думаю, - Ипат: у него ружье с хлипом.
Он  еще  мне  говорил  намедни,  что,  мол,  у  ружья  ствол простуженный, с
трещинкой.  Он  стрельнул, а погодя ребята по-ошли палить по всей цепи! Ипат
с краю бил, с самого фланга.
     Пререканья  так  встревожили Кирилла, что почти не осталось следа ни от
чувства  триумфа,  ни  от  неловкости  за какую-то конфузную промашку, ни от
стыда  за мимолетный страх. Он будто впервые понял, что один отвечает за всю
охоту  и  за  все,  что бы ни случилось с Ипатом. Да и не с одним Ипатом. Он
был  тем  сознанием,  которое  взяло  на  себя  ответственность  за  каждого
человека  -  от  Дибича  до  последнего деревенского мальчугана, ради забавы
увязавшегося с облавщиками в лес.
     Нарядив  красноармейцев  пройти  всей линией, которую занимали стрелки,
Кирилл  взял с собой Никона и направился туда, где - по догадке - мог стоять
Ипат.  Они  осмотрели  множество  укрытий  в  кустах,  какие  могли привлечь
охотника,  они  кричали,  они  прислушивались  к  далеким голосам товарищей,
наконец  вернулись  назад  и  встретились  с  теми,  кто  ходил искать вдоль
просек. Ипата не нашли.
     Загонщики  подняли  на  плечи  трофеи, и за ними двинулась вся вереница
людей.
     По пути Кирилл сказал Дибичу:
     - Неужели   его  могли  невзначай  пристрелить?  Ведь  бывалый  парень.
Немыслимо!
     - Я  думаю  другое,  -  ответил Дибич. - Не встретит ли он нас сейчас в
деревне?
     Кирилл остановился от недоуменья.
     - Не  удрал ли Ипат от позора: выставил себя первейшим волчатником, все
сам затеял, а как раз у него добыча ушла между пальцев!
     - Ну,  это  слишком  тонко,  -  убежденно  возразил  Кирилл  и все-таки
задумался,  и  чем  ближе  подходили  к  лагерю, тем больше обнадеживала его
высказанная Дибичем мысль.
     Однако  в  деревне  ожидало  разочарование: Ипат не возвращался. Так же
скоро,  как  разлетелась  весть,  что красноармейцы перебили выводок волков,
крестьяне  узнали  об  исчезновении на охоте одного стрелка. Невозможно было
выступить  в  поход,  не  разыскав  пропавшего,  и Кирилл, после совещания с
Дибичем, снова отправил в лес поисковую партию.
     Время  подходило  к  полдню.  Кирилл сидел в избе у растворенного окна,
дожидаясь  обеденной: похлебки. Слышно было, как озорничали ребятишки вокруг
сваленных  под  сараем  волков да люто брехали на звериный дух попрятавшиеся
собачонки.  Что  часто  случается  бабьим  летом, с утра затянутое небо днем
стало веселеть, и мягкое солнце без теней осветило землю.
     В  эту  минуту  Кирилл  рассмотрел  троих путников, вышедших из леса по
дороге  в  деревню.  Они  шли  в  ряд нескорой походкой. У одного был в руке
узел,  двое  других  несли  на плечах мешки. Когда они немного приблизились,
сделалось  видно,  что  позади выступает еще один человек, которого передние
собою  все время заслоняли. Потом можно стало различить, что человек с узлом
что-то  прижимает  свободной  рукой  к  груди  и,  видимо, ему это неудобно,
потому что он кособочит.
     Уже  неподалеку от деревенской улицы трое передних расступились, обходя
рытвину,  и  Кирилл  увидел,  что четвертый человек, отставая шагов на пять,
держит  наперевес  винтовку.  Почти тотчас Кирилл высунулся за окно, узнав в
человеке с винтовкой Ипата.
     Не  отрывая  своих  издалека  белеющих глаз от конвоируемых людей, Ипат
ступал  жестким  шагом,  чуть  вразвалку.  Ружье вздрагивало у него в руках,
отвечая шагу.
     Кирилл  вышел  на  крыльцо избы. Крестьяне и красноармейцы собирались у
открытых  ворот,  молчаливо  ожидая пришельцев. Мальчишки вбегали с улицы во
двор, оборачиваясь и наступая друг другу на пятки.
     Когда  Ипат ввел подконвойных в ворота, он по-солдатски выступил вперед
и  взял  винтовку  к  ноге.  Через  его  распахнутую  гимнастерку  виднелась
блестевшая  от  влаги  грудь, удивительно светлая рядом с медно-алым загаром
лица. Рапорт его звонко прозвучал на весь двор.
     - Принимайте,  товарищ  комиссар. В лесу - мной задержанные неизвестные
численностью   три   человека.   Один   названный  неизвестный,  раненный  в
оконечность при попытке от меня к бегству.
     Двое  арестованных  были  преклонных  лет. Бородатые, довольно испитые,
они  казались очень усталыми, и оба, как только остановились, бросили наземь
запачканную  поклажу  -  холщовый мешок и перехваченный веревкой тюк. Третий
тоже  опустил  свой  небольшой  узел,  с трудом нагнувшись и сразу подхватив
замотанную  окровавленной  тряпкой  руку. Приподняв эту раненую руку повыше,
он  затем  снял  кепку,  вытер  ладонью  мокрую,  совершенно  лысую голову и
поправил съехавшие с переносья очки.
     И  как  только  он  обнажил  лысину  и  сквозь очки глянул вверх, чтобы
рассмотреть  на  крыльце  возвышавшегося  комиссара,  Кирилл  поднял  брови,
откачнулся и крепко прислонился к косяку плечом.
     Лысый  же  продолжал  глядеть на него через очки в металлической тонкой
оправе,  нисколько  не  изменившись  в  лице, а только опять поддержав снизу
раненую руку.
     - Поставить к ним караул, - тихо приказал Кирилл. - И обыскать.


28

     Происшествие, о котором Ипат доложил Извекову, рисовалось так.
     Заняв  крайний  в  цепи охотников номер, Ипат начал приглядываться в ту
сторону,   откуда,   в  ответ  на  подвыванье,  долетел  голос  волчицы.  Он
рассчитывал,  что  она  должна  выйти  на  лай  молодых волков, и не ошибся.
Наверно  почуяв  неладное в том, как оборвался лай, она пробиралась к логову
с  большой  осторожностью,  однако  подошла  близко  к  линии стрелков. Едва
разнесся  крик  загонщиков,  она  метнулась  назад,  и тут Ипат заметил ее и
выстрелил.  Взять  старого зверя ему было лестно. Он махнул рукой на облаву.
Он  обнаружил  кровь  на  кустах  там,  куда  стрелял,  и  побежал  по следу
уходившего   подранка.  По  мере  отдаления  от  места  облавы  следы  крови
попадались  все  реже,  пока  совсем не потерялись. Но Ипат упрямо продолжал
искать.  Давно  уже  притих  лес  после  гая  облавщиков,  а  он все рыскал,
забираясь  в  самую  чащобу.  И  вот в густой поросли лещины глаз его поймал
пятно,  которое  он  принял  сперва  за  настигнутую  цель,  и  чуть было не
выстрелил.  Но  пятно  оказалось мешком с кладью, рядом лежали узел и тюк, а
за  ними,  скорчившись,  прятались  люди.  Ипат заставил их вылезти, забрать
пожитки  и  повел  арестованных  лесом,  крепче  сжав  винтовку и отвечая на
прекословья   единственным   оправдавшим   себя   в  веках  афоризмом:  "Там
разберут!"  Пока  он  сообразил,  в  каком  направлении следует идти, утекло
порядочно  времени.  Один  из  задержанных,  когда  проходили  мимо  лесного
буерака,  кинулся  под  откос. Ипат разрядил в него ружье, ранил в руку выше
кисти  и  угрозой  нового  выстрела  принудил  выбраться  из  оврага. Он дал
беглецу  перевязать рану рубахой, которую тот извлек из своего узла, и после
этого  весь  марш  до  деревни  продолжался  без  приключений, - выглянувшее
солнце довело Ипата куда надо.
     Перед  тем  как  арестованных  посадили в амбар, Кирилл велел задать им
вопрос:  откуда они идут и далеко ли держат путь. Они ответили, что все трое
идут  из  города Хвалынска в Заволжье. Выслушав Ипата, Кирилл принял решение
доставить  арестованных  в  Хвалынск, но сначала дознаться об их намерениях.
Он  велел  привести  в  избу  того  из этой тройки, кто назовется Хвалынским
старожилом.   Дибичу  он  ничего  не  сказал  о  своем  замысле,  но  просил
присутствовать на допросе.
     Степенного  вида бородач, в шерстяном платочке вокруг шеи, заправленном
под  глухой  ворот сильно ношенного пиджака, сказал Кириллу о себе, что он -
из  Хвалынских мещан, что у него за Волгой, на Малом Иргизе, родственники, и
он  направляется к ним. На вопрос - зачем он прятался со своими спутниками в
лесу  -  он  ответил,  что  все  трое  испугались  шума  и стрельбы и думали
отсидеться,   а   лесом  шли  для  сокращения  дороги.  Когда  Кирилл  начал
допытываться,  кто  же  эти  спутники  и  давно ли старику они известны, тот
сказал,  что  они в Хвалынске люди новые, но он с ними знаком, и один из них
даже стоял у него на квартире.
     - Это который ранен, да? - спросил Кирилл.
     Нет,  раненого  старик  знал  мало.  По  фамилии он Водкин, в Хвалынске
поселился   года  два  назад,  родом  будто  пензенский,  владеет  садочком,
купленным по приезде.
     - У вас, значит, после революции поселился?
     - Словно бы после. А может, и в войну.
     - Ну,  вы собрались к своим родственникам. А у попутчиков ваших тоже на
Иргизе родня?
     По  словам  старика,  попутничество  было  довольно  случайно: он и его
квартирный  постоялец  вознамерились  податься  на  Иргиз  потому,  что  там
спокойнее,  а  Водкин  присоединился  к  ним  в  расчете вывезти из Заволжья
две-три  семьи  пчел,  - тамошняя пчела славится. Знал же он Водкина потому,
что   тот   приходил   к   нему  менять  на  очках  оправу  (старик  немного
ювелирничал).
     - Прежде он золотые носил очки-то? - спросил Кирилл.
     - Помнится, будто золотые.
     - Кто же ваш постоялец?
     Постояльцем   у   старика   был   человек   православного  исповедания,
приехавший  в Серафимовский скит с желанием принять впоследствии монашество,
но  пока  не  нашедший там пристанища из-за тесноты. Братия очень стеснена -
народу  притекает  все  больше, а скиток маленький. Фамилия этого человека -
Мешков.
     - Саратовец?
     - Да, оттуда.
     - Зовут не Меркурием Авдеевичем?
     Дибич,  чутко  следивший за разворотом дела, не мог бы определить - кто
в  эту  минуту  был больше изумлен - старик ли, услышав вопрос, или Извеков,
получив утвердительный ответ.
     Кирилл  сидел  неподвижно,  точно  ему требовалось крайнее усилие воли,
чтобы  возвратить  себя из бесконечной дали к тому, что находилось перед его
взором. Потом он велел увести старика и заметил Дибичу:
     - Я  думал,  в  этой  троице  у  меня  найдется один старый знакомец. А
выходит, кажется, двое. Странно.
     - Что это за антик такой - Меркурий?
     - Попросту  русский  Меркул...  Посмотрим, посмотрим, - опять задумался
Кирилл.
     Ввели Водкина. Он раскачивал туловищем, прижимая руку к груди.
     - Нельзя  ли  показать меня фельдшеру? Рана не дает покоя, - сказал он,
опускаясь на скамью.
     Кирилл  долго  глядел  на  него.  Это  был человек на шестом десятке, с
примечательной  головой  -  сдавленная с боков, она сильно выпиралась вперед
лбом,  а  на  затылке,  очень похожем на