отдавать  общие  приказания, командир будет вести бой, а я буду представлять
вам реляции.
     Кирилл  долго  смеялся,  покачиваясь  от  толчков  машины,  потом остро
посмотрел  в  глаза  Зубинского  так, что тот подобрал локоть, поерзал и сел
прямее.
     - Вы  будете  делать  то,  что  я  вам  прикажу  и что вам прикажет наш
командир товарищ Дибич.
     Зубинский проговорил как бы менее убежденно, но с достоинством:
     - Разумеется,  исполнять  приказания  мой долг... Но хотелось бы, чтобы
вы  очертили  мне  круг  обязанности,  чтобы  я знал. Строевой адъютант нес,
например,   в   полку   обязанности  начальника  команды  связи:  ординарцы,
разведчики, телефонисты...
     - Вот  это  я  вам  и дам, - быстро перебил Извеков и опять посмотрел в
глаза Зубинского. - Кроме разведчиков...
     Они  снова  надолго замолкли. Дорога укачивала и клонила в дрему, но не
давала  задремать,  встряхивая  на выбоинах. Шубников изредка ворчал, однако
вел машину искусно. Зубинский опять обернулся.
     - Я  все восхищаюсь, как вы быстро снарядили и отправили отряд, товарищ
Извеков.  Без  сучка  без задоринки. Талант организатора. Редко другой такой
найдется.
     Извеков не ответил.
     - Вам  армией  командовать,  -  продолжал Зубинский, - честное слово! В
городе даже не могли понять: занимали такой пост, и вдруг вам дают роту...
     - Обиделись за меня?
     - Не  то  что  обиделись,  а не совсем понятно. Я считаю - не экономно.
Крупные   силы  нужны  в  крупном  деле.  Смотрите,  какие  пошли  успехи  в
международной  революции.  Вот  где  арена!  А  в нашем захолустье - это все
возня с клопами.
     - Интересная   мысль,   -  сказал  Извеков.  -  У  вас,  что  же,  своя
стратегическая идея, да?
     - Я  думаю,  -  глубокомысленно  произнес  Зубинский,  -  я  думаю, что
правильно  было  бы сосредоточить все силы против украинской контрреволюции,
ликвидировать  ее  и  повернуть  весь  фронт  на запад. Нас бы там подхватил
гребень мировой войны.
     - Интересно,  -  повторил  Извеков.  -  А  пока  повернуться  спиной  к
Деникину  и  Колчаку, чтобы они соединились и ударили нам в тыл с Волги. Так
я понимаю?
     - Конечно,  мы кое-что потеряем, поворачиваясь спиной к востоку. Но то,
что  мы  повернулись  сейчас  спиной  к  западу,  станет нам гораздо дороже:
упустим момент, он больше не вернется. Волна спадет.
     - Да  у вас целый план. Довольно распространенный, правда: славны бубны
за горами!
     Зубинский  вскинулся возразить, но в этот момент автомобиль дал жесткий
рывок и покатился на обочину, с визгом удерживаемый тормозами.
     - Прокол! - воскликнул Шубников и с досадой распахнул свою дверцу.
     Все начали выходить из машины.
     Стояли  высоко  над  рекой  с  ленивыми  оползнями берегов и сумрачными
шиханами,   которые  сонно  сторожили  округу.  Солнце  уже  ложилось,  тени
возвышенностей  придавали местности вид застывший и траурный. Безветрие было
полным. Где-то горько посвистывал парящий кроншнеп.
     Шубников  взялся за смену резины, как заправский шофер - без раздумий и
ладно.  Извекову  он  понравился бережливостью движений. Зубинский тщательно
оправлял  и  перетягивал  на  себе  свои  опояски. Доброволец, всю дорогу не
вымолвивший ни слова, следил за ним недружелюбно.
     Кирилл  несколько  раз  вынул  часы, прохаживаясь по береговому обрыву.
Проехали  уже  больше  половины  пути,  но  остановка  подрывала этот успех.
Понемногу   Кирилла   начала   раздражать   возня   Шубникова   с   колесом,
расчетливость  его  работы  стала  казаться  умышленной  - он что-то слишком
долго накачивал камеру.
     - Давайте поживее, в очередь, - предложил Кирилл.
     - Отчего  же?  -  согласился  Зубинский  и принялся изящно расстегивать
портупею.
     Наблюдая  его  плавные  жесты, Извеков чувствовал, как росла и теребила
душу неприязнь к особе этого вышколенного франта.
     - Так,  значит,  у  вас  нет  охоты  возиться  с  клопами? - спросил он
Зубинского.
     - Я  говорил  не  про  себя.  Я  -  простой  исполнитель,  человек, так
сказать, лишенный инициативы родом своей службы.
     - Не  скажите.  Вам  инициативы  не занимать. Что это там вы задумали с
выселением Дорогомилова из квартиры?
     - А-а!  Вам нажаловались? Но это дело мне подсказано самим военкомом. У
нас  недостает  помещений  для  призывных  пунктов. Я изъездил весь город. А
ведь  квартира  Дорогомилова,  собственно,  городская,  казенная квартира. И
очень удобная.
     - Для вас?
     - Не для меня, а...
     - А вы лично хорошо устроены?
     - В отношении жилья? Отвратительно!
     - И квартира Дорогомилова вам понравилась?
     - Не  понимаю, почему я, военный работник Красной Армии, должен ютиться
где-то на горах, в тесовой лачуге...
     - Когда Дорогомилов живет в удобной квартире, - досказал Кирилл.
     - Я  же  не  беру  себе  квартиру.  Это  сплетни.  Я  надеялся, военком
разрешит призывному пункту выделить для меня комнату.
     - И вы доложили военкому об этих планах?
     Зубинский  вздернул  плечами.  Он уже стоял в одной фуфайке и, вывернув
снятый  френч,  опустил  его  на аккуратно сложенные при дороге свои ремни и
маузер.  Он  пошел  к  автомобилю,  взял  из  рук  Шубникова  насос, вытянул
поршень, приостановился с растопыренными локтями, сказал:
     - Вы,  товарищ  Извеков,  мало  меня  знаете. Зубинский доводит дело до
конца,  прежде  чем докладывать. Какой толк, если я сейчас доложу, что шофер
качает  воздух?  Будет  готово  -  я  отрапортую:  товарищ  комиссар, машина
исправна, можно отправляться!
     Он энергично навалился на поршень...
     Проехали,  после этой остановки, еще около часа, когда мотор вдруг стал
давать  перебои.  Шубникову пришлось им заняться (не ладилось с зажиганием),
и опять все вышли на дорогу.
     Кудрявые  палисады  деревушки  тянулись  по  сторонам  большака.  Народ
высыпал   посумерничать  на  улице,  автомобиль  скоро  собрал  вокруг  себя
любопытных ребятишек.
     Зубинский,  скучая,  отошел  к  крестьянам,  которые держались поодаль.
Вернулся  он  к  машине возбужденным, что-то даже для своих привычек слишком
усиленно охорашиваясь.
     - Слышно что новое? - спросил Извеков.
     - Новости  с  бородой  царя Гороха, товарищ комиссар. Медвежья берлога!
Торговался,  хотел  достать  молока.  За  деньги  не  дают - на соль меняют.
Скорее бы Вольск!.. Как у тебя, Шубников?
     Виктор  Семенович  попенял,  что не было времени заняться мотором перед
отъездом и надо теперь просматривать контакты.
     - Жалко "бенца", запорешь такой ездой.
     Мотор,  однако,  заработал,  и  снова все расселись по местам. Никто не
заговаривал.  Дорога  шла  на  восток,  уже темный и остуженный. Чаще начали
попадаться  перелески,  иногда  массивные,  глухие.  Зажгли  свет. Мир сразу
сузился  до  обрубленной  по сторонам ярко-белой прорези, навстречу которой,
медленно вырастая и мигом рушась в мрак, неслись придорожные столбы.
     Вблизи  города,  на  виду  у  станционных  огней,  мотор опять отказал.
Шубников  выругался. Ровная тьма опоясала машину, как только выключили фары.
Зубинский   карманным   электрическим   фонариком   взялся  светить  Виктору
Семеновичу, который, подняв капот, уткнулся в мотор.
     Кирилл,  подавляя  злобу, шагал по обочине, то скрещивая руки на груди,
то закладывая их за спину. Внезапно он остановился.
     Склоненные  над  мотором  лица  Шубникова  и  Зубинского  были освещены
неподвижным  лучом  фонарика.  Зубинский,  опустив глаза, рассерженно что-то
говорил  Шубникову,  отвечавшему  кратко  и  недовольно. Мотором они явно не
занимались.  Необычайными показались Кириллу ноздри Зубинского - очень остро
прочерченных, почти вывернутых над кончиком носа линий.
     Кирилл  окликнул  добровольца,  тихо  сказал  ему,  чтобы он не отходил
далеко, и подошел к Зубинскому.
     - Пока  мы  тут  возимся,  надо  узнать,  известно  ли  на станции, где
находится эшелон. Ступайте, справьтесь.
     - Слушаю, товарищ комиссар.
     - Дайте фонарик, я посвечу шоферу.
     - А как же мне, товарищ комиссар, по незнакомой дороге?
     - Ничего, приглядитесь. Станция видна.
     Зубинский молча ушел.
     Кирилл приблизился к мотору.
     - Ну, что у вас в конце концов происходит?
     - Ума не приложу! - с отчаянием вздохнул Шубников.
     - А вы приложите, - сказал Кирилл.
     - Свечи  в  полном  порядке,  а  искра  потерялась. Нет хуже изношенных
моторов. Другой раз такой ребус загадают, дьявол их раскусит!
     - Подержите-ка,   -  сказал  Кирилл,  передавая  фонарик  Шубникову,  и
нагнулся над магнето.
     - Магнето  в  исправности!  -  быстро  сказал  Шубников  и отвел свет в
сторону.
     - Светите ближе, - приказал Кирилл.
     Он снял крышку прерывателя-распределителя.
     - Да  что смотреть, я уж смотрел! - воскликнул Шубников, тоже берясь за
крышку.
     Кирилл  оттолкнул  его  руку,  взял  ключ  и  начал  отвинчивать  гайку
прерывателя.  Шубников  погасил  фонарик.  В  тот  же  миг он ощутил крепкую
хватку  на своих пальцах: доброволец, навалившись сзади, держал его за руку,
вырывая  фонарик.  Свет  снова  вспыхнул.  Кирилл  спокойно отвинтил гайку и
вскинул глаза на Шубникова: прерыватель отсутствовал.
     Доброволец  навел  луч  на  Шубникова.  Нижняя  губа Виктора Семеновича
прыгала, пошлепывая, будто он пытался что-то проговорить и не мог.
     - Кто вынул прерыватель? - спросил Извеков.
     - Что я... враг себе? - вдруг охрипнув, вымолвил Шубников.
     - Себе не враг.
     - Я  сам  ничего не понимаю, - сказал Шубников, откашливаясь и стараясь
улыбнуться.
     - Я понимаю отлично, - сказал Кирилл. - Револьвер есть?
     - Нет.
     Кирилл ощупал его карманы.
     - Садитесь в машину... Нет, нет, не за руль! Садитесь назад!
     Виктор   Семенович   послушался   без  пререканий.  Пока  он  влезал  и
усаживался,  свет  фонарика  следовал  за  ним,  потом  угас. По обе стороны
автомобиля встали Извеков и его помощник.
     Долго  никто  не  проронил  ни  слова.  Печальным вздохом скользнул над
головами  полет полуночника, и дважды разнесся его замогильный крик. Дружнее
застрекотали   кузнечики.   С   прохладным  течением  воздуха  наплыл  запах
обожженного  кирпича.  Со станции прилетел тоскливый гудок паровоза. Ее огни
стали ярче видны. Кирилл сказал неторопливо:
     - Не подозревали, что я кое-что смыслю в моторе, да?
     - Ну  как  не  подозревать! - будто с облегчением откликнулся из машины
Шубников  (голос  его  уже окреп). - Я хорошо помню, что по образованию вы -
техник.
     - Вон как! На что же вы рассчитывали?
     - Даю вам честное слово - ничего не понимаю!
     - Значит, прерыватель вынут Зубинским? О чем вы с ним толковали, а?
     - Да  ничего  не  толковали.  Ругал  меня,  что  не  могу найти причину
неполадки.  Я,  говорит, тебя рекомендовал товарищу Извекову, а ты, говорит,
выходишь идиотом.
     Опять наступила тишина, и ночь как будто еще больше углубилась.
     - Вот  уж,  правда,  на  полную безграмотность надо рассчитывать, чтобы
вынуть прерыватель, - сказал Шубников.
     Кирилл промолчал.
     - Напрасно  меня подозреваете, я репутацией своей дорожу, - укоризненно
говорил  Виктор Семенович. - Это вы просто так, лично против меня настроены,
товарищ Извеков. Из личных соображений.
     - Что еще за чушь?! - сказал Кирилл.
     - Я  тоже  думал  - чушь, пустяки. Все, мол, давно забыто. А получается
не так.
     - Что - не так?
     - Получается  -  не можете простить, что Шубников вам тропинку перешел.
А ведь когда было? - травой поросло. Видно, у вас сердце неотходчивое.
     - Перестаньте плести.
     - Я  уже  давно успел от того счастья отказаться, за которое мы с вами,
по  неопытности,  тягались.  Я  ведь  ушел от Елизаветы Меркурьевны, товарищ
Извеков.  Не  за  что  на  мне  вымещать сердце. Может, я своим несчастьем с
Елизаветой Меркурьевной вас от большого разочарования избавил, - кто знает?
     - Довольно! Молчать! - с лютой злобой крикнул Кирилл.
     И  все  время  безмолвный доброволец вдруг прогудел хмурым голосом, как
спросонок:
     - Закуси язык! Ты!
     Прошло  не  меньше  получаса,  пока на дороге наметилась приближающаяся
тень  человека,  который  шел  вымеренным маршевым шагом. На свету все резче
проступал  очерк  френча  раструбом  от пояса и контур галифе, как два серпа
рукоятьями книзу.
     Кирилл   дал  Зубинскому  дойти  почти  до  автомобиля  и  зажег  фары.
Зубинский зажмурился, поднял к глазам руку, сказал:
     - Свои, свои, товарищ комиссар.
     - Ну, что? - спросил Извеков.
     - Поезд  с  эшелоном  находится  на  последнем перегоне, прибудет минут
через двадцать. А как с машиной?
     - Благодарю вас, - сказал Кирилл. - Снимите ваше оружие.
     - Как - снять?
     - Дайте сюда оружие, говорят вам!
     - Вы смеетесь, товарищ Извеков.
     Зубинский шагнул вбок, выходя из полосы света.
     Кирилл достал из кармана револьвер.
     - Снять маузер!
     Зубинский   своим   изысканным   жестом   начал   медленно  отстегивать
громоздкую кобуру. Слышно было, как поскрипывал пояс.
     - Может  быть,  вы  все-таки снизойдете объяснить мне, что произошло? -
спросил он вызывающим, но несколько кокетливым тоном.
     Кирилл  схватил  маузер  и  вырвал  его  у Зубинского, едва кобура была
отстегнута.
     - Это вы мне объясните, что произошло. Когда я вас спрошу...
     Арестованным   приказали   откатить   автомобиль   на  обочину:  машину
приходилось  бросить  на  какое-то  время  в  темноте  ночи.  Затем  попарно
двинулись  большаком  -  позади  Извеков с добровольцем, который, насадив на
деревянную кобуру маузер, держал оружие наизготове.
     Еще  оставалось  далеко  до  станции,  когда  их перегнал грохочущий на
стрелках  поезд,  и  по  числу  вагонов  Кирилл  признал  эшелон Дибича. Они
застали роту в разгар выгрузки.
     Дибич  так  обрадовался  Извекову,  словно  расстался  с  ним бог весть
когда,  а  не  на  рассвете  минувшего  дня,  и - для обоих неожиданно - они
обнялись.
     - В роте полный порядок. А вы доехали хорошо?
     - Обогнали собственную телегу.
     - Поломка?
     - Небольшая.   Хотя  натолкнулись  на  каменную  стену.  Помните?  -  с
усмешкой сказал Кирилл.
     - Каменную  стену?  -  не  понимая,  переспросил  Дибич и вдруг раскрыл
глаза: - Зубинский?!
     - Да.  Я  вас  прошу,  пошлите  пару  коняжек из обоза - пусть подвезут
"бенца" к вокзалу. Сдадим его пока станционной охране, что ли...
     Кирилл  рассказал  о происшествии, добавив, что арестованных необходимо
взять с собой до места назначения и там разобрать дело.
     - Наши  первые  потери  в  личном  составе,  -  сказал  Дибич, выслушав
рассказ.
     - Первые потери нашего противника, - поправил Кирилл.
     - Успех  разведки,  -  улыбнулся  Дибич,  глядя  на Извекова с шутливым
поощреньем.
     - Ошибка  разведки,  -  тоже  улыбнулся  Кирилл,  -  к счастью, вовремя
исправленная.
     - Я вас подвел, не отговорив брать Зубинского.
     - Я  поторопился,  -  строго закончил Извеков. - Буду осмотрительнее. А
сейчас давайте действовать: мы должны еще затемно быть на марше.


25

     Оставалось  меньше  однодневнего  перехода  до  Хвалынска, когда ранним
утром  разведка  Дибича обнаружила красноармейский разъезд и узнала от него,
что  близлежащее село Репьевка захвачено какой-то бандой. Разъезд был выслан
маленьким Хвалынским отрядом, пришедшим для подавления мятежа.
     Подобные  мятежи  случались нередко, разжигаемые реакционными партиями,
которые  опирались  на  деревенских  богатеев  и  рассчитывали  на поддержку
контрреволюции  крестьянством.  Иногда  это  были  разрозненные  вспышки, не
выходившие  за пределы волости или одного села. Иногда мятеж распространялся
на уезды или даже целые губернии.
     Так  на  Средней  Волге  возникло  ранней  весной  этого  года обширное
брожение  в  соседних  уездах  Симбирской  и  Самарской губерний, получившее
известность  под именем чапанного восстания. (Чапаном зовется верхняя одежда
волжских  крестьян, в иных местах называемая азямом, армяком. Ходит шуточная
побасенка:  "Мы  ехали?"  - "Ехали". - "На мне чапан был?" - "Был". - "Я его
сняла?"  -  "Сняла".  -  "На воз положила?" - "Положила". - "Да где ж он?" -
"Да  чаво?" - "Да чапан". - "Да какой?" - "Да-ть мы ехали?" - "Ехали". - "На
мне  чапан  был?" - "Был..." И так далее, как в сказке про белого бычка.) За
чапанами   стояли   партии   правых   и  левых  эсеров,  выбросившие  лозунг
"освобождения   Советов  от  засилия  коммунистов"  в  целях  мнимой  защиты
конституции  РСФСР.  Для  большей мистификации чапанам раздавались знамена с
провокационными  надписями:  "Да здравствуют большевики! Долой коммунистов!"
Кроме  того,  восставшие  кулаки  оснастили свою агитацию призывами к защите
православия.  Чапанный  комендант  города  Ставрополя  Долинин  первое  свое
воззвание   к   крестьянскому   населению  начал  словами:  "Настало  время,
православная  Русь  проснулась",  -  и закончил: "Откликнитесь и восстаньте,
яко  с  нами  бог". Имя бога комендант начертал по правилу новой орфографии,
со  строчной  буквы  (очевидно,  во  внимание  к  объявленной приверженности
Советам),  но  борьба  за  всевышнего,  за  иконы  и  за  всяческую святость
составляла   важное   подспорье  в  действиях  чапанов,  и  тот  же  Долинин
предписывал  в  одном из объявлений: "Приказываю гражданам, что по приходе в
присутствие  головной  убор должен быть снятым, так как это есть первый долг
христианина".  Чапанное  восстание  было  подавлено  местными  силами  через
неделю  после возникновения. Но отзвуки его еще долго таились в разбросанных
деревенских углах лесного и степного Поволжья.
     Богомольный  разбой  чапанов  был  частью  российской  Вандеи, так и не
объединившейся  в  целое,  несмотря  на  множество  отчаянных попыток в годы
гражданской  войны  -  на  Волге,  на  Украине,  на черноземной Тамбовщине -
обратить   крестьянскую   массу  в  стан  контрреволюции.  Мятежи  случались
грозные,  затяжные,  стоили  большой крови. Но им не суждено было вылиться в
решающие  битвы.  Участь  будущего  удерживалась  в руках регулярной Красной
Армии,  сильнейшим  противником  которой  оставались регулярные армии белых.
Кулаческие  восстания  вспыхивали и разгорались, гасли и тлели в зависимости
от  событий  на  фронтах, и часто это были только крошечные угли, рассеянные
бурей войны, зароненные в неведомую глушь деревень.
     Едва  разведка  Дибича  принесла  донесение,  что  в Репьевке находится
противник,  как  была  установлена  связь  с Хвалынским отрядом, вышедшим на
подавление  мятежников.  Во  главе  отряда  стояли  военком  и член уездного
исполнительного  комитета,  которым  было  известно  о  движении из Саратова
сводной  роты.  Встреча командиров отряда и роты произошла на широком бугре,
к югу от Репьевки, откуда хорошо видна была вся местность.
     Репьевка  находилась  в  низине,  оцепленной  с  севера  и юга отлогими
холмами.  Село  густо  затенялось садами, переходившими на западе в покрытую
лесом  материковую  возвышенность.  На  востоке  тянулись  береговые  кряжи,
крутизна  которых  обрывалась к Волге. Низину пересекал большак. Спускаясь с
южного  и  северного  холмов,  от  большака  отбегал  проселок, терявшийся в
садах,  а  потом,  в  виде главной улицы, деливший Репьевку надвое. В центре
села  через бинокль виднелась базарная площадь - с церковью под васильковыми
куполами, с волостной избой, трактиром, школой, ссыпным амбаром.
     Позиционное   положение   мятежников   казалось   крайне  невыгодным  в
охваченной  высотами  ложбине.  Единственное  преимущество занятого ими села
составляли   сады   и  близость  леса.  О  численности  мятежников  соседние
деревенские  обитатели  говорили  спорно:  кто ценил число в полсотню, кто в
сотню  человек.  О  происхождении банды тоже нельзя было судить с точностью.
Одни  говорили,  что  это  з