колько пучков травы и возился  с  ней.  Парсонс  отправился  на
полевые работы. Он что-то бубнил себе под нос и готов был рвать и  метать;
его бесила любая мелочь.  Изучение  экологии  планеты,  пусть  даже  самой
простой - трудная  многогранная  работа,  требующая  выполнения  огромного
объема исследований. Но на этой планете делать ему было нечего: борьба  за
существование отсутствовала,  а  единственные  живые  существа,  куставры,
мирно прохаживались, пощипывая травку.
     Я попытался составить черновик своего будущего отчета.  То,  что  мне
придется многократно его переписывать, не вызывало сомнений. Я принялся за
работу с явным волнением; мне не терпелось слепить из отдельных фрагментов
нечто цельное. Задача была трудна, но я не  сомневался,  что  справлюсь  с
ней.
     Утром одна из клеток оказалась пуста. Это  панкины  каким-то  образом
прогрызли решетку  и  выбрались  наружу,  на  свежий  воздух.  Их  бегство
почему-то сильно подействовало на Вебера.
     - Они вернутся, - спокойно сказал Кемпер. - Имея их  аппетит,  нельзя
не вернуться в лагерь. - Как выяснилось позже, он оказался прав,  ведь  он
отлично знал, что представляют из себя эти обжоры. Их  кулинарные  запросы
невозможно удовлетворить; едят они буквально все, а главное - в чудовищных
количествах.  У  панкинов  необычайный  метаболизм,  что   и   делает   их
незаменимыми лабораторными животными.
     Часть наших животных мы посадили на диету из мяса  куставров.  И  они
буквально расцвели, все как  один  потолстели  и  внешне  выглядели  очень
жизнерадостно.  Контрольные  животные  на  их  фоне  казались  больными  и
измученными. Даже прихворнувшие крысы и морские  свинки,  переведенные  на
диету, поправились и выглядели лучше, чем до болезни.
     Когда мы собрались, Кемпер, возившийся возле клеток, сказал:
     - Куставры для животных не только пища, но и лекарство.  Я  уже  вижу
рекламу: "ДИЕТА ИЗ  КУСТАВРОВ  ГАРАНТИРУЕТ  ВАМ  ВЕЛИКОЛЕПНОЕ  ЗДОРОВЬЕ  И
ДОЛГОЛЕТИЕ!"
     Вебер заворчал на него. Он и так-то не  понимал  юмора,  а  в  данный
момент был еще и обеспокоен. Его можно было  понять.  Серьезный,  если  не
сказать большой ученый, он  столкнулся  с  совершенно  новыми,  никому  не
известными истинами, многие из которых опровергали, перечеркивали весь его
многолетний опыт. Отсутствие мозга, нервной системы,  способность  умирать
по собственному желанию, симбиоз, бактерии... Он  не  мог  согласиться  со
всем этим сразу. Именно бактерии, как мне кажется, доконали его.
     Но тревожился не только  Вебер,  то  же  происходило  и  с  Кемпером,
поведавшим нам о своих сомнениях перед сном. Он выбрал темой дня разговора
самое безумное открытие, взволновавшее нас:
     - Я могу объяснить экологическую ситуацию, сложившуюся на планете. Но
для этого-нужно изменить наше изначальное  отношение  к  симбиозу,  как  к
длительному процессу. Ведь мы считаем, что куставры возникли в  результате
грандиозного  всепланетного  симбиоза.  В  принципе,  поверить  в   данную
экологическую схему  можно,  если  задать  ей  значительный  по  масштабам
Вселенной временной интервал. Однако у меня возникла  другая  теория  -  и
мозг, и нервную систему куставрам заменяют бактерии. - Он сделал  паузу  и
продолжал: - Но готовы ли мы осознать, поверить в нее и  воспринять?  Ведь
для этого необходимого сказать себе: эта планета  -  мир  бактерий,  а  не
куставров. Если так, то напрашивается еще один вывод: бактерии, для  того,
чтобы являть собой разум, образуют единую систему, единый гигантский мозг.
Если моя теория  близка  к  истине,  значит  смерть  куставра  таковою  не
является. А упавшее замертво существо - не более, как отстриженный  ноготь
или вырванный волосок. Могу поздравить Фуллертона  -  бессмертие  найдено,
хотя оно приняло столь невероятную форму, что его и бессмертием-то назвать
нельзя.
     Кемпер остановился, его лицо исказила гримаса боли.
     - А вот что меня  и  в  самом  деле  беспокоит,  так  это  отсутствие
защитных механизмов. Даже если принять на веру, что  куставры  всего  лишь
фасад, видимая часть мира бактерий, все равно должен существовать защитный
механизм. Как обязательная мера предосторожности... Ведь до  сих  пор  все
известные нам существа так или иначе обладали способностью защищать  самих
себя или избегать потенциальных врагов.  Одно  из  двух  -  существо  либо
убегает, либо сражается, но оно в любом случае защищает себя, свою жизнь.
     Несомненно, Кемпер был прав. Куставры не только  не  имели  защитного
механизма, более того, они сами избавляли нас  от  неприятной  обязанности
убивать.
     - Возможно, мы ошибаемся, -  продолжал  Кемпер,  -  и  жизнь  не  так
значима, как нам всегда казалось. Возможно, за нее не  следует  цепляться,
бороться из последних  сил.  Возможно,  не  стоит  бросаться  на  врага  и
перегрызать   ему   глотку   только   для   того,   чтобы   сохранить    в
неприкосновенности собственную шкуру. Возможно, куставр, упавший замертво,
куда ближе к истине, чем мы с вами. Возможно...
     Все эти "возможно" и "может быть..." начинались сразу после  ужина  и
продолжались до поздней ночи. Круг мыслей постоянно замыкался на  одних  и
тех же выводах. Мне кажется, Кемпер не просто говорил, он пытался  спорить
сам с собой, стараясь в процессе разговора найти  иной  подход  к  решению
проблемы.
     Когда лампа была погашена и все улеглись спать, я долго еще лежал без
сна, додумывая теорию  Кемпера,  пытаясь  самостоятельно  найти  выход  из
лабиринта  фактов.  Меня  поражало,  что  все  куставры,  посетившие  нас,
находились в расцвете сил. Может быть, смерть является привилегией молодых
и здоровых? Или все куставры молоды  и  здоровы?  Имеется  ли  объективная
причина считать их  бессмертными  существами?  Я  задавал  себе  множество
вопросов, но найти ответов не мог.
     Работа продолжалась. Вебер произвел несколько  вскрытий  лабораторных
животных, получавших в пищу мясо куставров, и досконально  исследовал  их.
Оснований  считать,   что   пища   воздействует   на   организм   животных
отрицательно, не было. В крови животных обнаружилось некоторое  количество
бактерий,  но  патологических  изменений  или  появления  антител  они  не
вызывали. Кемпер постоянно занимался их исследованием. Оливер начал  новую
серию экспериментов с травой, на этот раз по  развернутой  схеме.  Парсонс
отдыхал - он окончательно сдался.
     Панкины не возвращались, Парсонс и Фуллертон занялись их поисками, но
безуспешно.
     Я  продолжал,  кирпичик  к  кирпичику,   составлять   отчет.   Работа
продвигалась быстро, слишком быстро. Именно легкость и  простота  вызывали
смутные предчувствия и подозрения. Логика уверяла в обратном - разве может
что-либо случиться на этой планете?
     И тем не менее случилось.


     За ужином до нас донесся  отдаленный  шум.  Он  возник  где-то  очень
далеко и нарастал медленно и ненавязчиво, так что мы не сразу обратили  на
него внимание. Звук этот напоминал шум ветра, шевелящего  листву  молодого
деревца. Но постепенно он перешел в гул, напоминающий  отдаленные  раскаты
грома. Только я раскрыл рот, чтобы сказать о грозе, как Кемпер вскочил  на
ноги и начал что-то орать нам. Что именно, я так и не понял -  вернее,  не
расслышал слов, хотя смысл дошел до нас всех за одну секунду и мы  тут  же
бросились к спасительному корпусу корабля. Когда  мы  подбегали  к  трапу,
тембр звука изменился.  Не  оставалось  сомнений,  что  это  топот  копыт,
стремительно наплывающий на лагерь. У трапа  возникла  небольшая  заминка,
куставры были уже недалеко, так что я бросился  к  веревке,  свисавшей  из
грузового люка. С ее помощью мы производили разгрузку, а втянуть ее наверх
я просто забыл. Не могу назвать себя специалистом в лазании по канату,  но
в этом миг я начал карабкаться по  веревке  с  максимальной  для  человека
скоростью. Взглянув вниз, я увидел, что вслед за мной  карабкается  Вебер,
который так же никогда не отличался способностями циркача. Я полз и  думал
о том, как нам повезло, что я так и  не  нашел  времени,  чтобы  подтянуть
веревку наверх. А ведь именно Вебер отругал меня за нерадивость.  Я  хотел
крикнуть ему, но так запыхался, что слова застряли в горле.
     Мы добрались до люка и  влезли  внутрь.  Под  нами,  перемалывая  все
кругом, проносились куставры. Они бежали мимо нас так,  будто  от  испуга:
тысячи, миллионы животных. Тем поразительнее выглядел их  молчаливый  бег.
Ни крика, ни писка, лишь топот копыт - безголосье пугало сильнее, чем  вид
бесчисленного стада. Казалось, сама ярость окутывала нас со всех сторон...
     Не менее странным  казалось  и  то,  что  бескрайнее  море  куставров
расступилось перед кораблем, а за ним вновь смыкаясь,  оставляя  небольшой
участок нетронутой земли. При свете звезд стадо просматривалось на  многие
мили, а далее сливалось с горизонтом.  Увидеть,  где  оно  кончается  -  и
кончается ли вообще, так и не удалось.
     Мы могли бы не забираться в корабль, но  кто  мог  предположить,  что
куставры станут соблюдать такую точность при передвижении?
     Нашествие длилось не менее часа.  Когда  последний  куставр  исчез  в
темноте, мы боязливо спустились вниз и  попытались  определить  нанесенный
ущерб. Клетки с животными, ставшие на полпути между  кораблем  и  лагерем,
остались неповрежденными. Палатки, в  которых  мы  спали,  за  исключением
одной, стояли на местах. На столе по-прежнему ярко горела лампа.
     Все запасы продовольствия  и  большая  часть  оборудования  оказались
втоптаны в землю.  Территория  вокруг  лагеря  напоминала  свежевспаханное
поле. Единственное, что не было уничтожено - записи и животные.
     - Три недели, - сказал Вебер, - и я закончу опыты.
     - У нас их нет, как и запасов продовольствия, - ответил я.
     - А НЗ?
     - Только на обратный путь.
     - Ничего, можно и поголодать.
     Вебер оглядел нас всех по очереди, после чего произнес:
     - Я могу три недели обходиться без всякой пищи.
     - Давайте попробуем мясо куставров, - предложил Парсонс. - Кто  готов
рискнуть?
     Вебер отрицательно покачал головой:
     - Не сейчас. Через три недели, когда я закончу  опыты.  Вот  тогда  и
решим. Если мясо куставров окажется пригодным  для  человека,  то  НЗ  нам
вовсе не понадобится. Будем пировать всю обратную дорогу до Кэфа.
     - Так и поступим, - сказал я, зная, что парни согласны.
     - Вам-то что, - послышался голос Четырехглазого, -  с  таким  запасом
диетической пищи можно и поголодать.
     Парсонс подошел к Фуллертону, сгреб в охапку, приподнял и потряс  его
так, что голова Четырехглазого задергалась из стороны  в  сторону,  как  у
куклы. После чего он осторожно поставил его на ноги и тихо сказал:
     - Разговоры о диете нам несколько неприятны, дружище.
     Сигнальная система  оказалась  уничтоженной,  поэтому  мы  установили
сдвоенное  дежурство.  Но  никто  так  и  не  сомкнул  глаз  в  эту  ночь.
Опустошительное  нашествие  куставров  повергло  всех   в   уныние;   меня
интересовал один вопрос - что их так  напугало,  что  за  чудовищная  сила
заставила многомиллионное стадо мчаться сквозь тьму сломя голову? Ответа я
не находил. Раз за разом я возвращался к единственно верному предположению
- на планете не существовало причин, способных вызвать паническое  бегство
куставров. Но все  же  причина  была,  ведь  мы  являлись  свидетелями  ее
следствия. Более того, причина эта связана с появлением существ в лагере и
их смертью на наших глазах. Но что является первопричиной их  поведения  -
разум или инстинкт? Вот вопрос, мучивший сильнее всего, не давая уснуть.
     А на рассвете в лагере появилось  очередное  существо  и  с  радостью
упало замертво к нашим ногам.
     Мы обошлись без завтрака. Никто не вспомнил и  про  обед.  С  первыми
сумерками я забрался по трапу на корабль, чтобы принести немного продуктов
для ужина, но ничего не нашел. Вместо продуктов в углу расположились  пять
панкинов - более толстых и довольных тварей я никогда не видел.  Они  даже
не шумели, как обычно. Я догадался, что они  прогрызли  дыры  в  ящиках  с
продовольствием и прикончили все до  последней  крошки.  Более  того,  они
каким-то образом ухитрились отвернуть крышку у банки с кофе, опрокинув ее,
и смолотили все зерна.
     Нашим запасам пришел конец. Я отупело глядел  на  толстые  лоснящиеся
мордочки панкинов. Меня вдруг осенило, каким  образом  они  пробрались  на
корабль! Я проклинал свою нерадивость; если бы я  вовремя  убрал  веревку,
ничего бы не случилось.
     Потом я вспомнил, что веревка спасла нам с Вебером жизни. Я  спокойно
подошел к панкинам, троих распихал по карманам, оставшихся  двоих  взял  в
руки. Спустившись с корабля, я направился к лагерю.
     - Вот они, - сказал я и посадил панкинов, всех пятерых,  на  стол,  -
наши беглецы. Пробрались на корабль, а мы не могли их найти. Вскарабкались
по веревке.
     Вебер внимательно изучил их.
     - А они неплохо подхарчились. Что-нибудь нам оставили?
     - Вычистили все до последней крошки.
     Панкины выглядели стопроцентно счастливыми. Очевидно,  их  обрадовала
встреча с нами. Не было причины оставаться на корабле дальше, после  того,
как они прикончили НЗ.
     Парсонс достал тесак и подошел к куставру; умершему утром.
     - Приготовить слюнявчики, - скомандовал он и отрезал от туши  большой
кусок мяса. Потом еще один, и еще один, и еще... Как только он приступил к
жарке, я рванулся в свою палатку, потому что никогда  прежде  нос  мой  не
ощущал столь аппетитного, столь зовущего запаха. Я раскрыл  сумку,  наугад
приготовил порцию липкой отравы и начал  запихивать  ее  в  себя,  помогая
ложкой.
     Через  некоторое  время  явился  Кемпер.   Он   расслабленно-довольно
плюхнулся на койку.
     - Желаешь выслушать мой рассказ? - спросил он.
     - Валяй!
     -  Изысканно.  По  вкусовым  качествам   превосходит   любое   блюдо,
приготовленное руками человека во все времена. Мы  попробовали  три  сорта
мяса, отведали по ломтику рыбы и еще чего-то, что напоминало  мясо  омара,
но вкус много нежнее и тоньше... После мяса мы разрезали плод - смесь дыни
и ананаса.
     - А завтра вы упадете замертво.
     - Не думаю, - сказал Кемпер. -  Ты  же  видел,  что  общее  состояние
животных заметно улучшилось.
     Конечно, думал я. Все сходится к тому, что Альфред прав.
     Одного куставра как  раз  хватило  на  день.  Сыты  были  и  люди,  и
животные. Куставры  не  обнаруживали  более  агрессивных  намерений,  зато
каждое утро оказывались под рукой. И именно в  тот  момент,  когда  о  них
вспоминали.
     Я  внимательно  наблюдал  за  своими  товарищами.  Количество   пищи,
уничтожаемое  ими,  становилось  просто  неприличным.  Ежедневно   Парсонс
нажаривал горы огромных кусков разного мяса, рыбы, дичи и всякой  всячины.
Он выставлял на стол тазы с овощами и фруктами, а  откуда-то  появившимися
кувшин ежедневно наполнял медом. И люди, и животные съедали все, буквально
вылизывая тарелки и миски.
     Я смотрел на своих компаньонов. Они сидели вокруг  стола,  расстегнув
ремни, и похлопывая себя по животам. Их самодовольные физиономии  вызывали
у меня чувство отвращения. Я напрасно ждал, что их желудки начнет  сводить
от боли, а тела покроются растительностью. Ничего  не  происходило.  Более
того, все они утверждали, что никогда еще не чувствовали себя так хорошо.
     Прошло две недели. Как-то утром Фуллертон почувствовал  слабость.  Он
попытался встать, но не смог. Еще через  час  его  начало  трясти,  как  в
лихорадке. Симптоматика соответствовала вирусному заболеванию с  Центавра,
но  ведь  мы  получили  от  него  прививку.  За  эти  годы   нам   сделали
профилактические прививки от всех известных заболеваний. К тому же,  перед
каждым вылетом нас дополнительно накачивали разнообразными сыворотками.
     Я не сомневался, что лихорадка вызвана перееданием. Тем более, что ей
оказался подвержен Четырехглазый.
     Оливер,  немного  разбиравшийся  в  лекарствах,  притащил  с  корабля
аптечку  и  ввел  Фуллертону  максимальную  дозу  какого-то   антибиотика,
рекомендованного на все случаи жизни.
     Мы продолжали работать, надеясь, что через день-два он самостоятельно
встанет на ноги. Но Фуллертону становилось все хуже и хуже.
     Оливер повторно перерыл аптечку, тщательно изучив  все  инструкции  и
этикетки, но ничего нового не обнаружил. Он внимательно перечитал  брошюру
об оказании первой медицинской помощи, но в ней описывались лишь сломанные
ноги и вывихнутые суставы.
     Кемпер  волновался  больше  всех  -  он  попросил  Оливера  взять   у
Фуллертона  пробу  крови  и  приготовил  гемослайд.  Заглянув   в   окуляр
микроскопа, он обнаружил, что кровь буквально кишит бактериями  куставров.
Повторные анализы были идентичны первому.
     Оливер и Кемпер работали, а мы стояли вокруг стола, ожидая приговора.
Молчание прервал Оливер, решившийся вслух высказать наши худшие опасения.
     - Ну, кто следующий? - спросил он.
     Парсонс протянул руку. Все напряженно ожидали оглашения приговора.
     - Бактерии есть и в твоей крови, - сказал Кемпер, - но их  количество
значительно меньше, чем у Фуллертона.
     Мы поочередно подходили к Оливеру, результаты  анализов  повторялись.
Правда, в моей крови бактерий содержалось меньше, чем у остальных ребят.
     - Мясо куставров, - сказал Парсонс, - Боб не ел.
     - Но ведь тепловая обработка уничтожает... - начал Оливер.
     - Ты уверен? Эти бактерии должны иметь  безумно  высокий  коэффициент
адаптации. Ведь они  выполняют  в  организме  куставров  огромную  работу.
Думаю,  они  могут  с  легкостью  приспособиться  к  любым,   даже   самым
непредвиденным условиям. Кроме того, овощи и фрукты мы ели в  сыром  виде.
Да и мясо, дорогие мои, вы предпочитаете уминать недожаренным.
     -  Но  кто  объяснит  мне,  -  вопрошал  Оливер,  -   почему   именно
Четырехглазый заболел первым?  Почему  количество  бактерий  в  его  крови
больше, чем у остальных? Ведь он начал употреблять мясо куставров  в  пищу
одновременно с нами.
     Тут-то я и вспомнил свой разговор с Фуллертоном на  берегу  ручья.  Я
рассказал о травинке, которую жевал  Четырехглазый,  но  рассказ  едва  ли
улучшил их настроение.
     Через неделю, максимум две, количество бактерий в  крови  каждого  из
нас станет таким же, как и у Фуллертона. Я подумал было, а правильно ли  я
сделал, что рассказал? Наверное, правильно.
     - Не есть куставров мы не  можем,  -  сказал  Вебер.  -  Другой  пищи
просто-напросто нет. Как и обратного пути.
     - Я подозреваю, - проговорил Кемпер, - что для нас все уже в прошлом.
Ракета улетела, и мы на нее опоздали.
     - Надо немедленно стартовать, - сопротивлялся я, - и моя  диетическая
сумка...
     Закончить фразу мне не удалось: все начали смеяться, как сумасшедшие,
толкаясь и хлопая меня по спине.
     Я  молча  стоял,  опустив  глаза  долу.  Их  смех,   вызванный   моей
непредвиденной  шуткой,   больше   напоминал   разрядку   после   нервного
перенапряжения.
     - Спасибо, - сказал Кемпер, - твоя сумка не решит основной  проблемы;
бактерии сидят внутри нас! И еще - диетической сумки на всех не хватит.
     - Стоит попытаться, - возразил я.
     - Подождем, - прервал нас Парсонс. - Тем более, что иного выхода нет.
Да и лихорадка может оказаться временной реакцией  организма  на  перемену
диеты.
     И все дружно закивали, внушая себе, что он прав.
     Но Фуллертону лучше не становилось. Вебер взял для  анализа  кровь  у
животных.  Количество  бактерий  оказалось  столь  же  высоко,  как  и   у
Четырехглазого.
     Вебер ругал себя последними словами:
     - Мне следовало давно догадаться, что пробы  крови  необходимо  брать
каждый день!
     - Что бы это изменило? - спросил  Парсонс.  -  Единственный  источник
калорий - куставры. Выхода нет.
     - Будем надеяться, что дело не в бактериях, ведь  животные  чувствуют
себя прекрасно. А наш дорогой