, из чего именно. И они носили куртки с большими вычурными пуговицами, только у меня не знаю как сложилось впечатление, что на деле пуговицы - нечто совершенно другое. И не было огромных несуразных клоунских ботинок, в каких их обычно рисуют, - на ногах у них просто ничего не было.
	Трудились они усердно и споро, не тратя даром ни минуты. С места на место они не ходили, а перебегали рысью. И их было так много!
	И вдруг их бурной деятельности пришел конец. Лодка была покрашена, домик тоже. Окрашенные, прошпатлеванные рамы прислонили к деревьям. Шланг втащили наверх и свернули аккуратным кольцом.
	Я понял, что они шабашат, и попытался созвать их всех вместе, чтоб хотя бы поблагодарить, но они по-прежнему не обращали на меня внимания. Закончили все дела и исчезли, а я остался стоять в одиночестве.
	Обновленный домик сверкал под луной, воздух загустел от запаха свежей краски. Наверное, я еще не вполне протрезвел, несмотря на ночную прохладу и весь тот кофе, который Джо-Энн влила в меня. Будь я трезв как стеклышко, я, может статься, справился бы получше, сообразил бы что-нибудь. Боюсь, что я напортачил и упустил редкий случай.
	Я ввалился в дом. Входная дверь затворилась с усилием и не сразу. Недоумевая, в чем дело, я наконец-то разглядел, что она утеплена.
	Включив свет, я с удивлением осмотрелся по сторонам. За все годы, что я жил здесь, в доме никогда не бывало такого порядка. Нигде ни пылинки, каждая железка сверкает. Кастрюльки и сковородки расставлены по местам, разбросанная одежда убрана в шкаф, книги все до одной на полках, и журналы лежат, где им положено, а не валяются как попало.
	С грехом пополам я добрался до постели и попытался все обдумать, но кто-то огрел меня по башке тяжеленной колотушкой, и больше я ничего не помню вплоть до мгновения, когда меня разбудил чудовищный трезвон. Я дополз до его источника быстро, как только мог.
	- Ну что еще? - рявкнул я. Разумеется, отвечать так по телефону не годится, но как я себя чувствовал, так и ответил.
	Это оказался Дж. Х.
	- Что с тобой? - заорал он. - Почему ты не в редакции? Ты соображаешь, что творишь, если...
	- Минуточку, Дж. Х. Вы что, не помните что вчера сами указали мне на дверь?
	- Ну ладно, Марк, - изрек он, - не держи на меня зла. Мы все вчера были взволнованы...
	- Только не я.
	- Слушай, Марк, ты мне нужен. Тут кое-кто хочет тебя видеть.
	- Ладно, приеду, - сказал я и повесил трубку.
	Но торопиться я не стал, собирался с прохладцей. Если я понадобился Дж. Х. и кому-то еще, оба с тем же успехом могут и подождать. Я включил кофеварку и принял душ. После душа и кофе я опять ощутил себя почти человеком.
	Выйдя во двор, я направился было к тропке и, следовательно, к машине внизу на обочине, как вдруг увидел такое, что замер как вкопанный. В пыли по всему участку виднелись следы - такие же, как на клумбе под окном миссис Клейборн. Опустившись на корточки, я уставился на тот, что был у меня перед носом: хотелось удостовериться, что это не наваждение. Нет, мне не примерещилось - следы были такие же точно, один к одному.
	Следы домовых!
	Я просидел на корточках довольно долго. И все вглядывался в следы, размышляя: верить или не верить? Приходилось верить - неверию больше не оставалось места.
	Сиделка была права - в ночь, когда скончалась миссис Клейборн, ее комнату действительно посетили. Благословение Божие, сказал садовник, сказал просто потому, что усталость и простодушие преклонного возраста затуманили ему разум и речь. А на поверку это был акт милосердия, доброе дело - ведь старушка умирала так тяжко, и надежды на выздоровление не было.
	Важно, что добрые дела оборачивались не только смертью, но и жизнью. При операциях такой сложности, заявил мне хирург, есть множество факторов, которые никто не вправе считать своей личной заслугой. јПроизошло чудо, - заявил он, - только не вздумайте ссылаться на мои слова...Ѕ
	И никто - не уборщица, а кто-то другой или что-то другое - переворошил или переворошило записи, сделанные физиком, и сложил-сложило вместе два листочка, два из нескольких сот, с тем чтобы можно было связать две записи между собой и эта связь подсказала плодотворную идею.
	Совпадения? - спросил я себя. Неужели все это совпадения - что старушка умерла, а малец выжил, что ученый нашел путеводную нить, которую иначе проглядел бы? Нет, уже не совпадения, когда под окном остался след, а записи оказались разбросаны, кроме двух под пресс-папье.
	Да, я чуть не забыл про другую старушку, у которой побывала Джо-Энн. Про ту, что радостно качалась в своей качалке, поскольку ее навестили все ее давние умершие друзья. Случается, что слабоумие тоже может стать проявлением доброты.
	Наконец я поднялся и спустился к машине. По дороге я продолжал размышлять о волшебных прикосновениях доброты со звезд, о том, что на нашей Земле, похоже, поселилась наряду с человечеством еще одна раса с иным кругозором и иными жизненными целями. Не исключено, что этот народец и раньше время от времени пытался вступить в союз с людьми, но его каждый раз отвергали и вынуждали прятаться - по невежеству, из суеверия, а затем в силу слишком хрупких и нетерпимых представлений о том, что возможно, а что невозможно. И похоже, что нынче они предприняли новую попытку подружиться с нами.

	Дж. Х. поджидал меня с видом кота, безмятежно устроившегося в птичьей клетке и не желающего помнить, что к усам прилипли перышки. С ним сидел какой-то большой летный начальник - радуга орденских планок поперек груди и орлы на плечах. Орлы были надраены так ярко, что, казалось, испускали искры.
	- Марк, это полковник Дуглас, - объявил Дж.Х.. - Он хочет с тобой побеседовать.
	Мы обменялись рукопожатием, причем полковник вел себя гораздо любезнее, чем можно было ожидать. После чего Дж. Х. вышел из кабинета, оставив нас вдвоем. А мы еще посидели и помолчали, как бы оценивая друг друга. Не ведаю, что чувствовал полковник, а я со своей стороны готов признаться, что мне было не по себе. Я невольно задавался вопросом, что такого я натворил и к какому наказанию меня приговорят.
	- Интересно, Лэтроп, - обратился ко мне полковник, - расскажете ли вы мне честно, как это произошло? Как вам удалось выяснить про домовых?
	- А я ничего не выяснял, полковник. Это был просто-напросто розыгрыш.
	Я рассказал ему, как Пластырь распустил язык, обвиняя всех штатных сотрудников в отсутствии инициативы, и как я придумал байку про домовых ради того, чтобы свести с ним счеты. А он свел счеты со мной тем, что взял и напечатал ее.
	Только полковника моя версия не устроила. Так он и сказал:
	- За этим кроется что-то еще.
	Я не сомневался, что он меня не отпустит, пока я не вывалю все начистоту, - и хоть он не намекал на это ни словом, за его плечами вставали контуры Пентагона, комитета начальников штабов, операции јЛетающая тарелкаЅ или как там ее назвали, а еще за его плечами витали ФБР и множество иных неприятностей. Так что я облегчил себе душу, рассказав все в подробностях, и отдельные подробности безусловно звучали очень и очень глупо. Однако он словно не заметил глупостей и спросил:
	- И что вы теперь думаете обо всем этом?
	- Прямо не знаю, что и думать. Может, они из космоса или...
	Он спокойно кивнул.
	- Нам известно уже довольно давно, что они совершают посадки. Однако теперь они впервые сознательно привлекли к себе внимание.
	- Но что им нужно, полковник? Чего они добиваются?
	- Сам бы хотел это понять, - ответил он. Помолчал и тихо добавил. - Разумеется, если вы вздумаете ссылаться на меня в печати, я буду отрицать все напропалую. И вы поставите себя по меньшей мере в двусмысленное положение.
	Бог весть, что еще он намеревался сказать, может, всего ничего. Но тут зазвонил телефон. Я поднял трубку - вызывали полковника. Он бросил короткое јДаЅ и стал слушать. Слушал молча, только мало-помалу бледнел. А когда повесил трубку, то вид у него был прямо-таки больной.
	- Что стряслось, полковник?
	- Звонили из аэропорта. Случилось нечто несусветное, и буквально только что. Эти друзья появились непонятно откуда и накинулись на самолет. Чистили его и полировали, навели на него глянец и снаружи и изнутри. Персонал не мог ничего поделать, только хлопал глазами...
	Я усмехнулся.
	- Что же тут плохого, полковник? Просто они отнеслись к вам по-доброму.
	- Вы еще ничего не знаете! Когда они навели на самолет красоту, то в завершение намалевали на носу домового!..
	Вот, пожалуй, и все, что можно рассказать о проделках домовых. Их атака на самолет полковника осталась, по сути, их единственным публичным выступлением. Но если они стремились к гласности, то добились своего - создали запоминающееся зрелище. В аэропорт в то утро завернул один из наших фотографов, суматошный малый по имени Чарльз: он никогда не появлялся там, куда его вызывали, зато неизменно возникал без приглашения на месте необычных событий и катастроф. Никто не посылал его в аэропорт - его отправили на пожар, который, к счастью, обернулся всего-то небольшим возгоранием. За каким чертом его занесло в аэропорт, он и сам впоследствии объяснить не мог. Однако он очутился именно там и снял домовых, полирующих самолет, - и не один-два снимка, а дюжины две, израсходовав всю наличную пленку. Более того, он ухитрился снять их телескопическим объективом, который в то утро засунул в саквояж по ошибке - раньше он никогда им не пользовался. С тех пор он с этим объективом не расставался, но, по моим сведениям, ему больше ни разу не выпадало повода его применить.
	Снимки вышли - полная прелесть. Лучшие из них мы отобрали для первой полосы, разверстав их на всей ее площади, да еще не поскупились и заняли остальными снимками две внутренние полосы. Агентство јАссашиэйтед прессЅ приобрело на снимки права и распространило по всей стране, и их успели напечатать во многих крупных газетах, пока кто-то в Пентагоне не прослышал об этом и не наложил вето. Но поздно: что бы ни предпринял теперь Пентагон, снимки уже разошлись. Может, они причинили зло, а может, добро, - так или иначе, исправить этого было уже нельзя.
	Наверное, если бы полковник узнал про снимки, он попробовал бы запретить их опубликование или даже конфисковал. Но о существовании снимков стало известно только тогда, когда полковник убрался из нашего города, а то и вернулся в Вашингтон. Чарли где-то застрял - скорее всего в пивной - и объявился в конторе лишь под вечер.
	Когда все в целом дошло до сведения Дж.Х., он принялся метаться по редакции, рвать на себе волосы и грозил уволить Чарли. Но кому-то из нас удалось его утихомирить и водворить обратно в кабинет. Снимки поспели к последнему вечернему выпуску, заняли несколько полос на следующий день, и мальчишки, продающие газету в розницу, всю неделю ходили с вытаращенными глазами - так расхватывали номер с домовыми, запечатленными на пленку.
	В середине дня, как только ажиотаж чуточку спал, мы с Пластырем опять отправились на перекресток пропустить по паре стаканчиков. Раньше я не особо жаловал Пластыря, но тот факт, что нас с ним уволили вместе, установил между нами что-то вроде приятельских уз: в конце концов, он показал себя неплохим парнем.
	Бармен Джо был горестен, как всегда.
	- Это все они, домовые, - выпалил он, обращаясь к нам, и уж можете мне поверить: никто никогда не говорил о домовых в таком тоне. - Явились сюда и принесли каждому столько счастья, что выпивка больше просто не требуется.
	- Я с тобой заодно, Джо, - проронил Пластырь. - Мне они тоже не сделали ничего хорошего.
	- Ты получил назад свою работу, - напомнил я.
	- Марк, - изрек он торжественно, наливая себе по новой, - я не слишком уверен, что это хорошо.
	Разговор мог бы выродиться в первостатейный конкурс по сетованиям и стенаниям, если бы в бар не ввалился Лайтнинг, самый прыткий из всех наших рассыльных, невзирая на свою косолапую походку.
	- Мистер Лэтроп, - сообщил он мне, - вас просят к телефону.
	- Приятно слышать, - отозвался я.
	- Но звонят из Нью-Йорка!
	Тут до меня дошло. Ей-же-ей, впервые в жизни я покинул бар так стремительно, что забыл допить налитое.
	Звонок был из газеты, куда я обращался с запросом. Человек на том конце провода заявил, что у них открывается вакансия в Лондоне и что он хотел бы потолковать со мной на этот счет. Сама по себе вакансия, добавил он, вряд ли выгоднее той работы, какая у меня есть, однако она дает мне шанс приобщиться к роду деятельности, о котором я мечтаю.
	- Когда я мог бы приехать для переговоров? - задал он мне вопрос, и я ответил: завтра с утра.
	Повесив трубку, я откинулся на спинку стула. Мир вокруг мгновенно окрасился в радужные тона. И я понял в ту же минуту, что домовые обо мне не забыли и продолжают меня опекать.

	На борту самолета у меня была бездна времени на размышление. Часть его я потратил на обдумывание всяких деталей, связанных с новой работой и с Лондоном, но больше всего я размышлял о домовых.
	Они прилетали на Землю и раньше - уж в этом, по крайней мере, не возникало сомнений. А мир не был готов их принять. Мир окутал их туманом фольклора и предрассудков, мир еще не набрался разума и не сумел извлечь из их добровольной помощи пользу для себя. И вот сейчас они решили попробовать снова. На этот раз мы не вправе обмануть их ожидания - ведь третьего случая может и не быть.
	Возможно, одной из причин их предыдущей неудачи - хоть и не единственной - явилось отсутствие средств массовой информации. Рассказы о домовых, об их поведении и добрых делах, передавались из уст в уста и неизбежно искажались. К правдивым историям добавлялись свойственные той эпохе вымыслы, пока домовые не превратились в волшебных маленьких человечков, весьма потешных, а иногда и полезных, но принадлежавших к одной породе с великанами-людоедами, драконами и тому подобной нечистью.
	Сейчас ситуация иная. Сейчас у домовых больше шансов на то, что их деятельность получит правдивое освещение. И несмотря на то что для правды в полном объеме люди еще не созрели, современное поколение в состоянии кое о чем догадаться.
	Очень важно, что о них теперь широко известно. Люди должны знать, что домовые вернулись, должны поверить в них и доверять им.
	Оставалось недоумевать: почему для того, чтоб объявить о своем прибытии и продемонстрировать свои достоинства, они выбрали именно наш город, не большой, не маленький, обычный город американского Среднего Запада? Я немало бился над этой загадкой, но так и не нашел ответа - ни тогда, ни до сего дня.

	Когда я прилетел из Нью-Йорка с новым назначением в кармане, Джо-Энн встречала меня в аэропорту. Я высматривал ее, спускаясь по трапу: так и есть, она прорвалась за контроль и бежит к самолету. Тогда я бросился ей навстречу, сгреб ее в охапку и расцеловал, а какой-то идиот не преминул снять нас, полыхнув лампой-вспышкой. Я хотел было с ним разделаться, да Джо-Энн не позволила.
	Был ранний вечер, однако на небе уже загорелись первые звезды и посверкивали, несмотря на ослепительные прожектора. До нас донесся рев только что взлетевшего самолета, а в дальнем конце поля другой самолет прогревал двигатели. Вокруг были здания, огни, люди и могучие машины, и на довольно долгий миг почудилось, что аэропорт - наглядная демонстрация силы, быстроты и компетентности нашего человеческого мира, его уверенности в себе. Наверное, Джо-Энн испытала сходное ощущение, потому что вдруг спросила:
	- Все хорошо, правда, Марк? Неужели они и это изменят?
	И я понял, кого она имеет в виду, не переспрашивая.
	- По-моему, я догадываюсь, кто они, - сказал я. - Кажется, я сообразил наконец. Ты знаешь об акциях муниципального фонда призрения - одна сейчас как раз в самом разгаре. Так вот, они затеяли нечто в том же духе - назовем это Галактическим фондом призрения. С той разницей, что они не тратят деньги на бедных и малоимущих, их благотворительность носит иной характер. Вместо того чтоб одаривать нас деньгами, они одаривают нас любовью и душевным теплом, дружбой и доброжелательством. И не вижу в том ничего плохого. Не удивлюсь, если из всех племен Вселенной мы оказались теми, кто нуждается в такой помощи больше всего. Они явились сюда вовсе не с целью решить за нас все наши проблемы, а просто слегка подсобить, освободив вас от мелких хлопот которые подчас мешают нам обратить свои усилия на действительно важные дела или, может мешают разобраться, какие именно дела важные.

	Все это было столько лет назад, что не хочется подсчитывать сколько, и тем не менее помню все так четко, будто события произошли накануне. Однако вчера и в самом деле случилось кое-что, всколыхнувшее мою память.
	Я проходил по Даунинг-стрит неподалеку от дома #10, резиденции премьер-министра, когда заметил маленькое существо. Сперва я принял его за карлика и, обернувшись, понял, что оно наблюдает за мной. А затем существо подняло руку выразительным жестом, замкнув большой и указательный пальцы колечком - давний добрый американский символ: мол, все в полном порядке.
	И исчезло. Вероятнее всего, нырнуло в один из переулков - но поручиться за это не могу.
	Тем не менее спорить не приходится. Все действительно в полном порядке. Мир полон надежд, холодная война почти закончилась. Мы, похоже, вступаем в первую безоговорочно мирную эру за всю историю человечества.
	Джо-Энн собирается в дорогу и ревет; ведь приходится расставаться со многим, что дорого. Зато дети вне себя от восторга, предвкушая настоящее приключение.
	Завтра утром мы вылетаем в Пекин, где я, первый из американских корреспондентов за тридцать лет, получил официальную аккредитацию.
	Но пугает шальная мысль: что, если там, в этой древней столице, я нигде - ни на запряженной грязной улочке, ни на помпезной Императорской дороге, ни за городом, у подножия Великой стены, возведенной на страх другим народам много-много веков назад, - что, если я больше нигде и никогда не увижу еще одного маленького человечка?







	Clifford D. Simak "Golden Bugs" 1960
	Клиффорд Д. Саймак "Золотые жуки"
	пер. А. Новиков



	День начался отвратительно.
	Артур Белсен, живущий по ту сторону аллеи, включил в шесть утра свой оркестр, чем и заставил меня подпрыгнуть в постели.
	Белсен, скажу я вам, по профессии инженер, но его страсть - музыка. И поскольку он инженер, то не довольствуется тем, что наслаждается ею сам. Ему просто необходимо всполошить всех соседей. Год или два назад ему в голову пришла идея о симфонии, исполняемой роботами, и, надо отдать ему должное, он оказался талантливым человеком. Он принялся работать над своей идеей и создал машины, которые могли читать - не просто играть, но и читать музыку прямо с нот, - и смастерил машина для транскрипции нот. Затем он сделал несколько таких машин в своей мастерской в подвале.
	И он их испытывал!
	Вполне понятно, что то была экспериментальная работа, когда неизбежны переделки и настройки, а Белсен был очень придирчив к звукам, издаваемым каждой из его машин. Поэтому он много и подолгу их настраивал - и очень громко, - пока не получал то воспроизведение, которое, как он считал, должно было получиться.
	Одно время соседи вяло поговаривали, что неплохо бы его линчевать, но разговор так и остался разговором. В этом-то и беда, одна из бед с нашими соседями - на словах они способны на что угодно, но на деле палец о палец не ударят.
	Так что конца этому безобразию пока не было видно. Белсену потребовалось больше года, чтобы настроить секцию ударных инструментов, что само по себе было не подарок. Но теперь он взялся за струнные, а это оказалось еще хуже.
	Элен села на постели рядом со мной и заткнула уши пальцами, но это ее не спасло. Белсен врубил свою пыточную машину на полную мощь, чтобы, как он говорил, лучше прочувствовать музыку.
	По моим прикидкам, к этому времени он наверняка разбудил всю округу.
	- Ну, началось, - сказал я, слезая с постели.
	- Хочешь, я приготовлю завтрак?
	- Можешь спокойно начинать, - отозвался я. - Еще никому не удалось спать, когда эта гадость включена.
	Пока она готовила завтрак, я пошел в садик за гаражом поглядеть, как поживают мои георгины. Я вовсе не возражаю, если вы узнаете, что я обожаю георгины. Приближалось начало выставки, и несколько штук должны были расцвести как раз ко времени.
	Я н