елают.  Что
производят, - сказал Гриффит.
     - Но при этом держать от них руки подальше, - предостерег  Баклей.  -
"Тут потянул, там подтолкнул - хотел знать, что получится"  -  чтоб  этого
здесь не было. Один бог ведает, к  чему  это  может  привести.  Ваше  дело
маленькое - лапы прочь, пока не будете твердо знать, что делаете.
     Это была самая настоящая планета.
     Внизу, на глубине  двадцати  миль,  исследователи  нашли  поверхность
планеты.  Под  двадцатью  милями  хитросплетенного  лабиринта   сверкающих
мертвых механизмов.
     Там был воздух, почти столь же пригодный для дыхания, как на Земле, и
они разбили лагерь на нижних горизонтах, довольные тем, что избавились  от
космических скафандров и живут, как нормальные люди.
     Но там не было света и не было жизни.  Не  было  даже  насекомых,  ни
одной ползающей, пресмыкающейся твари.
     А ведь некогда здесь была жизнь.
     Историю этой жизни поведали развалины городов. Примитивная  культура,
заключил Кинг. Немногим выше, чем на Земле в двадцатом веке.
     Дункан Гриффит сидел на корточках возле  портативной  атомной  плиты,
протянув руки к желанному теплу.
     - Переселились на  планету  Четыре,  -  говорил  он  с  самодовольной
уверенностью. - Здесь  не  хватало  жизненного  пространства,  вот  они  и
отправились туда и встали там лагерем.
     - А горные работы вели на двух других планетах, - продолжил Тэйлор не
без иронии. - Добывали необходимую руду.
     Лоуренс, подавленный, ссутулился.
     - Что мне не дает покоя, - сказал он, - так это мысль о побудительной
причине, стоящей за всеми загадками  -  о  всепоглощающей,  нерассуждающей
тяге, о духе, который гонит расу с родной планеты  на  чужую  и  разрешает
затратить века, чтобы превратить родную планету в сплошную  машину.  -  Он
обернулся к Скотту. - Ведь правда, нет никаких сомнений, - спросил  он,  -
это не что иное, как машина?
     Скотт покачал головой:
     - Не всю же ее мы видели, сам понимаешь. Для этого нужны годы,  а  мы
не можем позволить себе швыряться годами. Однако мы почти уверены, что это
единый машиномир, покрытый слоем механизмов высотой в двадцать миль.
     - И к  тому  же  бездействующих  механизмов,  -  добавил  Гриффит.  -
Бездействующих, потому что их остановили. Жители  этой  планеты  выключили
все механизмы, изъяли все свои записи и все приборы,  укатили  и  оставили
пустую скорлупу. Точно так же, как покинули город на планете Четыре.
     - Или же были отовсюду изгнаны, - уточнил Тэйлор.
     - Нет, никто их не изгонял, - решительно заявил Гриффит. -  Нигде  во
всей системе мы не нашли следов насилия.  Никакого  признака  поспешности.
Они не торопились, уложили все свое добро и не забыли ни единой мелочи. Ни
одного ключа к тайне.  Должны  же  где-то  быть  синьки  чертежей.  Нельзя
построить и нельзя эксплуатировать такую махину без какого-нибудь  подобия
карты  или  плана.  Где-то  должны  храниться   записи   -   записи,   где
фиксировались результаты деятельности этого машиномира. Однако мы ведь  их
не нашли! Это потому, что их увезли при отъезде.
     - Не везде же мы искали, - буркнул Тэйлор.
     - Мы нашли помещения архивов, где, по законам логики, все это  должно
храниться, - возразил Гриффит, - но там не было  никаких  записей.  Вообще
ничего не было.
     - А некоторые ящики, куда невозможно было заглянуть. Помните? Те, что
мы нашли в первый же день на верхнем горизонте.
     - Были тысячи других мест, куда можно заглянуть и где мы смотрели,  -
отрезал Гриффит. - Однако мы не нашли орудий  производства,  не  нашли  ни
единой записи и вообще ничего такого, что намекало бы на былое присутствие
хоть чего-нибудь.
     - Вот ящики наверху, на последнем горизонте, - заметил Тэйлор. - Ведь
это место, если рассуждать логически, само собой напрашивается на поиски.
     - Мы их встряхивали, - напомнил Гриффит, - все были пусты.
     - Все, кроме одного, - настаивал Тэйлор.
     - Я склонен верить в твою правоту, Дункан, - сказал Лоуренс.  -  Этот
мир покинут, обобран и брошен  на  съедение  ржавчине.  По-настоящему  нам
следовало догадаться, как только мы обнаружили,  что  он  беззащитен.  Эти
существа предусмотрели бы какие-то средства обороны - по всей вероятности,
автоматические, - и если бы кто-нибудь не  захотел  нас  впустить,  мы  бы
никогда здесь и не очутились.
     - Если бы мы оказались поблизости, когда этот мир  функционировал,  -
поддержал Гриффит, - нас бы разнесло вдребезги, прежде чем мы его увидели.
     - Должно быть, это была великая раса, - задумчиво сказал  Лоуренс.  -
Одной лишь экономики такой планеты  достаточно,  чтобы  любого  бросило  в
дрожь.  Чтобы  создать  такую  планету,  надо  было  много  веков  целиком
затрачивать рабочую силу всей расы, а потом  еще  много  веков  надо  было
держать эту планету-машину на ходу. Это означает,  что  местное  население
тратило минимальное время на добывание  пищи,  на  производство  миллионов
вещей, необходимых для жизни.
     - Они упростили свой образ жизни и свои нужды, - сказал Кинг, - сведя
их к самому необходимому. Одно уж это, само по себе, - знак величия.
     - Притом же они были фанатики, - высказался Гриффит. -  Не  забывайте
этого ни  на  миг.  Работу,  подобную  этой,  мог  проделать  лишь  народ,
одержимый всепоглощающей, слепой, однобокой целью.
     - Но зачем? - спросил Лоуренс. - Зачем они выстроили эту штуковину?
     Никто не ответил.
     Гриффит тихонько хмыкнул.
     -  Даже  ни  одного  предположения?  -  подзадорил  он.  -  Ни  одной
осмысленной гипотезы?
     Из тьмы, окутывающей крохотный  кружок  света  от  включенной  плиты,
медленно поднялся человек.
     - У меня есть гипотеза, - признался он.  -  Вернее,  мне  кажется,  я
знаю, в чем дело.
     - Послушаем Скотта, - громогласно объявил Лоуренс.
     Математик покачал головой.
     - Мне нужны доказательства. Иначе вы заподозрите, что я рехнулся.
     - Доказательств не существует, - скептически заметил Лоуренс.  -  Нет
доказательств чего бы то ни было.
     - Я знаю место, где, возможно, есть доказательство - не  утверждаю  с
уверенностью, но, может быть, и есть.
     Все, кто сидел тесным кругом возле плиты, затаили дыхание.
     - Помнишь тот ящик? - продолжал Скотт. - Тот самый, о котором  только
сейчас упомянул Тэйлор. Тот, где что-то гремело, когда мы его встряхивали.
Тот, что мы не могли открыть.
     - Мы по-прежнему не можем его открыть.
     - Дайте мне инструменты, - предложил Скотт, - и я открою.
     - Это уже было, - мрачно сказал Лоуренс. - Мы отличились бычьей силой
и ловкостью, открывая ту злополучную дверь.  Нельзя  все  время  применять
силу при решении нашей задачи. Здесь нужно нечто большее, чем сила.  Здесь
нужно понимание.
     - По-моему, я знаю, что там гремело, - заявил Скотт.
     Лоуренс промолчал.
     - Послушай-ка, - не унимался Скотт.  -  Если  у  тебя  есть  какая-то
ценность - какой-то предмет, который ты бережешь от воров - что ты  с  ним
делаешь?
     - Да в сейф кладу, - ответил Лоуренс не задумываясь.
     По  длинным,  мертвым   пролетам   исполинской   машины   прокатилось
пронзительное, как свист, молчание.
     - Нет и не может быть более надежного места, - снова заговорил Скотт,
- чем ящик, который не открывается. В этих ящиках хранилось что-то важное.
Хозяева планеты забыли одну вещицу - чего-то они недоглядели.
     Лоуренс медленно поднялся с места.
     - Достанем инструменты, - сказал он.
     ...То  была  продолговатая  карточка,  весьма  заурядная  на  вид,  с
асимметрично пробитыми отверстиями.
     Скотт держал ее в руке, и рука его дрожала.
     - Надеюсь, - горько заметил Гриффит, - ты не разочарован.
     - Нисколько, - ответил Скотт. - Именно это я и предполагал.
     Все дожидались продолжения.
     - Не будешь ли ты любезен... - не вытерпел, наконец, Гриффит.
     - Это перфокарта, - объяснил Скотт. - Ответ некоей задачи,  введенной
в дифференциальное счетно-решающее устройство.
     - Но ведь мы не можем дешифровать ее, -  сказал  Тэйлор.  -  Никакими
силами нельзя установить, что она означает.
     - Ее и не надо дешифровать, - усмехнулся Скотт.  -  Она  и  без  того
рассказывает, что  здесь  такое.  Эта  машина  -  вся  машина  в  целом  -
представляет собой вычислительное устройство.
     - Какая бредовая идея! - воскликнул Баклей. - Математическое...
     Скот покачал головой.
     - Не математическое. По крайней мере, не чисто математическое.  Нечто
более значительное. Логическое, по  всей  вероятности.  Быть  может,  даже
этическое.
     Он оглядел присутствующих и прочел на их лицах  неверие,  еще  не  до
конца развеянное.
     - Да посудите же сами!  -  вскричал  он.  -  Бесконечное  повторение,
монотонная  одинаковость  всей  машины.  Таково  и   есть   вычислительное
устройство - сотни или тысячи, или миллионы  или  миллиарды  интегрирующих
схем, сколько бы их ни было нужно, чтобы ответить на поставленный вопрос.
     - Существует же какой-то фактор ограничения, - пробубнил Баклей.
     - На всем протяжении своей истории, - ответил Скотт,  -  человечество
не слишком-то обращало внимание на такие факторы.  Оно  продолжало  делать
свое дело и преодолевало всевозможные факторы ограничения.  Очевидно,  эта
раса тоже не слишком-то обращала на них внимание.
     - Есть такие факторы, - упрямо  твердил  Баклей,  -  которыми  просто
невозможно пренебречь.


     У мозга есть свои ограничения.
     Он ни за что не станет заниматься самим собой.
     Он слишком легко забывает, забывает слишком многое  и  всегда  именно
то, что следовало бы помнить.
     Он  склонен  к  терзаниям  -  а  для  мозга  это  почти   равносильно
самоубийству.
     Если слишком напрягать мозг, он находит убежище в безумии.
     И, наконец, он умирает.  Умирает  как  раз  тогда,  когда  становится
полноценным.
     Поэтому создают механический мозг  -  гигант,  двадцатимильным  слоем
покрывающий планету с Землю величиной - мозг,  который  займется  делом  и
никогда ничего не забудет, и не сойдет с ума, ибо ему неведомо смятение.
     Затем срываются с места и покидают  такой  мозг  -  это  уже  двойное
безумие.
     - Все наши догадки не имеют смысла,  -  сказал  Гриффит.  -  Ведь  мы
никогда не узнаем, для чего  служил  этот  мозг.  Вы  упорно  исходите  из
предпосылки, будто хозяева этой планеты были гуманоиды, а ведь столько  же
шансов за то, что они отнюдь не гуманоиды.
     - Предположение, что  они  в  корне  отличаются  от  нас,  совершенно
абсурдно, - возразил Лоуренс. - В городе на  Четвертой  могли  бы  жить  и
люди.  Обитатели  этой  планеты  столкнулись  с   теми   же   техническими
проблемами, что встали бы и  перед  нами,  если  бы  мы  затеяли  подобное
начинание, и выполнили все в том стиле, какого придерживались бы и мы.
     - Ты не учитываешь того, что сам же так часто подчеркиваешь, - указал
Гриффит. - Ты  не  учитываешь  фанатической  тяги,  которая  заставила  их
пожертвовать решительно всем во имя великой идеи. Мы  никакими  силами  не
достигли бы столь тесного и фанатического сотрудничества. Один допустил бы
грубейшую ошибку, другой перерезал бы горло третьему, четвертый потребовал
бы следствия, а тогда оказалось бы, что вся свора спущена с цепи и лает на
ветер.
     -  Они  были  последовательны,  -  продолжал  Гриффит.   -   Ужасающе
последовательны. Здесь нет жизни. Мы не нашли ни малейшего признака  жизни
- нет даже насекомых. А почему, как ты думаешь? Не потому ли, что жук  мог
бы запутаться в шестернях или еще где-нибудь и расстроить  весь  комплекс?
Поэтому жукам пришлось исчезнуть.
     Помолчав, Гриффит вскинул голову.
     - Если на то пошло, хозяева планеты сами  напоминают  жуков.  Вернее,
муравьев. Колонию муравьев. Бездушное общество взаимных услуг,  которое  в
слепом, но разумном повиновении неуклонно движется к  намеченной  цели.  А
если это так, друг мой, то  твоя  гипотеза,  будто  вычислительная  машина
применялась для разработки экономических и социальных теорий, просто вздор
собачий.
     - Это вовсе не моя гипотеза, - поправил его Лоуренс. - Это всего лишь
одно из нескольких предположений. Есть и другое, не более спорное,  -  что
они пытались разгадать тайну Вселенной: отчего  она  существует,  что  она
такое и к чему идет.
     - И каким образом, - прибавил Гриффит.
     - Ты прав. И каким образом. А если они этим занимались, то, я уверен,
не из праздного любопытства. Значит,  был  какой-то  серьезнейший  стимул,
что-то вынуждало их к этому занятию.
     - Продолжай, - усмехнулся Тэйлор. - Я жду с нетерпением. Доскажи свою
сказку до конца. Они проникли во все тайны Вселенной и...
     - Едва ли проникли, - спокойно проговорил Баклей. - Чего  бы  они  ни
добивались, вероятность того, им им удалось получить окончательный  ответ,
крайне мала.
     - Что касается меня, - сказал Гриффит, - то я склонен думать, что они
своего добились. Иначе зачем было уезжать и бросать эту гигантскую машину?
Они нашли то, что искали, поэтому  им  стал  не  нужен  ими  же  созданный
инструмент познания.
     - Ты прав, - подхватил Баклей. - Инструмент  стал  не  нужен,  но  не
потому, что  сделал  все  возможное  и  этого  оказалось  достаточно.  Его
бросили, потому что он слишком мал, он не  может  решить  задачу,  которую
должен был решить.
     - Слишком мал! - не выдержал Скотт. - Да ведь все, что в таком случае
надо было сделать - это нарастить вокруг планеты еще один ярус!
     Баклей покачал головой:
     - Помнишь, я говорил о факторах ограничения?  Так  вот,  перед  тобой
фактор, которым не так-то просто пренебречь. Подвергни  сталь  давлению  в
пятьдесят тысяч фунтов на квадратный  дюйм  -  и  она  потечет.  Здесь-то,
должно быть, металл воспринимает гораздо большее давление,  но  и  у  него
есть предел прочности, выходить за который  было  небезопасно.  На  высоте
двадцати миль над поверхностью планеты ее хозяева достигли этого  предела.
Уперлись в тупик.
     Гриффит шумно вздохнул.
     - Моральный износ, - пробормотал он.
     - Аналитическая машина - это вопрос  габаритов,  -  рассуждал  Баклей
вслух. - Каждая интегрирующая схема соответствует  клеточке  человеческого
мозга. У нее ограниченная функция  и  ограниченные  возможности.  То,  что
делает одна клетка, контролирует две  другие.  Принцип  "зри  в  три"  как
гарантия, что ошибок не будет.
     - Можно было стереть все, что хранилось в запоминающих устройствах, и
начать все сызнова, - сказал Скотт.
     - Не исключено, что так и поступали, - ответил Баклей. -  Много-много
раз. Хотя всегда был элемент риска, что каждый раз после  стирания  машина
потеряет какие-то...  э-э...  ну,  рациональные,  что  ли,  качества,  или
моральные. Стирание памяти для машины таких размеров - шок,  подобно  тому
как коррективная хирургия мозга - шок для человека. Здесь произошло что-то
одно из двух. Либо машина очутилась на пределе стирания  -  в  электронных
устройствах слишком заметно скапливалась остаточная память...
     -  Подсознательное,  -  перебил  Гриффит.  -   Интересная   мысль   -
развивается ли у машины подсознание?
     - Либо, - продолжал  Баклей,  -  ее  неизвестные  хозяева  подошли  к
проблеме  настолько  сложной,  настолько  многогранной,  что  эта  машина,
несмотря на фантастические размеры, не могла с нею справиться.
     - И тогда они отправились на поиски еще большей планеты, -  продолжил
Тэйлор, сам не вполне веря в свои слова. - Другой планеты,  масса  которой
достаточно мала,  чтобы  там  можно  было  жить  и  работать,  но  диаметр
достаточно велик для создания более мощной вычислительной машины.
     - В этом был бы какой-то смысл, - неохотно признал Скотт. - Понимаете
ли, они бы начали все заново, но с учетом ответов, полученных  здесь.  При
усовершенствованной конструкции и новой технологии.
     - А теперь, - торжественно провозгласил Кинг, - на  вахту  становится
человечество. Интересно, что нам удастся сделать  с  такой  диковиной?  Во
всяком случае, совсем не то, к чему ее предназначали строители.
     - Человечеству, - ответил Баклей, - решительно ничего не  придется  с
нею делать, по крайней мере, в течение ста лет. Головой  ручаюсь.  Никакой
инженер не осмелится повернуть ни единое колесико в этой машине,  пока  не
будет достоверно знать, для чего она,  как  и  почему  сделана.  Тут  надо
вычертить  миллионы  схем,  проверить  миллионы  полупроводников,  сделать
синьки, подготовить техников...
     Лоуренс грубовато ответил:
     - Это не наша забота, Кинг. Мы с тобой - сеттеры.  Мы  выслеживаем  и
вспугиваем перепелов, а  дальше  обойдутся  без  нас,  и  мы  переходим  к
очередным вопросам. Как поступит человечество с  нашими  находками  -  это
опять-таки очередной вопрос, но не нам с тобой его решать.
     Он поднял с пола мешок с походным снаряжением и взвалил на спину.
     - Все готовы к выходу? - спросил он.
     Десятью милями  выше  Тэйлор  перегнулся  через  перила,  ограждающие
пандус, и взглянул на расстилающийся под ним  лабиринт  машин.  Из  наспех
уложенного рюкзака выскользнула ложка и, вертясь, полетела вниз.
     Долго все прислушивались к тому, как она звенит, задевая о металл.
     Даже когда ничего уже не было слышно, всем казалось, что до  них  еще
доносится звон.





	Когда в доме одиноко


	Однажды, когда Старый Моуз Эбрамс бродил по лесу, разыскивая невесть куда запропастившихся коров, он нашел пришельца. Моуз не знал, что это пришелец, однако он понял, что перед ним живое страдающее существо, а Старый Моуз, как бы его за глаза ни осуждали соседи, был не из тех, кто может равнодушно пройти в лесу мимо больного или раненого.
	На вид это было ужасное создание - зеленое, блестящее, с фиолетовыми пятнами. Оно внушало отвращение даже на расстоянии в двадцать футов. И оно воняло.
	Оно заползло, вернее, попыталось заползти в заросли орешника, но так с этим до конца и не справилось: верхняя часть его туловища скрывалась в кустах, а нижняя лежала на поляне. Его конечности - видимо, руки - время от времени слегка скребли по земле, стараясь подтянуть тело поглубже в кусты, но существо слишком ослабело, оно больше не продвинулось ни на дюйм. И оно стонало, но не очень громко - точь-в-точь ветер тоскливо выл под широким карнизом дома. Однако в его стоне слышалось нечто большее, чем вой зимнего ветра, - в нем звучало такое отчаяние и страх, что у Старого Моуза волосы на голове стали дыбом.
	Моуз довольно долго размышлял над тем, что ему делать с этим существом, а потом еще какое-то время набирался храбрости, хотя большинство его знакомых, не задумываясь, признали бы, что храбрости у него хоть отбавляй. Впрочем, при таких обстоятельствах одной только заурядной храбрости недостаточно. Тут нужна храбрость безрассудная.
	Но перед ним лежало неведомое страдающее существо, и он не мог его оставить без помощи. Поэтому Моуз приблизился к нему, опустился рядом на колени; на это создание было тяжко смотреть, однако в его уродстве таилось что-то притягательное - оно точно завораживало своей отталкивающей внешностью. И от него исходило ужасное, ни с чем не сравнимое зловоние.
	Моуз не был брезглив. В округе он отнюдь не славился чистоплотностью. С тех пор как около десяти лет назад умерла его жена, он жил в полном одиночестве на своей запущенной ферме, и его методы ведения хозяйства служили пищей для злословия окрестных кумушек. Этак раз в год, когда у него доходили руки, он выгребал из дома груды мусора, а остальное время ни к чему не притрагивался.
	Поэтому исходивший от существа запах смутил его меньше, чем того можно было ожидать, будь на его месте кто-либо другой. Зато Моуза смутил его вид, и он не сразу решился прикоснуться к существу, а когда, собравшись с духом, наконец сделал это, очень удивился. Он ожидал, что существо окажется либо холодным, либо скользким и липким, а может, и таким и этаким одновременно. Но ошибся. Оно было на ощупь теплым, твердым и чистым - Моуз словно