е  свойственные  нам  формы
жизни... сколько всего могли бы мы узнать!  А  мы  вынуждены  тратить  время
впустую на все эти исследования, направленные на поиск  оружия,  которое  не
существует. Сколько же мы теряем...
   - Другая  галактика,  иная  периодическая  система  элементов,  -  сказал
Дайльюлло. - Я так и догадывался. Что вам удалось узнать об этих, как  их...
криях?
   - Они были одержимы пополнением  знаний.  Очевидно,  они  задались  целью
изучить все о мироздании... Можно предполагать, что  аналогичные  суда  были
посланы и в  другие  галактики  с  той  же  самой  задачей  сбора  образцов.
Технологический уровень криев без сомнения невероятно высок.
   - Однако, они не смогли сесть. Разбились.
   - Не совсем так. Скорее это  аварийная  посадка...  и,  конечно,  корабль
никогда не предназначался для посадки.  Что-то  случилось.  Жизненно  важные
части  корабля  сильно  разрушены,  и  записи,   относящиеся   к   крушению,
естественно, очень коротки, сделаны наспех,  но  кажется  очевидным,  что  в
одном из энергоблоков произошел взрыв, который так сильно  повредил  систему
жизнеобеспечения, что не  осталось  никакой  надежды  на  возращение  домой.
Конечно, наша галактика ничем не могла им помочь - ни запасными частями,  ни
восстановительными  работами.  Надо  полагать,  они  обдуманно  избрали  эту
планету: она изолирована и необитаема, хорошо  спрятана  в  туманности...  и
только по чистейшей случайности корабль был обнаружен  вхоланским  геологом,
занимавшимся поиском редких металлов.
   - Местечко, подходящее для кладбища, - заметил Дайльюлло. - Нашли  ли  вы
какие-нибудь тела криев в развалинах корабля?
   - О, да. Мы действительно нашли и немало, - ответил Лабдибдин и, тревожно
посмотрев на Дайльюлло, добавил:
   - Только дело в том, что... они, кажется, не мертвы.

17

   Глубоко,  в  самом  центре  корабля  они  шагали  по  длинному  коридору.
Металлический пол издавал гулкий звук, отражавшийся позади эхом и терявшийся
и тишине. Лампочки здесь висели редко, через большие тусклые промежутки.
   - Мы не очень часто сюда приходим, - заметил Лабдибдин.
   Говорил он вполголоса, словно боялся, как бы помимо двух  землян  его  не
подслушал  кто-то  или  что-то.  Это  вхолан,  проявивший   вначале   острую
враждебность, до удивления смягчился.
   "Он затюканный человек,  -  подумал  Дайльюлло.  -  Для  него  облегчение
поговорить  с  кем-нибудь,  даже  с  нами...   разорвать   удушающие   оковы
секретности. Он слишком  долго  пребывает  в  здешнем  члену,  замурован  по
существу в этом корабле со... со всем тем,  что  мне  предстоит  увидеть,  а
этого достаточно, чтобы опустились у него плечи  и  подкашивались  ноги.  Не
удивительно, что он того гляди сломится".
   Шаги, казалось Дайльюлло, были неприлично громкими, чем-то  опасными.  Он
физически ощущал окружавшую тишину  и  огромную  темную  массу  корабля.  Он
чувствовал  себя  необыкновенно  крохотным  существом,   этаким   насекомым,
ползающим в недрах  странной  горы.  И  что  еще  хуже  он  чувствовал  себя
вторгшимся  насекомым,  нахально  позволяющим   себе   распоряжаться   чужой
собственностью.
   Хотелось бы знать, о чем думает сейчас Чейн. Дайльюлло видел, что тот  не
очень-то выдает себя. Яркие черные глаза  варновца,  казалось,  всегда  были
неизменными, готовыми  к  любой  неожиданности,  любопытными  ко  всему,  но
никогда  не  показывающими  внутренних  переживаний.  Наверное,  это  лучший
вариант жизни принимать ежедневно, ежеминутно все так, как есть, никогда  ни
о чем не беспокоиться, никогда не стремиться докапываться до  сути  явлений.
Явления тогда становятся сложными, когда ты начинаешь размышлять о них.
   А может быть, Чейн действительно сухой, лишенный фантазии человек,  каким
всегда кажется? Дайльюлло вдруг усомнился в этом.
   Лабдибдин поднял руку.
   - Мы почти прибыли,  -  прошептал  он.  -  Идите  осторожно,  пожалуйста.
Смотрите под ноги.
   Гладкий  пол  и  обшивка  коридора  сменились  здесь  плитами   внахлест,
выглядевшими словно рыбья чешуя.
   - Для того,  чтобы  лучше  противостоять  ударам,  -  пояснил  Лабдибдин,
помогая жестами рук. - Этот зал смонтирован в паутине  гибких  опор,  и  его
почти ничто не может повредить, разве только полное уничтожение корабля.
   Дайльюлло шагал осторожно, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться.
   Впереди  показалась  открытая  дверь  и  за  нею  очередной  ряд  тусклых
лампочек, повешенных вхоланами.  Дверной  проем  был  непривычно  высоким  и
узким. Протискиваясь через него, Дайльюлло поцарапал себе оба плеча.
   У Дайльюлло уже сложилось некоторое представление о том,  что  предстояло
увидеть. И все же  он  оказался  совершенно  неподготовленным  к  тому,  что
предстало глазам.
   Стоявший рядом Чейн крепко выругался по-варновски и инстинктивно  положил
руку на станнер.
   "Будь он и в самом деле волком, - подумал Дайльюлло, - наверное,  зарычал
бы, прижав уши, вздыбив шерсть и убрав под брюхо хвост.  Вот  именно  так  я
себя сейчас  чувствую...  а  точнее,  чувствую  себя  подобно  старой  деве,
пришедшей на первое ночное свидание и дрожащей от Страха".
   Здесь и был  Страх.  Но  не  тот  рациональный  страх,  что  способствует
выживанию. Нет. Это был слепой, бессмысленный, сковывающий тело  страх;  это
было ксенофобное сжатие протоплазмы в результате воздействия на нее  чего-то
совершенно чуждого, непривычного.
   Теперь Дайльюлло  понимал,  почему  вхолане  нечасто  приходили  сюда  на
встречу с криями.
   Криев здесь было около сотни.  Они  сидели  стройными  рядами,  каждый  в
высоком,  узком  кресле,  с  прямой,  словно  у  древнеегипетских  фараонов,
осанкой: их нижние конечности были сомкнуты, а верхние, с длинными, изящными
отростками, служившими как пальцы, покоились на  подлокотниках  кресел.  Вся
одежда состояла из простой накидки. Их тела походили  на  темный  янтарь  не
только по цвету, но и по веществу, а по форме  могли  быть  приняты  или  за
животных, или за растения, или за сочетание тех и других, или,  наконец,  за
что-то другое, не поддающееся осмыслению в рамках понятий терминологии нашей
галактики. Они были очень высокими, очень  гибкими,  по-видимому,  лишенными
суставов и мускулов, и действующими всем своим  телом,  словно  колеблющиеся
ленточные водоросли в застойной воде.
   Основную часть лица крия  занимали  два  огромных,  с  молочным  оттенком
глаза, встроенных в голову удлиненной узкой формы. По обеим сторонам  головы
были прорези для дыхания, а спереди располагался маленький  сморщенный  рот,
застывший, казалось, в вечном раздумье.
   Глаза криев были широко открыты, и у Дайльюлло было такое  ощущение,  что
все они, все сто пар, смотрят прямо в его душу.
   Стремясь уйти от этих взглядов, Дайльюлло повернулся к
   Лабдибдину и спросил:
   - Что заставляет вас считать их не мертвыми? Они же выглядят окаменелыми.
   Но подсознательно он понимал, что Лабдибдин был прав.
   - Дело в том, - ответил вхолан, - что одна из расшифрованных нами записей
оказалась  посланием,  которое  они  отправили  уже  после  катастрофической
посадки. В послании даются координаты нашей звездной системы и говорится...
   Он нервно провел языком по своим губам  и  косясь  на  ряды  вытаращенных
глаз, продолжил:
   - ...и говорится, что они будут ждать.
   - Вы имеете в виду, они... поспали за помощью?
   - Очевидно так.
   - И они передали, что будут ждать? - спросил Чейн.  -  Мне  кажется,  что
помощь так и не пришла к ним, а ведь они так долго ее ждали.
   Чейн уже оправился  от  первоначального  потрясения  и  теперь  не  сидел
никакой опасности от фигур криев. Одну из них он решил рассмотреть поближе.
   - Неужели вы никого не анатомировали, не брали никаких проб?
   - А вы попробуйте прикоснуться к ним, хотя бы вот к этой фигуре, - вместо
ответа сказал Лабдибдин. - Вперед. Смелее.
   Чейн осторожно вытянул вперед руку. Она остановилась на полпути где-то  в
45 сантиметрах от фигуры крия, и Чейн отдернул руку назад, замахал ею.
   - Холодная! - воскликнул он. - Нет, не то, чтобы холодная... ледяная и ее
щиплет. Что это?
   - Стаз, застой крови, -  ответил  Лабдибдин.  -  Каждое  кресло  является
самообеспечивающимся агрегатом  с  собственным  источником  энергии.  Каждый
сидящий заключен в силовое поле, которое замораживает его в  пространстве  и
времени... Вокруг создается из мельчайших пузырьков нечто  вроде  кокона,  в
который невозможно проникнуть.
   - Неужели нельзя отключить этот агрегат?
   - Нельзя.  Механизм  самозамыкается  в  капсулу.  Эта  система  выживания
продумана и сконструирована очень тщательно. Пребывающим  в  поле  стаза  не
требуются ни воздух, ни питание, поскольку течение времени, и вместе  с  ним
процесс  обмена  веществ,  замедляется  вплоть  до  полной  остановки.  Если
потребуется, крии могут вечно ждать и оставаться в  полнейшей  безопасности.
Ничто не может на них воздействовать, причинить какой-либо  вред.  Нечего  и
думать, чтобы мы им хотели повредить.
   Лабдибдин бросил на криев взгляд исполненный добрых желаний:
   - Говорить с ними, изучать их, попять, как они мыслят и действуют, -  вот
на что я надеюсь...
   Он остановился, и Дайльюлло тут же переспросил:
   - Надеетесь?
   - Да. Наши лучшие математики и астрономы попытались  разработать  вариант
фактора времени. То есть расшифровать их дату отправки послания о  помощи  и
их подсчет времени, необходимого для прилета сюда спасательного корабля. Это
оказалось отнюдь не простым делом. Наши люди выдвинули четыре возможных даты
прибытия спасательного корабля. Одна из дат... это приблизительно теперь.
   - На мой взгляд это слишком, - сокрушенно  сказал  Дайльюлло.  -  Сначала
межгалактический корабль, затем целый экипаж, сидящий здесь и  глазеющий  на
меня, а теперь вот в пути  еще  одно  межгалактическое  судно.  Неужели  оно
вот-вот прибудет сюда?
   - Мы не знаем, - с отчаянием сказал  Лабдибдин.  -  Это  только  один  из
расчетных вариантов, а  понятие  "теперь"  может  означать  и  вчерашний,  и
завтрашний день, и будущий год. Вот почему Вхол так настойчиво торопит  нас,
чтобы в случае". Лично я надеюсь, что спасательное  судно  придет,  пока  мы
здесь, и я надеюсь получить возможность поговорить с ними.
   - А вы не думаете, что они разгневаются, когда узнают, что вы конались  в
их вещах? - улыбнулся Чейн.
   - Вероятно. Но их ученые, я думаю, поймут нас...  не  насчет,  оружия,  а
насчет всего остального, жажды познания. Мне думается, они поймут, что мы не
могли не копаться в их вещах.
   Лабдибдин снова умолк, не скрывая своей огромной грусти.
   - Все  это  было,  -  сказал  он,  -  страшной  потерей  времени  и  сил.
Безудержная гонка, спешка и все ради ложных целей. В моей жизни представился
уникальнейший случай узнать хотя бы немного о  другой  галактике,  но  тупые
бюрократы Вхола не могут думать ни о чем другом, кроме своей мелочной  войны
с Харалом.
   - У каждого, - лежал плечами Чейн, - свое  понимание  того,  что  считать
наиболее  важным.  Хараловцы,  наверное,  были  бы  более  заинтересованы  в
установлении факта, что здесь нет супероружия, нежели в получении  знаний  о
полусотне галактик.
   - Хараловцы, - сказал Лабдибдин, - ограниченные, невежественные люди.
   - Да, им в этом не откажешь, - подтвердил Чейн и повернулся к Дайльюлло:
   - Крии нам вроде бы больше ни  к  чему.  Не  лучше  ли  нам  возвратиться
наверх?
   Дайльюлло согласился. Он бросил еще раз взгляд на ряды не мертвых,  но  и
не живых существ, терпеливо восседающих в надежде своего воскрешения, и  ему
подумалось, что их отчужденность уходит значительно глубже, чем сущность  их
формы или даже вещества. Он не мог точно сам уяснить, что  имея  в  виду,  и
вдруг понял. Это их лица. Не черты. А выражение. Взгляд полного спокойствия.
Эти лица никогда не знали никакой страсти.
   - Вы тоже это видите? - сказал Лабдибдин. - Думается, этот  биологический
вид должен был развиться в благоприятной окружающей среде, где  не  было  ни
врагов, ни необходимости бороться за выживание. Они ничего  не  покоряли,  я
имею в виду в самих себе. Они никогда не страдали, им не надо  было  учиться
избавлению от насилия в поисках лучшего пути. Этого просто никогда у них  не
было.  Кстати,  если  судить  по  их  записям,  у  них  нет  и  любви.  Они,
по-видимому, совершенно  лишены  каких-либо  внутренних  эмоций.  Им  всегда
хорошо. У них абсолютно не может быть каких-либо огорчений.  Это  заставляет
меня задуматься: наверное их галактика полностью отличается от пашей, в  ней
кет всех этих неистовств  природы,  которых  хватает  на  наших  планетах  -
изменений климата, засух, наводнений, голода, всего  того,  что  делает  нас
прежде всего борцами и дает нам выживание в качестве награды победителю... А
может быть мир криев - исключительный случай...
   - Будучи человеком, - сказал Дайльюлло, - я  не  могу  игнорировать  свои
внутренние эмоции. Они приносят нам немало беспокойств и огорчений,  но  они
делают жизнь стоящей того, чтобы ее прожить. Я не очень-то завидую криям.
   Чейн со смехом добавил:
   - Не хочу быть непочтительным, но скажу: наши  покойники  выглядят  более
живыми, чем крии. Пойдемте отсюда. Я устал от их вытаращенных глаз.
   По звенящему пустотой  коридору  они  отправились  назад  и  на  сей  раз
Дайльюлло почувствовал странное холодное покалывание в спине как будто сотня
пар глаз неотступно следовала за ним, пронизывая своими взглядами  металл  и
тусклый свет.
   Как  этим  глазам,  должно  быть,  приходилось  удивляться  при  изучении
странных диких туземцев наших звездных джунглей - любовников, убийц, святых,
мучеников, торжествующих подлецов.
   Дайльюлло вдруг сказал:
   - Не думаю, чтобы был чересчур большой  смысл  в  том,  чтобы  не  делать
чего-то, пока очень не захочешь это сделать.
   - Это потому, что вы человек, - возразил Лабдибдин. - Для человека полный
покой равносилен смерти. Организм разрушается.
   - Верно, - поддержал Чейн и с такой горячностью, что Дайльюлло с  улыбкой
уставился на него.
   - Он имеет в виду не только войну. Понимаешь? Есть  ведь  и  другие  виды
борьбы.
   - Правильно. Но цветку, скажем, или  дереву...  В  мини-рации  Дайльюлло,
прикрепленной к клапану кармана, раздался голос Болларда:
   - Джон, на радаре Биксела появились два всплеска.
   - Иду, - сказал Дайльюлло и вздохнул:
   - Сколько стоит полный покой?

18

   Лабдибдина в сопровождении  наемника  отправили  назад  в  куполообразную
постройку. Чейн же сидел в капитанской рубке,  удивляясь,  почему  Дайльюлло
захотел иметь его здесь, а не там, где скоро возникнет огневой рубеж.  Через
дверь навигационного отделения он мог видеть  как  Биксел,  склонившись  над
экраном  радара,  следил  за  приближением  крейсеров.  Рутледж  обеспечивал
межкорабельную радиосвязь, по  которой  вели  сейчас  разговор  Дайльюлло  и
капитан одного из вхоланских крейсеров.
   Голос  вхолана  звучал  громко,  отчетливо.  "Старший  из  командиров,  -
определил про себя Чейн, - изъяснялся плохо на галакто, но говорил надменно,
тщательно выбирая и чеканя каждое слово".
   - Предлагаю вам сдаться. Это ваш единственный шанс. Вы должны соображать:
альтернативой будет только смерть. Конечно, я не  должен  указывать  вам  на
безнадежность борьбы с двумя тяжелыми крейсерами.
   - Тогда зачем же это делаете? - сухо спросил  Дайльюлло.  -  Предположим,
что я сдамся. Какими будут условия?
   - Вас возвратят на Вхол и будут судить.
   - Хм! Было бы намного проще прислать прямо сюда команду для  расстрела...
проще и спокойнее.  Но  предположим,  что  вы  нас  действительно  доставили
обратно на Вхол; в этом случае мы могли бы рассчитывать или на вариант  А  -
смертную казнь за проникновение к военным секретам, или на вариант Б - гнить
во вхоланской тюрьме до конца своих дней.
   Дайльюлло поднял брови и взглянул  на  Чейна.  Тот  отрицательно  покачал
головой. Такой же была реакция и Рутледжа. А Биксел, слушавший  этот  диалог
по внутренней связи, бросил:
   - Скажи ему, чтобы он убирался к...
   - По крайней мере, у вас будет шанс  на  сохранение  жизни,  -  продолжал
вхолан. - В противном случае - ничего.
   - У моих людей, кажется,  другое  мнение,  -  ответил  Дайльюлло.  -  Они
говорят "нет".
   - Тогда они глупы, - послышался раздраженный голос капитана  крейсера.  -
Наши тяжелые лучи вдребезги разнесут ваш корабль.
   -  Наверняка,  -  заявил  Дайльюлло.  -  Только  вам   не   придется   их
использовать. Если  вы  это  сделаете,  то  взорвете  и  ту  крупную  ценную
посылочку, которую вам надлежит охранять. Как вы думаете, для чего же я  так
близко прижался к ней... уж не из-за любви ли?  Нет,  капитан,  извините.  А
хорошая посадка, не правда ли?
   Последовало молчание. Доведенный до белого каления капитан крейсера изрек
потом что-то грубое по-вхолански.
   - По-видимому, он обругал тебя, - заметил Рутледж.
   - Очень похоже, - нагнулся к микрофону Дайльюлло и спросил:
   - Между прочим,  капитан,  как  закончилась  ваша  встреча  со  Звездными
Волками?
   - Мы их прогнали, - коротко бросил вхолан. - Само собой разумеется.
   - Разумеется, конечно, -  в  тон  ему  сказал  Дайльюлло,  -  но  не  без
некоторых повреждений. Кстати, как себя чувствует парень, который так громко
кричал о помощи?
   - Думается, не очень хорошо, - вмешался Биксел. - Его крейсер рыскает  из
стороны в сторону, похоже, что-то случилось с приводом.
   "Звездные Волки прикончили бы тот крейсер, не приди ему на помощь другой,
- подумал Чейн. - Схватка, должно быть, была ожесточенной".
   Интересно продолжал размышлять Чейн, остались ли и живых братья  Ссандеры
после этого боя. Если остались, то придет день, когда ему  придется  с  ними
встретиться. Они не отстанут, и рано или поздно...
   И все-таки он гордился ими.
   Вхоланский капитан дал Дайльюлло последний шанс сдаться в плен и  получил
отказ.
   - Вы нас можете пленить, дружище, но не без боя, - сказал Дайльюлло.
   - Хорошо, - заявил капитан, и голос его на сей раз был холодный,  резкий,
твердый, словно стальное лезвие. - Будет бой. И не жди пощады, Дайльюлло. Не
жди!
   Вхолан вышел из связи.  Чейн  поднялся,  подобрал  живот  в  нетерпеливом
ожидании. Рутледж одобрительно посмотрел на Дайльюлло:
   - Ты хорошо им выдал, Джон. Кстати, а есть ли у  тебя  хоть  какой-нибудь
план, как нас вызволить отсюда?
   - Что-нибудь придумаем, - ответил Дайльюлло.  -  Биксел,  ты  следишь  за
ними?
   - Да, слежу. Они подходят".
   - Каким курсом?
   Биксел сообщил  данные,  и  Дайльюлло  подошел  к  обзорному  окну.  Чейн
последовал за ним. Вначале он  ничего  не  мог  разобрать  в  грязно-зеленом
мраке. Потом увидел две темные точки - очень далекие, крохотные. С  огромной
скоростью они стали увеличиваться. Непрерывный вой ветра  снаружи  утонул  в
раскатистом ревущем грохоте. Корабль наемников  вздрогнул  один  раз,  потом
второй. Крейсеры промчались высоко  над  гребнем  горного  хребта,  вошли  в
посадочный режим, выпустили, посадочные устройства и исчезли за хребтом.
   Дайльюлло облегченно, всей грудью вздохнул:
   - Я рассчитывал на то, что они так поступят. Чейн удивленно посмотрел  на
него:
   - Иначе они и  не  могли  поступить,  если  еще  чего-нибудь  соображают.
Тяжелые лучи, как вы сами сказали капитану, они применить не могут...  но  у
нас же руки свободны. Мы можем задать им перцу из наших реактивных  пусковых
установок. Я не надеялся, что они проявят такую глупость - совершить посадку
в пределах досягаемости нашего оружия.
   - Видимо, именно это они и сделали, - сказал Дайльюлло и показал на стену
скал, стоявших преградой для песка. - Послушай, мог бы ты туда забраться?
   "Он же знает, что могу", - подумал Чейн... и ответил:
   - Это зависит от груза, который я должен взять.
   - Если я тебе дам в подмогу пару человек, ты сможешь втащить  на  вершину
портативную реактивную установк