оду. Но когда в конце Гражданской войны горстка фанатиков пригрозила взорвать всю планету, мы смогли перевезти на Масаду их.
     Он снова рассмеялся, еще суше и саркастичнее, чем раньше.
     - Подумайте, адмирал. Мы должны были их выгнать, и единственное место, куда их можно было выгнать, намного лучше, чем то, где пришлось остаться нам! Их было меньше пятидесяти тысяч, и по условиям мирного соглашения мы снабдили их всем, чем только могли, и выслали, а потом сосредоточились на том, чтобы выжить на Грейсоне.
     - С учетом исходных условий у вас, думаю, получилось совсем неплохо, - тихо сказал Курвуазье.
     - Да, это правда. Я ведь люблю мою планету. Каждый день она пытается меня убить, и когда-нибудь у нее это получится, но я ее люблю. Это мой дом. Но она также делает нас тем, что мы есть, потому что мы выжили и не потеряли веру. Мы все еще верим в Бога, все еще верим, что все это испытание и очищение. Вы, наверное, думаете, что это безумие?
     Вопрос мог быть ядовитым, но прозвучал очень мягко.
     - Нет, - сказал наконец Курвуазье. - Не безумие. Я не думаю, что мог бы разделить вашу веру, закаленную в чудовищных страданиях, через которые прошел ваш народ, но грейсонцы, наверное, сочтут безумной мою веру. Мы с вами - это то, чем сделала нас наша жизнь и Бог, адмирал Янаков, и это относится как к мантикорцам, так и к грейсонцам.
     - Очень терпимый взгляд, - тихо сказал Янаков. - И я уверен, что многим, большинству, возможно, моих соотечественников, будет очень трудно его принять. Сам я считаю, что вы правы, но все равно именно наша вера диктует нам, как относиться к женщинам. Верно, со временем мы изменились - наши предки не зря звали себя Умеренными, - но мы остаемся теми, кто мы есть. Женщины больше не собственность, и мы разработали сложные коды поведения, чтобы защищать, холить и лелеять их - отчасти, мне кажется, это вызвано реакцией на варварство Истинных. Я знаю, что многие мужчины злоупотребляют своими привилегиями - и своими женами и дочерьми, - но любому, кто публично оскорбит грейсонскую женщину, сильно повезет, если его просто линчуют на месте. Да и с женщинами у нас обращаются куда лучше, чем на Масаде. Тем не менее, с точки зрения закона и религии, их статус все равно ниже, чем статус мужчин. Мы всегда помним о Матери Грейсона, но говорим себе, что они слабее, что у них слишком много других нагрузок, чтобы заставлять их голосовать, владеть собственностью... и служить в армии. - Он встретился взглядом с Курвуазье, и на лице его возникла напряженная полуулыбка. - Вот почему нас так пугает ваша капитан Харрингтон. Она приводит нас в ужас, потому что она женщина, и в глубине души большинство из нас знает, что Хевен лжет по поводу катастрофы на Василиске. Можете себе представить, какая это для нас угроза?
     - Нет, не вполне. Я, конечно, понимаю некоторые проблемы, но наши культуры слишком различаются для полного понимания.
     - Тогда поймите вот что, адмирал. Если капитан Харрингтон - такой выдающийся офицер, как считаете вы - и я, - то она обесценивает все наши взгляды на женщин. Она показывает, что мы все ошибались, что сама наша религия ошибалась. Она показывает, что мы ошибались целых девять столетий. Сам факт вовсе не такой пугающий, как вы могли бы подумать, - в конце концов, эти девять столетий мы привыкали к мысли, что наши отцы-основатели были не правы или, как минимум, не совсем правы. Со временем, думаю, мы сможем признать и эту их ошибку. Нам будет нелегко и придется столкнуться с современным эквивалентом Истинных, но мы справимся. Но если мы это сделаем, что случится с Грейсоном? Вы познакомились с двумя из моих жен. Я их всех трех очень люблю, и я бы умер, чтобы защитить их, но ваша капитан Харрингтон одним фактом своего существования говорит мне, что я сделал их ничтожнее, чем они могли быть. И по правде сказать, они и есть ничтожнее, чем капитан Харрингтон. Они не способны на независимость, меньше готовы принимать на себя ответственность и рисковать. Как и я, они созданы цивилизацией и церковью, которые учат их, что они менее состоятельны. Так что мне делать, адмирал? Сказать им, чтобы они перестали полагаться на мои суждения? Чтобы шли работать? Чтобы потребовали равных прав и надели ту же форму, что и я? Я уверен, что мои сомнения по поводу их возможностей вызваны только искренней любовью и заботой, но как узнать, в какой момент любовь подменяется привычкой или предрассудком? Я уверен, что им понадобится переучиваться, прежде чем они станут по-настоящему равными мне. Но когда это убеждение перестает быть реалистичной оценкой ограничений, которым их научили, и становится демагогией, направленной на сохранение статус-кво и защиту моих собственных прав и привилегий?
     Он снова остановился, и Курвуазье нахмурился.
     - Я не знаю. Никто не знает, кроме вас, наверное... или их.
     - Именно. - Янаков сделал большой глоток бренди, потом очень аккуратно поставил рюмку на стол. - Никто не знает - но ящик Пандоры открыт. Пока крышка приподнялась на пару миллиметров, но если мы подпишем этот договор, если мы свяжем себя с военным и экономическим союзником, который считает женщин полностью равными мужчинам, то нам придется всему этому научиться. И женщинам, и мужчинам - потому что если что и ясно в жизни, так это то, что нельзя отменить правду просто потому, что она неприятна. Что бы ни предприняли Хевен и Масада, наш договор с вами, адмирал Курвуазье, нас разрушит. Не знаю, понимает ли это Протектор. Возможно, понимает. Он учился на других планетах, так что он, возможно, видит договор как шанс заставить нас признать вашу правду. Нет, не вашу правду - просто правду.
     Он снова рассмеялся, на этот раз с меньшим напряжением, и стал вертеть рюмку.
     - Знаете, я думал, что этот разговор будет труднее, - сказал он.
     - А оказалось легко? - иронически поинтересовался Курвуазье, и Янаков усмехнулся.
     - Да нет, вовсе нет, адмирал. Но я думал, что будет хуже... - Грейсонец глубоко вдохнул и выпрямился, потом продолжил более бодрым тоном: - В общем, я объяснил вам, почему мы реагируем таким образом. Я обещал Протектору постараться побороть свои предрассудки и предрассудки моих подчиненных, а я отношусь к своему долгу перед Протектором не менее серьезно, чем вы к своему долгу перед королевой. Я клянусь, что мы постараемся, но имейте в виду, что у меня лучше образование и куда больше опыта, чем у большинства моих офицеров. Наши жизни короче ваших - возможно, у вас люди приобретают мудрость в молодости, чтобы пользоваться ею всю жизнь?
     - Да нет, - усмехнулся Курвуазье и сам себе удивился. - Знания - да, но с мудростью сложнее, правда?
     - Верно. Но она все-таки приходит, даже к такому консервативному и упрямому народу, как мой. Пожалуйста, будьте с нами терпеливы. И передайте, пожалуйста, капитану Харрингтон, когда она вернется, что я был бы польщен, если бы она побывала у меня на обеде.
     - С защитником? - поддразнил его Курвуазье, и Янаков улыбнулся.
     - С защитником или без, как она пожелает. Я должен лично извиниться перед ней, и мне кажется, что лучший способ научить моих офицеров обращаться с ней так, как она заслуживает, - самому научиться это делать.

Глава 9

     За смотровым люком горела звезда класса К4, называвшаяся Эндикотт, и планета Масада грелась в ее тепле. Эндикотт был куда холоднее, чем звезда Ельцина, пылающая F6, - но и радиус орбиты Масады составлял всего четверть от грейсонского.
     Капитан Ю, скрестив руки и опустив подбородок, разглядывал планету и звезду. Ему хотелось бы, чтобы правительство нашло для этого задания кого-нибудь другого. Он терпеть не мог тайные операции, а кроме того, командование, когда объясняло ему, как все это должно пройти, либо сильно недооценило узколобость и нерешительность масадцев, либо наврало ему на инструктаже. Он склонялся к первому, но полностью отвергнуть второе не мог. Не в Народной Республике.
     Внешний мир видел только завоеванную Хевеном огромную территорию. Они не понимали, насколько хрупкой была экономика республики. Хрупкость делала жизненно важным продолжение завоеваний. И под давлением этой необходимости руководители правительства стали расчетливыми и циничными манипуляторами - даже по отношению к собственным подчиненным.
     Ю понимал. Он лучше знал историю, чем большинство офицеров флота Народной Республики, и уж куда лучше, чем это понравилось бы начальству. Его чуть не исключили из Академии, когда один из инструкторов нашел тайник с запрещенными книгами по истории, написанными еще тогда, когда Народная Республика была просто Республикой Хевен. Он сумел изобретательно соврать, удачно придумал фальшивых владельцев книг, ухитрился избежать исключения - но это был один из самых страшных моментов в его жизни. С тех пор Ю старался скрывать свои личные мысли и мнения. Вынужденное лицемерие иногда беспокоило его, но не настолько, чтобы изменить линию поведения: ему было что терять.
     Больше столетия семья Ю была Долистами. Капитан вырвался из пролетарской хибары и нищеты базового жизненного пособия за счет таланта и характера - в обществе, где эти качества все меньше ценились. Он не питал иллюзий насчет порядков в Народной Республике, но ни в коем случае не желал возвращаться к той жизни, от которой ушел.
     Он вздохнул и посмотрел на часы. Саймондс опять опаздывал. Вот еще одна вещь, которая постоянно раздражала Ю в делах с Масадой. Он был точен и пунктуален по природе, и его нервировало номинальное подчинение представителю культуры, в которой начальники постоянно заставляли подчиненных ждать, только чтобы подчеркнуть свое превосходство.
     У Хевена, конечно, тоже есть свои бородавки, подумал Ю, продолжая бесстрастный внутренний монолог, который ужаснул бы полицию по умственной гигиене. Два столетия хронического дефицита бюджета, вызванные необходимостью постоянно ублажать толпу, разрушили не только экономику Народной Республики, но и всякое чувство ответственности у лиц, управлявших ею. Ю презирал толпу так, как мог презирать ее только человек, сам выбравшийся из нее, но, по крайней мере, простонародье было честным. Невежественным, необразованным, бесполезным и паразитирующим - но честным. Представители любого клана Законодателей, произносившие правильные слова, которые всегда приводили к их личному обогащению, как и руководители избирательных блоков Долистов были людьми образованными, но нечестными - и, по взвешенному мнению капитана Альфредо Ю, только этим отличались от толпы.
     Он фыркнул, передвинулся в кресле, глядя сквозь иллюминатор в черноту космоса, и ему вдруг остро захотелось получить такое правительство, которое можно уважать. Человек должен чувствовать, что за его страну стоит сражаться; за Хевен сражаться вроде бы и не стоило... по крайней мере, не при его жизни. Но как бы она ни была коррумпирована и цинична - это его страна. Он ее не просил, просто такая уж страна ему досталась, и он будет ей служить по мере своих возможностей, потому что другого выбора нет. И потому, что служба по ее защите и успех, несмотря на все препятствия, были единственным способом доказать, что он лучше системы, создавшей его самого.
     Ю тихо зарычал, поднялся и стал мерить шагами каюту. Черт, когда приходилось вот так сидеть и ждать, он снова начинал прокручивать в голове эти заигранные до хрипоты мрачные мысли, а сейчас момент был совершенно неподходящий...
     Люк открылся, и он повернулся, выпрямившись по стойке смирно. Внутрь вошел Меч Истинных Саймондс. Он был один, и настроение у Ю слегка поднялось. Если бы Саймондс собрался просто морочить ему голову, то захватил бы с собой парочку адмиралов масадского флота - благо их на планете было целое стадо, - чтобы запутать Ю в цепях формальной вежливости и не позволить на себя надавить.
     Саймондс молча кивнул и куда быстрее, чем обычно, выбрал себе кресло, потом развернул скрытый в столешнице терминал и подключил его. Раньше, вспомнил Ю, Саймондс не мог себе и представить, как это делается, но он многому научился у Хевена, и не только работе с внутренней информационной системой "Гнева Господня".
     Ю сел лицом к Мечу и подождал, пока Саймондс быстро перечитает доклад "Брес..."
     Капитан прервал сам себя. Он больше не думал о "Гневе Господнем" как о "Саладине", и пора было перестать даже мысленно называть "Владычество" старым именем "Бреслау". И не только из-за сказки о том, что Масада "купила" их у Хевена. Любой, кто был в состоянии пересчитать собственные пальцы, понял бы, что два военных корабля оцениваются примерно в восемьдесят процентов ежегодного валового национального продукта системы Эндикотта. Однако их формальный перевод во флот Масады как минимум легально (или хотя бы формально) отчуждал Хевен от всего, что Масада собиралась делать с этими кораблями. Для Ю было также важно, чтобы масадские офицеры не заподозрили, что он и остальные "иммигранты" считают их толпой невежественных недоумков, ослепленных кошмарными предрассудками. Это было особенно трудно потому, что он и в самом деле так думал - и никак не мог заставить себя думать иначе.
     - Я представил ваши предложения Совету Старейших, капитан, - сказал наконец Саймондс, откинувшись на спинку кресла, - но перед тем, как принять решение, Глава Старейших Саймондс хочет услышать ваши доводы из ваших собственных уст. Поэтому, с вашего разрешения, я собираюсь записывать этот разговор.
     Он посмотрел на Ю, и капитан спешно подавил раздражение, пока оно не проявилось на лице. Так теперь это было его предложение? Ну что ж, неудивительно. Меч страстно хотел сам возглавить Старейших, когда его старший брат отдаст концы, но он был не в состоянии уразуметь, что решительность позволит ему получить место в Совете куда скорее, чем робость.
     С другой стороны, если ответственность будет лежать на Ю, то и честь - по крайней мере, часть ее - достанется ему, а укрепить свое влияние никогда не помешает, даже на том ограниченном уровне, на котором любой "язычник" мог влиять на этих чокнутых.
     - Конечно, я не возражаю, - сказал он вежливо.
     - Спасибо. - Саймондс включил запись. - Тогда, пожалуйста, начните сначала, капитан.
     - Разумеется, сэр. - Ю качнулся назад в кресле и снова сложил руки на груди. - Итак, Меч Саймондс, я верю, что отбытие трех четвертей мантикорского эскорта открывает нам возможность запустить "Иерихон" с высокой вероятностью успеха. Возможно, они ушли насовсем, хотя я полагаю, что достаточно скоро корабли вернутся. В любом случае я уверен, что если мы начнем действовать немедленно, ваше правительство сможет свергнуть правящий режим Грейсона и вновь овладеть планетой...
     Хотя, подумал капитан про себя, только полные психи могут воевать за Грейсон, когда у них есть собственная планета куда приличнее.
     - Сейчас, - продолжил он таким же ровным тоном, - в системе Ельцина находится только один военный корабль с Мантикоры, скорее всего эсминец. Его основная обязанность, вне всякого сомнения, заключается в защите мантикорских подданных, и я предполагаю, что вторая его обязанность - защита еще не разгруженных торговых кораблей. В этих обстоятельствах я полагаю так: если мы нападем на Грейсон, командир мантикорского корабля не вмешается сразу, а по меньшей мере в первые часы будет выжидать и оценивать обстановку. Конечно, я не могу этого гарантировать, но грейсонцы вполне могут предположить, что они в состоянии разобраться с нашим рейдом своими силами, и если командир мантикорского корабля с ними согласится, то останется на орбите Грейсона до тех пор, пока не будет уже слишком поздно. Как только мы уничтожим основную часть грейсонского флота, мантикорский капитан столкнется с очевидно безнадежной ситуацией и может вовсе отступить, забрав с собой дипломатов.
     - А если он не отступит? Или, хуже того, не станет пережидать нашу атаку? - спросил Саймондс ровным голосом.
     - Ни тот ни другой вариант не повлияет существенно на военную ситуацию, сэр. Огневая мощь эсминца недостаточна, чтобы помешать последующим операциям, а если он примет активное участие в обороне Грейсона с самого начала, то отступать будет уже некому. - Ю улыбнулся, не разжимая губ. - Я понимаю, что ваше правительство опасается возможного столкновения с Мантикорой. Однако по условиям существующего соглашения Народная Республика готова защищать систему Эндикотта и любые присоединенные к ней территории, и мы оба прекрасно понимаем, что интерес Мантикоры к этому району вызван ее желанием избежать открытого столкновения с республикой или по крайней мере отложить его. Мое окончательное мнение: риск вмешательства Мантикоры в "Иерихон" можно считать приемлемо низким, поскольку королева Елизавета, - он преднамеренно подчеркнул титул и увидел, как у Саймондса раздулись ноздри, - вряд ли обладает политической и военной решимостью загнать свой флот в очевидно непоправимую ситуацию. Даже если этот корабль будет уничтожен, правительство королевы скорее всего поскрипит зубами и стерпит, чтобы не развязывать сейчас крупную войну.
     Капитан в очередной раз удержался от напоминания о том, что если бы Масада дала Хевену право на создание баз, то необходимые подкрепления уже были бы на месте. Конечно, тогда преждевременная война с Мантикорой стала бы почти неизбежной - так что, не исключено, ксенофобия этих фанатиков работала сейчас на Хевен...
     - Вы, похоже, уверены в себе, капитан, но что, если этот оставшийся корабль - тяжелый крейсер, а не эсминец?
     - Класс корабля особого значения не имеет, сэр. Если это "Бесстрашный" и он вмешается в операцию с самого начала, то "Гнев Господень" вполне способен с ним разобраться. А если сначала он не вмешается, то потом его мощности все равно не хватит для самостоятельной обороны.
     - Понятно. - Саймондс почесал подбородок. - Мы, к сожалению, не так уверены, что Мантикора не рискнет оказать мощную военную поддержку, капитан, - сказал он задумчиво, и Ю понадобилась вся сила воли, чтобы вспышка разочарования не отразилась на лице, сохранявшем выражение внимания, - но в то же время вы правы насчет открывшейся возможности... Капитан единственного в системе корабля, который своими глазами видел, как его спутники ушли, будет скорее беспокоиться о долге перед собственным правительством, чем перед кем-то, кто пока даже не является союзником.
     - Совершенно верно, Меч Саймондс, - сказал Ю уважительным тоном.
     - Сколько у нас времени? - спросил Саймондс.
     Ю прекрасно понимал, что вопрос задан ради Совета Старейших, поскольку они с Мечом за последние двадцать часов уже несколько раз обсуждали сроки.
     - Как минимум одиннадцать дней с момента их отбытия, сэр, или примерно девять дней с настоящего момента. В зависимости от того, какой им дан приказ, времени может быть и больше, но я бы не стал на это рассчитывать.
     - А сколько времени требуется на завершение "Иерихона"?
     - Мы можем начать первую атаку через сорок восемь часов. Трудно сказать, насколько быстро пойдет дело после: многое будет зависеть от того, с какой скоростью отреагирует Грейсон. С другой стороны, в нашем распоряжении в любом случае остается семь дней до того, как смогут вернуться остальные корабли эскорта. Я полагаю, что они захотят нанести ответный удар как можно скорее, чтобы защитить свое положение на переговорах и не выглядеть слишком слабыми.
     - Я знаю, что точность невозможна, но Совету хотелось бы услышать наиболее взвешенную оценку.
     - Понятно, сэр. - Ю сузил глаза, чтобы не показать своего презрения. Саймондс был офицером флота. Он должен был бы знать не хуже Ю, что любая оценка на этой стадии сводится к угадыванию. Да он и знал, наверное. Он просто хотел, чтобы любая вина за неправильную догадку легла на чьи-то чужие плечи. Вспышка презрения внезапно превратилась в иронию, когда Ю осознал, насколько похожи по сути своей политиканы Хевена и теократы Масады.
     - Ну хорошо, Меч. Предположим, на Грейсоне поддерживается нормальный уровень готовности. Если не забывать, что любая оценка - это оценка и ничто иное, я бы сказал, что контратака возможна уже во время нашего второго - максимум третьего - р