после долгой болезни, она измучилась от боли, и я не мог переносить ее страдания и молился богам, чтобы они пожалели ее. Моего верного пса Беллера, - на этот раз в его голове слышалось искреннее горе, - искалечил кабан, когда я был еще мальчиком. Я не мог ему помочь, и мне пришлось избавить его от страданий, и я часто думал впоследствии, что люди по отношению к собакам более милосердны, чем боги к людям. Вот и все.
     "Какая актриса!" - возмущенно думала Арона.
     Волшебница посмотрела на нее, в ее взгляде было понимание и согласие. А у старейших тоже слезы показались на глазах, они согласно кивали. Одна из них укоризненно посмотрела на Арону.
     Несогласная подняла руку.
     - Мне кажется, - спокойно сказала она, - вопрос в том, кто станет лучшей хранительницей.
     Арона тоже подняла руку.
     - Эгил, он-дочь Элизабет, чужой у нас, он не знает наших преданий и обычаев. Он часто говорил мне, что хочет переписать свитки, чтобы они соответствовали его взглядам и обычаям. А его собственная мать сказала мне, что их обычаи такие же, как у Хуаны, дочери Гунтира.
     Я говорю: осмотрите записи, которые мы сделали отдельно, и вы увидите, что именно он записывает. Я отдам вам все свои записи для проверки, даже те, что я делала ребенком.
     - Согласны, - сразу же сказала госпожа Флори. - Те из нас, кто умеет читать, пойдут вместе со мной в Дом Записей. - И потом, к явному отчаянию большинства старейших, добавила:
     - Госпожа волшебница, не при-. соединишься ли к нам? Ты умеешь читать и знаешь женщин.
     - С радостью, - ответила Несогласная, закутываясь в плащ.

***

     Проверка оказалась долгой и утомительной. Несколько свитков Эгила были посвящены его народу, и Арона снова подумала, почему бы не сделать его хранительницей своих преданий, а деревенские дела оставить ей? Она снова высказала эту мысль.
     Потом старейшая мать Раула спросила:
     - А где запись об исчезновении Асты, дочери Леннис, вместе с товарами ее матери?
     Арона глотнула и вынуждена была признаться, к собственному ужасу, что во время болезни хозяйки она была очень занята и предоставила все записи Эгилу.
     Она не подумала, что нужно сделать запись об этом скандале самой. Она забыла об этом! Внутренности ее сжались, голова снова начала болеть.
     Госпожа Флори развернула один из свитков Этила.
     - Похоже, это то предание, что ты нам рассказывала в пещере, но написанное от лица Тсенгана Безумца, - заметила она.
     Арона вытерла глаза и кивнула.
     - Он часто говорил, что предание нужно рассказывать по-другому. - Она дала старейшим подумать над этим, потом отвела их наверх.
     Большинство свитков самой Ароны было сделано ею в детстве. Взяв один из них, она взглянула на последнюю строку.
     - Но ее изменили! - воскликнула она гневно.
     Старейшие всмотрелись. Арона указала на последнее слово.
     - Я сама это писала и на каждом свитке добавляла:
     " Я знаю это, потому что делала своими руками и видела собственными глазами". Но посмотрите! Теперь здесь написано:. "Это смесь полной чепухи". - Эгил торопливо прикрыл рот рукой, но волосы на его верхней губе дрожали. - Эгил, это уже не шутка! - гневно закричала Арона. - Ты изменил запись!
     - Откуда ты знаешь, что это сделал я, а не твоя хозяйка? Она выразила свое мнение о твоем свитке, - невинно сказал он.
     - Какие еще записи ты изменил? - спросила Арона. - О, уважаемые старейшие, теперь нам придется просматривать их все!
     Старейшая мать вздохнула и отыскала для себя сиденье: спина и ноги у нее отказывали, когда она стояла долго, ноги начинали неметь. Эгил услужливо принес ей чашку травяного чая. Арона посмотрела на волшебницу, которая незаметно покачала головой. Госпожа Флори послала Ханну к госпоже Гондрин за едой и элем. Ароне пришла в голову новая мысль, и она в ужасе посмотрела на волшебницу. Несогласная кивнула.
     - Старейшие, - сказала она холодным ясным голосом, - это продлится больше, чем один день. Так как возник вопрос об изменении записей, я думаю, Арона и Эгил должны вернуться в дома своих матерей и жить там, пока мы не закончим, а комнату записей нужно охранять.
     - Согласны, - сказала старейшая мать, кисло посмотрев на Арону.

***

     В плотницкой Бетиас Арона не могла уснуть. Собственная постель казалась ей узкой и непривычной, теперь она принадлежала одной из маленьких дочерей тети Наты. Не сворачивалась в ногах маленькая рыжая кошка, не ходила по ее груди по утрам, заставляя вставать.
     Сестры приставали к ней, шумно просили во всех подробностях рассказать о происшествии и о том, как она будет жить с Эгилом. Кармонт, дочь Элен, которая проявляла все признаки он-дочери, вырастая, спросила, почему бы ей не узнать, что нужно Эгиду, и не дать ему это, в обмен на то, чего хочет она.
     - Потому что мы хотим одного и того же, - резко ответила Арона. - Или - в другом случае - мы хотим прямо противоположного.
     Она отодвинула стул и попросила разрешения уйти от обеденного стола.
     - Мама, тетя Ната, тетя Элен, я не хочу есть. - Она убежала на крыльцо и заплакала, плакала о Марис, о себе, о записях и о том, что произошло с момента появления Эгила, дочери Элизабет, в деревне.
     Если Эгил выиграет, что ей делать?
     Она может жить здесь и ежедневно ходить в Дом Записей, присматривать за свитками. Эгил этого не позволит, но сможет ли он ее остановить?
     Предположим, сможет. Тогда она украдет свитки и спрячет где-нибудь. Но где? И если старейшие назначат его хранительницей, они заставят ее вернуть свитки.
     Допустим, она спрячет их так, что никто не сможет найти, и откажется возвращать. Самое плохое, что с ней могут сделать, - изгнать. Безумная Бетия, убийца, была изгнана. Бабушка Ангхард сама себя изгнала, и Пелиел, дочь Лаэли, и брат Джомми. Аста, дочь Леннис, сбежала с торговцами. Это один из способов уйти от хулигана.
     Если бы только ей удалось поговорить с Джомми! В записях говорится, что в изгнании ему было одиноко и страшно, но переносимо. Он ткач и без труда зарабатывал себе на жизнь. А как заработает на жизнь изгнанный писец?
     Неожиданно Арона села в постели. Он-торговец рассказывал о месте, где может жить писец и где записи в безопасности, их никто не подумает там изменять. Лормт.
     Ей даже показали дорогу туда. Может, торговец предвидел, что она будет изгнана? Это совсем страшно.
     Но ничего не случится. Старейшие ни за что не отдадут записи чужаку, человеку, который их изменяет, лжецу и хулигану, желавшему смерти старой хранительнице. Или отдадут ему его записи, а ей - ее. В этом есть смысл, почему никто не может его увидеть? Почему не согласились сразу?
     Арона снова повернулась в постели. Одеяла кажутся спутанными, подушка комковатой. Волосы у нее зудели.
     Она встала и принялась неторопливо расчесывать их. Старейшие примут разумное решение. Если нет, то последствия будут столь ужасны, что о них страшно подумать.

***

     Дни проходили, и старейшие начали ворчать. Чтение свитков - тяжелая работа, и они начали обвинять Арону в своих неудобствах. Подошло полнолуние, и кто-то другой отвез продукты Джомми Мудрому.
     Эгил подарил собаку Эйне, дочери Парры, и Парра была очень благодарна, потому что девочка часами играла с собакой. Эгил прозвал собаку Клык. У Ароны начали сдавать нервы.
     Но вот к ней обратилась госпожа Бирка:
     - Арона! Подойди ко мне и скажи, изменено ли здесь что-нибудь?
     Девушка подбежала к жрице. Длинным искривленным пальцем жрица указывала на последнее слово в последней строчке Сказания о Мирре-Лисе, записанное ее сестрой-подругой Вариной-Соколицей. Небольшой знак ударения был изменен. Но этого оказалось достаточно, чтобы изменилось все значение. Было "Я считаю это правдой, потому что слышала от человека, достойного доверия". Стало: "Я считаю это не правдой, почему что слышала от человека, недостойного доверия".
     - О, да, - сказала Арона. Глаза ее наполнились слезами при мысли о таком святотатстве. - Запись изменена, и таким образом, чтобы изменить смысл всего сказания. Видишь?
     Эгил, стоявший рядом, снисходительно улыбался.
     - Ты уверена? Когда ты в последний раз читала этот свиток?
     - Год назад. А что? Я их все помню наизусть, - возмущенно сказала Арона. - Изменить мою запись ради шутки - да. Переписать старинное сказание для собственного удовольствия - да. Но изменить то, что написано давно? О, Эгил, как ты мог? - бушевала она. - И что еще ты натворил?
     - Я отыскал запись самой нашей покойной хозяйки, - ответил он и картинным жестом протянул свиток.
     В нем было написано: "Я глубоко разочарована поведением Ароны, дочери Бетиас, и поэтому называю Эгил, дочь Элизабет, своей преемницей в Доме Записей", - И подпись: Марис, дочь Гайды, хранительница. Еще ниже инициалы, которыми она обычно заканчивала запись.
     Почерк неуверенный, как и следует больной. Арона ошеломленно рассматривала запись.
     - Это подделка! - закричала она. - Писала не она, а он, как бы ни было похоже!
     Раула, дочь Милены, взяла Арону за руку.
     - С нас достаточно твоей ненависти, молодая женщина. Что бы ты ни имела против новой хранительницы, направь свои силы на что-нибудь другое.
     - Старейшие, - негромко заговорила волшебница, - тот, кто однажды изменил запись, чтобы добиться своей цели, может изменить и другие. Вы спрашивали меня. Я отвечу: следует верить Ароне и не верить Эгилу.
     Старейшая отпустила руку Ароны и подозрительно посмотрела на волшебницу.
     - С тех пор, как у нас появились чужаки, Арона совершенно переменилась. Трижды она прерывала собрания. Она написала свиток, в котором одни исправления. Она знается с волшебством, вместо того чтобы выполнять свою работу, и видит в делах, связанных с родственниками Эгила, не больше, чем ты, госпожа волшебница. Разве не ты встала между живущими в Доме Записей вопреки воле его хозяйки? Ненависть Ароны к Эгил вызывает у нас напряжение, которое мы больше терпеть не будем. А я опасаюсь, что пока они не помирятся, неприятности будут продолжаться. Какая из нее хранительница, если перед нами свидетельство самой ее умершей хозяйки? Неужели кто-то смеет оспаривать ее предсмертную волю?
     Волшебница начала говорить, потом посмотрела на лица окружающих и замолчала.
     Старейшая Раула отыскала свое веретено.
     - Эгил, дочь Элизабет! - Юноша встал, он неожиданно показался всем высоким и стройным. Старейшая посмотрела ему в глаза. - Клянешься ли ты своей матерью и всеми предшествовавшими матерями, клянешься ли Доброй Богиней и страхом перед гневом Джонкары? Никогда не изменять ничего в списках, за исключением исправления собственных ошибок? Правдиво записывать все происходящее в деревне, ничего не опуская и ничего не прибавляя?
     - Клянусь.
     Старейшая отступила.
     - Эгил, дочь Элизабет, дала великую клятву больше не делать подобного. Арона, согласна ли ты присоединиться к ней, чтобы вы работали, как сестры одной матери?
     Небо показалось Ароне огромным хрусталем, все звуки стали четкими и резкими. Никаких чувств - ни гнева, ни страха - у нее не осталось. Она все сразу увидела ясно.
     - Я уже сказала: только если он будет делать свои записи, а я свои, - ответила она, кутаясь в шаль.
     Старейшая вздохнула, посмотрела на Эгила, который слегка покачал головой.
     - Значит, нет надежды примирить вас? - спросила она.
     - Нет. - Арона решила прибегнуть к последней мере. Она думала об этом уже два месяца, но надеялась, что никогда не будет этим пользоваться. - Я согласна приготовить тебе еду в последний раз, - голос ее дрожал, - прежде, чем переберусь в дом матери. В обмен я хочу свои собственные записи, перо и чернильницу, половину пергаментов, которые я купила у торговцев, и маленькую рыжую кошку, которая тебе все равно не нужна.
     Эгил улыбнулся и покачал головой.
     - Нет, моя маленькая Мирра-Лиса. Эти нелепые старые сказки слишком вскружили твою очаровательную головку. Кошку и твои записи можешь забрать.
     Пергаментом я не распоряжаюсь.
     - Приготовление еды принято, конец ссоре, - неожиданно сказала Несогласная. - Я поем с вами, чтобы доказать, что еда нормальная. Старейшие, ради мира в деревне, нельзя ли уступить Ароне чернильницу, перо и несколько обрывков пергамента? Трудно не практиковаться в единственном деле, которое знаешь.
     Старейшая посмотрела на удрученное лицо Ароны и подумала, не была ли она жестока к девушке.
     - Договорились, - сказала она. Эгил подтверждающе кивнул.

12. Уход

     Огонь в очаге Дома Записей горел ярко и горячо, пламя окрасилось цветами солнечного заката, слабый аромат ладана исходил от сосновых дров. Эгил сидел, откинувшись в самом удобном кресле, медленно прихлебывал эль и краем глаза поглядывал на Арону. Девушка нервно улыбнулась ему и еще медленнее стала пить свою порцию зля. Многолетний жизненный опыт удерживал Несогласную от неподобающего смеха.
     У ног Эгила Клык глодал добрую половину мяса, которое удалось выпросить Ароне. Собаке бифштекс понравился больше, чем Эгилу. Она таскала и трепала кусок, пока Эгил не рассмеялся и почесал у нее за ухом.
     - Не называй пса "она", Арона, - с улыбкой сказал он. - Здесь в комнате только один щенок женского пола, да и то по твоему собственному выбору. А где яд? В печенье? Или в хлебе?
     - В зелени, - ответила она, зная, что он страшно не любит зелень. Ненатурально прикрыв рот маленькой рукой, Арона потянулась и зевнула. Щенок начал ворчать потише, он сел у Кресла и принялся есть. Рыжая Малышка прыгнула Ароне на колени и замурлыкала. Арона почесала у нее за ушами, кошка дернула концом хвоста. Арона без всякого "с твоего разрешения" взяла то, что осталось на тарелке Эгила и поставила на пол; Рыжая Малышка спрыгнула и принялась довольно лизать.
     Эгил поднял брови и сделал большой глоток.
     - Ты с радостью отравила бы любого мужчину, который встанет на твоем пути, - признал он, - но не эту глупую кошку. - Он немного налил в маленькую чашку и поставил на пол. Кошка несколько раз лакнула. Арона казалась совершенно незаинтересованной. Волшебница открыто улыбалась, потом зевнула и тоже потянулась.
     - Я бы подышала свежим воздухом, - заметила она. - Арона, не покажешь ли мне дорогу к.., гм.., маленькому домику?
     - Конечно, - сказала Арона, вставая и беря шаль.
     Эгил внимательно посмотрел вслед выходящим женщинам. Как только дверь за ними закрылась, он опустился на пол и стал внимательно разглядывать щенка и кошку. Щенок, вытянув лапы, негромко похрапывал, переваривая пищу. Его крошечный хвост дергался. Кошка забралась под кресло и повернулась так, что ударила Эгила хвостом по лицу. Эгил встал и неожиданно чихнул, но с его оказался забит кошачьей шерстью. Потом он снова сел в кресло и принялся задумчиво пить эль.
     Арона что-то задумала. Это он мог сказать, поглядев на нее. Волшебница об этом знает и поддерживает нелепые планы девчонки. С переднего крыльца дома донеслось негромкое мелодичное гудение, похожее на колыбельную. Кто-то запел старинную балладу о мире и любви.
     Эгил глубоко вдохнул теплый ароматный воздух. Кошка прыгнула ему на колени, он рассеянно погладил ее одной рукой и закрыл глаза. Голова его упала набок. Он негромко засопел.
     Большой тяжелый нож, который Арона взяла взаймы в мясницкой, двигался взад и вперед, перепиливая веревку на двери комнаты записей. Волшебница молча подошла, перешагивая через груды овощей в погребе, и протянула топор. Арона благодарно кивнула, оглянулась и ударила топором по веревке - раз, другой, третий.
     Каждый раз веревка становилась тоньше, наконец осталось только несколько прядок. Волшебница приподняла свои камень, который светился неясным голубоватым свечением, достала ножницы бабушки Лорин и перерезала последние пряди.
     Большая деревянная дверь заскрипела так громко, что могла бы разбудить и мертвых, когда Арона и волшебница потянули ее. Арона застыла. Но волшебница продолжала тянуть.
     - Он будет крепко спать до утра. И дольше, если не погаснет огонь, - негромко сказала она. Не слыша наверху никаких звуков, Арона снова принялась за работу.
     Эгил навесил эту дверь после бури. Неужели он нарочно сделал так, что требовались силы двух женщин, чтобы сдвинуть ее? Он очень гордился ее прочностью.
     Дверь подалась, и женщины на цыпочках вошли в темное помещение. Путь им освещал только камень Несогласной. Арона безошибочно отыскала стойку со свитками, отобрала несколько, развернула, чтобы снять стержни, на которые они наматываются, потом снова свернула вместе как можно плотнее и засунула в прочный кожаный цилиндр.
     - Его не интересует, "кто с кем поссорился" и отчеты о разборе дел, - прошептала Арона. - Только героические предания и Первые Времена.
     Одна из постоянных тем их споров: Эгил утверждал, что кто-то должен был научить женщин строить дома, приручать овец и лошадей, убивать копьем волков.
     - Разве вы сами могли это сделать? - подшучивал он. - Разве вы что-нибудь умели? Но у вас все это есть. Так откуда же? Кто вас научил? Я хочу это узнать.
     Из леса послышался крик перепела. Арона ответила и продолжала разбирать свитки, пока не наполнила четыре футляра. Она вышла из погреба, волшебница за ней.
     Их ждала Леатрис, дочь Хуаны, с двумя оседланными мулами и еще одним, нагруженным тюками. Луна всходила на западе над остатками Соколиного утеса. Один из мулов заржал. Волшебница положила руку ему на голову, крик прекратился.
     Подошла Дарран, хозяйка мулов. Она вела несколько мулов, нагруженных всем содержимым дома волшебницы - это цена за ее трех мулов.
     - Тут что-то неладное происходит, - заметила она. - Если бы не госпожа волшебница, я созвала бы старейших.
     - Она ждет ВЗЯТКУ, - цинично перевела на свой язык Леатрис.
     Волшебница негромко рассмеялась.
     - Иди домой, добрая женщина: ты ничего не видела. Я говорила и тебе, и многим другим, что мне пора уходить к другим волшебницам."
     Взгляд Дарран, хозяйки мулов, утратил сосредоточенность, лицо стало рассеянным. Она прищелкнула своим мулам и подстегнула их веткой. Караван мулов двинулся.
     Арона осторожно подошла к двери Дома Записей.
     - Кис-кис-кис. Рыжая Малышка? - Кошка не пошевелилась. Арона хотела зайти, ноги ее не слушались.
     "Она не пойдет с тобой" - послышался решительный. мысленный голос волшебницы.
     "Нет!" - молча воскликнула Арона и снова мысленно позвала кошку. Та потянулась и отошла дальше в глубь комнаты.
     "Оставь ее, - приказала волшебница. - Она сама себе хозяйка". Ароне пришлось смириться. Бросив последний взгляд и молча попрощавшись, она вышла и нашла своего мула. Пастушьи брюки из овечьей шкуры, куртка, пончо были привязаны к седлу, поверх всего - пара сапог. Арона быстро переоделась. Потом заткнула за пояс нож, слегка пострадавший от веревки, и второй нож, поменьше, для еды, за голенище сапога. Прищелкнула, посылая мула вперед, и обе женщины двинулись.

***

     Странно было ехать ночью по тропе, идущей на восток. Единственное освещение давали полная луна - ее свет не разгонял глубокие тени - и звезды. Волшебница пригасила сияние своего камня, сказав, что это утомляет ее, как и долгая поездка.
     - Почему ты это делаешь? - спросила Арона, когда они углубились в лес.
     - Ты говорила правду, - просто ответила Несогласная. - Я поклялась не вмешиваться, но семь бед - один ответ. - Она замолчала.
     Слуху девушки ночные звуки казались необычными и мягкими. Она вслушалась, ожидая услышать вой псов Джонкары, но они в эту ночь молчали. Мулы еле слышно шлепали по влажной весенней почве. Арона, занятая своими мыслями, почти не разговаривала; волшебница тоже. Даже в седле трудно было не уснуть, и скоро девушка зевнула и задремала. Ее мул потянулся к траве; только когда он наестся, они двинутся дальше.
     На рассвете они подъехали к маленькому древнему святилищу с нарисованным на дереве изображением богини. Под крышей были изображены переплетенные колос пшеницы и увешанная плодами ветвь фруктового дерева. Здесь волшебница предложила остановиться