тен, ты должна научить Бетзу, дочь Элен, приемам самозащиты. Так как собственные сестры ее не научили.
     Встала главная пастушка.
     - Я сделаю это, но мне кажется, что две старшие дочери Элен, дочери Андер, сами ведут себя грубо. У меня есть вопрос к старейшим, касающийся Раннульф, дочери Элен.
     И она рассказала нечто совершенно неслыханное.
     Одна из пастушек, он-девочка, еще не прошедшая посвящение, пожаловалась, что ей не нравится тайная игра, в которую ее заставляет играть Раннульф, дочь Элен.
     - Они играли в посещение сокольничьих, - коротко объяснила Нидорис. - Где могла он-девочка этому научиться? Должны ли мы обращаться с ней как с молодым сокольничим?
     Старейшие, волшебница и старшая пастушка принялись совещаться. Послали за Раннульф. Арона расслышала, как он-девочка говорила:
     - Она это начала!
     Подмастерье хранительницы записей отложила исписанную дощечку и потянулась за новой. Но ее стопки табличек не было.
     - Эгил? - спросила она. Он ответил ей взглядом. - Дай мне одну из моих дощечек, - вежливо попросила она.
     - Тебе они для этого не нужны, - коротко ответил он.
     - Нет, нужны, - возразила она, и когда он не пошевелился, протянула руку, чтобы взять самой. И, потеряв равновесие, упала ему на колени. Он схватил ее и сжал, ткнувшись носом ей в ухо.
     - Эгил! - строго сказала она. - Отпусти меня и дай табличку!
     - Хранительница! - Голос старейшей прозвучал в гомоне толпы, как ледяной ветер с Соколиного утеса. - Ты что-то хочешь сказать на этом собрании?
     Бесконечно униженная, Арона ответила:
     - Эгил, дочь Элизабет, не отдает мои таблички и играет со мной в игры. Скажи ему, что сейчас не время для детских игр.
     Эгил выпустил ее и вежливо протянул три таблички, сказав негромко, но внятно:
     - Нужно только попросить, моя дорогая.
     - Я не твоя дорогая! - сердито прошептала она, возвращаясь на свое место, едва не в слезах от стыда и гнева. И едва успела услышать решение старейших о том, что Раннульф, дочь Элен, должна прекратить свои болезненные игры с Шаннингом - как с молодым сокольничим, - а госпожа Бирка должна поговорить с госпожой Элен о том, что мальчика нужно научить тому, чего он еще не знает.
     Следующий вопрос - нужно ли позволять пришелицам встречаться с торговцами извне? Он вызвал целую бурю замечаний, и старейшей пришлось встать и утихомиривать спорящих.
     - Нет, никогда! У нас достаточно с ними хлопот!
     - Что, если об этом узнают сокольничьи?
     - Что, если чужаков станет еще больше?
     Аста, дочь Леннис, впервые, насколько все помнили, подняла руку на деревенском собрании.
     - Я думаю, - сказала она дрожащим голосом, - мы многому можем научиться у торговцев и чужаков.
     Посмотрите, как они помогли нам после Поворота! Они знают то, чего мы не знаем.
     - Это не имеет отношения к делу, - возразила Ната, дочь Лорин.
     - Только попробуй приди домой, молодая женщина! - проворчала Леннис, которая всегда была на стороне изоляционистов.
     Тогда поднял руку Эгил, дочь Элизабет.
     - А если у нас есть семьи, которые нас разыскивают? - спросил он. - Разве не нужно сообщить им, что мы живы и благополучно живем здесь?
     - Хорошая мысль! - выкрикнул кто-то, и спор снова разразился. Он бушевал около часа, Арона тем временем ела яблоки и делала записи. Эгил наклонился к ней и прошептал:
     - Похоже на стаю кур, когда курятник забралась лиса.
     - У тебя есть что сказать на этом собрании, хранительница? - ледяным тоном спросила Арона.
     - Ты говоришь, как ограниченные мстительные девицы, которые вечно таскают друг друга за волосы, - разочарованно ответил он. - Я думал, ты лучше остальных. - Он замолчал, потому что к старейшим подошла Хуана, дочь Гунтира. По другую сторону от ,рее стояла Нориэль, дочь Аурики, она опустила голову измяла в больших руках головной шарф. Старейшая взяла веретено.
     Госпожа Нориэль подняла голову. Она выглядела так, словно готова была заплакать. Неужели господа Хуана и с ней поссорилась? С чего бы это?
     Старейшие заняли свои места, молодые девочки занялись горшками, добавили в них угольев, пошевелили.
     Хуана свирепо посмотрела на Нориэль.
     - Я обвиняю женщин этой деревни в грязных, неестественных и порочных занятиях. Вы не выходите замуж, как приличные женщины, вы не знаете, кто отцы ваших детей, вы спариваетесь, как дикие звери во время течки. А теперь я знаю, чем еще вы занимаетесь! - мстительно воскликнула она. Так как обвинения она произносила на своем языке, только у нескольких вопросительно поднялись брови. - И вот эта она-самец, которая выглядит как мужчина и действует как мужчина, сделала мне неприличное предложение, которое я не могу описать словами!
     Рослая кузнечиха вытерла глаза и запинаясь заговорила:
     - Мне казалось, я тебе нравлюсь. Мы так хорошо; ладили. - Она повернулась к старейшим. - Я спросила ее, хочет ли она быть моей сестрой-подругой. Я и не думала, что она воспримет это как оскорбление.
     Несогласная на языке Хуаны осторожно спросила у нее:
     - Как по-твоему, что означает это предложение?
     Хуана ощетинилась.
     - Чтобы я стала ее женой! Даже эта девчонка-хранительница говорила моему сыну, что она известная любительница женщин!
     Лицо Нориэль прояснилось, словно она услышала похвалу, и несколько голосов немедленно подтвердили.
     - Она накормила меня и моих дочерей, когда мы болели! - воскликнула одна женщина. - И попросила только проступить так же, если кто-то другой окажется в беде.
     - Она защитила моего маленького Джомми от хулиганки Леннис, - добавила госпожа Лорин, - и всегда была добра ко всем.
     - Она первой предложила еду и убежище этим пришелицам, когда они, бездомные, пришли к нам, - добавила третья. "И смотрите, как ей отплатили", - висело в воздухе.
     Оттуда, где сидело семейство Лизы, поднялась молодая, но большая и волосатая рука, и гладкий, хорошо знакомый голос произнес почти с оскорбительной снисходительностью:
     - По-видимому, мы опять столкнулись с неверным пониманием, мои дорогие женщины, потому что слово, которым вы воспользовались, в нашем языке обозначает филантропа, любителя людей, а не только женщин.
     Старейшая кивнула в знак благодарности.
     - Спасибо, госпожа Эгил. Как-нибудь я приглашу тебя переводить. - Теперь настала очередь Ароны гневно сжать зубы. Старейшая указала веретеном на Хуану и спросила:
     - Если ты оскорблена, почему остаешься с Нориэль, дочерью Аурики?
     Хуана опустила голову и призналась:
     - Она сделала Осеберга своим подмастерьем. Я все бы отдала за это, кроме своей чести.
     Нориэль удивленно покачала головой.
     - Мне нужна была подмастерье. За это не требуется никакой платы. - Она шумно высморкалась. - И я не Лойз, дочь Аннет, я никого не заставляю жить с собой против воли. - Она снова заплакала и отвернулась.
     Старейшая сказала:
     - Вопрос кажется ясным. Хуана, дочь Гунтир, может уйти из дома Нориэль, дочери Аурики, куда хочет. Совсем не нужно поднимать перед нами такое простое дело.
     Есть еще что-нибудь?
     - Да! - страстно воскликнула пришелица. - Вы приказали обучить мою дочь тому, что не должна знать приличная девушка!
     Старейшая нахмурилась.
     - Я думаю, здесь снова разница в обычаях. Мне нужно знать, чему в твоей деревне учат девушек о женских делах. - Хуана открыла рот. Она покраснела и прикрыла лицо шалью. Старейшая продолжала:
     - Те, кто еще не посвящен, могут этого не слушать. Девушки, выведите детей.
     - И мальчиков, - напряженным тоном сказала Хуана. Арона мстительно радовалась, глядя, как Эгила выводят вместе с толпой маленьких девочек. Как только это было сделано, старейшая поторопила:
     - Что у вас говорят, когда у девочки начинается месячная кровь?
     Хуана заплакала от стыда.
     - Мама ударила меня по лицу, чтобы вызвать кровь на щеках. Она предупредила меня, что теперь я могу опозорить семью, поэтому я отныне должна вести себя скромно. Так я учила и Леатрис, хотя Моргат слишком много позволял ей для добродетельной девушки.
     - Но что у вас учат о том, как получаются дочери?
     - Что дети - дар богов замужним женщинам, - быстро ответила Хуана. - А у незамужних они плоды разврата и зла. Вот почему девушка должна строго беречь себя.
     Жрица сказала:
     - Но Леатрис ничего не знала о том, откуда возникают дети. Это было первое, о чем она меня спросила.
     Хуана радостно заулыбалась.
     - Я воспитала ее невинной, как дитя. Если девушки узнают о таких вещах, им хочется попробовать. Во всяком случае, приличные люди о таком не говорят.
     Старейшая нахмурилась.
     - Жестоко посылать девушку, чтобы она получила дочь, не рассказав предварительно, что с ней будет. А если она не хочет дочери? Разве можно ее заставлять силой?
     Хуана фыркнула.
     - Если это с ней сделают насильно, она обесчещена, поэтому девушке лучше всего оставаться дома и слушаться мать! Моя мать воспитала меня строго, и я не допустила ни малейшего бесчестья. Так же воспитывалась моя мать. Ее мать была прислужницей в замке и хорошо знала обычаи знатных людей. Она овдовела до того, как поселилась в Кедровой Вершине, но Осеберг назван в честь ее дорогого покойного супруга.
     Волшебница вздохнула, сочувственно посмотрела на Хуану, но ничего не сказала.
     Старейшая заговорила:
     - Объясни нам, что такое "замужество", Хуана, дочь Гунтир.
     Хуана удивленно посмотрела на нее.
     - Это значит, что девушку отдают мужчине, чтобы она вела хозяйство в его доме, рожала ему детей и воспитывала их. - Она покраснела. - Жена должна подчиняться мужу. Он содержит ее и делает хозяйкой своего дома, а она во всем покоряется ему.
     Старейшая подняла брови и спросила:
     - И ты была счастлива такой жизнью?
     Хуана побагровела.
     - Приличная женщина не отвечает на такой вопрос и не задает его! Приличная женщина выполняет свой долг. Она должна быть невинной скромной девушкой, потом покорной женой и внимательной матерью, и я такой и была! Мужчины, даже мужья, стараются сбить нас с пути добродетели. Дети не слушаются и кричат.
     Они попадают в руки шлюхам, которые беременеют от вашего сына и потом имеют наглость звать его отцом ребенка! Над нами могут смеяться, но я никогда не отказывалась от своего долга!
     Госпожа Элен наклонилась к матери Бритис и виновато прошептала:
     - Она всегда так заботилась о приличиях!
     Ната, дочь Лорин, кисло ответила:
     - Это значит "быть полной ненависти, как курица яйцами"? Она ненавидит все и всех, мы все это видим.
     Но теперь она слишком подрезала свою юбку, так что штаны видны. Вот подожди! - И она кивком указала на Нориэль, дочь Аурики, стоявшую с застывшим, как маска, лицом.
     Старейшая снова подняла веретено.
     - Хуана, дочь Гунтир, - мягко сказала она, - наши обычаи много поколений верно служили нам и, кажется, лучше, чем ваши. Как была посвящена Леатрис, дочь Хуаны...
     - Дочь Моргата! - взвыла Хуана.
     - ., так же в свое время будут посвящены все остальные девочки. Те из них, кто самцы, получат тот же урок, который получил наш Джомми несколько лет назад. - Она кивнула Хуане. - Теперь можешь вернуться на место.
     Старейшая посмотрела на небо и объявила перерыв, чтобы можно было поесть горячего. Хуана огляделась в водянистом полуденном освещении. Порыв ветра распахнул ее шаль. Она подумала об уютном теплом доме у кузницы, о привычном очаге, о том, что все там расставлено так, как ей нравится. Нориэль предоставила ей полную свободу, как будто Хуана не служанка, а хозяйка. Сегодня можно приготовить на обед травяной чай и суп. Еще можно.., и тут ее словно ударили в живот. Она не вернется в Дом у кузницы. Она пойдет.., куда она пойдет? У нее нет родственников, к кому она могла бы обратиться. Многие деревенские женщины смеются над ней. У пришелиц лица замкнутые. Он увидела Осеберга, который беспомощно смотрел на нее. Бритис, неряшливая шлюха, презрительно усмехнулась.
     Хуана отыскала связку соломы в укромном месте, села и заплакала.
     Арона собрала таблички и начала продвигаться к выходу. По пути к Дому Записей к ней присоединилась Марис. Лицо старой хранительницы было ледяное, как ветер, как голос Старейшей Матери.
     - Позорное зрелище ты представляла сегодня утром, - сказала она девушке.
     - Я? - выпалила Арона, выведенная из терпения. - Это Эгил...
     - Детские ссоры на деревенском собрании недостойны девушки твоего возраста, Арона. Особенно для моего подмастерья...
     - Но, госпожа... - взмолилась Арона.
     - Больше не будем об этом, Арона, дочь Бетиас, - приказала хранительница и остановилась. - И я хотела обсудить с тобой ошибки, которые ты делаешь в записях о делах с пришелицами.
     Арона больше не могла сдерживать слезы. Ее поразила несправедливость, слезы потекли у нее из глаз, потекло и из носа, и ей пришлось воспользоваться карманной тряпицей и отчасти шалью.
     - Эти пришелицы все время меняют свои имена и рассказы, и с тех пор, как они появились, приходится писать столько, как никогда раньше! Мне приходится давать уроки, а он-ученица смеется надо мной, потому что я моложе его. Я устала, госпожа. Я стараюсь, но временами я остаюсь совсем одна, а ты все время со старейшими по каким-то делам!
     Хранительница отвела ее в Дом Записей и дала чашку горячей воды из котла, который всегда стоял на огне.
     Арона высморкалась и позволила госпоже добавить в воду трав, чтобы настаивался чай.
     - Вижу, что для тебя это слишком трудно, - сказала старая хранительница задумчиво. - Наверно, мне следует взять еще одну подмастерье. Меня уже просили об этом.
     Арона застыла. Еще одна подмастерье? Вместо нее?
     После всех ее усилий? Это несправедливо! Но один лишь взгляд на замкнутое лицо Марис подсказал ей, что спорить бесполезно. "Меня уже просили об этом". Кто просил? Может быть, пожаловались старейшие? Голова снова заболела. Арона посмотрела на свою хозяйку в поисках поддержки и ничего не увидела. С тоской подумала она, кто будет эта новая девушка. Сможет ли она справляться лучше? Доев суп, она вышла. Снаружи ветер стал еще холодней, а тучи темней. Но это принесло облегчение. Влажное освещение после бурь всегда вызывало у Ароны боль в глазах и голове.
     Она отнесла исписанные таблички в комнату для записей - для новой девушки? - и взяла новые, завернутые в мокрое полотенце. Потом взяла чистый носовой платок, а подумав, еще один. В плохую погоду у нее всегда течет из носа.
     Потом заторопилась на прежнее место и оттащила в сторону вязанку сена, чтобы сидеть одной. Когда старейшие и другие женщины начали возвращаться, Арона остановила Бритис и спросила:
     - Сестра, что произошло у тебя с Осебергом?
     Бритис покачала головой.
     - Ну, та, которая настолько ревнива, что не может любить никаких детей, кроме собственных, не заслуживает подруг. - Лицо ее покраснело, а глаза распухли. - Эта ее ужасная мать... - жалобно призналась Бритис. - Ну, я рада, что госпожа Нориэль выбросила ее! Надеюсь, она замерзнет, умрет с голода, волки съедят ее, сокольничьи отыщут, отнесут на Соколиный утес и скормят своим птицам!
     Арона рассмеялась и обняла Бритис. Ханжеские представления Эгила о мести бывают еще забавней. Немного погодя Бритис тоже начала смеяться. Старейшая подняла веретено. Вперед вышла Марис, дочь Гайды, вместе с Эгилом. г - Эгил, дочь Элизабет, девушка, просит быть назначенной подмастерьем хранительницы записей, - начала старейшая.
     Табличка выпала из онемевших пальцев Ароны и упала рабочей стороной в грязь, часть записей погибла.
     Арона почти не заметила этого. Она смотрела на Эгила с открытым ртом, в животе у нее застыло. Она посмотрела на Марис, с которой работала так долго и много.
     Слезы потекли по ее щекам. Голова, казалось, вот-вот взорвется.
     - Прошение удовлетворено, - сказала старейшая.
     Было еще что-то сказано, но Арона слышала только какой-то шум. Она не могла поднять табличку, не могла ничего записать. Сидела, как в дурном сне, пока к ней не подошел Эгил.
     - Похоже, мы теперь будем работать вместе, - весело сказал он. - Эй! Арона! О чем ты плачешь? - Он удивленно и раздраженно протянул ей носовой платок. - Ты разве не рада за меня?

9. Соколиная зима, соколиная весна

     Солнечный свет казался холодным и мокрым, как снег, который еще лежал у домов и амбаров. Арона в который раз вытерла глаза и по протоптанной тропе пошла к Дому Записей. Она осунулась и похудела, упрямая усталость окутывала лицо, как челка, падавшая на глаза. Зима была голодной.
     А теперь Эгил, он-дочь Элизабет, чтоб когти Джонкары изорвали его лживое сердце, собирается завтра с утра переселяться в Дом Записей.
     - Госпожа, как ты могла? - спросила Арона, догоняя старуху.
     Марис вздохнула и взяла Арону за руку.
     - Ты сама сказала, дорогая, работы слишком много для одного человека, а Эгил любит эту работу не меньше тебя. Все образуется, вот увидишь.
     Арона настаивала:
     - А ты слышала его дикие идеи, что он собирается делать, став хранительницей?
     Марис закашлялась, потом негромко рассмеялась.
     - Как я вспоминаю, у всех молодых умных девушек бывают свои идеи. Разве ты сама не собиралась превратить Дом Записей в Дом Волшебства и узнать при этом все колдовские ритуалы?
     Арона ничего не ответила. С того времени как появились чужаки, у нее не было времени на давнее увлечение. Даже в середине зимы нужно было проводить уроки с Эгилом, нужно было шить, пока не начинали болеть пальцы. Приходилось восстанавливать запасы одежды, погибшие во время Поворота. Ее собственные таблички, заброшенные под кровать, покрывались пылью.
     И теперь она могла только лежать без сна и надеяться, что Эгил станет ей не соперником, а другом.
     Он пришел вскоре после рассвета, и во всех его движениях видны были властность и уверенность. Арона ощетинилась, хотя обещала хозяйке, что не будет. Марис больна и не имеет сил на подобный вздор.
     - Я знаю, вы в прошлом ссорились, - сказала мягко госпожа Марис, положив руки на плечи молодых людей, - но теперь мои подмастерья должны забыть о ссорах и всегда действовать заодно. Арона, покажи Эгил свою комнату и объясни, какие у нее обязанности, вот так. Будь хорошей девочкой. - Марис выглядела усталой и больной.
     Эгил присвистнул, увидев комнатку с низким потолком. На колышке в стене висели платья Ароны. Он задумчиво посмотрел на девушку. Но внизу, когда она сказала:
     - Домашними работами будем заниматься по очереди, - и протянула ему помойное ведро, он наклонил голову набок.
     - Тебе это нравится, правда?
     Что нравится?
     - Я стараюсь быть справедливой, - ответила она, не глядя на него.
     Эгил покачал головой.
     - Если один человек лучше выполняет работу по дому, а другой лучше пишет, разве не разумно, чтобы каждый занимался тем, что у него получается? - спросил он.
     Это была тема их постоянных споров.
     - Если госпожа Марис захочет изменить обычай, она может это сделать. Я не стану, - сказала Арона, укутывая руки и плечи, чтобы наносить воды. Он пошел за ней во двор, отнес ведра и подмигнул Ароне, когда Марис, видя это, отдала Ароне помойное ведро. Она сердито посмотрела на него. Он торжествующе улыбался.
     От утренних дел в комнату для записей, потом к починке одежды и шитью, потом снова к записям. И все это время они продолжали спорить.
     - Первое, что я сделаю, - задумчиво сказал Эгил, - возьму это ужасное сказание о предательстве и добавлю хороший комментарий.
     - Только попробуй! - рассердилась Арона. - Госпожа Марис, как ты хорошо знаешь, ждет полного отчета о вчерашнем собрании.
     - О, послушай! - усмехнулся он. - Одна бабка жалуется, что внук другой бабки подбил глаз ее внуку.
     Это несерьезно. - Но он был слишком хитер, чтобы дать понять госпоже, насколько он ленив, и принялся за работу прилежно, как будто делает это по желанию. Когда они закончили, он свернул свиток и осторожно закрыл чернильницу. Но когда потребовалось чистить овощи на у