В пещере послышались вздохи. Голос Ароны прозвучал сильно и звучно.
     - Она должна была спасаться сама* И вот однажды ее безумная он-госпожа обвинила деревенскую женщину в колдовстве и заставила Мирру, одетую как глава семьи, молча смотреть, как эту женщину сжигают живьем. Она поступила так, чтобы все подумали, будто это приказала сама Мирра. А Мирра день и ночь спорила с ней, просила о справедливости, и никакие побои не останавливали ее.
     И тогда Мирра поняла, что она должна делать.
     Эгил нахмурился. Нет, пожалуй, это не любовная история. Скорее рассказ о женском мщении.
     Арона заговорила многозначительно и негромко.
     - Мирра тайком поговорила с женщинами в своем доме, с теми, кто знал, что она их защищает и пытается о них заботиться и" уберечь от безумца. Она говорила с поварихами и с теми, кто прислуживал за столом. Со своими он-сестрами она не говорила, потому что они поклялись повиноваться Тсенган и не причинять ей вреда, чтобы спасти жизнь Мирры, а они никогда не нарушали свою клятву. Она уговорила своих женщин найти какой-нибудь предлог и запереть ее двух он-сестер в комнате. Она подсыпала им в вино порошок, чтобы они уснули. Закрыла их, чтобы они могли сказать, что не нарушили клятву, потому что были беспомощны.
     Арона помолчала.
     - Потом она подсыпала в вино безумцев еще большую дозу и убила их всех. Некоторых ей пришлось добивать ножом, другие умерли от снадобья, но она их всех перебила. Потом она нашла своего коня и поскакала, как могла, быстро к Дому Сокола, который безумцы осаждали и грабили много лет, но не могли взять. Мирра хотела рассказать свой двоюродной сестре женщине-соколу, что она свободна, а самцы мертвы.
     В пещере царила мертвая тишина. Эгил думал об этой исключительной жестокости женщин давних лет.
     Голос Ароны зазвучал торжественно.
     - В обычае тех лет было каждой женщине брать себе он-самца, который становился ее сестрой, чтобы он зачинал с нею дочерей. Такой самец назывался... - Она произнесла незнакомое Эгилу слово; очевидно, оно обозначает "муж". Ему захотелось позже отвести ее в сторону и разобраться в этом и в других вопросах. А Арона продолжала рассказывать.
     - У родственницы Мирры, женщины-сокола, тоже был он-сестра-подруга, - снизив голос, говорила Арона, - и эта он-сестра поступила так же, как дикари. Она стала хозяйкой Дома Сокола и госпожой сокола, она договорилась с Тсенган о дружбе и общей борьбе с другими разбойниками. И когда Мирра-Лиса пришла к ней, окровавленная, оборванная и усталая, лже-родственница обругала ее, обвинила в предательстве своего "супруга" и ее народа. Назвала ее злым неразумным ребенком, который действует, не понимая, что делает.
     Снова в голосе Ароны прозвучал гнев.
     - Мирра очень рассердилась, потому что ценой огромных страданий спасла всех от злого разбойника. Но к ней пришла дочь женщины-сокола и поклялась быть ее сестрой и всегда оставаться с ней, и так и было. Позже такие, как "муж" женщины-сокола, стали сокольничими. Они убили Мирру-Лису, как убивали всех, кто сопротивлялся их воле, и тогда женщины решили жить одни, потому что не осталось он-женщин, которые понимали бы приличия и доброту. Никто из нас не знает, почему они перестали вести себя хорошо и сошли с ума, но мы не могли этого выносить.
     Поэтому мы разрешили им навещать нас раз в году, и то только в том месте, которое они для нас построили, в стороне от нашей деревни, где мы живем, и только с одной целью - дать нам дочерей. В обмен на это они забирают наших сыновей и делают из них сокольничьих.
     Арона перевела дыхание.
     - Да будем мы все храбры, как Мирра-Лиса, и чтобы нам никогда не приходилось убивать или быть убитыми.
     Эгил нахмурился. Плохое заключения для такого злого рассказа! Если Мирра не была опозоренной и изнасилованной женщиной, если она была законной женой Тсенгана - глупой женщине нужно было объяснить это с самого начала, - в таком случае ее поведение - верх предательства. Неужели Арона считает героиней женщину, которая отравила собственного мужа?
     Эгил не мог в это поверить. Должно быть, просто наизусть рассказывает древнюю сказку, не понимая ее значения. Иначе как можно выводить из нее мораль и урок?
     Когда они выйдут из пещеры - если выйдут - он должен переделать эту сказку. Таков его долг как будущего хранителя записей деревни. И, конечно, совершив это, он сделает большой шаг к своей цели. Конечно, старуха привязана к старью, хотя оно и не имеет смысла. Но он и об этом позаботится.

***

     Огни у входа поднялись выше, над горами раскатился гром, как бой гигантского барабана. Ветер заносил в устье пещеры ледяной дождь. Жители деревни отодвигались все глубже и глубже. Нельга, дочь Олвит, дрожащим голосом прошептала:
     - Никогда не забуду праздник своего совершеннолетия!
     Несмотря на ужас, Леатрис, дочь Хуаны, рассмеялась.
     - Ты хочешь сказать, что предпочла бы стоять у стены, дожидаясь, пока Осеберг или Эгил не пригласят тебя танцевать? Когда у нас случались праздники, мама всегда заставляла меня петь и играть на арфе для гостей.
     - Значит, ты сочинительница! - прошептала Нельга. - Офелис будет так рада, что в деревне появилась девушка, которая умеет петь! Свою последнюю помощницу она потеряла, когда та родила. Родился двухголовый ребенок, такой ужасный. Женщина плакала неделями, потом сочинила песню для целительниц и больше никогда не разговаривала. О, - вспомнила Нельга вопрос Леатрис. - В нашей деревне хозяйка должна приглашать гостей на танец. Я рада, что ты рассказала мне, как принято у вас. Я не хотела бы, чтобы Эгил решил, что мы невоспитанные. Леатрис, а ты можешь песней разогнать бурю?
     Снова раскатился гром, и так близко, как будто молния ударила в эту самую гору; снова в проход занесло капли дождя. Леатрис посмотрела на Нельгу и неуверенно запела балладу, которую пела в пастушьем лагере.
     Осеберг подхватил, добавив свой бас; Эгил пел контрапунктом. От этой песни они перешли к трагической "Клятве вдовы", потом к веселой "Болотной девушке", потом к забавной песне о фермере и его жене, которые старались заставить друг друга работать ежедневно. А потом Леатрис запела еще более веселую песню о том, как кролик перехитрил лису.
     Гора задрожала, словно в родовых муках. Леатрис пела, хлопая в ладоши:

     - Не бросай меня в этот "уст,
     Не бросай меня в этот куст.
     Кролик весело кричал
     - Не бросай меня в этот куст!

     Деревенские девушки тоже захлопали и со смехом подхватили:

     - Не бросай меня в этот куст,
     Не бросай меня в этот куст...

     Снова задрожала гора, раскатился грохот, подобный грому, но на этот раз он не закончился. Медленно грохот все усиливался, становился громче и глубже, глубже и громче, гора дрожала, потом затряслась. Пол пещеры наклонился вправо, потом влево, и перепуганные женщины попадали на грубый камень. Закричали дети, животные поддержали их блеянием, лаем, квохтаньем - как полагается каждому. Гора тряслась, словно пыталась избавиться от паразитов.
     Ослепительно белая вспышка озарила вход. Арона закрыла рукой глаза и с ужасом смотрела на очертания костей, ясно видные сквозь плоть. За ними она различала знакомые очертания Соколиного утеса. Но этот утес рушился и распадался, как детский домик из снега в оттепель. Свет погас, и временно ослепшие жители деревни закричали. Где-то заплакала женщина. Снаружи продолжал идти дождь, теперь он слегка напоминал обычную летнюю грозу.
     От груды тел, лежащих на полу, доносились слабые стоны. Арона ощупью добралась до них. Волшебницы, стоявшие на страже у входа в пещеру, теперь лежали неподвижно. У одной медленно дергалась нога.
     - Госпожа Флори! - закричала Арона. - Госпожа целительница, скорее сюда!
     Первой подошла девочка-пришелица Ханна, за ней ее хозяйка. Втроем они перевернули первое тело. Госпожа Флори прижалась к груди волшебницы. Потрогала ее лицо, подула в рот. Так же она поступила и с остальными.
     Две мертвы. Одна живет, но она очень слаба и больна. Несогласная лежала, как мертвая, но пульс у нее есть, лицо посерело.
     Госпожа Флори позвала на помощь. Медленно женщины из деревни Риверэдж собрались у выхода из пещеры. Они сделали матрацы из шалей и плащей, одеял и запасных платьев и уложили на них двух больных волшебниц. Потом, сами уставшие до смерти, попытались уснуть.
     Когда наступил рассвет, холодный и серый, с багровыми облаками над головой, они вышли посмотреть, что стало с их деревней.
     От нее мало что осталось. Все придется строить заново, от погребов до крыш.
     И весь урожай этого года погиб.

7. После бури

     Записи! Арона побежала от входа в пещеру к Дому Записей, в отчаянии плача. Из погреба выскочила Рыжая Малышка и принялась тереться о ноги Ароны.
     - Ты, глупая кошка! - радостно воскликнула Арона, распахивая дверь. - Что тебя заставило там прятаться? - Должно быть, сама Богиня нашептала кошке, как спастись.
     Все записи, которые были аккуратно уложены в погребе на полки рядом с запасом кореньев и кувшинами с маслом, выдержали бурю. Подмастерье хранительницы брала их один за другим и с возгласами радости откладывала. Все записи уцелели! Арона снова побежала в деревню, чтобы посмотреть, что делается там.
     Кузница Нориэль и жернова Леннис не тронуты.
     Тяжелые инструменты отлетели, но недалеко. Уцелело большинство погребов. Но поля, дома, посуда и ткани - единственное торговое имущество деревни - все превратилось в развалины и обломки.
     Огромное упавшее дерево пробило крышу деревенского зала для собраний. Осеберг и Эгил, взявшись за его концы, пытались сдвинуть. Нориэль отложила мотыгу, подошла и взялась за середину. Дерево не шевельнулось.
     - Дарран! - позвала Нориэль. Эгил оскорбленно посмотрел на нее.
     - Эгил, Осеберг, - резко сказала Дарран, хозяйка мулов. - Не переутомляйтесь. У нас впереди много работы.
     Арона подняла голову и, заслонив глаза, посмотрела на солнце.
     - Со всем уважением, госпожа, - резко ответила Эгил, дочь Элизабет, - это вы постарайтесь не переутомляться. Мы с Осебергом займемся тяжелой работой.
     - Эгил Нахальная, - прошептала женщина и усмехнулась придуманному прозвищу. "Эгил Высокомерная", - подумала Арона, начиная раскапывать руины Дома Записей.
     Женщины и девушки мрачно и напряженно занялись работой. Как будто началось строительство дома после пожара, но пожар этот охватил всю деревню, и делам, казалось, нет конца. Вначале деревенский зал и Дом Исцеления. Все овощи, что удавалось спасти, делили поровну, несмотря на протесты тех, кто их посадил, потому что иначе начали бы умирать с голоду. Молоко госпожи Безрогой и ее сестер раздавали по полчашки, а куриные яйца разделили. Кошек, собак и цыплят выпустили на свободу, чтобы они кормились сами, и старшие девушки погнали овец назад на пастбища, где еще оставалась трава.
     Эгил и Осеберг работали, как мулы, и вся деревня удивленно смотрела на них. Начинали они раньше всех, а кончали последними и перетаскивали самые тяжелые грузы. Постепенно некоторые самые слабые начали заменять их на домашних работах, говоря: "Несправедливо, что они работают намного больше и тяжелее нас".
     Неожиданно, на десятый день, часовые в утесах подали необычный сигнал тревоги: не соколиный крик - сокольничьи идут, не крик голубки - пришли дочери Гунноры для торговли, не крик стервятника - разбойники. На этот раз послышался крик перепела: "Чужаки!
     Нужно их увести в сторону!"

***

     - Я ходила в прошлый раз! - закричала женщина.
     - Ну, сейчас не моя очередь, - подхватила другая.
     - Где, во имя Джонкары, вуали и платья? - спросила третья.
     - Арона, ты говоришь на языке чужаков, - сказала старейшая мать Раула, дочь Милены. - Ты, ты и ты, - она указала на несколько опытных торговок, всех в детородном возрасте и привлекательных внешне. Ни одна из них, кроме Ароны, не ходила к сокольничим во время их последнего посещения. С проклятием Арона достала из-за запасов лука в погребе свою гостевую вуаль.
     Эгил, который привязывал мулов Дарран к упавшему дереву, остановился.
     - Если это чужаки, вам потребуется защита. И кто-то должен говорить за вас, - сказал он решительно тоном, не терпящим противоречий. Прицепив к поясу нож, он пошел за женщинами.
     Нориэль и Дарран взяли его за руки.
     - Ты не пойдешь. Если они узнают, что среди нас живут пришельцы, это может всем нам принести смерть.
     Пусть более опытные займутся этим делом, девушка.
     Эгил посмотрел на них. Начал объяснить - горько и подробно, что на этот раз они зашли слишком далеко.
     Арону, молодую девушку, посылают - вопреки всякому благоразумию и приличию! - навстречу чужакам, а он остается дома, как батрак на службе у ее отца. Он плюнул на землю. И тут же остановился. Дарран - его нанимательница. Он и есть батрак, пока не займет более достойного положения. Чувствуя во рту горечь, он вернулся к своей работе. Надо это изменить.
     Горя от любопытства, Арона вслед за женщинами пошла к началу тропы и домам посещения, где ждали чужаки на прирученных лошадях. От страха у нее перехватило дыхание. На чужаках нет ни птичьих шлемов, ни масок, но они в форме сокольничьих. "Так будет выглядеть Эгил, когда станет взрослым", - неожиданно подумала она.
     Предводитель почти так же молод, как Эгил, хотя у него на лице, как у козы, растут волосы. Он с серьезностью Эгила обратился к женщинам на том же языке, который все это лето слышит от пришелиц Арона.
     - Не бойтесь, - сказал он медленно и тщательно. - Ваши мужчины послали нас, чтобы мы вам помогли.
     Вынести еще одно посещение сокольничьих, так быстро после предыдущего?
     Молодой самец, должно быть, заметил их отчаяние, потому что повторил:
     - Не бойтесь. Сокольничьи - наши союзники. Мы отнесемся к вам со всем уважением, как к собственным сестрам, матерям или дочерям.
     Один из чужаков посмотрел на развалины хижин и грубым голосом вскрикнул:
     - Что, во имя богов, тут случилось? - Но тут же добавил:
     - О! Поворот.
     - Мы поможем вас восстановить дома, - сказал молодой предводитель и отдал приказ. Воины спешились и начали действовать, работая как дочери одной матери. Когда женщины попытались принять участие в работе, мужчины их отстранили.
     - Вы только поддерживайте огонь в кострах и готовьте еду. Припасы мы вам дадим, - вежливо сказал молодой предводитель. - Я уверен, вы очень голодны.
     Еще более молодой воин поглядывал на девушек, словно хотел заглянуть под их грубые уродливые вуали.
     Аста, дочь Леннис, смотрела и вслух удивлялась.
     - Вы такие сильные! Мы бы не могли все это сделать!
     Молодой человек улыбнулся.
     - А вам и не нужно. Для этого мы здесь.
, Предводитель пристально посмотрел на него и удивленно нахмурился.
     - Мне сказали, что вы, женщины, не разговариваете.
     Старейшая из присутствующих женщин распрямилась и прижала вуаль ко рту. Аста тут же замолчала.
     Предводитель смотрел на этот обмен жестами и еще сильнее хмурился.
     - Меня прислали узнать, что вам нужно, - обратился он к старейшей в группе. - Еда? Лекарства? Семена для посева?
     Старейшая наклонила голову и знаками изобразила работу мотыгой, лопатой, пилой и топором. Молодой предводитель нахмурился.
     - Я понимаю, миледи, что вам нужна помощь в работе, но мы не можем задерживаться надолго. Я бы хотел, но у нас много дел... - Он замолчал и еще больше нахмурился.
     Старейшая покачала головой и осторожно потрогала железные детали упряжи лошадей, потом еще осторожней длинный нож, висящий на поясе предводителя.
     Она не поняла. Женщины молча переглядывались. Тогда Марра, дочь Аннет, обычно трусливая, как кролик, заговорила со смелостью, о которой женщины и не подозревали:
     - Инструменты, - сказала она дрожащим голосом. - Мотыги. Ножи. Топоры. Лопаты. Металл. И соль. У нас здесь нет своей соли. Мы можем отдать посуду, ткани, украшения.
     Аста наклонилась к одному из пришельцев и шепотом спросила:
     - А там, откуда вы пришли, вы делаете всю тяжелую работу?
     - Ну, работу выполняют слуги и батраки, и я думаю, жены фермеров тоже работают, но конечно, госпожа, тяжелую работу должны делать мужчины, а не женщины.
     - А что делают женщины? - спросила Аста, как пес, почуявший запах зайца на охоте.
     Воин удивленно посмотрел на нее.
     - Как что? Остаются дома, ведут хозяйство, воспитывают детей, стараются выглядеть красивыми - вот и все. - Он был очень молод.
     - Но как они тогда зарабатывают на жизнь? - настаивала Аста.
     Мужчина снисходительно рассмеялся.
     - Если у тебя лицо такое же красивое, как голос, госпожа, тебе не стоит об этом беспокоиться. - Видя, что она не поняла, он добавил:
     - Мы, мужчины, зарабатываем на жизнь для наших женщин. Разве не так среди сокольничьих?
     - О, да, конечно, - торопливо сказала Амста. - Я просто думала, как у.., у чужаков. Мы их так редко видим.
     Старейшая из женщин подошла к ней и сердито посмотрела, повторив жест с вуалью; предводитель мужчин тоже подошел.
     - Лоррил! - резко сказал он. Потом мягче добавил:
     - Женщины принадлежат сокольничим. - Это было предупреждение.
     Воины принялись разгружать и заносить в один из полуразрушенных домов мешки с зерном и сушеными фруктами, а также металлические инструменты, какими могли пожертвовать. Они восстановили дома, огородные участки и все остальное, как в предыдущем году сделали сокольничьи. Они натаскали камней для печей в домах и даже поставили вокруг домов изгороди.
     Их было двенадцать человек, но работали они, как двадцать женщин, и все, что оставалось делать женщинам, - это только готовить еду.
     Ночью воины спали в своих спальных мешках в стороне от дома, в котором разместились женщины, но как-то в сумерках один из них подошел к хижине Ароны.
     При этом он озирался, как вор. Она почти не поняла его слова, но голос его звучал как-то странно. И тут он попытался обойтись с ней, как это делал Осеберг, но грубо, словно сокольничий. Сопротивляться сокольничему, кричать - это смерть. Но ведь эти воины не сокольничьи, а она не хочет иметь ребенка. Пытаясь высвободиться, она закричала, начала упираться ногами.
     В хижину вбежали три предводителя чужаков. Бросив всего один взгляд, первый из них ударил напавшего на Арону кулаком под подбородок, а другой рукой ударил в живот. Тот со стоном упал, а предводитель холодно сказал:
     - Я тебя предупреждал, Харок, что эти женщины принадлежат сокольничим! Пять плетей. - Остальные двое вытащили Харока. Предводитель поклонился Ароне, как это делал Эгил. - Прошу принять мои искренние извинения, миледи. Этого человека строго накажут.
     Арона слышала, как он, выходя из дома, про себя сказал:
     - Если сокольничьи об этом услышат, Харок мертв - и я вместе с ним.
     Если сокольничьи услышат, будет мертва Арона и все остальные женщины. Но девушке почему-то не хотелось об этом говорить.
     - Мне нравятся эти чужаки, - задумчиво сказала Аста, дочь Леннис.
     - У них совсем другие обычаи, - прошептала Марра, дочь Аннет. - Один просил меня зачать дочь, но их старейший отругал его.
     - Они не такие, как сокольничьи, - согласилась третья женщина. - И не такие, как женщины. Кто может понять эти странные существа?
     Аста подняла голову, потом быстро опустила.

***

     Эгил выпрямился и вытер лоб. Последние упавшие деревья убраны с полей и аккуратно сложены в стороне. Там несколько сильных молодых женщин рубят их на дрова. А это что за шум? Выкрики и аплодисменты.
     Это женщины, собравшиеся вокруг, приветствуют двоих молодых людей. Среди них и Арона, вернувшаяся с тропы, она тоже это слышит! И Аста, дочь Леннис, которая смотрит на него с откровенным восторгом. Сердце Эгила забилось.
     Он никогда не думал, что тяжелая работа будет ему нравится больше учения, но госпожа Бирка больше ничему его не учит. Немного о погоде, немного о растениях и животных, другие сказки старых бабок, как будто он собирается стать травницей. Беседа о мужчинах и