ку окурков и щелкнул пальцами.
  Из мячика не получился ни слон, ни девушка, ни зонтик.
  Там был конверт официального вида, толстый, тугой и гладкий.
  Когда Удалов все прочел, он отнес бумаги из конверта Минцу, а тот сдал их
президенту академии. В конверте находились документы на выплату пенсии в
швейцарских франках родителям и близким всех молодых людей, которые
остались в будущем, чтобы цепь поколений человечества, вернее, той части
его, что обитает в Великом Гусляре, никогда не прерывалась.





  (с) Кир Булычев, 1996.
  (с) "Хронос", 1996.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998, 1999.
  (с) Корректор Андрей Верзаков, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                            Сапожная мастерская

                                  Рассказ

                 Авт. назв.: "Судьба сапожной мастерской"

                              Цикл - "Гусляр"

                      Написан - 06.1984; Черноголовка


   "Если ловить рыбу, осушив поток, улов будет богатым, но на следующий
год рыба исчезнет. Если охотиться, выжигая леса, добыча будет обильной, но
на следующий год дичи не станет.

   "ВЕСНА И ОСЕНЬ ЛЮЯ"
   Китай III в. до н.э.


 Долгие годы в городе Великий Гусляр был только один ресторан - при
гостинице. Он пользовался сомнительной славой, потому что туда, как бывает
в небольших провинциальных городах, никто не ходил питаться, а ходили -
гулять. Правда порой белыми воронами возникали в нем гостиничные
постояльцы. Они хотели кефира и яичницы. Они получали бифштекс и сто
граммов коньяка.
   Два года назад положение изменилось, потому что открылся новый
ресторан, ресторан-баржа, при общежитии для туристов. У ресторана было
игривое название "Гусь лапчатый" и он был оформлен в русском стиле. На
стенах трюма висели прялки, грабли и чеканенные по меди домашние животные.
Здесь туристов кормили комплексными обедами, в днище баржи стучала вода и
если поднимался ветер, баржу слегка покачивало. За рекой начинались
дремучие леса - место было романтическое и там можно было проводить время,
а не только - гулять.
   Сюда директор кожевенного завода пригласил милого, еще молодого,
склонного к полноте и романтике Мирона Ивановича, городского архитектора,
на обед.
   Обед должен быть приятным, но деловым, а дело было деликатным. Завод
строил корпус заводоуправления, рядом положено быть проходной и стоянке
для машин.
   На месте стоянки и проходной торчала и всем мешала старая
развалюха-часовня, которую занимала сапожная мастерская. Часовню надо было
снести, но мешала общественность во главе с Еленой Сергеевной, директоршей
городского музея. Сейчас директорша уехала в отпуск и надо было снести
развалюху, пока она не вернулась.
   - Я же не против, - Мирон Иванович и не скрывал своей позиции. -
Часовня вылезает на мостовую, мешает движению.
   - Не только мешает, а нарушает, - говорил директор завода, сводя к
переносице схожие с черными мохнатыми гусеницами брови. - Нарушает общий
вид твоего проекта. Ну представь себе, ты же творческий человек, что
останется от вида, если она будет высовываться? Ты кушай рыбку, Мирон,
хорошая рыбка. Ничего, что я к тебе попросту?
   Завод был намерен построить два типовых дома, Мирон Иванович их
привязывал к местности и рассчитывал на квартиру в одном из них. Житейская
история. И часовня была обречена, ничто ее уже не могло спасти. Есть
маленький город, в нем относительно крупный завод, городу завод нужен. К
тому же эстетический момент тоже играл роль - городу хотелось иметь новое
здание из стекла и сборного железобетона.
   - Спасибо, рыбка вкусная, - отвечал Мирон Иванович. - Архитектурной
ценности часовня не представляет. Я осматривал.
   - Видишь, даже осмотрел, - сказал заместитель директора, при первом же
взгляде на которого было ясно, что он шалун и страстный рыбак. - Значит
проявил ответственность. А что ты завтра делаешь, в субботу?
   - Не планировал, - ответил Мирон Иванович.
   - Завтра нас Степанцев на рыбалку зовет. Присоединишься?
   Мирону Ивановичу, человеку в городе сравнительно новому, было приятно
общаться с городской элитой.
   - Я, честно говоря, совсем не имею опыта, - сказал Мирон Иванович.
   - А мы рыбку с собой возьмем, - засмеялся директор густым голосом. -
Степанцев свиными шашлыками обеспечит.
   Степанцев был заведующим свинофермой.
   Мирон Иванович глядел на своих собеседников и ему было приятно. И от
несильного опьянения, и от забавных мыслей, которые неожиданно посещали
его. Например, мысль о том, что Степанцев, директор свинофермы, который
пригласил их на рыбалку, совсем непохож на заведующего свинофермой. А
похож на писателя Гоголя и даже пишет стихи. А директора завода зовут в
область, на новый пост, а он всем говорит: "Лучше первым парнем на
деревне, понимаешь?"
   Они выпили еще, за прогресс. Заместитель директора сказал, что будь он
архитектор, он бы половину города снес. Эти подслеповатые хибары, в
которых жили купцы, только портят пейзаж. Директор не дал Мирону Ивановичу
возразить, он сам ответил.
   - Ты что же думаешь, Сергей, - сказал он. - Туристы едут с разных
концов нашей родины только чтобы твоим заводом полюбоваться? Им дорога
история.
   - Правильно, - поддержал директора Мирон Иванович. - Вы в самую точку
попали. Я потому и согласился поехать в Великий Гусляр, что здесь
удивительное сочетание старины и новизны. Мы должны сохранять память о
культуре. Это живая нить.
   - Живая нить на живую нитку, - пошутил заместитель.
   Мирон Иванович заметил краем глаза, что за соседним столиком сидит
девушка в голубом платье, одна и прислушивается к его словам. Незаметно
для себя он повысил голос.
   - Отсюда уходили на восток землепроходцы, которые несли память о
Великом Гусляре к берегам Камчатки и Ледовитого океана.
   Директор не смог более терпеть - ему тоже хотелось сказать. Он
остановил Мирона Ивановича мягким, но властным движением ладони и
подытожил:
   - Туристы едут с разных сторон нашей родины не только чтобы нашим
заводом полюбоваться. Им дорога и история.
   Тут заместитель директора догадался, что можно уточнить. И он сказал,
тоже подняв ладонь, мягко, но решительно, чтобы Мирон Иванович не вмешался:
   - Но им дорог и наш завод. Потому что это - завтрашний день Великого
Гусляра. Им будет чем любоваться.
   Мирон Иванович взглянул на девушку в голубом. Она смотрела на него.
   - С другой стороны! - решительно произнес он.
   Но тут директор снова остановил его движением ладони, которого Мирон
Иванович не мог ослушаться и добавил:
   - Но это не исключает.
   После этого Мирону Ивановичу нечего было добавить.
   В голове приятно шумело и захотелось покурить. Но курить в трюме баржи
нельзя, а спутники его были некурящими, так что он извинился и пошел
наверх, на палубу, где был прибит железный лист и стояло ведро для окурков.
   Мирон Иванович стал глядеть вниз по реке. Вечерело, оттуда тянуло
сырым, еловым воздухом и он представил себе, как завтра рано утром они
поплывут на катере к Веселому омуту. По реке будет плыть утренний туман, а
потом они будут есть шашлыки и весело беседовать.
   И тут он уловил движение у поручней. Он быстро поглядел в ту сторону и
увидел, что девушка, та самая, взгляд которой он перехватил в ресторане,
стоит совсем близко. И в этом не было ничего удивительного, потому что
бывают счастливые вечера, когда все в жизни получается, когда судьба идет
тебе навстречу, даря славных собеседников и неожиданную щемящую встречу.
   - Вы курите? - спросил Мирон Иванович, обычно крайне стеснительный с
девушками. Но сейчас в нем жило глубокое убеждение, что девушка вышла на
палубу именно из-за него, что она ждет, когда он осмелится к ней
обратиться и не возмутится такой прямоте.
   - Нет, спасибо, - сказала девушка, - я не курю.
   - Душно стало? - спросил Мирон Иванович, смело разглядывая девушку и
удивляясь ее тонкости, изяществу, хрупкой и угловатой линии плеч и рук,
светящейся в полутьме голубизне платья, а главное, естественной
воздушности небрежно парящих над плечами русых волос.
   - Нет, - ответила девушка, поглядев на него в упор, и Мирон Иванович
осознал ее глаза - они раскрылись навстречу ему, голубые, а может серые,
но впитавшие в себя отблески бесцветного сумеречного неба, большие и
доверчивые.
   - А почему? - вдруг защекотало в груди. Она должна сейчас ответить, и
от этого ответа в его жизни все может перемениться - то был момент
сладкого страха, вызвавшего такую слабость в ногах, что Мирон Иванович
быстро выкинул сигарету за борт и вцепился в поручень.
   - Я вышла вслед за вами.
   - А, - сказал Мирон Иванович. Стеснение и щекотание в груди не прошло,
а усилилось, но никакого ответа он придумать не смог.
   - Мне надо с вами поговорить, - сказала девушка и чуть приблизилась к
нему, можно было протянуть руку и дотронуться до ее тонких пальцев. Но
конечно Мирон Иванович не посмел этого сделать.
   Мирон Иванович молчал. Девушка заговорила тихо, как будто они были на
свидании, когда близко злые любопытствующие уши и нельзя им открыться.
   - О чем... поговорить?
   - О вас, Мирон Иванович.
   - А вы откуда знаете, как меня зовут?
   - Я вас увидела еще вчера, - сказала она, - и узнала ваше имя.
   Трап, ведущий на палубу, заскрипел, кто-то поднимался. Девушка еще
тише, настойчивее чем прежде, сказала: - Я вас буду ждать на берегу. Не
спешите, я дождусь.
   На палубу поднялся заместитель директора.
   - Ты здесь, - сказал он, - а я уж решил, что утонул. - Он подошел к
Мирону Ивановичу, обняв его за плечо мягкой несильной рукой. - Пошли вниз.
   Директор хочет тост сказать.
   Девушки на палубе не было.
   Мирон Иванович вырвался из дружеской компании только через полтора часа.
   Мирон не мог сказать старшим товарищам, что у него свидание с девушкой,
имени которой он не знает. Впрочем для себя он не называл встречу с
девушкой свиданием - это было не свидание, а нечто высшее - как юношеская
мечта.
   Он извелся за последний час, потому что официантка не спешила со
счетом, а директор желал, чтобы к кофе принесли ликер, которого в
ресторане не было.
   После каждой досадной задержки Мирон Иванович представлял себе как
девушка смотрит на часы и уходит, растворяется в синей тьме, навсегда. Она
же не местная! Мирон Иванович работает здесь второй год, но никогда ее не
видел.
   Может приехала к кому-нибудь на студенческие каникулы? Или туристка?
   На выходе из трюма висело зеркало и пока его спутники получали в
гардеробе шляпы, он украдкой поглядел на себя. Обычно он не переоценивал
своих мужских качеств и зеркал не замечал. Но сейчас посмотрел, даже
расправил плечи и убрал недавно приобретенный животик. И тут же пожалел,
что поддался слабости.
   На берегу Мирон Иванович крутил головой, стараясь увидеть девушку. На
высокий берег тянулась деревянная лестница. Наверху горели огоньки
окраинных домов, по откосу росли кусты - но девушки нигде не было. Мирон
Иванович огорчился и чуть не дал себя отвезти домой на директорской
машине. Но наверху лестницы он вдруг заупрямился и заявил, что пойдет
домой пешком.
   - Ладно, - сказал директор, - гуляй, пока молодой, в машине еще
наездишься.
   Заместитель директора засмеялся этой шутке.
   Машина уехала, Мирону Ивановичу не хотелось уходить, надо было
справиться с разочарованием. И тут он услышал голос:
   - Вы заставляете себя ждать.
   - Ой, - обрадовался Мирон Иванович. - Неужели вы меня дождались? Я
этого даже не ожидал. Знаете, это как... как небо в алмазах.
   - Преувеличение, - сказала девушка и в ее голосе Мирон Иванович уловил
улыбку. - Вы меня проводите?
   - Если бы вы знали, - сказал Мирон Иванович доверчиво. - Как было
трудно уйти. Вы поймите меня правильно. Они такие милые люди, а иногда
чувствуешь необходимость общения.
   - Милые? - сказала девушка, будто в сомнении.
   Она пошла по набережной, Мирон Иванович в два шага догнал ее и стал
размышлять, имеет ли он моральное право взять ее под руку или это будет
нетактично.
   - Вы их не знаете? - сказал Мирон Иванович. - Вы местная?
   - Нет.
   - А как вас зовут? А то получается смешно, вы меня знаете, а я вас нет.
   - Меня зовут Таней, - сказала девушка.
   - Вы на каникулы приехали?
   - Простите, Мирон Иванович, - сказала девушка, - но разговор сейчас не
обо мне.
   - Конечно, - согласился Мирон Иванович и вдруг понял, что ему нельзя
взять девушку под руку - что-то в ее голосе запретило ему это сделать.
   - О чем же? - спросил он.
   - Разговор пойдет о ваших ошибках, - сказала девушка.
   - Правильно, - согласился Мирон Иванович. - Грешен. Ошибался.
   - Вы еще можете исправиться, - сказала девушка.
   - Надеюсь, - сказал Мирон Иванович и взял девушку под руку.
   Та освободила руку, без враждебности, но очень равнодушно, словно
смахнула бабочку.
   - Я весь внимание, - сказал Мирон Иванович, совсем не обидевшись.
   - Сегодня вы наконец-то решились снести часовню.
   - Часовню? А, часовню? Это непринципиально.
   - Вам ее не жалко?
   - Жалко, - сказал Мирон Иванович. - Очень жалко. Она такая милая.
Чудесная часовня. Но мешает движению.
   - Так вот, Мирон Иванович, - сказала девушка. - Часовню мы вам сносить
не дадим.
   - Ну и отлично, - согласился Мирон Иванович. Ему совсем не хотелось
ссориться с девушкой. - А у вас платье так нежно светится. Как вы этого
добиваетесь?
   - Вы меня поняли?
   - Я вас понял. Пускай стоит.
   - Значит вы ничего не поняли. Вы отлично знаете, что в понедельник,
пользуясь вашим потворством, директор завода часовню снесет. А вы потом,
когда приедет Елена Сергеевна или когда к вам прибегут возмущенные
пенсионеры, разведете руками, и будете отчаянно доказывать, что часовни и
не было, а если была, то никому не нужна.
   - Не было? А может мальчика и не было? - Мирону Ивановичу эта мысль
понравилась. Он даже засмеялся. Потом он сказал:
   - А Елену Сергеевну вы тоже знаете? Чудесная женщина. Такая патриотка.
На пенсию ей пора.
   - Елена Сергеевна вам мешает, - согласилась задумчиво девушка. - И
очень хорошо делает.
   - Нехорошо, - сказал Мирон Иванович, - она стоит на пути прогресса.
   Безобразие какое-то. Такая чудесная, а стоит на пути прогресса.
   Они вышли на замощенную часть набережной. Одноэтажные домики, глядевшие
на речку маленькими, светящимися голубым телевизионным светом глазками,
кончились. Пошли дома каменные, двухэтажные. Пока они еще стояли редко, -
потеснее они столпятся у центра, за гостиными рядами. С речки тянуло
холодком, комары не приставали, набережная была совсем пустой, никто не
гулял, потому что по телевизору показывали третью серию французского
фильма о любовных связях Берлиоза.
   Они миновали церковь Святого духа, повернули на Гоголевскую улицу. И
тогда Мирон Иванович понял, что они гуляют не без цели, а приближаются к
часовне. Ему показалось, что приход сюда был его инициативой и потому он
сказал:
   - Вот о ней мы и спорили. Никакой ценности, а углом вылезает на улицу.
   Купол часовни давно исчез, она была крыта двухскатной железной крышей и
покрашена в желтый казенный цвет. Над дверью сохранившей еще лепнины, была
прибита вывеска: "Мастерская по ремонту обуви". А по сторонам двери, у
маленьких окошек были прикреплены щиты, где были изображены всякие виды
обуви и написано "Ремонт срочный и в течение недели". Часовня вылезала
углом на проезжую часть, потому что построили ее, когда улица была куда
уже. За часовней начинался забор, за которым стоял кран - там была
строительная площадка заводоуправления. Фонарь, горевший на вершине крана,
казался звездочкой.
   - Я вам честно скажу, Таня, - произнес Мирон Иванович. - У меня есть
тщеславие. Вы думаете - вот архитектор, наверное неудачник, живет в
городишке, черт знает где - это неправильно. Я как настоящий полководец -
я ношу в сумке маршальский жезл.
   И Мирон Иванович похлопал себя по карману пиджака.
   - А зачем? - спросила девушка.
   Они стояли перед сапожной мастерской, порывы ветра дергали за край
плохо прикрепленной вывески и та мелко дрожала, а иногда била по
штукатурке.
   - Другие мои сверстники, даже более талантливые, просиживают штаны в
больших душных комнатах столичных мастерских, воплощая чужие идеи. В
тридцать, в сорок лет они остаются мальчиками на побегушках. А ради чего?
   Чтобы перейти площадь и попасть в зал Чайковского на симфонический
концерт? Нет, я хочу всегда быть первым. Сегодня в Великом Гусляре, завтра
в области. И я вернусь в Москву - победителем!
   - Я сделаю все, чтобы так не случилось, - сказала девушка.
   Мирон Иванович не понял, надо ли улыбнуться или обидеться, но предпочел
улыбнуться, хотя улыбка вышла неуверенной.
   - Если вы решили оставить меня здесь, потому что сами остаетесь, я не
возражаю, - сказал он и снова протянул руку, но Таня сделала маленький шаг
в сторону, будто ветер отнес ее как лепесток. Рука Мирона Ивановича
повисла в воздухе, потом он указал ею на часовню и сказал:
   - Что ее стоило снести сто лет назад? Никто бы не возмущался, никто бы
не бил в барабаны общественности. Старое должно уступать дорогу.
   - Чему?
   - Новому.
   - Вот этому? - Таня показала на забор, за которым спал подъемный кран.
   - Именно. Хотите посмотреть? Там уже вышли на нулевую отметку.
   - Нет, не хочу, - сказала девушка. - Мне некогда.
   - А я думал, что мы гуляем.
   - Это вы гуляете.
   - Странно. Самое удивительное свидание, которое было в моей жизни.
   - Теперь послушайте меня, - сказала Таня, - А то вы все говорите, а
дело не двигается.
   - Пожалуйста, - согласился Мирон Иванович. - Пойдем тогда в сквер. Там
лавочки.
   - Что вы знаете об этой часовне? - спросила Таня будто не слышала
приглашения.
   - Старая, - сказал Мирон Иванович серьезно, так как вопрос был задан
серьезно. - Если что и было, то ничего не осталось. И очень нам мешает.
   - Эта часовня, - Таня подошла к ней поближе и дотронулась до обрамления
узких окошек, - одно из первых каменных зданий такого рода на севере
России. Построена она в четырнадцатом веке. Уже поэтому она уникальна. Это
самое старое каменное здание в городе.
   - Вы архитектор или историк? - спросил Мирон Иванович.
   - Я генетик, - ответила Таня, - часовню, конечно, перестраивали, но
внутренний план и стены, к счастью, полностью сохранились. Зайдите внутрь.
   - Нельзя, - сказал Мирон Иванович. - Заперто. Там чужие ботинки лежат.
- И он тихо засмеялся.
   - Нам с вами не нужны чужие ботинки, - строго возразила девушка. Она
подошла к двери, что-то сделала с замком и дужка его послушно отвалилась.
   Таня вынула дужку из скобы и отворила дверь. Дверь тяжко заскрипела и
Мирон Иванович вдруг захотел убежать, потому что никогда еще не взламывал
дверей.
   - Таня! - прошептал он, - не надо.
   - Заходите, - сказала Таня, входя в сапожную мастерскую и уверенно
зажигая свет, как зажигают, вернувшись домой.
   Часовню пополам разделяла стойка, по эту сторону стояли стулья для тех
заказчиков, которые в ожидании срочного ремонта сидят, поджав под себя
ноги или поставив носки на газеты, расстеленные на полу. За стойкой были
видны два станка, рабочие столы сапожников и во всю заднюю стену - полки с
ячейками. В ячейках, выставив носки наружу, стояли парами ботинки и туфли.
   Мирону Ивановичу приходилось здесь бывать, но только днем, когда
заходил починить ботинки, тогда здесь было шумно, людно, сильно пахло
лаком и кожей. Сейчас почему-то даже запахи сапожной мастерской куда-то
исчезли.
   - Таня, - сказал Мирон Иванович. - Там на стройке есть сторож. Он
услышит и будут неприятности.
   - Посмотрите на потолок. Видите эти своды? - сказала Таня.
   Мирон послушно посмотрел наверх и подумал, что потолок давно пора
покрасить. Он в самом деле был сводчатым и в плавных линиях его была
неправи