ответ итальянские
академики? Вернее всего решат, что и в Советском Союзе есть свои
сумасшедшие. По крайней мере, на их месте Удалов подумал бы именно так.
Нет, ничего не остается иного, как самому съездить в Италию.


  Утром Удалов, не выспавшийся после полной раздумий ночи, сказал Ксении:
  - Слушай, Ксюша, как ты относишься к моей поездке за границу?
  - Пил вчера? - спросила Ксения.
  - Я серьезно говорю.
  - И я серьезно.
  Ксения Удалова планировала на воскресное утро большую стирку, и идеи
Удалова, от которых дома один вред, ее раздражали.
  - Например, в Италию, - сказал Удалов. - В город Рим и даже Неаполь. В
город миллионеров.
  - Поезжай, если сам миллионер, - ответила Ксения. - Максимке брюки купить
нужно. На нем все горит.
  Удалов только вздохнул. Иного он и не ждал. Но сдаваться было нельзя. И он
спустился этажом ниже к своему старому другу Александру Грубину.
  - Здравствуй, Саша, - сказал он Грубину, который в свободное время вырезал
на рисовом зерне "Песнь о вещем Олеге". - Ты как относишься к идее жизни
внутри Земли?
  Грубин, не отрываясь от окуляра микроскопа, сказал коротко:
  - Положительно.
  Грубин относился положительно к любой жизни. Будь она внутри Земли, на
Марсе или во впадинах Тихого океана.
  - Вчера я рыбу ловил, - сказал Удалов, - на Чурмени. И вдруг увидел, что
рядом извергается вулкан.
  - Этого быть не может, потому что наш район не вулканический.
  - Не спорь, - ответил твердо Удалов. - Если я говорю вулкан, значит
вулкан. Его уже обнаружили. Не сегодня-завтра здесь будет экспедиция. С
Камчатки вызывают.
  - Действующий?
  - Конечно, действующий. А то как бы я его нашел? - удивился Удалов. -
Только когда я уходил, он уже погас.
  - И ты мне ни слова?
  - Не до тебя было. Извини, но не до тебя.
  - Почему?
  - Да потому, что огневики меня просили одну вещь для них сделать, а я
никак не придумаю.
  - Огневики?
  Грубин поднялся во весь свой внушительный рост. Он казался еще выше, чем
был на самом деле, по причине заметной худобы и за счет косматой шевелюры.
  - Это я их так называю. Тех, кто в вулкане живет.
  - В вулкане никто жить не может.
  Грубин еще сопротивлялся. Здравый смысл в нем восставал против слов
Удалова. Хотя ему очень хотелось бы, чтобы в вулкане кто-нибудь жил.
  - Живут они в вулкане. И страшно мерзнут, - настаивал Удалов. - Что-то там
с обогревом неладно. И они просили меня, чтобы я сгонял в Италию. Там
возле города Неаполя стоит вулкан Везувий. Слыхал? Надо, чтобы те, из
Италии, подбросили нашим угольку.
  - Стой! А какие они из себя, огневики?
  - Огневики? Ну как тебе сказать? Как будто белое пламя. Бегают быстро. И
форму меняют.
  - А может, их и не было?
  И тогда Удалов достал блестящий шар.
  - Это видел?
  Удалов развинтил шар, и, когда оттуда выскочила пружина, Грубин вздрогнул.
Удалов улыбнулся, потому что уже забыл, что и сам ночью испугался этой
пружины.
  - Читай, - сказал он Грубину.
  Когда, наконец, Грубин убедился, что внутри Земли живут разумные существа,
они вдвоем сели сочинять просьбу дать им как передовым труженикам за
наличный расчет туристские путевки в Италию. Написав такие заявления,
снабдив их соответствующими печатями, характеристиками и даже просьбами о
скидке за счет профсоюза, они отправили бумаги в область и стали ждать.
  Ответ пришел через три месяца. Все эти три месяца Удалов с Грубиным очень
волновались, ходили в лес смотреть, не пробудился ли вулкан, но вулкан уже
давно превратился в холм посреди болота, и даже странно было представить,
что в его раскаленном жерле метались огневики.
  Ответ был положителен для Удалова. Что касается Грубина, то ему предложили
подождать еще год, так как число путевок ограничено. Так что Грубин,
буквально иссыхая от горя, обратился в последний день перед отъездом к
Удалову с такими словами:
  - Послушай, Корнелий, - сказал он. - Я, конечно, понимаю, что путевка
именная и вместо тебя мне поехать нельзя, хотя, конечно, я бы поручение
огневиков выполнил лучше.
  - Это почему? - удивился Удалов. - Ты их даже в глаза не видел. Тебе они,
может быть, и не доверяют. Ведь меня избрали.
  - Ты оказался рядом, вот и избрали, - отмахнулся Грубин, который хотел
говорить совсем об ином.
  - Нет, не скажи, - ответил Удалов. - Я весьма подозреваю, что они
приурочили это извержение к моей рыбалке.
  - Я не о том, - сказал Грубин. - Я думаю, что мы плохо выполняем долг
перед наукой.
  - Это почему?
  - Мы с тобой обязаны сообщить о встрече с огневиками в Академию наук.
  Удалов сел на чемодан, чтобы закрыть, и лукаво прищурился.
  - Если бы они хотели, то и это поручили бы мне. Наверное, они считают, что
рано. И я думаю, что, если выполню их главное поручение достойно,
продолжение последует. Они проникнутся доверием к человечеству в моем лице.
  - И что?
  - А ты представляешь, сколько внутри Земли полезных ископаемых? Они нам их
покажут. И еще они смогут работать для людей в самых раскаленных местах.


  ... К тому времени, когда туристская группа достигла города Неаполя,
Удалов сознательно сблизился с гидом - итальянским студентом Карло, юношей
маленького роста и тонкого сложения, который учил русский язык в
университете, а на каникулах подрабатывал с туристами. Восхождение на
вулкан Везувий в программу поездки не входило, и гид мог пригодиться
Удалову для выполнения плана.
  До обеда группа в полном составе осмотрела сверху Неаполитанский залив.
Над Везувием поднималась струйка дыма. Говорили о судьбе Помпеи, а Удалов
видел не Везувий, а свой небольшой вулкан, над которым поднималась такая
же струйка дыма. На вечер были билеты в театр на одного неаполитанского
певца, а между обедом и певцом оставалось некоторое время. Удалов,
охваченный страшным нетерпением оттого, что желанный Везувий был виден из
окна его номера, подстерег в коридоре студента Карло и сказал ему:
  - Пошли, выпьем, буржуазия.
  Студент всплеснул руками и ответил:
  - Нельзя. Еще день. Мы с тобой это будет сделать после театра.
  - После театра само собой, - сказал Удалов. - Заходи.
  И в голосе его была такая необычная твердость, что студент только поглядел
на плотного русского туриста и последовал в номер.
  - На, - сказал Удалов, наливая ему полный стакан из привезенной бутылки. -
Пей.
  - А ты?
  - А я тоже выпью.
  Удалов решил, что и ему не мешает выпить.
  - У меня к тебе просьба, - сказал он Карло, наливая себе во второй стакан.
  - Сгоняем на Везувий.
  - Что? - удивился Карло.
  - Ты пей, пей, здесь еще осталось.
  Карло послушно выпил стакан до дна, поглотал воздух открытым ртом и сказал
по-итальянски что-то непонятное. Потом добавил по-русски:
  - Нельзя на Везувий.
  - Почему?
  - Есть опасно.
  - Ты внизу останешься. Я только взгляну.
  - Нет, нельзя.
  - Почему?
  - Нет время.
  - На такси поедем.
  - Советский турист немного небогатый, - сказал прозорливый Карло.
  - Ты знаешь, студент, что я ничего не покупал. Даже жене не везу подарка.
Хочу удовлетворить мечту своей жизни, посмотреть на вулкан вблизи. Все
деньги, что от такси останутся, - твои.
  - О, нет, - сказал Карло, который был, в принципе, добрым парнем.
  - Пей, - сказал Удалов, доливая из бутылки остатки водки.
  - Не надо мне деньги, - сказал студент.
  - Мир и дружба, - согласился с ним Удалов. - Поехали быстро.
  Карло допил, и они поехали на такси к вулкану Везувий, и Удалов, не
отрываясь, смотрел на счетчик и умолял его не спешить.
  Такси, естественно, до вершины не доехало. Пришлось вылезти. Удалов
поспешил наверх по протоптанной тропинке.
  Карло шел сзади и уверял, что дальше идти опасно, но в походке Удалова
была такая целеустремленность, что Карло лишь восклицал что-то про деву
Марию и карабкался вслед, удивляясь, какие странные люди приезжают из
Советской России.
  Было знойно. Воздух был тяжелым, словно перед грозой. Не доходя до вершины
шагов триста, Карло уморился и присел не камень. Может, он опасался
извержения. Но Удалов на него и не глядел. Вершина была близка. Он ощупал
в кармане маленький шарик.
  На вершину в этот момент наплыло сизое облачко, и Удалов последние шаги
перед кратером прошел на ощупь. Но страха он не испытывал, потому что
очень спешил закончить дело.
  Карло сидел под самым облаком, несколько беспокоился за русского и глядел
на прекрасный Неаполитанский залив. Он думал о том, как полезно ходить
пешком и заниматься физическим трудом. В вулкане что-то тихо урчало, и
Карло решил, что извержения, слава мадонне, сегодня не будет.
  Русский не возвращался.
  - Эй! - крикнул Карло. - Ты есть где?


  Удалов не отвечал.
  В эти мгновения он сквозь просвет в сыром облаке увидел кратер и метнул
туда шарик. Тяжелый шарик провалился в озерцо лавы и исчез. Удалов решил
подождать, не появятся ли какие-нибудь указания.
  Указаний не было. Пахло серой.
  - Получили? - спросил Удалов громко, надеясь, что местные огневики его
услышат.
  Никакого ответа.
  - Что передать нашим? - крикнул Удалов. Но вулкан ему не ответил.
  И тут Удалов понял, что итальянские огневики не понимают по-русски. Тогда
он крикнул в другую сторону:
  - Карло! Ты здесь?
  Услышав голос из облака, далекий, но отчетливый, студент откликнулся.
  - Я здесь.
  - Спроси по-итальянски, не будет ли ответа. Я жду.
  - Кому спроси? - удивился студент.
  - Им скажи. В вулкан. Да где ты, в конце концов? Иди сюда.
  Тогда студент в самом деле встревожился. Он быстро взобрался к Удалову.
  - Пойдем вниз, - сказал он мягко.
  - Нет, ты сначала спроси.
  И студент понял, что с таким человеком на краю кратера Везувия спорить не
следует. И он что-то спросил.
  - Не так, - сказал ему Удалов. - Громче. Чтобы они слышали.
  Карло совсем оробел, однако спросил громко по-итальянски у кратера: не
будет ли ответа.
  Но ответа не дождался.
  Обратный путь они проделали молча. Удалов был разочарован и думал, что
лучше бы купил жене модные туфли. Карло тоже молчал и клялся себе, что
никогда не будет водить на вершину Везувия русских туристов...


  На аэродроме в Гусляре Ксения, которая еще не знала, что муж не привез
никаких подарков, встретила Корнелия тепло, с объятиями. А потом к Удалову
подошел Грубин и, пожав руку, спросил тихо:
  - Ну как, удалось?
  - Я выполнил свой долг, - ответил Удалов.
  Вечером, спасаясь от упреков Ксении, решившей, что муж пропил всю валюту с
прекрасными итальянскими киноактрисами, Удалов спустился к изнывавшему от
нетерпения Грубину.
  - Странная она у меня женщина, - сказал он Грубину. - Ну какие могут быть
киноактрисы в туристской поездке?
  - Правильно, - согласился бесхитростно Грубин. - Зачем им на тебя смотреть?
  - Не в этом дело, - поправил друга Удалов. - Они бы, может, и посмотрели,
но мне было некогда. Я все деньги на такси прокатал, к Везувию ездил.
  - Значит, все в порядке?
  - Боюсь, что нет. Не получил ответа. Только зря путевку покупал. А
Максимке брюки покупать надо.
  Грубин выслушал грустную историю о похождениях Удалова. Тут под окном
раздался голос общественника Ложкина:
  - Грубин, Удалов у тебя?
  - А что? - спросил Грубин.
  - Товарищи собрались. В домоуправлении. Слушать будем, как наш
представитель Италию посетил...
  - Еще чего не хватало, - мрачно сказал другу Удалов. - Я же на Италию и не
смотрел даже. Сначала волновался, как бы Везувий не пропустить, а потом
расстраивался, как все вышло.
  Он вздохнул и пошел читать лекцию об Италии. Хорошо еще помнил кое-что из
написанного о ней в энциклопедии. Только трудно пришлось, когда стали
задавать вопросы о политическом положении.


  Два дня Удалов ходил мрачный, с женой не разговаривал, выступил с беседой
в стройконторе, потом в школе ј 1. На третий день стал привыкать к роли
специалиста по итальянским проблемам. Грубин сопровождал его на все беседы
и тоже уже много знал об Италии. Он пытался рассеять грусть Корнелия и в
субботу заговорил о рыбалке.
  Удалов сначала отказался. Но тут пришли из детского сада и с
фабрики-кухни. Требовали, чтобы выступил. И Корнелий решил, что лучше уж
рыбалка, чем новые доклады.
  С рассветом двинулись на старые места.
  И только они размотали удочки, как Корнелий выпрямился, принюхался к
воздуху, прислушался к зарождавшемуся в глубине земли дрожанию и сказал
тихо:
  - Начинается.
  Грубин поднял голову, проследил за взглядом Удалова.
  За деревьями поднимался столб дыма.
  - Извержение, - с торжеством сказал Грубин. Словно сам его устроил.
  На этот раз вулкан поднялся в низине, у самой реки, так что добраться до
него не стоило трудов.
  - Что я говорил! - воскликнул Грубин. - Показывай теперь, где твои друзья.
  - Да вот они, - сказал Удалов.
  И в самом деле, над вершиной вулканчика в оранжевом пламени радостно
суетились белые сполохи. При виде вышедшего на открытое место Удалова они,
не тратя времени даром, сложились на секунду в полукольцо, напоминающее
букву "с".
  Потом не без труда образовали угловатую фигуру - две вертикальные палочки
и над ними перекладина. Это было похоже на букву "п". Буква "а" у них
вышла очень похожей на настоящую.
  Удалов шевелил губами. Грубин произносил буквы вслух.
  - Эс... и... б...
  Огневики собрались в кучку, вздрагивали, словно вспоминали, какая еще
буква им нужна.
  - О, - подсказал им Грубин.
  Огневики сложились в колечко.
  "СПАСИБО".
  - Не стоит благодарности, - тихо сказал Удалов.
  Вулкан постепенно погас.






  (с) Кир Булычев, 1972, 1978.
  (с) "Уральский следопыт", 1978.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998, 1999.
  (с) Корректор Борис Швидлер, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                             Два сапога - пара


                                  Рассказ

                        Авт. назв.: "Минц и зайцы"

                              Цикл - "Гусляр"

                     Написан - 18-19.04.1980; Обручево


  - Ты, Саша, - сказал Лев Христофорович Минц, - пытаешься добиться
невозможного в пределах существующей физики. Это бесперспективно.
  - Не знаю, - Саша Грубин загнал длинные пальцы в лохматую шевелюру. - Но я
верю в упорство.
  - В упорство жучка, который срывается со стекла, но снова и снова ползет
вверх. А куда - не знает.
  С этими словами Лев Христофорович осторожно подобрал со стекла черного
усталого жучка и выкинул его в форточку.
  - По законам физики, Саша, вечный двигатель невозможен.
  - Знаю, согласился Грубин. - Но прошлая модель три дня крутилась.
  Минц задохнулся от возмущения. Спорить с Сашей Грубиным он считал своим
долгом, но теперь не выдержал.
  Резким движением профессор схватил со стола лежавший там белый шар
сантиметров шести в диаметре и запустил им в Грубина. Тот успел выставить
вперед руки, но шар скользнул по ним и покатился в угол комнаты.
Совершенно беззвучно.
  - Что это еще такое? - спросил Грубин.
  - А ты подними, не укусит.
  - У вас никогда не знаешь, что укусит, а что нет, - сказал Саша и подобрал
скользкий, упругий шар.
  - Что скажешь? - спросил Минц.
  - Не знаю, - признался Грубин. - Мячик какой-то.
  - Не мячик, а нарушение физического закона, - сказал Минц. - Не понравился
мне закон, вот я его и нарушил. Но не так, как ты. Не в лоб.
  - Расскажите, - попросил Грубин, понимая, что присутствует при рождении
нового направления в науке.
  - Ты присутствуешь, - как всегда Минц угадал ход мыслей Грубина, - при
рождении нового направления в науке. Пришел ко мне на днях Спиркин. Знаешь
Спиркина?
  - Нет.
  - Директор нашего гастронома. Достойный человек, болеет за свое дело.
Пожаловался на упаковку. Просто слезы на глазах. Присылают с фабрики
молоко, кефир и прочие текучие продукты, а пакеты ненадежные. Течет молоко
по полу, проливается кефир и ряженка. Жалуются покупатели, а толку нету.
Что, говорит, делать?
  - Это молоко! - воскликнул Грубин. - Молоко в новой упаковке. Я понял!
Тонкий пластик, почти невидим...
  Минц глубоко вздохнул и застучал кончиками пальцев по подоконнику, что
было у него выражением крайней досады.
  - Ах, Грубин, Грубин, - сказал он. - Я говорю, доказываю, убеждаю,
наконец, что изменил закон природы, сломал константу! А ты мне -
пластиковое покрытие, пластиковое покрытие. Да если бы я сделал
пластиковое покрытие, то завод-изготовитель наверняка бы не нашел нужного
пластика, а нашел бы, так нарушил технологию... Нет, спасти магазин от
проливания жидких продуктов я мог только путем революции в физике. Иного
пути нет. Гляди.
  Минц взял со стола другой шар, кинул в пустую кастрюльку, достал толстую
иглу и проколол оболочку шара. Шар исчез, а кастрюлька оказалась на треть
наполненной молоком.
  - Вот и все, - сказал профессор. - Вот и все.
  - Погодите, погодите, - сказал Грубин. - Как же так?
  Он взял кастрюльку, поболтал ею, чтобы посмотреть, где оболочка. Оболочки
не было видно. Грубин перелил молоко в стакан, снова заглянул в кастрюлю.
Кастрюля была пуста.
  - Ничего не понимаю, - сказал Грубин. - Неужели оболочка пакета такая
тонкая?
  - Вот именно! - Минц расхохотался, как фокусник, которому удалось
одурачить скептически настроенную аудиторию. - Где оболочка? Ищешь? Ищи.
До вечера будешь искать, потому что твой мозг движется по проторенным
путям.
  - Но если нет оболочки, то как...
  - Вот именно - нет оболочки! И не надо оболочки! Измени константу - и не
надо оболочки.
  - Какую еще константу?
  - Поверхностное натяжение жидкости! Это просто и потому...
  - Потому гениально, - тихо ответил Грубин.
  - Именно поверхностное натяжение заставляет воду собираться в капли, когда
она падает с небес на землю. Оно позволяет водомеркам бегать по реке...
  Грубин глядел на Льва Христофоровича и поражался. В самом деле - тысячи
умных людей обдумывали, как запаковать молоко. Пропитывали бумагу воском,
изготовляли консервные банки и бутылки разного размера и формы. И никому
не пришло в голову, что можно вообще обойтись без тяжелой, ненадежной и
грубой тары... Какие перспективы открываются перед народным хозяйством!
  - Ну, как тебе понравилась моя идея?
  - Замечательно, - ответил Грубин. Удивительно, как и все, к чему вы
прикасаетесь. Вы просто Мидас! Прикоснулся - получилось золото.
  - Да? - Минц был явно польщен. Он был не чужд человеческих слабостей. -
Мидас - это слишком. Мидас - фигура отрицательная. Он не думал о
человечестве, он думал только о себе. В этом наше принципиальное различие.
Но стоит крикнуть...
  Грубин внутренне содрогнулся. Он был готов поверить в любую неожиданность,
в любой изгиб мысли профессора. А так как у Грубина было хорошо развито
воображение, то он сразу представил себе страшную картину: профессор Минц
решает пожертвовать собой, чтобы увеличить золотой запас нашей страны. И
вот, все, чего он коснется, превращается в золото. Сотрудники Министерства
финансов стоят рядом и подают профессору небольшие слитки свинца или
олова, профессор усталым жестом дотрагивается до них, и слитки, теперь уже
золотые, тут же опечатывают и увозят на бронеавтомобилях в соответствующие
кладовые. Профессор шатается от усталости и недоедания. И никто не может
помочь ему... никто не может придумать, как его накормить и напоить...
Последним движением профессор дотягивается до бронеавтомобиля.
Бронеавтомобиль вспыхивает золотым сиянием, оседает, потому что рессоры не
выдерживают его веса, а рядом с бронеавтомобилем падает, выполнив свой
долг перед Родиной, Лев Христофорович Минц...
  - Ты о чем-то задумался, Саша? - спросил Лев Христофорович.
  - Нет, - спохватился Грубин и постарался согнать с лица грусть. - Я думал
о трагедии царя Мидаса.
  - Тогда в дорогу, - сказал Минц.
  - В какую дорогу?
  - Нельзя же останавливаться на достигнутом. Если в моих силах изменить
поверхностное натяжение воды, то мы должны испробовать иные возможности
этого изо