праведника. Ему снился велосипед, на котором каталась актриса Акулова...


  Великий Гусляр просыпается рано.
  Идут на работу люди, тянутся к базару подводы и "жигулята", спешат
пассажиры к первым автобусам, с реки доносятся голоса матросов и
рыболовов...
  Семья Кобчиковых проснулась в предвкушении большого праздника. Пока Зина
чистила зубы, мать все поучала ее через дверь в ванной:
  - Все начинается с загса. Ты там должна им показать, кто в семье будет
командиром.
  - Ах, оставь, мама! - отвечала Зиночка. - Он у меня ручной.
  Белое платье висело на распялке и блестело стеклярусом. Все уже сидели за
столом, завтракали, пили чай, только Зиночка не могла оторваться от
платья. Наступал ее День.
  Наконец, она присоединилась к семье.
  Отец, в черном костюме, при галстуке, тем временем уже встал из-за стола.
  - Ты куда, папа? - спросила Зина, наливая себе из чайника.
  - Куда-куда, на службу пора, - ответил папа. И Зина весело рассмеялась.
  - Разрядился как петух, - проворчала мать, отодвигая чашку. - Извозюкаешь
костюм-то.
  - Мама! - Зиночка сочла, что шутка заходит слишком далеко.
  Она нервно пила чай.
  - А ты чего? - спросила мать. - Весь техникум тебя ждет, не дождется, пока
ты на урок явишься?
  - Мама! - Но тут возмущение Зиночки тем, что родители позволяют себе так
шутить в день ее свадьбы, уступило место беспокойству - в самом деле не
опоздать бы на занятия.
  Зиночка побежала к себе одеваться и в изумлении увидела, что у ее кровати
на распялке висит белое подвенечное платье.
  - Мама! - закричала Зиночка. - Мама, ты что здесь повесила?
  Мать вошла на крик и замерла в изумлении.
  - Я не вешала, - сказала она.
  - Я знаю! - обрадовалась Зиночка. - Это отец купил, сюрприз хотел сделать.
Он знает, что я... что мы с Колей ходим...
  - Он с ума сошел! Так же сглазить можно!
  - Красивое платье, - сказала Зиночка. - А может, он в самом деле сделает
мне предложение?
  - Теперь деваться некуда, - сказала мать. - Платье куплено. Так что ты ему
намекни.
  Когда Зиночка подбежала к техникуму - она и в самом деле опоздала - у
входа маялся Коля. Несмотря на теплый сентябрьский будний день, он был в
черном новом костюме.
  - Ты что разоделся? - спросила Зиночка.
  - Сам не понимаю, - ответил Коля. - Состояние какое-то приподнятое. Будто
тебя целый месяц не видал, а сейчас увидел. Понимаешь?
  - Честно, Коля?
  - Честно, Зина. А может, пойдем, распишемся?
  Нет, не зря таинственное белое платье появилось дома.
  - Жди меня после техникума, - сказала Зиночка, - поговорим. Мне надо
подумать...
  А между тем зинин отец Кобчиков, понимая, что зря надел черный костюм,
шагал по улице и удивлялся - еще вчера деревья стояли зеленые, а сегодня
начали желтеть. Что с климатом делается! И все из-за спутников!
  С этими мыслями он вошел в Горуправление и поднялся к себе, на второй
этаж, заглянул по пути в приемную к Батыеву, того еще не было, но Людмила
сидела за машинкой, красила ногти. Перед ней стоял какой-то приезжий и
уныло повторял:
  - Вы же вчера сказали, чтобы я пришел...
  - Не помню, - отвечала Людмила. - Никогда вас не видела.
  А сам Батыев с утра поднялся злой. Почему - не знал, но злой. Стал
собираться на работу. Подумал, что виноват в этом настроении Карась.
Копает под него тихой сапой, а на вид - пальцем можно раздавить. И тут в
дверь позвонили. Жена была на кухне, Батыев сам открыл. Там стоял
почтальон, отдал заказное письмо.
  Батыев расписался, разорвал конверт. В конверте почему-то лежали два
билета на поезд Вологда-Туапсе. На тридцатое сентября.
  - Это что еще такое? - взревел Батыев и кинулся на кухню. - Ты зачем
билеты заказывала... Почему на тридцатое сентября? Мы же в отпуске в июле
были.
  - На тридцатое? - удивилась жена. - Какие билеты?
  - Смотри!
  И тут взгляд Батыева упал на отрывной календарь, что висел над кухонным
столом. На календаре была дата - 28 сентября.
  - Кто листки отрывает? - еще больше рассердился Батыев. - Кто целый месяц
оторвал? Ты совершенно за внуками не следишь!
  - Васечке не достать туда, - сказала жена, продолжая рассматривать билеты.
  - Может, ошибка?
  - Знаю я, какая ошибка, - догадался Батыев. - Это Карась подстроил.
  - Но зачем?
  - А вот сейчас приеду на службу, вызову его и уволю! Хватит!
  Снизу гуднула машина - пора ехать.
  А у Карася в то время были свои неприятности. Он как встал, полез в
гардероб, в свой ящик, достать чистую сорочку. И вдруг пальцы его нащупали
на самом дне нечто завернутое в бумагу. Ничего не понимая, Карась вытащил
сверток, развернул его. В бумаге была коробочка, на которой было написано
по-французски. Это были духи. Почему французские духи лежат под его
сорочками?
  Карась хотел спросить об этом у жены, но жена уже вошла в комнату, и сама
увидела мужа с духами в руке.
  - Это что такое? - спросила она.
  - Я у тебя хочу спросить, что это такое? - искренне ответил Карась.
  Разница между супругами заключалась в том, что Карась не помнил, как и
почему французские духи оказались в его белье, а его жена была убеждена,
что ей-то он никогда бы не купил французских духов. Значит, он купил
другой, попался и теперь нагло лжет.
  Так что Карась на работу опоздал, что было плохо, потому что надвигался
последний этап борьбы с Батыевым. Не сегодня-завтра в области должны
принять решение, а пока надо таиться и не давать злобному подозрительному
Батыеву предлогов для расправы.
  Карась добежал до Управления, прижимая к глазу холодный пятак,
пригнувшись, мелькнул коридором и юркнул за свой стол - справа от стола,
за которым уже сидел Кобчиков в черном костюме, что само по себе было
подозрительно.
  - Батыев не проходил? - робко спросил Карась у Кобчикова, на что
сослуживец ответил, что вроде бы только сейчас прошел.
  Пронесло, возрадовался Карась. Тут зазвонил телефон, и какой-то пенсионер
начал кричать, что у них в доме уже месяц трубу никак не заварят, потоп.
Карась обиделся, ответил, что про трубу стало известно только вчера, а
пенсионер все кричал: "Вы на календарь поглядите, бюрократы!" Карась
поглядел на календарь - на календаре был конец сентября, чего быть не
могло, потому что сентябрь только-только начинался. Кобчиков обернулся к
соседу по столу и спросил:
  - Карась, нам премию за август давали?
  Карась понял, что не помнит... а вдруг он духи купил на премию. Но для
кого? Неужели для Людмилочки, батыевской секретарши? Но ведь они же
договорились тайно, что соединятся в тот день, когда он, Карась, займет
это место...
  И тут по Управлению разнесся жуткий зловещий рык.
  В следующее мгновение в комнату ворвалась перепуганная Людмилочка и
завопила:
  - Карася к Батыеву, на полусогнутых!
  Карась хотел перекреститься, но не посмел и потому попросил упавшим
голосом Кобчикова:
  - Пойдем со мной, а? Ты в месткоме, он при тебе меня съесть не посмеет.
  Батыев стоял спиной к ним в собственной приемной, перед собственной
дверью. К двери была привинчена табличка: "Г.КАРАСЬ".
  Батыев старался отколупнуть табличку ногтями, но винты не поддавались.
  Карась зашатался от страха. Чья-то злая шутка, такая несвоевременная,
могла стоить головы.
  Кобчиков поддерживал осевшего Карася. Людмила рыдала. В двери приемной
заглядывали другие сотрудники.
  - Я вам гарантирую, промямлил Кобчиков, - что Карась никогда и в мыслях...
  Батыев оторвал табличку, метнул ее в окно, потом полез, глядя на Карася
оловянными глазами, в карман за платком. С платком из кармана выпала
книжечка. Кобчиков подобрал ее и протянул Батыеву.
  - Это еще что? - прорычал тот, раскрывая ее. Прочел, что там написано,
выронил книжечку и упал в обморок.
  Кобчиков книжечку подобрал. Она была пенсионной книжкой на имя товарища
Батыева.
  Пока Карася и Батыева откачивали, Кобчиков прошел в кабинет и позвонил в
область. И спросил в орготделе, кто у них в Гусляре начальник? И ему
ответили, что начальник уже две недели как Карась, а Батыев на заслуженном
отдыхе. О чем Кобчиков и сообщил сослуживцам.
  Батыева повели вниз, на отдых, а Карась, собравшись с духом, вошел в
кабинет, занял место за большим столом и вдруг воскликнул:
  - Здесь все мое!
  Остальные проверили: в самом деле на столе были вещи Карася: папка,
блокнот, ручки и даже фотография супруги с детьми.
  - Кто помнит, как это случилось? - спросил Кобчиков.
  Никто не помнил.
  А Карась уже опомнился и сказал незнакомым, батыевским голосом:
  - Попрошу очистить мой кабинет. Работайте спокойно. Кого надо вызову. А
вы, Людмила Иосифовна, останьтесь.
  - Это наваждение... любимый, - сказала Людмила, когда они остались вдвоем.
  - Будут тебе духи, - сказал Карась. - Но не сразу.
  Несмотря на то, что подобные истории происходили в тот день во всех концах
города, во всех домах и учреждениях, порой даже более трагические и куда
более забавные, нежели те, о которых рассказано, жизнь продолжалась. Своим
чередом.
  Когда впоследствии профессор Минц размышлял, почему же город к вечеру
смирился с пропавшим месяцем, он понял, что жизнь, за редкими
исключениями, течет однообразно, и месяц сентябрь во всем схож с октябрем.
  Наиболее лукавые чиновники с тех пор в критических ситуациях ссылаются на
объективную забывчивость.
  Среди гуслярцев была по крайней мере одна персона, которая ни о чем не
забыла. Учительница русского языка Алла Сергеевна по утрам пьет молоко.
Так что, когда она пришла в школу, и начался урок, первым делом к доске
был вызван Максим Удалов. Оказалось, что грамматические правила ему
неведомы. Она вызвала в школу Ксению Удалову, и Максим не получил
велосипед на день рождения.
  Правда и не огорчился. Он не помнил, что ему был обещан велосипед, а
Корнелий Удалов, разумеется, не помнил, что обещал подарить велосипед сыну.






  (с) Кир Булычев, 1988, 1992.
  (с) "Варяг", 1992.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998, 1999.
  (с) Корректор Вадим Мамед-заде, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                           Недостойный богатырь


                                  Рассказ

                              Цикл - "Гусляр"

                          Написан - 20-23.05.1970



  Иван Дегустатов шел по весеннему лесу. Листья берез еще не раскрылись и
острыми концами свисали к земле, словно подвешенные куколки бабочек. Из
темной лежалой хвои выглядывали яркие трилистники заячьей капусты. На
концах еловых ветвей топорщились тугие, почти желтые кулачки. Сорвешь
один, помнешь в пальцах - окажется, что он составлен из мягких душистых
иголочек. Птицы суетились и пели, привыкали к теплу и солнцу.
  - Эх, - сказал Дегустатов скворцу, поющему на ветке. - Пользуешься тем,
что работники дома отдыха сделали тебе скворечник. Отдыхаешь. - Потом
хитро улыбнулся и пошутил: - Вместо песен взялся бы и соорудил гнездо для
товарища, которому скворечника не досталось.
  Скворец склонил голову, поглядел на Дегустатова с сомнением.
  - Я шучу, - сказал Дегустатов. - Пой. Ты птица, значит, твоя задача - петь
и развлекать.
  Дегустатов свернул с дорожки, нахоженной отдыхающими. Дорожка была
забросана бурыми листьями, и, если бы отдыхающие в этом году не приехали,
на ней выросла бы трава. Но отдыхающие приедут. Скоро. Через неделю
начнется первый заезд, на автобусе будут прибывать трудящиеся из
недалекого Великого Гусляра, чтобы вкусить заслуженный отдых, и тогда
Дегустатов вплотную примется за свои директорские обязанности. Будет
следить, чтобы у всех были чистые простыни, чтобы не проносили в столовую
спиртные напитки, чтобы вытирали ноги при входе и не приглашали знакомых с
ночевкой.
  Дегустатов нагнулся, подобрал консервную банку, что осталась с прошлого
года. Банка была ржавой, на ней сохранилась поблекшая этикетка - "Частик в
томате". Рядом должна валяться бутылка. Бутылки часто встречаются рядом с
такими банками, если люди, которые ели и пили, не взяли бутылку с собой,
сдать. Бутылка нашлась. В нее набрались вода и ржавая хвоя. Банку
Дегустатов спрятал под куст, чтобы не портить пейзаж, а пустую бутылку
засунул в карман брюк. Его долг заключался в том, чтобы хранить окружающую
экологию в чистоте.
  Лес шел гуще. Здесь, за низиной, начинались холмы, поросшие елями.
Назывались они Гуслярской Швейцарией. Таких мест вокруг города немало. У
холмов иногда отдыхали туристы. Там тоже могли встретиться разные вещи.
Дегустатов не считал себя жадным, но был бережлив, ценил копейку, потому
что ее надо заработать. Если нужно, он не задумываясь выкинул бы три
рубля, чтобы посидеть с человеком, но для собственного удовольствия такого
не допускал.
  Дегустатов продрался сквозь черемуху, всю в бутонах, перешел ручей по
гнилому бревну. В ручье встретилась еще одна бутылка, но она была с
щербинкой, и пришлось кинуть ее в черемуху. По узкой тропинке Дегустатов
взобрался на холм. Воздух был свежий, с запахами, и на сердце у
Дегустатова стало легко, и захотелось запустить найденной бутылкой прямо в
небо.
  Через тропинку лежало дерево. Большое и корявое. Дегустатов помнил его.
Оно росло всегда на склоне холма и превосходило прочие деревья в лесу
своими размерами.
  - Ой-ой-ой, - произнес Дегустатов вслух. - Вот тебе и конец пришел. Не
думал, что тебя так скоро подмоет вешними водами.
  Дерево, видно, упало только-только - даже молодые листья не успели завять.
Если был бы трактор, да была бы хорошая проезжая дорога к самому дереву,
то можно бы перетащить дерево на территорию дома отдыха. И Дегустатов
решил упросить лесника, когда дерево будут пилить, чтобы пень достался
дому отдыха. Из него можно сделать стол на множество посадочных мест.
  Неспешно размышляя таким образом, Дегустатов поднимался вдоль ствола,
машинально считая шаги, досчитал до восьмидесяти трех, запыхался и увидел,
наконец, вывороченные кверху громадные корни.
  Корни были так разлаписты, что, стоя рядом с комлем, Дегустатов не мог
заглянуть на ту сторону, узнать, какая получилась яма. Осторожно, чтобы не
измараться, он продвинулся в сторону и заглянул в просвет между корнями.
  Яма была велика. Дна не было видно. Как будто дерево росло над пещерой,
прикрывая ее от атмосферных осадков.
  Дегустатов обогнул корни и нагнулся над дырой. Она полого уходила в холм,
а там могли таиться археологические находки и даже клады. Ведь в этих
местах, у большой дороги, водились когда-то разбойники.
  Дегустатов достал из кармана зажигалку и засветил ее. Были, правда,
некоторые опасения, что в пещере может скрываться хищный зверь или
ядовитая змея, но шансов к тому было немного. Ведь за последние сотни лет
доступного входа в пещеру не наблюдалось. А то бы отдыхающие давно
заметили и использовали.
  - Эй! - крикнул Дегустатов негромко в пещеру. - Есть кто живой?
  Никто не откликнулся. Дегустатов наклонился и вошел в пещеру. Зажигалка
давала мало света, и Дегустатов прикрывал ее ладонью от себя, чтобы огонек
не мешал смотреть вперед. Пол в пещере оказался гладким, без бугров, и
потолок вскоре повысился настолько, что удалось поднять голову. Дегустатов
держал свободную руку над шляпой, чтобы невзначай не случилось сотрясения
мозга.
  Пещера все расширялась и уводила в глубь земли. В ней было зябко и сыро.
Дегустатов остановился, застегнул пиджак. Потом оглянулся - светлое
неровное отверстие казалось далеким, и хотелось к нему вернуться. Ну,
несколько шагов, сказал себе Дегустатов. И обратно.
  Скорее угадав, чем увидев препятствие под ногами, Дегустатов замер.
Впереди виднелось что-то белое. Дегустатов поднес к белому зажигалку, и
обнаружилось, что это череп с пустыми глазницами. За черепом валялись
кости, прикрытые истлевшей одеждой. Другой скелет сидел у стены, опершись
о ржавое копье...
  Дегустатов очнулся на свежем воздухе, шагах в пятидесяти вниз по склону.
Как выскочил из пещеры, как добежал - не помнил. Здесь он заставил себя
остановиться, осмотреться в мирной благодати и звуках весеннего леса.
Никто его не преследовал и не убивал. Зажигалка погасла, но грела ладонь.
  Можно было убежать дальше и позвать на помощь. Сообщить в музей. Но тут же
пришла в голову мысль: скелет держал в руке копье, и это значило, что он в
пещере много лет, с дореволюционных времен. Может, даже с тех, когда
никакого дерева не было, и в пещеру легко было войти любому. Люди, которые
туда забрались и остались, вполне могли оказаться именно охранниками
клада. В литературе рассказывается, что разбойники убивали своих
товарищей, которые много знали. И их вид впоследствии отпугивал охотников
до чужого. Шансы на клад увеличивались. И бояться было нечего. Скелеты не
кусаются. Дегустатов понял, что его долг - снова забраться в пещеру и
посмотреть, нет ли ценностей. И он вернулся в темноту и сырость.
  За скелетами было несколько метров гладкого пола. Потом обнаружился еще
один скелет. На этот раз не человеческий. У скелета было три головы,
черепа которых напоминали коровьи, но превосходили их массивностью, длиной
и обладали рядом крупных заостренных зубов. Когда-то умершее животное
обладало также чешуйчатым телом, и отдельные чешуи, рассыпанные по полу,
костяные и темные, достигали длины в полметра. Громоздкий позвоночник
заканчивался хвостом с носорожьими рогами на конце. Останки принадлежали
ископаемому, и Дегустатов даже пожалел, что плохо учил биологию и никого
из ископаемых, кроме мамонта, не помнит. Скелет вымершего животного
подтвердил, что пещера старая. А то бы такие крокодилы и сейчас водились в
лесах, пугали людей. Дегустатов осторожно промерил длину скелета, и
получилось более двенадцати метров. Он решил взять на память рог с хвоста,
а остальное сдать в музей.
  Под ногами звякнуло. Дегустатов посветил зажигалкой и обнаружил толстую
цепь. Каждое звено килограммов на пять. Цепь была одним концом прикована к
стене. Другим охватывала ископаемую ногу. Дегустатов подивился тому, какие
цепи умели делать наши пещерные предки и как они не боялись первобытных
крокодилов. И пошел дальше.
  Впереди, как ни странно, снова замаячил свет. Будто другой вход в пещеру.
Но свет этот был неживым, не солнечным и шел из непонятного источника.
Пещера расширилась до размеров зала, и дальний конец ее, освещенный
наиболее ярко, был окутан туманом. Дегустатов кинул взгляд под ноги,
обнаружил, что под ногами пол из плиток, как в бане, и смело пошел вперед.
Сердце его забилось сильнее, и он подумал, что весь клад сдавать не будет.
Государству и так много достанется, а он имеет моральное право передать в
свое личное пользование несколько сувениров.
  С таким твердым решением Дегустатов пересек высокий зал и оказался перед
тюлевой занавеской, висевшей неизвестно на чем. Дегустатов раздвинул
занавеску и замер, пораженный представшим его взору зрелищем.
  На самом высоком месте находился стеклянный или пластиковый гроб, в
котором кто-то лежал. Вокруг сидели и стояли в странных позах люди в
древних одеждах, словно изображали исторический спектакль. Дегустатов даже
повертел головой, думая увидеть где-то кинокамеру и кинооператоров. Но
никого, кроме него, здесь не оказалось.
  - Эй, товарищи! - сказал им Дегустатов, который к тому времени совсем
осмелел. - Что происходит? Никто не ответил.
  Манекены, куклы в натуральный рост - понял Дегустатов и взошел на
возвышение. Он приблизился к одному из манекенов и пригляделся. Манекен
был крайне похож на человека. Глаза его были закрыты, длинные космы
сделаны из натуральных волос, на бледном лице проглядывались жилки и
щетина. На ощупь манекен оказался даже чуть теплым, мягким и податливым.
  Чертовщина какая-то. Дегустатов перешел к другому манекену. Манекен
изображал собой толстую женщину в длинном узорном платье и головном уборе,
как в ансамбле народной песни. Женщина тоже была как живая. Приподняв ее
вялую руку, Дегустатов с удивлением обнаружил в ней редкий и слабый пульс.
Захоте