предложил:
  - Двинем?
  Грубин так давно дружил с Удаловым, что понимал его с четверти слова. Он
вышел во двор и присоединился к Корнелию. Рядом уже стоял пенсионер Ложкин.
  - С Колей надо что-то делать, - сказал Ложкин. - Он стыд потерял, честь и
всякие человеческие качества.
  Из окна второго этажа высунулась мама Гаврилова и громко прошептала:
  - Это я виновата. Я попросила Льва Христофоровича у Коли лишние качества
отменить, чтобы ему в современной жизни легче было.
  - Ты своего не защищай, - махнул рукой Грубин.
  - Тшш! - Гаврилова захлопнула окно, видно, испугавшись, что услышит сын.
  Удалов обернулся к окну Гавриловых и сказал громко, зная, что через летнюю
раму его слова проникнут в квартиру.
  - Николай, я тебя предупреждаю! Мы сейчас твой "мерседес" отодвинем, и это
тебе будет первое предупреждение. Сирень оберегается законом и экологией.
  Удалов поплевал на ладони, и они втроем взялись за задок "Москвича" и
оттащили его в сторону. Правда, в этой операции мерседесовский кружок, что
был прикреплен к самому носу машины, упал и покатился по земле.
  И тут, подобно пулеметной очереди, раздался стрекот каблуков Николая по
лестнице, хлопнула дверь, и тот выскочил на улицу, сжимая в руке газовый
баллончик и сверкая глазами, как Александр Македонский.
  - Да я вас сейчас! - закричал он. - Да я вам сейчас...
  - Обратите внимание, - заметил Грубин, - одно чувство Лев Христофорович
снять забыл - чувство собственности.
  - И чувство злости, - добавил Ложкин.
  - Это не чувство, а постоянное состояние людей, у которых других чувств не
осталось, - поправил его Корнелий.
  Коля грозно махал газовым баллончиком, а Удалов сказал ему:
  - Коля, ты случайно не нажми, а то выпорем тебя по-соседски!
  Открылось окно, и Гаврилова стала умолять соседей:
  - Пожалуйста, не надо! Он еще фактически мальчик и обязательно исправится.
Вот как разбогатеет, так сразу исправится.
  Коля пробежал на корточках по двору, подхватил мерседесовское кольцо и,
ругаясь сквозь зубы, стал прилаживать его к "Москвичу". Взрослые соседи
бить его не стали. Поглядели, покачали головами, имея в виду общее падение
нравов, и разошлись.
  В четыре часа ночи вдребезги разлетелось окно Грубина. Была повреждена и
недостроенная машина времени. На следующий день кто-то разбил стекло у
Ложкиных. При этом пострадал аквариум, и бесценных рыбок пришлось срочно
депортировать в трехлитровые банки. В машине Васи-Ахмета были проколоты
шины. Вася-Ахмет пошел к Гаврилову. Но не дошел. Его остановили два
приезжих "качка" в камуфляже, и остаток недели Вася провел в больнице.
  Город был встревожен, на Колю смотрели косо, а он все ждал, когда же у
него будет настоящий "мерседес". Для этого недоставало лишь двадцати тысяч
баксов.

  * * *
Южные корейцы посетили мастерскую Удаловой "Ателье-молния". Манекенщицы
Тамарка Томи-Томи и Клара Анапко демонстрировали одежду, которая сама себя
подгоняла по заказчику. Более того, они поделились с корейцами некоторыми
задумками, полученными для перспективных разработок от Льва
Христофоровича. Больше всего потенциальным заказчикам понравилась модель
"Сними-наденься" "для тех, кто всегда спешит". Сначала модель вела себя
как обычная - подгонялась по фигуре, но потом, если нужно, сама снималась
с тела и возносилась на вешалку или возвращалась к заказчику по условному
сигналу. Ты ее кликнешь, а она отзовется коротким птичьим посвистом, как
иномарка, стоящая на электронной охране, - и летит к тебе большим крылом.
  Ксения с Ложкиной перед сном остались в мастерской, чтобы договориться,
как они завтра будут требовать деньги - франками на текущий счет или сразу
оборудованием для роддома? Тут в ателье ввалился Коля Гаврилов и заявил:
  - Слушайте, бабки! Чтобы завтра подготовили в пакете двадцать тысяч
баксов. Иначе ваши уши будут доставлены вашим мужикам, усекли?
  - Каких баксов, Колечка? - спросила Ксения, которая с детства привечала
этого мальчонку.
  - Молчать! - рявкнул Коля. - Двадцать тысяч. Или уши.
  Первой опомнилась старуха Ложкина.
  - Коля, а тебя давно никто не порол? - спросила она. - Постыдись!
  - Чувства стыда я не знаю, - ответил Коля. - Я теперь, как Терминатор-3.
Такой вот я человек.
  Ксения Удалова очень осерчала и пошла гнать Колю из мастерской. Но Коля
словно ждал этого. Он швырнул женщину на диван, оттолкнул старуху Ложкину
к стенке, свистнул - и в ателье вошли два мужика в камуфляже и с мешками,
куда они стали складывать, срывая с вешалок, международные туалеты.
  - Дурак, - сказала Ксения, опомнившись, - если ты платья возьмешь, за что
нам деньги заплатят? - это означало, что жена Корнелия уже пришла в себя и
принимала меры.
  Ее аргумент подействовал. Они взяли по костюму себе да Риммке пару
платьев, потому что Риммка теперь сошлась с Колей, несмотря на превышение
в возрасте.
  - Двадцать тысяч завтра - как стемнеет, - приказал Коля, - у памятника
Первопроходцам. И если кому-нибудь проговоритесь, хоть вздохом, тетя
Ксения, то вашему Максимке не жить, а Корнелию Ивановичу тоже, не говоря о
Николае Николаевиче.

  * * *
Стеная и хромая, несчастные предпринимательницы поплелись домой. Уже на
подходе они услышали отдельные дикие крики: во дворе их ждали мужчины,
встревоженные долгим отсутствием. Сразу хотели звонить в милицию,
арестовывать Колю, но потом Удалов увел всех к себе, чтобы обсудить вопрос.
  Дома Удалов сказал так:
  - Нам его сейчас не достать. Доказательств - никаких. А вот положим ему
деньги, тут его и возьмем с поличным.

  * * *
Утром Удалов дал факс на остров Пасхи, и с острова ответили, что профессор
Минц в последние дни был задумчив, встревожен, на статуи почти не смотрел.
А вчера он сел на попутный самолет и вылетел в Дели с пересадкой в
Джакарте.
  В тот же день для корейцев упаковали контейнер, а они выписали чек на
швейцарский банк и генеральное соглашение. А меж тем из разных концов
города в дом ј 16 стекались неприятные новости. Преступная троица сожгла
табачный киоск у станции, угнала и бросила трактор, устроила драку в
станционном буфете.
  Когда стемнело, то на "Москвиче" с мерседесовским кружочком рэкетиры
подъехали к памятнику Первопроходцам.
  Надо сказать, что к тому времени все уже знали, что в городе завелись
собственные жестокие рэкетиры, и сегодня возможна разборка. Сержант
Пилипенко взял бюллетень по поводу катара верхних дыхательных путей, но не
от страха, а потому что так попросил его Удалов.
  - Дело соседское, - сказал он. - Чего нам стрелять. Ты же понимаешь.
  Пилипенко понимал.
  Многие люди, которые в это время гуляли по набережной и площади
Первопроходцев, на этот раз отошли подальше к домам или выглядывали из-за
старых лип у гостиного двора. А у памятника стояли лишь Удаловы - так было
решено - Корнелий и Ксения. А между ними на постаменте лежал пакет. В
синей пластиковой обертке.
  В девять часов "Москвич" с мерседесовским кружком выехал на площадь и,
сделав круг, остановился у памятника, представляющего собой нос ладьи
землепроходцев. На носу, прислонив ладошки к козырькам шлемов, стояли
Ермак, Дежнев и Крузенштерн, уроженцы этих мест.
  - Давай "капусту", - приказал Коля Гаврилов, спокойно вылезая из машины и
подходя к Удаловым.
  Его спутники целились в чету из пистолетов, может, газовых, а может, и
боевых.
  - Коля, - сказал Корнелий, в последней попытке урезонить соседского юношу
и спасти его от позора. - Опомнись.
  - Быстро! - скомандовал Коля. - Гони "капусту". И еще: будешь отстегивать
по десять лимонов в месяц. У меня весь город схвачен.
  - Коля, подумай о маме, - произнесла Ксения металлическим голосом.
  Гаврилов насторожился.
  Он направил пушку на Удаловых. Телохранители - тоже. Их кожаные куртки
блестели под фонарями.
  - Все на колени! - зарычал Гаврилов нечеловеческим голосом. - Весь город
на колени!
  - Мне тоже? - спросила его мать, которая пришла на площадь.
  - Тебе в первую очередь. Забыла, как в детстве меня порола?
  Гаврилова пала на колени. Остальные не подчинились. Более того, повинуясь
жесту Ксении, пустившей микрокомпьютер по обратной программе, одежда
бандитов превратилась в бесформенные хламиды, которые тут же стреножили их
по рукам и ногам. Пистолеты грохнулись на землю, а сами негодяи стали
бороться и выпутываться из одежд, словно жрец Лаокоон и его сыновья с
античной скульптуры.
  К тому времени, когда им это удалось, Корнелий подобрал пистолеты, и, видя
неминуемую гибель, телохранители, подобно голым королям, осознавшим весь
ужас своего положения, убежали в ближайший лес. Одежда же рэкетиров
таинственным образом взлетела кверху и облегла широкие плечи каменных
землепроходцев.
  Единственным, кто не потерял присутствия духа, был Коля. Он спокойно
забрал пакет с долларами и пошел прочь с площади, заявив на прощание
Удалову, который стоял с пистолетами в обеих руках:
  - Ты стреляй, дядя Корнелий, стреляй в ребенка!
  Но тут на площадь ворвался и замер междугородный автобус, откуда выскочил
профессор Минц.
  - Ах, как я виноват! - воскликнул он и вытащил деблокатор, изобретенный им
на острове Пасхи. Он направил его на уходящую голую фигуру.
  Голубая молния догнала Колю и пронзила его.
  - Возьми обратно стыд! - громовым голосом вскричал профессор.
  Коля попытался прикрыться пакетом с деньгами. Он с ужасом оглядывался.
  - Жалость! - сказал профессор,
  Коля увидел Ксению и робко протянул ей пачку с деньгами.
  - Доброту...
  Коля рухнул на колени.
  Его мать подбежала к нему и обняла молодого человека. Он стоял, прижавшись
к ней, как блудный сын на полотне Рембрандта.
  - Страх! - продолжал Минц.
  Колю охватила дрожь.
  - Любовь! - громовым голосом воскликнул Минц.
  Безумный взор Коли отыскал в полутьме фигурку Томи-Томи. И они оба
зарыдали...
  Домой жильцы возвращались вместе. Только Гавриловы с Томи-Томи шли чуть
поотстав. На Коле был ладный костюм, вернувшийся с памятника.
  - Вот мы и победили! - сказала старуха Ложкина.
  - Ага, - согласилась Ксения. - Надо бы нам теперь железные двери заказать.
  - Наука поможет нам исправить нравы! - Минц был настроен оптимистично. -
На каждое безобразие мы придумаем противоядие.
  - А они - новое безобразие, - вздохнул Удалов.
  Так они и не пришли к единому мнению.






  (с) Кир Булычев, 1996.
  (с) "Хронос", 1996.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998, 1999.
  (с) Корректор Вадим Мамед-заде, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                              Плоды внушения

                                  Рассказ

                              Цикл - "Гусляр"

                            Написан - 1988 (?)


  Лето прошло, а сыграть в домино все не могли собраться. Меняются времена,
меняются люди. Раньше, как вечер наступит, со двора слышен гром - мастера
долбят по столу костяшками. А теперь, кто уехал, кто занят, кто разлюбил
эту рыцарскую игру.
  В октябре, вечер выдался мягким, теплым, почти летним, старик Ложкин вынес
во двор заслуженную коробку, рассыпал по влажной от утреннего дождя
столешнице черные костяшки. И стал ждать.
  Сначала появился Корнелий Удалов. С женой повздорил. Потом выглянул из
своего окошка Саша Грубин, увидел людей, подошел, сел на скамью, смахнув
прилипший желтый лист. Последним появился профессор Минц, Лев
Христофорович.
  - Трудный день, - сказал он. - Газеты читал, а еще и работать нужно.
  Все согласились, что трудный день.
  - И времена трудные, - сказал Ложкин.
  - Да, трудные, - сказал Минц. - Не успеваешь прессу читать. Центральные
газеты, областные газеты, городская пресса...
  - Шумим, - сказал Ложкин. - Шумим.
  Старик был в оппозиции. Грустно ему было смотреть на активность молодого
поколения.
  Удалов размешал костяшки, тщательно, как в старые времена. Но никто не
спешил забрать свои.
  - Тебе бы Пупыкина вернуть, - сказал Грубин Ложкину. - Чтобы был порядок и
спокойствие.
  - Молчи, кооператор, - ответил с презрением Ложкин.
  Ложкину было противно считать, сколько Грубин заработал за последний
месяц, делая мелодичные дверные звонки для жителей Великого Гусляра.
Звонки исполняли любую мелодию, а в случае нужды говорили ласковым
голосом, что хозяина нет дома. Звонки пользовались спросом. А когда Ложкин
сказал, что такой звонок ему не по карману, то Грубин сделал ему в подарок
звонок с негромким колокольным перезвоном, в котором угадывался "Марш
энтузиастов". Подарок Ложкина возмутил, потому что укрепил в мысли, что
Саша Грубин бесстыдно обогатился, раз может позволить делать такие подарки.
  - При Пупыкине, - сказал Ложкин. - Мы тоже немалого добились. Переходящих
знамен завоевали штук шестьдесят. Мне звание почетного гражданина дали,
семь юбилейных значков... Организованно жили. Солидно. А вот я недавно
пришел к Белосельскому с жалобой на Гаврилова, а у Белосельского дверь в
кабинет раскрыта. Заходи любой. Так можно и без авторитета остаться.
  С Ложкиным спорить не стали.
  - Ну, начнем? - спросил Удалов.
  - Движение вперед, - сказал Минц, не делая попыток забрать костяшки. - Вот
главный закон природы. Новые люди, новая инициатива. Смотрите, сколько
перемен вокруг!
  - Что же получается, движение ради движения? - спросил Удалов.
  - Любое движение, - ответил Минц, подразумевает перемены. А нам нужнее
всего перемены.
  - Да здравствуют перемены! - воскликнул Грубин.
  Наступила пауза. Слышно было, как в соседнем дворе заскрипела калитка.
Захлопала крыльями ворона, опускаясь на крышу.
  - Нет, - сказал Удалов. - Любые перемены - это опасно. Некоторые так
думают, что изобрел, отрапортовал, выдвинулся, а какой ценой - неважно,
Есть такая тенденция.
  - Есть, - сразу согласился Ложкин. - Устал я от этого.
  - Значит ты против прогресса? - спросил Грубин.
  - Я за прогресс, но без лишнего изобретательства. Хотите историю расскажу?
  - Только не выдумывай, - предупредил Грубин.
  - Чистая правда, - сказал Удалов.
  И он поведал соседям историю, что приключилась с ним на одной планете во
время последнего космического путешествия. Название планеты он не
запомнил, да и неважно это - сколько их разбросано по просторам Галактики!
И на каждой свои проблемы, свои трудности. Имен действующих лиц и их
должностей Удалову также узнать не довелось. Поэтому тамошние к-армины он
называл городами, а вкушера Криссловиа именовал просто начальником. Это мы
с вами знаем, что вкушер Криссловиа - плакорисс к-армины Пр. А Удалов не
знал. Зато он был свидетелем тех событий и излагал их правдиво.
  - Попал я туда проездом, - начал Удалов. - Остановился в гостинице.
Вечером делать было нечего, включил телевизор. Круглый такой, в воздухе
висит, как раз над кроватью. Передавали про ихнего врача-психолога.
Женщине делали операцию, а он внушил ей, что никакого наркоза ей не надо.
Такая у него была сила внушения.
  - Это я тоже видел, - сказал Ложкин. - У нас передавали.
  - Погоди, не перебивай, - сказал Удалов. - Сидит, значит, этот психолог в
своем кабинете, вокруг телевизионная аппаратура. И говорит той женщине:
расслабься, сейчас в тебя ножик войдет, как в хлеб с маслом, а ты ничего
не почувствуешь. Она улыбается, закрывает глаза и подтверждает: ничего не
чувствую, только режут меня как хлеб с маслом. А врачи тем временем
кромсают ее своими скальпелями. Вырезали все, что надо, а психолог по
телевизору приказывает: открой глаза и признайся, хорошо ли тебе? Ой,
хорошо! говорит та женщина. И психолог ей объявляет: все, теперь десять
дней ты ничего чувствовать не будешь, а потом все заживет.
  - Гипноз, - сказал Минц.
  - Ясное дело, что гипноз, - согласился Грубин.
  - По нашему телевизору он тоже про хлеб с маслом говорил. Неужели такое
совпадение?
  - А они такие слова во всех Галактиках говорят, - догадался Грубин.
  - Может быть, - сказал Удалов. - Главное, что потом произошло. Вернулся
тот психолог домой, и тут же ему телефонный звонок, от городского
начальника. Прибыть на ковер. Психолог отвечает: я устал от нервного
напряжения, не пойду! Только лег спать - стук в дверь и появляется
начальник. Начальник был новый, активный, все искал, как бы выделиться,
как бы соответствовать новым веяниям. Просто извелся от желания себя
показать. Увидел он по телевизору передачу и сердце у него забилось:
понял, что есть у него шанс. Вошел начальник к психологу и вежливо говорит:
  - Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
  - У них и Магомет был? - спросил Ложкин, ухмыльнувшись.
  - Условно, условно! - отмахнулся Удалов. - Пришел, значит, к психологу
начальник и говорит: - Наша великая борьба с алкоголизмом идет с
переменным успехом. То мы пьянство потесним, то оно нас.
  - А я тут при чем? - спрашивает психолог. - Я непьющий.
  - А ты скажи - на одного человека можешь влиять по телевизору или на
коллектив замахнешься?
  - Можно и на коллектив.
  - Тогда выступи, внуши людям о вреде спиртных напитков. Сделаешь, улучшим
тебе жилищные условия. Не сделаешь - разоблачим в фельетоне.
  Делать нечего, психолог согласился. Условия у него оставляли желать
лучшего.
  В назначенный час местное телевидение объявило, чтобы все спешили к
голубым экранам, потому что будет чрезвычайное сообщение. Все поспешили,
экраны включились, психолог посмотрел в глаза горожанам и сказал:
  - Дорогие товарищи зрители. С сегодняшнего дня вы больше не хотите пить
водку и даже пиво. Вызывают они в вас отвращение. И склонности к этому вы
больше не имеете.
  Сделал он свое дело и пошел спать.
  А городской начальник спать не пошел. Он сначала на себе проверил, достал
из бара бутылку коньяка, покрутил в руках и подумал: зачем же люди свое
здоровье губят? Но начальство - это еще не весь народ. Так что начальник к
открытию винного отдела затаился поблизости и стал наблюдать.
  Магазин открылся, но никакой очереди не было. За первый час зашло в него
человека два-три, из тех, у кого телевизора нет. Купили они по бутылке, а
распить не с кем.
  С чистым сердцем поехал начальник в область. Там на совещании
отрапортовал: наш город трезвый на девяносто девять и девять десятых
процента. Не верите - проверьте! И можете нашей торговле плана по водке не
спускать.
  В зале зашумели, даже засмеялись. Но прошел месяц, везут из того города в
область непроданную водку. И ни одной жалобы на нехватку спиртного.
Пришлось поверить.
  Больше всего это сообщение встревожило начальника соседнего города. Они
давно с первым городом соревновались, а тут такое событие! А надо сказать,
что у начальника второго города сестра жены в первом городе жила. Так что
тайна открылась скоро.
  И задумал второй начальник диверсию, потому был молод, полон сил и
выдумки. Он сказал своей секретарше:
  - У моего соседа золотой петушок в руках, а он им гвозди забивает.
  Тем же вечером перед новой квартирой врача-психолога остановилась машина.
Из нее вышел помощник второго начальника и внес в квартиру фирменный торт
и букет алых гвоздик.
  - Это от ваших почитателей, - сказал он. - Из нашего города.
  - Спасибо, - сказал врач-психолог. - Я очень тронут.
  - Скажите, - спросил помощник начальника. - За какой гонорар вы
согласитесь выступить по нашему городскому телевидению с лекцией о вреде
алкоголя? У нас тоже еще остались некоторые пьяницы и нам очень нужно их
перевоспитать.
  Не хотелось психологу ехать в незнакомый город, но его убедили, что он
послужит благородному делу. Так что он согласился.
  Там, на городском телевидении, он провел успешную борьбу с алкоголизмом, а
начальник, который при том присутствовал, сказал ему задушевно:
  - Дорогой ты наш психолог. Есть у нас для тебя задание. Только ты не
возражай, руками не махай, не сопротивляйся, потому что ты у нас в руках.
Беда у нас в городе - совсем нет мяса и сахара.
  - Ну и что? - спросил психолог, который был далеко не такой
сообразител