ишь, старшина препроводил его в отделение
милиции, поместил в пустовавшую камеру предварительного заключения и дал
две таблетки элениума. Потом накрыл Семенского поверх казенного одеяла
своей шинелью и запер до утра, чтобы в расстройстве Семенский чего не
натворил.
  Утром на голый участок начали ходить люди с других улиц. Посетило его
городское начальство. Всем старшина Пилипенко показывал план квартала.
Семенский снова сидел на стуле. "Вот теща Марья Степановна, - думал он, -
она кажется злобной и сварливой. Но ведь она думает, как сделать лучше, в
ней есть доброта, только скрывается она под грубой и неприятной оболочкой.
И вообще, в людях надо искать доброе. Даже в животных. Что из того, что
Тренога бросается на своих? Она и на чужих лает, значит, и от нее есть
польза. А что жена жадная и не очень умная женщина, что ж, другой он не
заслужил, тоже мне красавец! Она по-своему его жалеет. Когда третьего дня
теща бойкот затеяла, Леокадия ему тарелку супу налила, добровольно..."
  Тут на двух "Волгах" приехала комиссия из области. В комиссию входили два
профессора, полковник и люди в темных костюмах, которым положено
разгадывать тайны. Они долго рассматривали, брали пробы земли и воздуха,
сомневались, расспрашивали Семенского, правда ли он вчера еще здесь жил?
Семенский подтверждал, стоял на своем твердо, хотя в глубине души уже
начал сомневаться, даже показывал им паспорт, в котором был штамп о браке,
прописка и запись о дочери.
  Отойдя в сторону и совещаясь, гости из области несколько раз повторили
слова "космический вариант", "неопознанные объекты", потом заспорили, а
уезжая, вежливо попрощались с Семенским за руку и выразили сочувствие.
  Пилипенко остался на участке. С Семенским они уже сблизились, Пилипенко
принес Семенскому бутылку пива, потом стал рассказывать историю своей
неудачной женитьбы. Семенский тоже рассказал о своей семье, но мягко,
вспоминая только хорошее. Они так разговорились, что не заметили, как над
участком повисло сизое облако, а потом начало медленно снижаться. Не
исключено, что их пришибло бы, но сосед разглядел в облаке космический
корабль и закричал из своего окна, чтобы они бежали в сторону.
  Они отбежали. Из корабля спустились дом, собачья конура, огород и
хозяйственные постройки. Семенский и Пилипенко смогли вблизи разглядеть
космический корабль, который поблескивал сквозь облако, и увидели, как
осторожно разжимаются огромные металлические клешни, освобождая пленный
дом.
  Дом чуть покачнулся и встал точно на положенное место.
  - Повезло, - сказал Пилипенко. - Могло и придавить.
  В мгновение ока улица заполнилась народом, хотя никто не осмелился подойти
близко. Все наблюдали и ждали появления людей или хотя бы действий со
стороны Семенского.
  Семенский не сразу сдвинулся с места. А вдруг он откроет дверь, а там
обнаружатся бездыханные тела?
  Семенский посмотрел на Пилипенко. Пилипенко ответил выразительным
взглядом. Пилипенко, конечно, понимал, что ему как представителю власти
следовало бы сделать первый шаг. Но ведь и милиционер остается в глубине
души просто человеком и страшится неизвестности. Пилипенко легче было бы
знать, что в доме скрывается особо опасный и вооруженный преступник, чем
погибшие в небе невинные женщины и дети.
  И в этот страшный момент неизвестности из конуры выглянула собака Тренога,
увидела хозяина и со всех ног бросилась к нему. Семенский отступил было,
опасаясь злобного нападения, но собака ни о чем подобном и не помышляла.
Мотая хвостом, она принялась ласкаться к Семенскому, прыгать на задних
лапах, радуясь после разлуки. Семенский растрогался, осторожно погладил ее
по курчавой макушке, а Пилипенко сказал:
  - Возможен благополучный исход.
  И он был прав.
  В тот же миг растворилось окошко, и оттуда выглянула Марья Степановна,
полная женщина с выразительным, но обычно суровым лицом.
  - Коля, милый! Чего стоишь, заходи! Товарища милиционера приглашай.
  Семенский открыл рот, чтобы ответить, но ответить не смог, потому что
никогда еще не слышал от тещи подобного приглашения.
  - Пошли, - сказал Пилипенко. - Зовут.
  Из двери выбежали Леокадия и дочка Сашенька. Они со всех ног подбежали к
отцу, обхватили его руками, принялись целовать и ласкаться.
  - Как ты тут без нас! - воскликнула Леокадия.
  - Он ничего не ел! - крикнула теща из окна. - Я разжигаю плиту!
  А дочка Сашенька безмолвно прижалась к папиной ноге.
  Старшина Пилипенко сказал, что вообще-то ему надо снять с семьи Семенских
показания по части таинственного отсутствия, но делать это он будет не
сейчас, а завтра, чтобы не мешать семейной встрече. И ушел.
  Семенский, сопровождаемый подобревшей Треногой, вошел в дом и с первого
взгляда поразился происшедшим в нем переменам. В доме было чисто.
Хрустально, окончательно, невероятно. Куда исчезли жуткие следы
деятельности тещи, которая имела обыкновение собирать по улицам барахло (а
вдруг пригодится?). Где пыль, которую полгода не могла собраться вытереть
ленивая Леокадия? Где ломаные игрушки Сашеньки, почему они не валяются под
ногами?
  Но как следует разобраться Семенский не успел - теща расторопно накрывала
на стол, поглядывая на него ласковыми глазами, которые так украшали ее
прежде недоброе лицо. Сашенька добровольно и безропотно побежала мыть
ручки, а Леокадия достала из буфета графинчик, сама поставила на стол,
чтобы выпить за благополучное возвращение.
  - Как вы? - обрел, наконец, дар речи Семенский, усаживаясь за стол.
  - У нас все в порядке, - первой отозвалась Сашенька. - Мы очень по тебе
скучали. А ты?
  - Я тоже, - сказал Семенский. - Я думал, что вас совсем унесло.
  - И почувствовал некоторое облегчение, - сказала теща с улыбкой. - Что
греха таить, нелегко с нами приходилось.
  Семенский открыл рот, услышав такое странное признание от несгибаемой
Марьи Степановны, и тут взгляд его упал на шею жены Леокадии. Что-то было
не так. Потом понял: отсутствовало родимое пятно под ухом.
  - Леокадия, - сказал он тихо, потрясенный страшным подозрением. - Где
пятно?
  Он показал пальцем на шею жены, и тревожные мысли побежали в его мозгу:
это не его семья! Его семья не такая. Его дом не такой... Он машинально
поднес ко рту ложку с борщом и понял, что и борщ не тот - такого вкусного
борща ему в жизни не приходилось есть. Его семью подменили!
  - А-а-а! - закричал Семенский, в ужасе вскакивая из-за стола. - Пустите
меня! Это не вы!
  Никто не поднялся вслед за ним. Печальными взглядами семейство проводило
его до дверей. В дверях Семенский остановился.
  - Возражайте! - закричал он. - Вы мои родственники или космические
пришельцы, засланные, чтобы уничтожить нас изнутри?
  - Если ты о родимом пятне, - спокойно сказала Леокадия, - то мне его
удалили, потому что со временем оно могло превратиться в злокачественное
образование.
  - А мне аппендицит вырезали, - сообщила Сашенька. - И гланды. Хочешь
посмотреть, папочка?
  Семенский вернулся в комнату и посмотрел в широко открытый ротик дочери.
Ничего там не увидел, но это действие и теплая доверчивость ребенка
немного развеяли тревогу.
  - А зачем? - спросил он. - Кто им позволил?
  - Ты садись, Коля, остынет, - сказала Марья Степановна. - Мы от тебя
ничего не скроем.
  Семенский послушно ел борщ и наслаждался его вкусом после столь долгой и
нервной голодовки. А Марья Степановна с помощью Леокадии рассказывала:
  - Мы сначала очень испугались. Даже плакали. Живем на Земле, ждем тебя с
работы, а вдруг нас уносят в небо. Мы сначала даже не сообразили, что к
чему.
  - Но нам объяснили, - сказала Леокадия. - С нами лично имел беседу
Поколвух.
  - Кто?
  - Поколвух, их начальник, очень культурный человек, - сказала Марья
Степановна. - Он искренне полюбил Леокадию.
  - И я его полюбила, - сказала Леокадия.
  - Еще чего! - воскликнул Семенский. - Еще этого не хватало.
  - Папочка, не ревнуй, - сказала Сашенька. - Он зеленый, мне по плечо и на
трех ножках.
  Это немного успокоило Семенского. Если его дочка - его дочка, а не обман,
она врать не будет.
  - Они к нам прилетели, - сказала Марья Степановна, - для изучения нашей
жизни.
  - Кто их звал? - сопротивлялся Семенский. - Что это за манеры?
  - Ученые они, понимаешь, папочка. Им очень интересно, как мы живем, к чему
стремимся.
  - Сашенька права, - сказала Марья Степановна, снимая с плиты
восхитительные котлеты. - Мы сначала сопротивлялись, а потом с нами
побеседовали, все объяснили.
  - И мы поняли, - сказала Сашенька.
  Собака Тренога вежливо тявкнула из-под стола.
  - Вопрос был принципиальный, - продолжала Марья Степановна. - Доросли ли
люди до контактов с межзвездной цивилизацией? Или еще нет? Тогда они
выбрали самый обычный дом в самом обычном городе и взяли нас на время,
поглядеть...
  - Мы очень сначала расстроились, - сказала Леокадия. - Ох, как много
оказалось в нас всякой требухи, всяких родимых пятен, мещанства, суеверий,
злобы и сварливости.
  - Особенно во мне, - улыбнулась Марья Степановна.
  - И во мне тоже, - призналась Леокадия.
  - Нам показали возможности, которые открываются перед человечеством в
галактическом содружестве, показали счастливый мир общемировой дружбы и
потом спросили, не возражаем ли мы, если они попробуют избавить нас от
недостатков как физических, так и моральных, - сказала теща.
  - Мы их сначала не поняли, - добавила Леокадия. - Мы думали, что в нас нет
недостатков, что все недостатки в окружающих.
  "Ох, - подумал Семенский, - как она гладко говорит. Может, это все-таки
подставная жена?"
  Но тут Леокадия кинула на него ласковый взгляд, какого не кидала со времен
свадьбы, этот взгляд Семенский ни с чем бы не спутал.
  - Их интересовало, - сказала Марья Степановна, - можно ли нас от
недостатков избавить? Наносные ли они. Или неисправимые? Если
неисправимые, придется объявить на Земле карантин на тысячу лет. А если в
основе своей люди не так уж злы и плохи, то еще, как бы сказать, не все
потеряно.
  - И вы согласились?
  - Мы несли ответственность за всю планету, - серьезно ответила Марья
Степановна.
  - Зато когда нас отпускали обратно, то жали нам руки и очень радовались,
что теперь не надо карантина. Все исправимо. Ты кушай, кушай. Я там
краткий курс всемирной кухни прошла, буду тебя баловать разносолами...
  Ночью, нежась в сладких объятиях жены, Семенский испытал большое чувство
благодарности к зеленым исследователям. Правда, это чувство несколько
уменьшилось, когда Леокадия шепнула ему:
  - С завтрашнего дня будем с тобой, мой драгоценный, готовиться к
институту. За нашей семьей налажено деликатное космическое наблюдение. Нам
бы не хотелось тебя стыдиться...
  - Надеюсь, ты не обидишься за нашу прямоту, - сказала утром Марья
Степановна. - Но человеку свойственно стремиться к прогрессу, к свершениям.
  - По большому счету, - закончила Сашенька, подняв пальчик.
  Давно не плакал Семенский. Даже потеряв семью, он не проронил ни слезинки.
Но сейчас что-то горячее заструилось по его щекам. Семенский зарыдал.
Семенский с душевным трепетом и глубокой радостью вступал в новую жизнь...
  Соседи и знакомые завидуют Семенским. Загляните к ним домой, пусть даже
невзначай, не ко времени. Даже если в этот момент Семенский повторяет
неправильные глаголы, Леокадия погружена в тайны интегрального исчисления,
Марья Степановна пишет очередное эссе об охране животного мира, а
Сашенька, закончив уроки, дышит по системе йогов. Даже в такой момент вам
будут рады. Любой гость - награда для этой скромной семьи. Марья
Степановна, с помощью родных, быстро приготовит скромное, но вкусное
угощение, остальные будут развлекать вас интересным разговором об
Эрмитаже, о новых археологических открытиях и моральном совершенствовании.
И если вы не укоренившийся в отсталости человек, вы уйдете от Семенских
душевно обогащенным, удовлетворенным и чуть подросшим.
  Сам Семенский за прошедшие полгода сильно изменился в лучшую сторону. Он
пополнел, но не чересчур, от хорошей калорийной пищи и обязательных
утренних пробежек рысцой. Во взгляде его присутствует светлая
задумчивость, даже увлеченность. Семейное счастье, буквально обрушившееся
на него с неба, требует ответных действий. Он отличный работник,
передовик, после работы всегда успевает забежать в магазин, купить
картофель или стиральный порошок, уделить час, а то и больше общественной
деятельности - и торопится домой, где его ждут занятия и добрые улыбки
ненаглядных родственников.
  Вот именно в такой момент его и встретил недавно старшина Пилипенко.
Семенский тяжело ступал по мостовой, потому что нес на голове телевизор
"Горизонт" из починки, в правой руке сумку с бананами, в левой портфель,
набитый научными монографиями.
  - Здравствуй, Коля, - сказал ему старшина. - Не трудно тебе? Может, помочь?
  - А кто будет бороться с трудностями? Кто будет закаляться? - спросил
Семенский.
  - Ты прав, - вздохнул старшина. - Тебе сказочно повезло. Ведь могли другой
дом захватить. И оставался бы ты со злой тещей и отрицательной женой, как
другие несчастливцы.
  - Могли, - сказал Коля и осторожно опустил на землю тяжелые сумки. - И все
было бы как у людей.
  - Тебе, наверное, теперь на нас смотреть противно, - сказал старшина.
  - А я не смотрю, - сказал Семенский. - Некогда.
  - Может, пива выпьем? - спросил старшина.
  - Пиво вредно, - ответил Семенский.
  - Ты прав, - согласился старшина. - Вредно. Но я уж сменился. Приму кружку.
  И вдруг, к своему удивлению, старшина увидел, как глаза Семенского
наполняются слезами.
  - Ты чего?
  - Ничего, все в норме... пройдет. Нервы... Ну хоть бы разок тявкнула!
  - Ты о ком?
  - О собаке своей, Треноге. Знаешь, Пилипенко, она со всей улицы бездомных
котят собирает, к себе в конуру. И облизывает.
  - Смотри-ка...
  - А теща их шампунем импортным моет. А у жены ни одного родимого пятна не
осталось!
  - Да, приходится соответствовать, - сказал Пилипенко. И не знал уже,
радоваться за Семенского или...
  Вдруг телевизор на голове Семенского покачнулся, рухнул со всего размаха в
пыль - Пилипенко его подхватить не успел - и вдребезги. Семенский обратил
тоскующий взор к небу, где висело одинокое вечернее облако, и спросил:
  - Наблюдаешь?
  - Ты чего? - удивился Пилипенко, который стоял в пыли на коленях, сгребая
в кучу остатки телевизора. - Это же просто облако.
  - А вдруг не просто?
  Стояла вечерняя тишина, даже собаки молчали. И в этой тишине к небу несся
усталый голос Семенского:
  - Может, возьмете их обратно, а? Хоть временно...






  (с) Кир Булычев, 1980, 1990.
  (с) "Госснаб СССР. Тиман", 1990.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998, 1999.
  (с) Корректор Андрей Верзаков, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                              Роковая свадьба

                                  Рассказ

                              Цикл - "Гусляр"

                            Написан - 1995 (?)


  Август завершался солидно, как в старые времена. Листва еще не пожелтела,
но помутнела и пожухла, зато небо было бирюзовым, нежным, а по нему плыли
облака пастельных тонов.
  В понедельник Удалов возвращался с садового участка, вез сумку огурцов,
два кабачка, банку собственноручно засоленных помидоров. Еще на конечной
автобус заполнился такими же огородниками, у рынка многие сошли, вместо
них втекал городской, в основном молодой народ. Этот народ не обращал
внимания на прелести августа и не хотел единения с природой, он хотел
единения друг с другом.
  Мускулистый парень ограждал свою спутницу от других пассажиров. Девица ему
досталась фарфоровая, ясноглазая, вроде бы задумчивая, хотя ясно было, что
задумываться ей не о чем.
  В годы удаловской молодости таких девиц еще не рожали и не разводили.
Главной частью девицы были ноги, сооружения архитектурной ценности,
соединявшие пол автобуса с подолом коротенькой юбочки, и грудь, рвущая
тесную ткань одежд.
  Удалов сошел первым, а парочка отправилась дальше. Навстречу шагал
соседский Гаврилов. Он вел под руку длинноногую блондинку. В ее прозрачных
голубых глазах отражалось небо. Удалов представил ее на освещенной сцене с
лентой "Мисс Кандалакша" через плечо.
  Где-то Удалов эту блондинку уже видел.
  Ага, в автобусе. Только на ней должна быть другая надпись... что-то о
памятнике архитектуры. Когда же она успела перебежать к Гаврилову от
мускулистого парня?
  При виде Удалова Гаврилов покрепче прижал к себе блондинку, а та потерлась
грудью о плечо кавалера. Красиво потерлась. У нее все получалось красиво.
  Наверное, близняшка той, что была в автобусе...
  Удалов хотел было свернуть во двор, но тут его внимание привлекло зрелище
куда необычней прежнего.
  По той стороне улицы гулял старик Ложкин, древний пенсионер районного
значения, на поводке он вел тигра средних размеров. Удалов хотел было
поздороваться, но раздумал, потому что понимал: если Ложкин отзовется
своим пронзительным голосом, тигр обязательно сорвется с поводка и
набросится на Удалова. Так что Корнелий обратил взор к облакам и принялся
бочком продвигаться к воротам дома ј 16.
  И тут пронзительный голос Ложкина все же догнал Корнелия Ивановича.
  - Куси его! - кричал Ложкин. - Пришел Удалову конец!
  Удалов оглянулся и в ужасе присел. Потому что тигр был готов к прыжку.
  Длинное осиное тело хищника прижалось животом к пыльному асфальту, глаза
сузились, пасть приоткрылась, чтобы розовому языку было сподручнее
облизывать клыки. Тигр усмехался. Тигр уже представлял себе, как он
растерзает тело Корнелия Ивановича.
  - Ты что, умом тронулся, сосед? - послышался голос с неба. Словно архангел
Гавриил затрубил в медные трубы.
  И в самом деле - сверху пришло спасение.
  Ксения, супруга Удалова, спускалась оттуда, медленно и неотвратимо.
  Радость спасенного Удалова была столь велика, что он не сразу сообразил,
каким же образом его жена научилась летать, причем не взмахивая руками,
так как они были заняты сумками.
  Ксения опустилась как раз между тигром и мужем.
  - Кыш! - приказала она ужасному хищнику.
  Тигр пополз задом, стараясь спрятаться за Ложкина.
  - Ксения, - сказал Ложкин. - Ты не права. Я только пошутил.
  Оторопевший Удалов увидел наконец, как летает его жена - оказывается, у
нее на спине был небольшой пропеллер. Где-то он читал о таком средстве. Но
где, забыл.
  - Корнелий возвращается с приусадебного участка, - сообщила Ксения. -
Корнелий не совсем в курсе, как у нас развиваются события. Ты что, не
заметил? Его же неделю не было.
  Тигр лежал за Ложкиным, отвернувшись к стене, и делал вид, что его там не
лежало.
  - Пошли, - приказала Ксения мужу.
  Корнелий пошел за женой. Он не оборачивался, хотя тигр мог и прыгнуть. Но
тигр не прыгнул. И Ложкин больше не смеялся. Ксению он побаивался. Да кто
Ксению не побаивается?
  Во дворе никого не было. Перед дверью Ксения загнула руку назад,
отстегнула пропеллер.
  - Не страшно? - осторожно спросил Удалов.
  - Третий день летаю. Удобно.
  Только дома, разувшись, Удалов собрался с духом и спросил жену:
  - Докладывай, Ксения, что без меня происходило?
  - Да как тебе сказать...
  Удалов прошел на кухню за женой. Там стояла новая машина, видно, кухонный
комбайн, а может быть, соковыжималка.
  - Это еще что такое? - спросил Удалов.
  - А ты руки мой, не спрашивай, - ответила Ксения резко, словно чувствовала
себя виноватой.
  - Это же, наверное, бешеных денег стоит, - сказал Удалов.
  Ксения не ответила. Она открыла отверстие сверху этой хромированной
машины, которая размером была чуть побольше среднего размера кастрюли.
Кинула внутрь несколько чищеных картофелин. Машина уютно заурчала.
  Через некоторое время в нижней части кастрюли распахнулась стенка, и
изнутри выехали одна за другой две тарелки с супом. Суп был наваристый,
густой, от него пахло мясом.
  - Я видел