й лесопилки кончился асфальт, и далее дорога была неровной, с
глубокими, еще весной, в дожди, пробитыми колеями. В глубине их застыла
вода, и в каждой луже поблескивала луна. Крайние домики города уже спали и
слепо таращились темными окнами на путника. Фонари были далеко расставлены
один от другого, и тень Миши вырастала до немыслимой длины, затем
двоилась, переворачивалась и сокращалась по мере того, как он приближался
к следующему фонарю. Собаки просыпались за заборами, брехали яростно,
провожая Мишу до границ своей территории. Было чуть жутко, и не столько от
одиночества, сколько от возможной случайной встречи в это время в этом
месте с кем-то из дневных знакомых.
  За последними домами пришлось свернуть с дороги к соснам. Луна все не
заходила, тропинка к дому Глумушки была видна отчетливо, и Миша каждый раз
успевал перешагнуть через корень, подставленный деревом. Незаметно для
себя Миша прибавлял шаг и последние метры перед избушкой колдуньи
протрусил, словно за тронувшимся поездом. И остановился.
  Он стоял на прогалине. Дом Глумушки покосился и осел на один угол. Дранка
на крыше, седая от старости, поблескивала под луной. Забор из неровных
кольев казался рядом копий, оставленных улегшимися спать дружинниками.
Ставни были закрыты, но сквозь них пробивался тусклый свет. Глумушка не
спала. Но примет ли она его? А вдруг у нее клиент? Мише представилось
даже, что клиентом может оказаться некто из редакции. И тогда последствия
будут ужасны. Миша переступил на месте, как переступает прыгун в высоту,
прежде чем выверенными шагами, наращивая скорость, броситься к планке. Но
не бросился, а пошел на цыпочках, желая вначале заглянуть в щель ставни,
убедиться, что войти можно.
  У окна росли густой бурьян, крапива, под ногами оглушительно хрустнула
палка, затем Миша провалился по колено в невидимую яму и застыл в
неудобной позе.
  Дверь открылась.
  - Заходите, - сказал голос. - Зачем стоять под окном?
  Миша выбрался из бурьяна и вступил на крыльцо. Чувствовал он себя
препогано. В конце концов, почему он должен шастать ночью у подозрительной
избушки? Кто его заставляет? И чувство это было постыдным, потому что
задевало чистоту его стремлений к Алене Вишняк.
  За приоткрытой дверью никого не было. Лишь низкие пустые сени, слабо
освещенные голой лампочкой под потолком.
  - Вытирайте ноги, - сказал голос.
  Миша послушно потер подошвами о половик.
  Больше указаний не последовало, и Миша толкнул дверь в горницу. Дверь
растворилась мягко и беззвучно. Оттуда ударил в лицо яркий свет
медицинского учреждения. Миша очутился в сравнительно большой комнате с
белыми аккуратными стенами и скамейками вдоль них. На скамейках сидели
люди, обернувшиеся при виде вновь пришедшего.
  - Добрый вечер, - сказал человек с завязанной щекой, в котором Миша узнал
Корнелия Удалова, начальника стройконторы. - Какими судьбами? Садитесь
рядом, тут место есть. У вас какая очередь?
  - Я... у меня никакой, - сказал Миша. - Я, наверно, пойду. Я завтра зайду.
  - И не мечтайте, - сказал Удалов. - Завтра не принимают. Я и так три дня
стоял по записи.
  Удалов раскрыл ладонь, на которой химическим карандашом был изображен
крупный номер двадцать восемь.
  - Садитесь, - сказал он. - Если дверь была открыта, то примут. Нас уже
мало осталось.
  И так как Стендаль был последним и никому из присутствующих не был
конкурентом, то к Удалову присоединились прочие пациенты.
  - Садитесь, - неслось со скамеек. - Она быстро принимает.
  И Миша сел на край скамейки.
  В приемной Миша насчитал шесть человек. Были они различны, и, видно,
различны были причины, приведшие их сюда. У Удалова болел зуб.
  - У вас тоже? - спросил Удалов Мишу.
  - Нет, - сказал Миша.
  - А я три ночи не спал. Пошел в поликлинику, а врачиха говорит - надо
удалять. А жена мне тогда сказала: "Корнелий, Глумушка может заговорить.
Она Погосяну в нашем дворе заговорила. И нерв даже извлекать не пришлось".
Вот я и пришел.
  - А что с этим? - спросил Миша тихо.
  - Не узнаете? С метеостанции.
  - С метеостанции?
  - Чего шепчетесь? - сказал человек напротив в низко надвинутой шляпе и
плаще с поднятым воротником. - Я попрошу без разглашения.
  - Ясное дело, - согласился Удалов. - Мы здесь все без разглашения. Какой
дурак сознается? Просто мой знакомый вами заинтересовался. Я и говорю, что
вы с метеостанции. Даже фамилию не назвал.
  - Ваш знакомый работает в городской газете и, возможно, пришел сюда по
заданию, - ответил человек в надвинутой шляпе. - Мы ему доверять не можем.
  - Из газеты? - спросил толстяк с козлом на поводке. - Вы лучше тогда
уйдите. Нам в фельетон попадать не с руки. И без вас горя много. У меня
репутация.
  Козел задрал бородатую морду к толстяку, легко приподнял передние ноги,
уперся копытом в колени и лизнул толстяка в подбородок.
  - Пусть уходит, - сказала маленькая женщина в сером платке, пока толстяк
отталкивал козла.
  - Я не от газеты, - сказал тогда Стендаль. - Даю честное слово. Я по
собственной инициативе.
  Обитая черной клеенкой дверь в горницу распахнулась, и оттуда вышел
бородатый мужчина с рюкзаком за плечами. Он счастливо улыбался, не замечая
окружающих.
  Человек с метеостанции вскочил, засуетился, подбежал к двери и спросил:
  - Можно заходить, или вы пригласите?
  - Снимите шляпу, - сказал в ответ из горницы старушечий голос. - И
заходите. Не могу же я до утра вас принимать.
  - Так что же он? - спросил снова Миша Удалова, как только в приемной
наступила тишина.
  - Прогноз делает, - ответил Удалов. - Он уже жаловался. Десять ошибок за
две недели. Климат в настоящее время жутко испортился - никакой
надежности, несмотря на метеорологические спутники.
  - А она при чем?
  - Говорят, может. А то у него никакой надежды. Его крестьянство замучило -
косить или подождать? А что он может ответить?
  - Странно, - сказал Миша.
  - А все-таки, - настаивал Удалов. - У вас-то какое дело? Не задание,
надеюсь, чтобы разоблачить?
  - У меня личное дело, - сказал Миша. - И сильно зуб болит?
  - Сейчас ничего. У меня всегда, как приду в поликлинику, боль унимается.
  - Это нервы, - сказал человек с козлом. Козел тянул за поводок, хотел уйти
на улицу.
  - А зубы вообще нервная болезнь, - поддержала его женщина в сером платке.
  - Язва тоже.
  - А у вас язва? - спросил Миша.
  - Нет, - сказала женщина. - У меня дочка замуж собралась. А ему в армию
осенью уходить. Какая уж там семья! Так вы не из газеты?
  - Вообще-то из газеты, но сейчас не из газеты, - объяснил Миша.
  - Если вам нужно приворотное зелье, - сказал человек с козлом, - то
советую быть крайне осторожным.
  - Нет, что вы, - сказал Миша и покраснел.
  - Ясно, что не от газеты, - сказал молчавший до того мужчина с выгоревшими
бровями и ресницами, в высоких охотничьих сапогах и ватнике. - Влюбился.
Смотри, Иван, он влюбился.
  Сосед его, пожарник, дремавший, прислонивши каску к бадье с фикусом,
проснулся и согласился.
  - Спокойный, черт, - сказал мужчина в ватнике про пожарника. - Пятый раз
приходит. Привык уже. А я вот нет, не могу.
  - Пятый раз? - подивился Удалов. - А что такое, что такое?
  - Шланг потерял, - сказал мужчина в ватнике. - В прошлый раз три
огнетушителя ему отыскала. Хороший она человек. Душевный. А меня
браконьеры замучили. Тропу знают. Вот и хочу старуху про тропу спросить.
Из рыбохраны я.
  Вышел метеоролог, быстрыми движениями свертывая в рулон синоптическую
карту.
  - Ну как? - спросил его человек в ватнике.
  - С завтрашнего дня без осадков! И до конца недели. Что я им говорил! -
Шляпа у метеоролога перекочевала со лба на затылок, лицо его блестело от
пота. - Сегейда антициклон у Антильских не учитывал. Я ему говорил -
заденет. А он - далеко. А надо было учесть!
  Следующей исчезла за дверью женщина в сером платке. И лишь скрылась, как
из кабинета донеслось бормотание, быстро повысившееся до отдельных резких
возгласов. За дверью ссорились, спорили. Через минуту женщина выскочила
наружу, прижимая к груди узелок с дарами Глумушке.
  - И не приставайте ко мне с непристойными предложениями! - кричала ей
вслед колдунья. - Вы хотите лишить людей счастья? Да? Так вам это не
удастся.
  - Я - мать! - крикнула женщина, уходя. - Я буду жаловаться!
  - Следующий, - сказала Глумушка.
  Мише никак не удавалось увидеть ее - дверь раскрывалась в его сторону, и
лишь сварливый голос доносился до него.
  - Иван, тебе, - сказал человек в ватнике.
  - Что потерял? - спросила Глумушка, не закрывая двери.
  - Шланг куда-то задевался. Лейтенант говорит - ты, Сидоренков, последним
шланг в руке держал. Ты, говорит, и отыскивай.
  - Завтра зайдешь до восьми тридцати, - сказала Глумушка. - Следующий.
  - Ну, тогда моя очередь, - сказала человек в ватнике.
  Пожарник снова задремал у фикуса.
  Неожиданность увиденных сцен отвлекла Стендаля от мыслей о возлюбленной.
Вместо темной избушки, черного кота на печке, тяжелого и пряного запаха
снадобий была приемная с фикусом. И синоптик. И Иван со шлангом.
Направляясь к колдунье, Стендаль презирал себя и клял Алену, заставившую
опуститься до отчаянных действий. Но именно порочность, неестественность
похода к колдунье сливалась в его сознании с безответной любовью, у
которой не было выхода. А здесь была поликлиника. Неофициальная, но
будничная, отличавшаяся от районной только жалобами пациентов. И, к ужасу
своему, Стендаль вдруг понял, что ему могут здесь помочь, и он уже не
знал, хочет ли, чтобы ему помогли.
  - И тогда я ей говорю... донеслись до Стендаля слова толстяка с козлом. -
Или она полюбит, или я буду вынужден обратиться в суд. Безвыходное
положение.
  - Да, - сказал Удалов. - Положение безвыходное.
  - Я получаю от нее приворотное зелье...
  - Наконец-то, - вырвалось у Стендаля.
  - Что?
  - Я так, про себя.
  Стендаль думал: наконец-то нашелся человек, который не терял шлангов, не
интересуется путями циклонов и не ловит браконьеров. Человек, который
полюбил и ждет взаимности.
  - Получаю я от нее приворотное зелье - и сразу туда. А она меня уже ждет с
угрозами. Тогда встает проблема, как мне ее этим зельем напоить?
  Из двери вышел человек в ватнике, задумчиво насвистывая песню. Растолкал
пожарника, они ушли, а их место в кабинете занял Удалов. У толстяка не
осталось слушателей, кроме Стендаля, и он обратился к Мише с вопросом:
  - Продолжать ли мое повествование?
  - Да, конечно, - сказал Миша. - У меня такая же проблема.
  - Тоже она?
  - Тоже. Только я не слышал начала вашей истории. И если вы не возражаете...
  - Конечно, я повторю. Тем более если у вас та же беда. Уйди! Уйди в
сторонку! Не терплю!
  Последние слова относились к козлу, который по-собачьи терся о колени
толстяка.
  - Значит, есть у меня соседка. Аида. Стерва, каких свет не видал. Старая
дева, сухая как палка и тому подобное. Ненавижу ее, а меня довести до
ненависти не так легко. Дважды за последний месяц ломала общий забор,
помои выплескивает только под моими окнами и еще изводит меня презрением.
Змея.
  - Так вы о ней? - спросил Стендаль.
  - Конечно, о ней, пропади она пропадом. Я понял: еще день таких
измывательств, и я или попадаю в сумасшедший дом, или подаю на нее в суд,
или даже иду на физические действия. И к тому же этот проклятый козел!
  Толстяк указал пальцем на козла, и козел ухитрился изогнуть шею и длинным
шершавым языком ласково лизнуть указательный палец.
  - Этот козел регулярно, будучи подпускаем в мой огород, съедает все плоды
моего досуга. Все. Причем в первую очередь слабые, нежные ростки ценных
растений. И тогда я иду к этой Глумушке и получаю от нее приворотное
зелье. Возвращаюсь домой и думаю, как бы мне соседку приворотным зельем
накормить, заставить относиться к себе по-человечески и кончить этим
долгую распрю...
  Из двери вышел Корнелий Удалов, сжимая в руке повязку, из которой
вываливалась смятая вата.
  - Спасибо, доктор, - сказал он колдунье. - Я боялся, что придется рвать. А
у меня и так уже три моста.
  Вслед за Корнелием Удаловым в приемную вышла маленькая сморщенная старушка
в сером домотканом платье и шлепанцах. Старушка держалась прямо, и острые
глаза ее блестели ярко и целенаправленно. Седые волосы были убраны под
голубой платочек.
  - Двое осталось? - спросила она.
  - Двое, - ответил Миша, холодея от ближайшего будущего.
  - Тогда оба и заходите. Проблема у вас схожая, - сказала Глумушка.
  - Я тебя здесь, Миша, подожду, - сказал Удалов вслед. - Мне не к спеху, а
то идти одному скучно.
  Первым в горницу вошел козел, за ним толстяк. Потом Миша.
  - Садитесь, - сказала старушка. - Уморилась я за сегодняшний день. Скоро
доберется до меня фининспектор. Вот до чего доброта доводит.
  Колдунья села за старый канцелярский стол, измазанный чернилами, с
нацарапанными на крышке различными словами и узорами. Толстяк занял место
напротив, усевшись на стул. Миша пока примостился у печки.
  Горница была чисто выметена и почти пуста. Лишь потертый половик пересекал
ее наискось, да окно загораживали два горшка с геранью. У окна стоял
шкафчик с застекленными дверцами. В шкафчике были банки, бутылки с
наклеенными бумажными этикетками. На печке сушились травы.
  - Вы у меня, друг милый, уже были на днях, - сказала Глумушка. - Чего не
так вышло?
  - Не так, - сознался толстяк.
  - Рассказывайте, - приказала Глумушка. - Только покороче.
  - Я домой пришел, - сказал толстяк. - А она меня уже поджидает. С криками,
будто я ее нижнее белье с веревки украл. Я думаю: ну как мне выдержать
такое нервное напряжение, как мне ей в пищу подсунуть приворотное зелье? И
не вижу пути. А она неистовствует. Я до вечера промытарился...
  - Короче, - сказала Глумушка.
  Козел топнул ногой. Ему не понравился тон колдуньи.
  - Я короче, - сказал толстяк. - Я, как стемнело, к ее окну подкрался и
тогда ей в чайник для заварки зелье выплеснул. Чайник на подоконнике
стоял. А потом вижу, она собралась чай пить, открыла крышку, понюхала и
говорит вслух: "Чай-то старый, спитой. Надо новый заварить". Ну вот, она
все зелье в ведро с помоями выплеснула, а ведро на улицу выставила. Прежде
чем я принять меры успел, будучи в полном отчаянии, ее вредный и
ненавидящий меня козел к этому ведру подошел и помоев похлебал. А утром
уже у моей двери меня поджидал, чтобы любовь выказать. Вот с тех пор и
ходит за мной как привязанный. Я уж от него скрыться пытался, на автобусе
ездил, запирался в доме, а он через окно лезет, а Аида кричит на всю
улицу, а я... Господи, ну что я за несчастный человек!
  - Любопытно, - сказала старушка. - Говорите, козел вас полюбил?
  - А разве не видно?
  - У него метаболизм другой, - сказала колдунья. - И не знаю уж, чем вам
помочь... А вы, молодой человек, перестаньте хихикать. Ничего смешного
нет. Человеку не повезло.
  - Я не хихикаю, - сказал Миша, не в силах согнать с лица идиотскую улыбку.
  - Это нервное.
  - Нет, я понимаю, я смешон, - сказал толстяк со слезами в голосе. - Мне
нужна была любовь этой женщины не ради корысти, а ради покоя и сохранности
слабых ростков на моем огороде.
  - Росткам теперь ничего не угрожает. Козел вас не обидит.
  - Ах, еще этот козел! - в горле толстяка забулькало, и он положил голову
на канцелярский стол.
  "Действует, - думал Миша. - Действует приворотное зелье! И я завтра его
испробую". Было страшно и весело. И снова виделось лицо Алены таким, как
было под лунным светом. Но губы ее шептали нечто ласковое, и пока Стендаль
пытался разобраться в видении, мимо протопал толстяк с припрыгивающим
восторженно козлом, и Глумушка обратилась к Мише с вопросом:
  - Вы в кого влюбились, молодой человек?
  - В девушку, - сказал Миша. - В Алену. Она к нам приехала, у тетки своей
живет. Вы извините, пожалуйста, за беспокойство.
  - Ничего, ничего, это мой долг, - сказала Глумушка. - Вы что кончали?
  - Ленинградский университет. Филологический факультет. А тут в газете
работаю литсотрудником. Имею благодарность.
  - Очень приятно. А не стыдно вам, молодой человек, ходить за снадобьем к
отсталой старухе? Вы пересядьте сюда, за стол, а то через всю горницу
разговаривать приходится.
  Миша пересел и от близости старушечьих пронзительных глаз чувствовал себя
неловко, словно на экзамене или в отделе кадров.
  - Вы похожи на молодого Грибоедова, - сказала задумчиво старушка.
  - Мне говорили, - согласился Стендаль.
  - Страсть вас схватила неожиданно или была подготовлена какими-то
событиями?
  - Пожалуй, неожиданно, - сказал Стендаль. - Я ее увидел - и все.
  - Я хочу предупредить вас, - сказала Глумушка. - Ответное чувство,
вызванное искусственными средствами, может со временем изгладится, что
приведет к трагическим результатам.
  - Я понимаю. Но не могу более выдерживать презрения и невнимания. Вы,
наверно, никогда сами не влюблялись.
  - Я? Влюблялась, - ответила Глумушка.
  - Извините. Я не хотел вас обидеть.
  - И все-таки, может быть, вы обратитесь к более консервативным средствам?
- сказала колдунья. - Может, вы будете проявлять к девушке внимание,
заботу, проявите себя мужественным, честным человеком? И она вас полюбит.
  - Когда? - возразил Стендаль. - Через десять дней она уезжает на сборы в
Калугу. И я ее больше не увижу.
  - Воля ваша, - сказала Глумушка. - Я предупредила. Для начала придется вас
сфотографировать и сделать анализ крови.
  - Нет, не надо формальностей. Дайте мне приворотное зелье.
  - Ох-ох-ох, - вздохнула старушка. - Неужели вы, культурный человек, верите
в такую чепуху?
  - А то как же? Ведь я видел результаты.
  - Чепуху мелете, Стендаль. Вы что, хотите сказать, что в двух километрах
от города Великий Гусляр живет действующая колдунья, ведьма другими
словами?
  - А как же вас еще назвать?
  - Как хотите - экспериментатором, филантропом, гостем из соседней звездной
системы, отставшим от своего корабля, наконец, лауреатом Нобелевской
премии по генетике.
  - Но вы же не отрицаете, что вы, Глумушка, колдунья?
  - Я ни на что не претендовала. Встаньте к стенке, сейчас я включу
освещение. Вот так, чуть левее. Я ни на что не претендовала. Тихо жила,
вела отдельные наблюдения, собирала в лесу пустые бутылки и сдавала их по
двенадцать копеек за штуку. Дальнейшее произошло совершенно случайно. Все,
можете садиться. Дайте мне левую руку, мизинец. Куда спирт запропастился?
Вы не знаете, в аптеку вату не подвезли? Да, на чем я остановилась? Так
вот, дальнейшее произошло совершенно случайно. Я полюбила жителей этого
города. И не смогла отказать им в некоторых маленьких услугах. Если я знаю
больше их, умею больше их, могу помочь в беде, неужели я имею моральное
право отказаться? Не дергайте пальцем. Я вынуждена буду вас уколоть еще
раз. Как не стыдно, взрослый человек, влюбился безнадежно, а боится
простой иглы.
  - А зачем вам моя кровь? - спросил Стендаль.
  Колдунья отжала несколько капель в пробирку, заткнула пробирку ватой и
потрясла, глядя на просвет.
  - Вторая группа, - сказала она. - Вторая группа и повышенный лейкоцитоз.
  - Ничего не понимаю, - сказал Стендаль.
  - И не надо ничего понимать. Люди поверили, что я темная личность, ведьма,
может быть. Я не стала спорить. А кровь ваша мне нужна для того, чтобы
изготовить то, что вы называете приворотным зельем. Зелье это, несущее в
себе ваши генетические характеристики, будучи подмешано в пищу объекту
ваших притязаний, перестроит несколько его нервную систему. Другими
словами, вы станете в чем-то единокровными близнецами - нет, неточная
формулировка. Вы станете близкими по духу. У вас, то есть у нее, возникнет
к вам симпатия того же рода, что и вы испытываете к ней. Я бы могла
объяснить это подробнее, с помощью формул, но вы в них ни черта не поймете
с вашим гуманитарным образованием. Боже мой, как я истосковалась по
интеллигентному, образованному человеку! Даже перед вами начинаю открывать
душу. Нет, пора мне отсюда уходить. Пора.
  - Так это все-таки волшебство?
  - Вот те раз. Объясняешь ему, объясняешь, а он опять за свое. Волшебства
нет и не бывает. Это химия. Х