нском штабе. А то бы никто ничего не узнал о
Сусанине. Думали бы, что тот честно отрабатывал свой предательский хлеб,
да заблудился.
  В надежде на объективного свидетеля своего подвига, Удалов, потирая ноющую
шею, внимательно обозрел окрестные кусты. Ему показалось, что он видит
неясное шевеление за одним из них, но это могло быть обыкновенное дикое
животное. На всякий случай Удалов подмигнул дикому животному и побрел
дальше в чащу.
  - Ты над нами не издевайся, не издевайся, - бормотал злобный Салисов. -
Щука!
  Он так произнес это слово, будто Удалов и был вонючей скользкой щукой.
  Удалов пожал плечами. Чего спорить с жуликами. Все Удалову было ясно:
откуда-то Собачко и Салисову, а вернее всего, тому типу, которому они
служат, попала ценная информация о фауне озера Копенгаген. Информация
неполная, ведь даже современное название озера, к счастью, им неизвестно.
Выход один: завести их в болото, а самому все-таки попытаться улизнуть.
  Болото, известное всем грибникам, окружало истоки ручья Комсомольского,
который, зародившись в тростниках и питаемый ключами, протекал с километр
по густой чащобе, давая жизнь самому озеру Копенгаген. Надо сказать, что
Удалов, как и Миша Стендаль, не надеялся, что пришельцы из Москвы навсегда
сгинут в топких глубинах болота - не было там таких глубин. Главное -
оттянуть время, дать возможность Стендалю предупредить своих на озере,
эвакуировать население.
  Так что Удалов с каждым шагом забирал все левее, и, по его расчетам,
болото было уже близко.
  Под ногами начало всхлипывать, почва теряла свою изначальную твердость, и
это смутило чуткого Салисова, внезапно задавшего вопрос:
  - Мы правильно идем, а?
  - Видишь, мокрее стало, - откликнулся Удалов. - Значит, приближаемся к
водному резервуару.
  - Не завязнуть бы в этом резервуаре! - передразнил Удалова Собачко.
  - Не завязнете, - серьезно ответил Удалов. - Вы же мягкий.
  Нельзя сказать, что Собачко воспринял слова Удалова как комплимент, но
выругался он сдержанно, без истерики - приходилось смотреть под ноги,
чтобы не провалиться между кочек.
  Теперь надо было уже подумывать об отступлении - ведь "кладоискатели"
добровольно не сдадутся. Но для этого следовало завести их поглубже в
болото.
  - Я дальше не пойду, - заявил Салисов.
  - И не надо, - откликнулся Удалов. - Пошли обратно.
  - Помолчи! - рявкнул Собачко. Он вышел вперед и начал продвигаться сквозь
тростники, с каждым шагом поднимая фонтаны грязи.
  Тощий Салисов последовал за ним и быстро промок до пояса. Удалов замыкал
шествие, стараясь ступать на незаметные для дилетантского глаза кочки. Но
все равно промок.
  "Пора" - решил Корнелий.
  Он незаметно отстал от кладоискателей и тропкой вдоль Комсомольского
ручья, порой проваливаясь в грязь, двинулся в сторону озера Копенгаген.
  Вскоре Удалова догнали возмущенные крики неприятелей, но он взял себя в
руки: не откликался, не поворачивал назад, не позволял жалости овладеть
собою.
  Пробежав с полкилометра, Удалов услышал встречное хлюпанье и увидел, что
сквозь кусты и камыши пробивается к нему Миша Стендаль в сопровождении
молодой девушки в скромном синем сарафане и платочке.
  - Ну что? - крикнул запыхавшийся Миша.
  - Поляки заплутали в глубоких снегах, - с облегчением ответил Удалов,
уставший от своего приключения. - Можете брать их голыми руками, товарищ
Минин-Пожарский.
  - А если без шуток? - спросила молодая девушка. Она была на редкость
привлекательна, хоть и бледна впрозелень, с глазами болотного цвета и
полными светло-розовыми губами. - Где они?
  В ответ издалека донесся крик о помощи.
  - Ясно, - отсекла девушка возможные пояснения. - Пока они выбираются из
Куриной лужи, ими займется дедушка Водограй, я уже попросила.
  - Вот и ладушки, - согласился Удалов. - А он их не утопит?
  - К темноте они снова будут на шоссе, - сказала девушка.
  - Какая ты у меня умница! - восторженно произнес Стендаль, глядя на
девушку нежным взором.
  - А как на озере? - спросил Удалов. - Меры приняты?
  - Тетя все сделает, - ответила девушка. - Главное - не пропустить их на
Копенгаген с этой стороны.
  Они поспешили к озеру, полагая, что удалось отвлечь "кладоискателей" от
цели. Они весело разговаривали и даже смеялись, представляя, как их
противники возятся в жидкой грязи, марая импортные кожаные куртки.
  Они радовались, не зная, что в их рядах зреет измена.


  Читатели историй о Великом Гусляре привыкли к тому, что пришельцы, как
правило, оказываются доброжелательными или, по крайней мере, миролюбивыми
созданиями, изобретения идут на благо человечества, негодяи раскаиваются и
перевоспитываются или послушно уходят со сцены.
  К сожалению, в нашей новой действительности такое случается все реже и
реже.
  В том числе и в Великом Гусляре.
  История, которую я рассказываю, начавшись на тревожной ноте, закончится,
предупреждаю, на ноте грустной. Так что те, кто не желает встретиться в
очередной раз с горькой правдой жизни, может пропустить эти страницы. Для
других же продолжим.
  Девушка, которую Стендаль называл Машенькой, а Удалов Марией, вывела
друзей не к самому озеру, но, миновав его, к непроходимой чаще леса, где в
зеленых ветвях открылся туннель, приведший их к заросшим листвой и
опутанным корнями развалинам погибшего еще в революцию имения помещика
Гуля.
  Раздвинув ветви малины, Мария толкнула деревянную дверцу, и та послушно,
хоть и со скрипом, отворилась. В низком, кое-как освещенном помещении
(некогда портвейном погребе Гуля) стоял большой бак, наполовину
заполненный водой.
  Пришедшие первым делом кинулись к этому баку и заглянули внутрь.
  Миша Стендаль шевелил губами и загибал пальцы, Удалов улыбался.
Послышались шаги. В погребе появилась женщина средних лет, похожая на
Марию. Она несла ведро.
  - Вроде все, - сказала она Марии, а потом поздоровалась с Удаловым и
вылила ведро в бак.
  - Поосторожнее, тетя Поля, - сказала Мария.
  Она подошла поближе к баку и склонилась над ним, помешивая в нем пальцем.
  Удалов последовал ее примеру.
  - Агу! - произнес он, - агусеньки!
  В баке плавали друг за дружкой взволнованные необычной обстановкой шустрые
головастики крупного размера.
  - Осторожнее, - предупредила Мария, - для них это большая душевная травма.
  - Это так, - согласился вошедший в погреб известный в Европе
ветеринар-ихтиолог, член Ганноверской академии болезней рыб и лягушек,
Иван Шлотфельдт. - Я тут привез импортные витамины для малышей.
  Пока женщины вместе с ихтиологом занимались подготовкой к кормлению, Миша
Стендаль метался по погребу, заламывая руки и взывая к небу.
  - Что делать?! - кричал он. - Куда эвакуироваться?!
  Женщина, которую называли тетей Полей, заметила:
  - Не иначе как у них есть осведомитель в нашей среде.
  - Наверняка, и не одна! - воскликнул Удалов. Он разулся и сушил сапоги над
железной печкой-буржуйкой, стоявшей рядом с баком. - Я никогда не доверял
женским коллективам. В них всегда найдутся сладострастные или корыстные
особы.
  - Ну ты, Корнелий, поосторожнее, - оборвала его тетя Поля. - И среди
мужиков тоже есть немало дряни.
  Корнелий не ответил. Он глядел, как ветеринар Иван Андреевич осторожно
вытащил из воды головастика. Тот был размером с пол-литровую бутылку,
снабжен зеленым хвостиком, и в облике его были некоторые необычные черты:
совершенно человеческие ручки и девичья, хоть еще и не до конца
оформившаяся головка с короткими черными волосами. То есть, судя по всему,
ветеринар держал в руке маленькую русалочку, которая еще жила под водой и
не сбросила хвоста.
  - Боже мой, осторожнее, Иван Андреевич! - воскликнул Миша Стендаль.
  - Ох уж мне эти молодые папаши, - в сердцах ответил ихтиолог. - Сидите
спокойно.
  Удалов заглянул в бак. Там кружилось десятка три русалочек: посторонний
взгляд наверняка спутал бы их с крупными головастиками, что, кстати, и
помогает русалкам выжить в наших отдаленных речках и озерах - иначе
браконьеры давно бы их истребили.
  Иван Андреевич давал русалочкам витамины, а Удалов дивился тому, как они
похожи. Впрочем, что в том удивительного - ведь они все вылупились из
икринок чудесной девушки Маши.


  За десять месяцев до описываемых событий редактор газеты "Гуслярское
знамя" Малюжкин вызвал с утра Мишу Стендаля в свой кабинет, обшитый
фанерными панелями под дуб.
  - Тираж падает, - сказал Малюжкин. - Рекламы все меньше. Бумага дорожает с
каждым днем. Мы на грани краха.
  Малюжкин являл собой внушительное зрелище: большую, благородных линий
голову украшала буйная седая шевелюра, взгляд был орлиный, пронзительный.
Однако редактор не любил вставать из-за стола, он стеснялся своего малого
роста и коротких ног.
  Стендаль покорно стоял, как царевич Алексей перед своим грозным отцом
Петром Великим на картине художника Ге, и не понимал, куда клонит шеф.
  - Вот, наши коллеги в "Потемских вестях" - продолжал редактор, подвигая по
столу газетный лист в сторону Стендаля, - идут на постыдные меры для
привлечения подписчиков. Они утверждают, что газета заряжена взглядом
великого колдуна Эпикурея и излечивает от геморроя.
  - Вы же знаете, - вздохнул Стендаль, понимая, что разговор перешел в
привычное и даже надоевшее русло, - что этого Эпикурея два месяца назад
выпустили из нашей тюрьмы за злостное уклонение от алиментов и воровство в
детском саду.
  - К сожалению, читателей этим не убедишь. Они что нам ответят? Они
ответят, что Эпикурея оболгали завистники. А ты сам пробовал эту газету?
  - У меня нет геморроя, - сухо ответил Стендаль, поправляя указательным
пальцем очки на переносице.
  - Я и говорю - шарлатаны! Куда деваться? Белый маг Тюпкин по имени
Азерналий Третий предлагает нам деньги за публикацию о нем рекламной
статьи...
  Малюжкин принялся задумчиво катать по столу карандаш, а Стендаль наблюдал
за ним и ждал, когда беседа закончится.
  - Надо что-то делать, - сказал, наконец, Малюжкин. - Если мы не привлечем
читателей чем-то необыкновенным, можно закрывать газету. Ты согласен?
  - И вы будете печатать Тюпкина?
  - А почему нет? - вскинулся Малюжкин. - Разве мы живем не в свободной
стране? Одни рекламируют сигареты и вино - бич человечества, а мы -
народную медицину.
  - Мне можно идти? - спросил Стендаль.
  - Ну уж какие вы гордые и принципиальные! Погоди. Мы тоже принципиальные.
И я обещаю тебе, что ни Тюпкина, ни Эпикурея в "Гуслярское знамя" не
допущу, если ты сделаешь мне материал такой, чтобы газету из рук рвали!
Чтобы с мистикой и загадкой!
  - Где я его возьму?
  - Мне тут как-то Савич рассказывал, что в озере Копенгаген русалки
водятся. Или заплывают туда... Ну бред, в общем, а все-таки тайна и
народная мудрость.
  - Я слышал, - сказал Стендаль, - там налимы крупные, вот их и принимают за
русалок.
  - И все-таки я бы на твоем месте не отмахивался. Поезжай туда, поищи
русалок. Найдешь - прекрасно, не найдешь - сделаешь материал о том, что
отыщешь их завтра. Лады?
  И Малюжкин просветленно помахал Мише рукой.
  Днем в столовой N 2 Стендаль встретил Корнелия Удалова. И так, между
делом, со смехом рассказал ему о задании редактора.
  Но Удалов смеяться не стал. Ведь Стендаль все же человек приезжий, по
распределению из Ленинградского университета. Правда, живет в Гусляре
больше десяти лет, но всего не знает. А дедушка Удалова на озеро
Копенгаген ходил, когда оно еще Темным называлось. У дедушки были до
революции отношения с одной русалкой, а чем они кончились - семейная
тайна. Ничего хорошего, говорят, не вышло. А еще раньше Панкрат Сивов,
купец второй гильдии, вообще сгинул в озере. Говорили, но шепотом, что и
сам Гуль имел с русалками соглашение, но какое - никто не запомнил.
  Так что в отличие от Стендаля Удалов в русалок на озере верил. Но и
посоветовать Стендалю отправиться на озеро с целью выследить водяных
жительниц тоже не имел морального права. Это было рискованное дело и могло
плохо кончиться для Стендаля.
  Но чем больше Удалов отговаривал Мишу от похода, тем сильнее тот стремился
на озеро. И вот, сказав маме, что уезжает в командировку в Потьму, в
теплый июльский вечер он выбрался на Копенгаген, взяв с собой лишь
записную книжку и бутерброд.
  Полагая, что русалки вряд ли выходят на истоптанный, близкий к шоссе берег
озера, он за час обогнул водоем и оказался в местах нехоженых, топких,
комариных и явно русалочьих.
  Отбиваясь от комаров, он затаился за кустом. Совсем стемнело, вышла луна.
Прошло полчаса, и Стендаль уже готов был бежать из леса, пока всю его
кровь не выпили комары, как услышал мелодичный девичий голос:
  - Простите, что вы здесь делаете?
  Обернувшись, Стендаль увидел невысокую худенькую стройную девушку с
длинными прямыми волосами. Одежды, надо сказать, на девушке не было. Даже
при слабом свете луны было видно, что ее ноги от бедер и до щиколоток
покрыты мелкой чешуей.
  В первый момент Стендаль смутился наготы девушки, но ее доверчивые черные
глаза, ее робкая и чистая улыбка развеяли его смущение. И уже через десять
минут они беседовали, не обращая внимания на комаров.
  Русалку, которая влюбилась в Стендаля с первого взгляда, звали Машей. В
отличие от большинства своих сверстниц, она умела читать и писать, знала
географию и была притом не по-русалочьи умна. Всему этому она была обязана
своей тете Поле, дочери волжского водолаза.
  И нет ничего удивительного в том, что уже к полуночи Маша и Миша тесно
обнялись и принялись целоваться. Ведь издавна известно, что, несмотря на
примесь рыбьей крови, русалки - существа страстные, и их соблазнам
поддавались даже известные люди. Романы с русалками были у Александра
Македонского, Вольтера и командарма Фрунзе.
  Когда другие русалки узнали о том, что Маша стала возлюбленной
корреспондента, они принялись завлекать Мишу в хоровод в надежде заманить
его в озеро и утопить, как и положено поступать с мужчинами, уже
выполнившими свой генетический долг. Но за Стендаля вступилась тетя Поля,
представительница новых тенденций в этом обществе. Да и Маша так полюбила
Мишу, что готова была сама утонуть, только не погубить возлюбленного.
  Маша старалась быть достойной своего избранника: она читала книжки,
которые приносил ей Стендаль, слушала радиоприемник, а когда вылезала из
воды, то обязательно надевала сарафанчик, подаренный Мишей. В будущем она
намеревалась поступить в речной техникум.
  А потом старые русалки, по известным лишь им признакам, догадались, что
Маша уже с икрой.
  Значит, скоро вылупятся на свет девчушки, мальки, русалочки. К сожалению,
а может, к счастью, русалки устроены так, что мальчики из икринок не
вылупляются - только девочки. Так распорядилась природа. Распорядись она
иначе, весь фольклор полетел бы к чертовой бабушке - что бы вы стали
делать с мускулистыми русалами, которые бы утаскивали в камыши проходящих
доярок или туристок?
  Издавна известно, что, полюбив мужчину, русалка мечет икру - крупные, с
лесной орех, икринки, которые попадают в стоячую воду. Из икринок,
избежавших зубов щуки или жвал жука-плавунца, выводятся десять, двадцать,
тридцать русалочек, идеально одинаковых, как две капли воды похожих на
маму и чуть-чуть на папу.
  Когда множество одинаковых русалочек вывелись в озере, сладостная весть об
этом событии разнеслась по всем лесам, речкам и озерам, где еще
сохранились русалки.
  Русалочек берегли всем миром - не только водяные жители, но и друзья Миши
Стендаля. Некоторые старые русалки готовы были держать детей в аквариуме,
но выписанный специально из Ганновера Иван Андреевич Шлотфельдт приказал
аквариум разбить, потому что детям нужно движение воды и ее естественное
перемешивание.
  Несмотря на принятые меры и круглосуточное дежурство, всех детей вывести
не удалось. Десяток икринок погибло, еще двадцать пропали без вести, но из
двадцати шести вылупились русалочки, подросли и шустро плавали по озеру,
  Нельзя сказать, что Стендалю легко жилось. Он разрывался. Разрывался между
любовью к Маше и невозможностью построить с ней настоящую дружную семью,
разрывался между любовью к дочкам и невозможностью играть с ними на
лужайке или кормить кефиром из соски.
  Тяжело было Стендалю и на службе - не мог же он стать источником
нездоровой сенсации. Представляете заголовок статьи "Молодой журналист
ждет, когда его двадцать шестая дочь вылупится из икринки", "Нам с милой
уютно под водой!", "Где твой хвост, невеста?". Эти заголовки снились
Стендалю, и он вскакивал в поту с криком: "Мама, что они со мной
сделали!". Его мама, Раиса Федоровна, которая не знала точно, что
происходит с сыном, но понимала, что происходит неладное, утешала Мишу как
могла, приносила холодный чай с мятой и поила на сон грядущий отваром из
столетника.
  Лишь близкие друзья - Удалов, Минц, Грубин знали о тайне Стендаля и
надеялись, что все образуется. И хотя формально Стендаль оставался
холостяком, а русалка Маша, как и все русалки, не могла выйти замуж, для
друзей они составляли молодую семью, о которой следовало заботиться.
  Кто, кроме профессора Минца, смог бы вызвать из Ганновера ихтиологическую
знаменитость, выходца из рода Шереметевых, ветеринара Шлотфельдта? Кто,
кроме Саши Грубина, смог бы изобрести автоматическую кормушку для девочек,
которая выдавала им строго отмеренные порции пищи и витаминов? А кто
испятнал весь южный, низменный, болотистый берег озера надписями "Купание
и ловля рыбы запрещены!", "Внимание! Повышенное содержание технеция и
калифорния!", "Вход и распитие воспрещены по причине энцефалитного
клеща!"? Разумеется, это сделал трудолюбивый Удалов.
  Теперь, когда читатель полностью в курсе необычных событий, имевших место
на берегу и в глубинах озера Копенгаген, он поймет, почему Миша Стендаль
так испугался "мерседеса", нагло затормозившего возле редакции газеты
"Гуслярское знамя", и почему он срочно повел "кладоискателей" к Удалову,
своему старшему и находчивому другу.
  Ни Стендаль, ни Удалов ни на секунду не поверили в историю с подводным
кладом. Нечего здесь было делать Ивану Сусанину и полякам: в эти места в
семнадцатом веке даже бурые медведи не осмеливались совать носы.
  Было очевидно, что Собачко и Салисов откуда-то пронюхали о местных
русалках.


  О погребе в руинах замка помещика Гуля знали единицы, даже среди русалок,
но, как сказал по-немецки Иван Андреевич, молодую поросль следовало бы
эвакуировать в более надежное место. А такого в лесу не было.
  - Отвезем их ко мне домой, - молил Стендаль, - моя мама так хотела, чтобы
у меня были дети.
  - Только не двадцать шесть, - отрезал Удалов.
  Стендаль только махнул рукой, он и сам понимал, что его предложение
относится к разряду недостижимых.
  Снаружи доносился некий неясный шум, встревоживший Удалова. Он решил, что
его долг - немедленно выбраться наружу и посмотреть, что там творится.
Стендаль вызвался сопровождать его.
  Как и следовало ожидать, шум производили выбравшиеся из болота Собачко и
Салисов, грязные, мокрые, злые, но в то же время торжествующие.
  - Черт побери, какая трагическая ошибка! - вырвалось у Стендаля.
  Проследив за его взглядом, Удалов понял, что произошло.
  Оказывается, "кладоискателей" сопровождал, медленно вплывая в озеро из
ручья, сам пан Водограй, личность отвратительная, вредная, но почти никому
лично не известная.
  Еще со времен помещика Гуля он каким-то образом перебрался в эти края из
Волги, где его не терпели, и обосновался в болоте, страшно завидуя
русалкам, плескавшимся в чистых озерных водах. Почему-то эта хитрая
злобная бестия полагала себя шляхтичем и требовала, чтобы его именовали
паном, на что не имела никаких прав. Но, кстати, водяной не имел прав и на
то, чтобы носить пришитые к голому голубому телу генеральские эполеты
Французского иностранного легиона и генеральские же лампасы.
  Водограй, которого на Копенгагене все звали просто Водяным, неоднократно
пытался сблизиться с кем-нибудь из русалок для продолжения рода, но даже
самые некрасивые и одинокие из них этого себе не позволяли.
  Так он и вековал в болоте, нападал на ляг