Удалов с Ложкиным пригляделись и согласились с Минцем. Пю-мезонные
ускорители требовали ремонта.
  Корабль медленно снижался, продвигаясь к берегу, и наконец завис над самой
кромкой воды, бросив тень на песок.
  - Скоро высадку начнут, - сказал Удалов.
  "Да, - подумал Ложкин. - Сейчас откроется люк и на песок сойдет
неизвестная цивилизация. Вернее всего, она дружественная, но не исключено,
что могла пожаловать злобная и чуждая нам космическая сила с целью
покорения Земли. А ведь никаких действий не предпримешь. До города
двадцать километров, к тому же автобус ходит редко".
  Из корабля выдвинулись многочисленные щупы и анализаторы.
  - Измеряют условия, - сказал Удалов.
  Минц только кивнул. Это было ясно без слов.
  Анализаторы спрятались.
  И тут случилось неожиданное.
  Открылся другой люк снизу. Вместо космонавтов на берег, словно из силосной
башни, вывалился ком зеленой массы, похожей на консервированный шпинат,
такие консервы были недавно в гастрономе и шли на приготовление супа. Люк
тут же захлопнулся. Зеленая масса расползалась по песку густым киселем и
приближалась к воде. Корабль взвился вверх и исчез.
  - Похоже, - сказал Минц, - на водную цивилизацию.
  Ложкин, который уже про себя отрепетировал приветственное слово, так как
обладал жизненным опытом и опытом общественной работы, молчал. Зеленая
масса не имела никаких органов, к которым можно обратиться с речью.
Поэтому Ложкин сказал шепотом, чтобы кисельный пришелец не подслушал.
  - Хулиганство в некотором роде. Все озеро загадит, а люди купаются.
  - Купаться пока не придется, - сказал Корнелий Удалов. - Возможно, у
пришельца нежные части и можно их повредить.
  - Плесень он, а не пришелец, - пришел к окончательному выводу Ложкин.
  - Может, он радиоактивный? - спросил Удалов.
  - Сейчас проверим, - Минц раскрыл чемоданчик, в котором находились
складной микроскоп, спектрограф, счетчик Гейгера, пробирки, химикалии и
другие приборы.
  Старик Ложкин, проникшись недоверием к зеленому пришельцу, который уже
частично вполз в воду и расплылся по ее поверхности зеленой пленкой,
достал химический карандаш и на листе фанеры написал печатными буквами:


  КУПАТЬСЯ, ЛОВИТЬ РЫБУ,
  СТИРАТЬ БЕЛЬЕ
  ЗАПРЕЩАЕТСЯ.
  ОПАСНО!


  Потом он прикрепил фанеру к сосновому стволу, и люди, сходившиеся к месту
происшествия с других участков берега, останавливались перед объявлением и
читали его.
  Минц спустился к воде и нагнулся над зеленой жижей. Счетчик радиации
молчал, что было утешительно.
  - А не исключено, - сказал он Удалову, который стоял над ним, страховал
сзади, - что это - космический десант.
  - Жалко, - сказал Удалов. - Я всегда стою за дружбу между космическими
цивилизациями.
  - Если эта зеленая плесень начнет быстро размножаться, покроет слоем всю
нашу планету, то инопланетным агрессорам нетрудно будет взять нас голыми
руками.
  - Можно попроще способ придумать, - сказал Удалов.
  - Что мы знаем об их психологии? - спросил Минц. - А если они всегда так
покоряют чужие планеты?
  Один из посторонних посетителей сказал:
  - Поеду домой. Мне с огорода надо помидоры снять. А то пришельцы все
потравят.
  За ним последовали некоторые другие из купальщиков и рыбаков. Но основная
масса осталась, потому что для среднего горожанина нет большего
удовольствия, чем встреча с неведомым, прикосновение к тайнам космоса.
  - Теперь, - заявил профессор Минц, - надо исследовать поведение плесени в
водной среде.
  Он начал брать пробы и смотреть на пришельца в микроскоп.
  Удалов тоже не терял времени даром. Он сначала нарисовал в воздухе круг и
треугольник, взывая к общему для всех разумных существ знанию геометрии, а
затем достал из-под сосны свои брюки, чтобы наглядно объяснить пришельцу
теорему Пифагора о штанах. Плесень не обратила внимания на усилия Удалова,
но тут были опубликованы выводы Минца.
  - Совершенно безопасная субстанция, - сказал профессор. - Микроскопические
водоросли, примитивные организмы, встречаются на Земле. Разумом не
отличаются.
  - Это еще не факт, - возразил Удалов, но штанами махать перестал, а надел
их на место. - Может, если сложить их вместе, получится коллективный разум.
  - Если даже целое поле капусты сложить вместе, получится большая куча
капусты, но никакого разума, - сказал Минц.
  - А если она размножится и покорит Землю? - спросил Ложкин. - Вы же сами
предупреждали, Лев Христофорович.
  - У нее было много времени, чтобы это сделать в далеком прошлом, - сказал
Минц. - Миллиарды лет эта водоросль обитает на Земле.
  - Она рыбу всю поморит, - высказал предположение молодой человек в
тельняшке.
  - Рыба ее уже кушает, - сказал Минц.
  Так рухнула теория о космическом десанте, пропала втуне заготовленная
Ложкиным речь и провалились усилия Удалова по поводу теоремы Пифагора.
Минц свое дело знал. Если он сказал, что космический корабль вывалил на
берег озера Копенгаген просто кучу мелких водорослей, так оно и есть.
  Разочарованные зрители разошлись по берегу, а Минц с соседями сел под
сосну у запретительной надписи и стал думать: что бы все это значило. Не
может быть, чтобы из космоса прислали корабль только для того, чтобы
привезти кучу водорослей.
  Водоросли, оставшиеся на берегу, быстро сохли под солнцем, чернели,
впитывались в песок.
  - Нам поставили логическую загадку, - сказал Удалов. - Нас испытывают.
Испугаемся или нет.
  - А сами наблюдают? - спросил Ложкин.
  - Сами наблюдают.
  Минц поднялся и пошел по берегу, чтобы определить границы выпадения
водорослей. Озеро жило своей мирной, тихой субботней жизнью, и ничто не
напоминало о недавнем визите космического корабля. Минц споткнулся обо
что-то твердое. Полагая, что это камень, он ударил носком по препятствию,
но препятствие не поддалось, зато Минц, который был в легких сандалиях,
ссадил большой палец ноги.
  - Ой! - сказал он.
  Удалов уже спешил к нему на помощь.
  - Что такое?
  - Камень, - сказал Минц. - Он водорослями покрыт.
  Интуиция подсказала Удалову, что это не камень. Он быстро опустился на
корточки, разгреб водоросли, еще влажные и липкие. И его старания были
вознаграждены. Небольшой золотистый цилиндр, верхняя часть которого
выступала из песка, медленно ввинчиваясь, уползала вглубь.
  - А вот и пришелец, - сказал Удалов, по-собачьи разгребая обеими руками
песок, чтобы извлечь цилиндр.
  Цилиндр был невелик, но тяжел. Минц живо достал из чемоданчика
ультракоротковолновый приемник, который оказался там только потому, что в
чемоданчике было все, что могло пригодиться, настроил его и сказал:
  - Так я и думал. Цилиндр издает сигнал на постоянной волне.
  - И на нем что-то написано, - сказал Удалов.
  И вправду на нем было что-то написано.
  Цилиндр развинтили. Внутри обнаружили свернутый в трубочку свиток
металлической фольги с такими же буквами, как и на его оболочке.
  - Похоже на эсперанто, - сказал Минц, разглядывая текст. - Только другой
язык. И неизвестная мне графика. Но ничего, окончания и префиксы
просматриваются, знаки препинания угадываются, структура проста. Дайте мне
десять минут, и я, как и любой на моем месте лингвистический гений, прочту
этот текст.
  - Вот и хорошо, - сказал Удалов. - А я побегу колбасу порежу и пиво открою.
  Удалов приготовил пищу, Минцу тоже дали бутерброд, и через десять минут
расшифровка была закончена, ибо Минц использовал в своей работе опыт
Шампольона-Кнорозова и других великолепных мастеров, специалистов по
клинописи и письменности майя.
  - Внимание, - сказал Минц. - Если вы заинтересованы, я прочту перевод
космического послания. Оно не лишено интереса. - Минц тихо хихикнул.
  - Сначала надпись на цилиндре: "Вскрыть через четыре миллиарда лет".
  - Чего? - спросил Ложкин.
  - За точность перевода ручаюсь.
  - Тогда зря мы это сделали, - сказал Удалов. - Они надеялись, а мы
нарушили.
  - Мне столько не прожить, - сказал Ложкин. - Поэтому раскаиваться нечего.
Кроме того, мы сначала вскрыли, а потом уже прочли запрещение.
  - А теперь текст, - продолжал Минц. - "Дорогие жители планеты, название
которой еще не придумано..."
  - Как так? - удивился Ложкин. - Наша планета уже называется.
  - И это в космосе многим известно, - поддержал его Удалов.
  Минц переждал возражения и продолжал:
  - "Сегодня минуло четыре миллиарда лет с того дня, как автоматический
корабль-сеялка с нашей родной планеты Прекрупицан совершил незаметный, но
принципиальный шаг в вашей эволюции. Будучи адептами теории и практики
панспермии, мы рассылаем во все концы Галактики корабли, груженные
примитивной формой жизни - водорослями. Попадая на ненаселенную планету,
они развиваются, так как являются простейшими и неприхотливыми живыми
существами. Через много миллионов лет они дадут начало более сложным
существам, затем появятся динозавры и мастодонты, и наконец наступит тот
счастливый в жизни любой планеты день, когда обезьяночеловек возьмет в
лапы палку и начнет произносить отдельные слова. Затем он построит себе
дом и изобретет радио. Знайте же, что вы, наши отдаленные во
времени-пространстве родственники по эволюции, изобрели радио и поймали
сигнал нашей капсулы, захороненной четыре миллиарда лет назад на берегу
необитаемого и пустынного озера, потому что мы засеяли его воду
примитивными водорослями. Мы не оставляем нашего обратного адреса - срок
слишком велик. Мы подарили вашей планете жизнь и создали вас совершенно
бескорыстно. Если вы нашли капсулу и прочли послание - значит, наша цель
достигнута. Скажите нам спасибо. Счастливой эволюции, друзья!"
  - Вот и все, - сказал Минц, не скрывая некоторой грусти. - Они немного
опоздали.
  - Я же говорил, что они разумные, - сказал Удалов. - И никакой
враждебности.
  Удалов верил в космическую дружбу, и записка в цилиндре лишь укрепила его
в этой уверенности.
  Микроскопические водоросли плавали по озеру, и их ели караси. Но Ложкин
вдруг закручинился.
  - Ты чего? - спросил Удалов. - Чем недоволен? Адреса нету? Адрес мы
узнаем. Слетаем к ним, вместе посмеемся.
  - Я не об адресе, - сказал Ложкин. - Я думаю, может, поискать еще одну
капсулу.
  - Какую еще?
  - Ну, ту самую, которую кто-то оставил на Земле четыре миллиарда лет назад.






  (с) Кир Булычев, 1975, 1978.
  (с) "Детская литература", 1978.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998, 1999.
  (с) Корректор Дмитрий Оленьков, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                             Ленечка-Леонардо

                       Др. назв.: Лешенька-Леонардо


                                  Рассказ

                              Цикл - "Гусляр"

                           Написан - 21.12.1975


  - Ты чего так поздно? Опять у Щеглов была?
  Всем своим видом Ложкин изображал покинутого, голодного, неухоженного мужа.
  - Что ж поделаешь, - вздохнула его жена, спеша на кухню поставить чайник.
- Надо помочь. Больше у них родственников нету. А сегодня - профсоюзное
собрание. Боря - член месткома, а Клара в кассе взаимопомощи. Кому с
Ленечкой сидеть?
  - И все, конечно, тебе. В конце концов родили ребенка, должны были
осознавать ответственность.
  - Ты чего пирожки не ел? Я тебе на буфете оставила.
  - Не хотелось.
  Жена Ложкина быстро собирала на стол, разговаривала оживленно, чувствовала
вину перед мужем, которого бросила ради чужого ребенка.
  - А Ленечка такой веселенький. Такой милый, улыбается. Садись за стол, все
готово. Сегодня увидел меня и лепечет: "Баба, баба!"
  - Сколько ему?
  - Третий месяц пошел.
  - Преувеличиваешь. В три месяца они еще не разговаривают.
  - Я и сама удивилась. Говорю Кларе: "Слышишь?", а Клара не слышала.
  - Ну вот, не слышала...
  - Возьми пирожок, ты любишь с капустой. А он вообще мальчик очень
продвинутый. Мать сегодня в спешке кофту наизнанку надела, а он мне
подмигнул - разве не смешно, тетя Даша?
  - Воображение, - сказал Ложкин. - Пустое женское воображение.
  - Не веришь? Пойди погляди. Всего два квартала до этого чуда природы.
  - И пойду, - сказал Ложкин. - Завтра же пойду. Чтобы изгнать дурь из твоей
головы.
  В четверг Ложкин, сдержав слово, пошел к Щеглам. Щеглы, дальние
родственники по материнской линии, как раз собирались в кино.
  - Мы уж решили, что вы обманете, - с укором сказала Клара. Она умела и
любила принимать одолжения.
  - Сегодня Николай Иванович с Ленечкой посидит, - сказала баба Даша. - Мне
по дому дел много.
  - Не с Ленечкой, а с Леонардо, - поправил Борис Щегол, завязывая галстук.
  - А у вас, Николай Иванович, есть опыт общения с грудными детьми?
  - Троим высшее образование дал, - сказал Ложкин. - Разлетелись мои птенцы.
  - Высшее образование - не аргумент, - сказал Щегол. - Клара, помоги узел
завязать. Высшее образование дает государство. Грудной ребенок - иная
проблема. Почитайте книгу "Ваш ребенок", вон на полке стоит. Вы, наверно,
ничего не слыхали о научном обращении с детьми.
  Ложкин не слушал. Он смотрел на ребенка, лежавшего в кроватке. Ребенок
осмысленно разглядывал погремушку, крутил в руках, думал.
  - Агу, - сказал Ложкин, - агусеньки.
  - Агу, - откликнулся ребенок, как бы отвечая на приветствие.
  - Боря, осталось десять минут, - сказала Клара. - Где сахарная водичка,
найдете? Пеленки в комоде на верхней полке.
  Николай Иванович остался с ребенком один на один.
  Он постоял у постельки, любуясь мальчиком, потом, неожиданно для самого
себя, спросил:
  - Тебе почитать чего-нибудь?
  - Да, - сказал младенец.
  - А что почитать-то?
  - Селебляные коньки, - ответил Ленечка. - Баба читала.
  Язык еще не полностью повиновался мальчику.
  Ленечка-Леонардо протянул ручонку к шкафу, показывая, где стоит книжка.
  - Может, про репку почитаем? - спросил Ложкин, но ребенок отрицательно
подвигал головкой и отложил погремушку в сторону.
  Ложкин читал книжку более часа, утомился, сам выпил всю сахарную водичку,
а ребенок ни разу не намочил пеленок, не ныл, не спал, увлеченно слушал,
лишь иногда прерывал чтение конкретными вопросами: "А что такое коньки? А
что такое Амстелдам? А что такое опухоль головного мозга?"
  Ложкин, как мог, удовлетворял любопытство младенца, все более попадая под
очарование его открытой яркой личности.
  К тому времени, когда родители вернулись из кино, дед с мальчиком
подружились, на прощанье Леонардик махал деду ручкой и лепетал:
  - Сколей плиходи, завтра плиходи, деда.
  Родители не прислушивались к щебетанью крошки.


  С этого дня Ложкин старался почаще подменять жену. Фактически превратился
в сиделку у мальчика. Щеглы не возражали. Они были молодыми активными
людьми, любили кататься на коньках и лыжах, ходить в туристские походы,
посещать кино и общаться с друзьями.
  Месяца через два Ленечка научился садиться в постельке, язык его слушался,
запас слов значительно вырос. Ленечка не раз выражал деду сожаление, что
неокрепшие ножки не позволяют ему выйти на улицу и побывать в интересующих
его местах.
  Порой Ложкин вывозил Ленечку в коляске, тот жадно крутил головкой по
сторонам и непрестанно задавал вопросы: почему идет снег, что делает
собачка у столба, почему у женщин усы не растут и так далее. Ложкин, как
мог, удовлетворял его любопытство. Дома они вновь принимались за чтение
или Ложкин рассказывал младенцу о своей долгой жизни, об интересных людях,
с которыми встречался, о редких местах и необычных профессиях.
  Как-то Ленечка сказал деду:
  - Попроси маму Клару, пусть разрешит мне учиться читать. Ведь шестой месяц
уже пошел. Я полагаю, что в моем возрасте Лев Толстой не только читал, но
и начал замышлять сюжет "Войны и мира".
  - Сомневаюсь, - сказал Ложкин, имея в виду и Льва Толстого, и маму Клару.
  - Но попробую.
  Он прошел на кухню, где Клара, только что вернувшись из гостей, готовила
на утро сырники.
  - Клара, - сказал он. - Что будем с Ленечкой делать?
  - А что? Плохо себя чувствует? Лобик горячий?
  Клара была неплохой матерью. Сына она любила, переживала за него, сама
укачивала перед сном, что, правда, ребенку не нравилось, потому что
отвлекало от серьезных мыслей.
  - Лобик у него хороший, - сказал Ложкин. - Только мы с ним думали, не пора
ли научиться читать. В его возрасте Лев Толстой, возможно, уже и писал.
  - Что старый, что малый, - усмехнулась Клара. - Шли бы вы домой, дядя
Коля. Завтра не придете? А то я должна на службе задержаться. Да, и
зайдите с утра на питательный пункт, за молоком и кефиром.
  Ребенка Клара не кормила, да Ленечка и не настаивал на этом. Ему было бы
неловко кормиться таким первобытным образом.
  Как-то Ленечку отнесли к врачу, сделать анализы и проверить здоровье. Все
оказалось в порядке, Ленечка по совету Ложкина держал язык за зубами, но
заинтересовался медициной - на него произвела впечатление обстановка в
больнице и медицинская аппаратура.
  - Знаешь, дедушка, - сказал он Ложкину по возвращении, - мне захотелось
стать врачом. Это - благородная профессия. Я понимаю, что придется упорно
учиться, но я к этому готов.
  В последующие недели Ленечка все-таки научился читать, и Ложкин подарил
ему электрический фонарик, чтобы читать под одеялом, когда родители уснут.
  Возникает естественный вопрос: А как же родители? Неужели они были так
слепы, что проглядели то, что было очевидно приходящему старику, который
повторял своей жене: "Я углядываю знак судьбы в том, что ребенка назвали
Леонардо Борисовичем. Полтысячи лет Земля ждала своего следующего
универсального гения. И вот дождалась". Нет, родители оставались в слепом
убеждении, что произвели на свет обычного ребенка.
  За примерами недалеко ходить. В день Ленечкиного девятимесячного юбилея
Борис Щегол пришел к нему в комнату с новой погремушкой. Ленечка в этот
момент сидел в кроватке и слушал, как Ложкин читает ему вслух "Опыты"
Монтеня.
  - Гляди, какая игрушечка, - сказал Борис. Он, как всегда, спешил и поэтому
собирался тут же покинуть сына, но Леонардик сказал вслух:
  - Любопытно, что эта игрушка напоминает мне пространственную модель
Солнечной системы.
  Борис возмутился:
  - Дядя Коля, что за чепуху вы ребенку читаете? Как будто нет хороших
детских книг. Про курочку и яичко, например, я сам покупал. Куда вы ее
задевали?
  Ложкин не ответил, потому что Ленечка из книжки про курочку делал бумажных
голубей, чтобы выяснить принципы планирующего полета.
  Борис Щегол отобрал "Опыты" Монтеня и унес книжку из комнаты.
  Еще через несколько дней произошла сцена с участием Клары Щегол. Она
принесла Ленечке тарелочку с протертым супом, и, для того чтобы поставить
ее, ей пришлось смахнуть со столика несколько свежих медицинских журналов
и словарей.
  - Вы о чем здесь бормочете? - спросила она миролюбиво у Ложкина.
  - Шведским языком занимаемся, - откровенно ответил Николай Иванович.
  - Ну ладно, бормочите, - сказала Клара.
  Ленечка положил ручку на ладонь старику: не обращай, мол, внимания.
  Тут же они услышали, как в соседней комнате Клара рассказывает
приятельнице:
  - Мой-то кроха, сейчас захожу в комнату, а он бормочет на птичьем языке.
  - Он у тебя уже разговаривает?
  - Скоро начнет. Он развитой. И что удивительно, к нам один старичок ходит,
по хозяйству помогает, так он этот птичий язык понимает.
  - Старики часто впадают в детство, - сказала подруга.
  Леонардик вздохнул и прошептал Ложкину:
  - Не обижайся. В сущности, мои родители добрые, милые люди. Но как я порой
от них устаю!
  В комнату вошла Клара с приятельницей. Приятельница принялась ахать и
повторять, какой крохотулечка и тютютенька этот ребенок, и умоляла:
  - Скажи - ма-ма.
  - Мам-ма, - послушно ответил Ленечка.
  - Пре-лестный младенец. И как на тебя похож!
  Тут младенцу надоело, и он обернулся к Ложкину:
  - Продолжим наши занятия?
  Женщины этих слов не слышали. Они уже говорили о своем.
  Когда Ленечка научился ходить, они с Ложк