о с женщинами обращается? Я буквально торчу, когда его по телеку
показывают!
  - Все в жизни не так просто, кошечка, - сказал Василий Борисович, ласково,
но твердо хватая короткими пальцами эстрадную звезду за подбородок и
поворачивая ее к себе с намерением, видно, впиться на прощанье губами в
розовые губки гражданки Вагончик. - Ты думаешь, если человек заявляет, что
намерен вымыть свои сапоги в Индийском океане, значит, он в предыдущем
рождении был Александром Македонским?
  - Да, - прошептала Дилемма, не пытаясь вырваться.
  - А когда проверили на генетическом уровне, оказалось, что в предыдущем
рождении наш с тобой герой был чукчей!
  - Ах! - вырвалось у Удалова.
  - Вот именно. И этот товарищ чукча всю жизнь мечтал вымыть ноги в теплой
воде. А так как советская власть дала чукче начальное образование и
поведала о стране Индии, а вот горячую воду в те края не провела, то и
образовалась у чукчи мечта, не реализованная ввиду ранней гибели чукчи на
клыках моржа.
  Сказав так, Питончик страстно впился устами в губы певицы, и Ксения
Удалова резким движением оттащила мужа к таможне и пограничному контролю.
  А синий "мерседес", на котором, как подумал Питончик, приехали за ним,
притормозил возле целующихся на прощанье Дилеммы с Питончиком, бесшумно и
быстро опустились тонированные стекла, и изнутри засверкали ярко-белые
вспышки. Оказывается - стреляли.
  Оказывается, за Василием Борисовичем приехали не друзья, а враги.
  Питончик опустился на мокрый холодный асфальт, увлекая за собой Дилемму.
Которой, впрочем, было все равно, потому что погибла и она.
  Закричала Ксения, ахнул Удалов - к счастью, в тот момент они уже были в
нескольких шагах от места трагедии.
  На похороны Удаловы не попали, потому что у них уже были заказаны на тот
день билеты до Вологды.


  У Корнелия осталась на сердце тяжесть.
  Многое пришлось ему в жизни видеть, но такого зверства - ни разу.
  Поэтому можно понять, почему он ни с кем из друзей не поделился сведениями
о перерожденцах. Как бы возникла черная шторка в памяти - а за ней
прятались беседы, которые он вел на теплоходе.
  А приподнялась эта шторка в тот неприятный день, когда Усищев предложил
гражданам Великого Гусляра избрать в каждом подъезде по доносчику, чтобы
он информировал правительство города о настроениях и неправильных словах.
  В тот день Удалов пошел с профессором Минцем погулять по набережной.
Многие жители города пошли в тот день погулять по набережной или даже в
парк. Наиболее осторожные уехали в лес, к озеру Копенгаген. Усищева все
принимали всерьез.
  Удалов с Минцем гуляли себе по набережной, раскланивались со знакомыми, но
разговаривали вполголоса. И тут Минц неожиданно дал толчок размышлениям
своего друга.
  - Иногда мне кажется, что Усищев в прошлой жизни был унтером Пришибеевым.
Был такой герой в сатирическом рассказе Чехова. Любил все запрещать и
пресекать. А при том - жулик и пройдоха, если я не путаю его с каким-то
другим унтером.
  - Ты хочешь сказать, что он жил раньше? - вырвалось у Корнелия, и тут же с
хрустальной ясностью перед его внутренним взором предстала сцена в салоне
теплохода "Память "Нахимова"", пьяный взгляд Василия Борисовича и горящие
карие глаза несчастной Дилеммы.
  - Есть такая теория, - сказал Минц и запустил в речку Гусь плоский
камешек. Надвигалась зима, и ближе к берегу река уже начала покрываться
ледком, отчего камешек подпрыгнул, звякнул по льду и только потом сгинул в
черной ноябрьской воде. - Но научно не подкрепленная.
  - Значит, может, мы с тобой уже пожили свое?
  - Не исключено, - улыбнулся печально профессор. - И даже померли.
  - А мне один покойный человек говорил, что в одном нашем институте уже
измерительная аппаратура работает, а японцы даже на работу без проверки не
берут.
  - Какой еще проверки? - воскликнул Минц.
  - Чтобы избежать опасности. Если человек в предыдущем рождении был
партизаном, то его ни за что нельзя брать на работу стрелочником. Рано или
поздно происхождение скажет свое, и он подорвет вверенный ему поезд.
  - Где ты набрался этой чепухи?
  - Я же говорю - целые институты этим занимаются. А мы здесь прозябаем!
  Удалов не хотел обидеть профессора, но, конечно, обидел. Тот замолчал и
стал смотреть на седые облака.
  - В Москве даже опыт с одним большим начальником провели, - сказал Удалов,
дотрагиваясь до рукава своего друга. - Он отличается гигантизмом за
народный счет. То собор, то монумент, а людям жрать нечего...
  - И что же? - спросил Минц.
  - А то, что он оказался перерожденцем египетского фараона Хеопса.
  - Маловероятно!
  - Что маловероятно? Есть постановление правительства - ему запрещено
впредь возводить на территории России пирамиды и обелиски.
  Минц усмехнулся. Он все еще был настроен скептически.
  - А еще один человек, который хотел ноги в Индийском океане вымыть,
оказался... - заговорил Удалов.
  - Только не говори, что он перерожденец Александра Македонского.
  - Нет, он перерожденец чукчи, который по теплой воде тосковал.
  - Почти смешно.
  - А вы проверьте. Вы ученые, вам все карты в руки.
  - А что? Вот я направлюсь на той неделе в Барселону на конгресс по генной
инженерии, там и поговорю с кем надо.
  На том они и расстались, а ночью Удалову кошмарно снилась несчастная
Дилемма Кофанова, распростертая у его ног на мокром и холодном асфальте
одесского причала.


  Возвратившись вскоре из Барселоны, профессор Минц сразу заглянул к
Удалову. Он был возбужден, капельки пота блестели на склонах лысины,
дыхание было неглубоким, но частым.
  - Идем ко мне! - повелительно сказал он, еле поздоровавшись.
  Ксения хотела было велеть Удалову сначала доесть компот, но по виду соседа
поняла, что случилось Нечто. И промолчала.
  Внизу Минц, раскрыв портфель, вывалил из него не только бумаги, кассеты и
перфокарты, но и несколько разного вида приборов.
  - Мы живем в утробной глуши! - закричал он тонким голосом. - Вокруг люди
открывают и закрывают Америки, а мы не знаем, кто из нас перерожденец!
  - А они знают?
  - Ты был прав, Корнелий, и мне стыдно, что я так провинциален.
  - Значит, он и впрямь из Хеопсов? - спросил Корнелий.
  Минц не сразу вспомнил, потом хлопнул себя по лысине и засмеялся.
  - Хеопс, точно Хеопс. Но это еще цветочки...
  - Лев Христофорович, а как о других?
  - Корнелий, возьми себя в руки. Конференция международная. Их интересуют
свои персонажи. Мадам Тэтчер, например...
  - И кто она?
  - Ну, сам должен был догадаться. Конечно же, королева Елизавета Первая.
  - Ага, - согласился Удалов, который не представлял себе, чем прославилась
королева Елизавета Первая. - А другие?
  - Скажем, президент Клинтон...
  - Да плевал я на президента Клинтона... в переносном смысле.
  - А больше не помню... Да, мне говорили о режиссере Михалкове.
  - И что?
  - Забыл. Что-то иностранное, но - забыл.
  - Сейчас ты скажешь, что и Аллу Пугачеву забыл?
  - Нет сведений. Да отстань ты от меня с мелкими конкретными примерами! Ты,
видно, не до конца осознал суть открытия. Ведь каждый человек может
рождаться не один раз и не два, а, может, даже десять. В истории
человечества был не один Наполеон. Но в большинстве своем они не успевали
взобраться на вершину власти, и их кушали другие соперники. Так что и
пирамида у нас одна, а не сто...
  - Понял, - сказал Удалов. - Первую Аллу Пугачеву надо искать в образе
Шахразады.
  - Умница! - похвалил его Минц. - А теперь скажи, как у нас в Гусляре. Что
нового, что плохого?
  - Ой, не говори! Боюсь, что до выборов не доживем. Лютует Усищев, забирает
власть. А как его выберем - сожрет.
  Минц сочувственно кивал головой.
  Потом он положил на стол тяжелый черный шар с крупное яблоко размером.
  - Это генератор, - сообщил он. - От него исходит энергия, соединяющая поля.
  - Какие поля?
  - Между перерожденцами существует общее поле. Чтобы отыскать его и
расположить в нем перерожденцев, требуется этот шарик.
  - Понятно, - сказал Удалов. - Значит, ты раздобыл ту самую машинку?
  - Ту самую, - согласился Минц. - Вот ее вторая часть.
  Вторая часть представляла собой конус, с широкой стороны которого
помещался овальный экран чуть больше ладони; на узкой части горел зеленый
огонек.
  - А вот это, - сказал Минц, - способ увидеть того, чьим перерожденцем ты,
Удалов, являешься.
  - Меня не трожь! Ничего интересного, - возразил Удалов.
  - А я и не надеялся увидеть в твоем прошлом еще одного путешественника по
Галактике, обыкновенного героя Вселенной.
  Видно, Минц шутил. Во всяком случае, Удалов предпочел счесть его слова за
шутку.
  - Значит, будем разыскивать, чей вы перерожденец, Лев Христофорович, -
нашелся Удалов.
  - Ах, оставь, Корнелий, - отмахнулся профессор.
  - Почему же, вы личность известная, можно сказать, гениальная.
  - Это все в прошлом.
  - А мы прошлым и интересуемся.
  - Нет, нет, от меня проку не будет, - взъярился профессор.
  - Но может быть, вы перерожденец самого Леонардо да Винчи! У меня на этот
счет почти нет сомнений, если не считать шишки.
  И Удалов не без лукавства, хотя и безобидного, указал на небольшую шишку,
которая испокон веку виднелась над правым ухом профессора.
  - Я тебя не понял, - насторожился профессор.
  - В это самое место, как говорит наука, - ответил Удалов, - Исааку Ньютону
угодило яблоком.
  Минц попытался рассмеяться, но получилось неубедительно. И Корнелий понял,
что себя профессор Минц проверять на перерожденчество не станет. А если и
станет, то тайком от общественности. Потому что после своей неудачной
шутки Минцем овладел ужас: а вдруг он - перерожденец какого-то совершенно
неизвестного и даже неинтересного человека, как бы подкидыш Истории?
  - А вот какая проблема меня волнует, - сказал неожиданно Минц, - так это
будущее родного нашего городка.
  Удалов даже рот открыл от удивления. Будущее родного городка к проблеме
перерожденцев отношения вроде бы не имело.
  - Удалов, Удалов! - вздохнул профессор. - Несмотря на твои подвиги и
жизненный опыт, дальше собственного носа ты посмотреть не в состоянии. А я
мыслю масштабно. Меня сейчас не интересует, кем были в прежней жизни
Франсуа Миттеран или Алла Пугачева. Это банально. Мне не столь важно,
падало ли яблоко на голову мне или другому Ньютону. Это тоже лежит на
поверхности. Это подобно старой детской шутке.
  - Какой?
  - Назови часть лица.
  - Нос.
  - Поэт?
  - Пушкин.
  - Девяносто шесть процентов людей отвечают точно так же - берут то, что
лежит на поверхности мозга, и предлагают человечеству. Моя же гениальность
заключается в том, чтобы отыскать новые пути.
  - И сказать "ухо" и "Лермонтов"? - спросил Удалов.
  - Нет, голубчик. Чтобы сказать "бровь" и "Сафо".
  Тут Удалову пришлось сложить оружие, потому что он не знал, кто такой Сафо.
  - Каждое изобретение, - продолжал Минц, расхаживая по тесному кабинету,
заложив руки за спину и выпятив и без того круглый живот, - должно служить
человечеству. И если мы с тобой сейчас увидим в этом приборе, что я -
перерожденец Ломоносова, это ничего нового никому не даст. Я и без того
известный ученый. Однако если нам удастся заглянуть в прошлое товарища
Усищева, то это может спасти наш город.
  - Конечно, - прошептал Удалов и кинул опасливый взгляд на окно.
  Для тех, кто не в курсе, можно пояснить, что до выборов в Великом Гусляре
оставалось шесть дней. А на власть в городе претендовал некто Усищев,
существо, рожденное новой жизнью - возникшее в городе неизвестно откуда в
качестве владельца ларька у базара, затем проникшее в городскую управу, а
оттуда оказавшееся во главе "Гуслярнеустройбанка", основателями которого
стали некоторые из отцов и матерей города, а вкладчиками - обитатели.
Собрав все деньги, Усищев заявил, что расплачиваться не в состоянии ввиду
антинародной политики московского правительства в Боснии и Герцеговине.
Народ Гусляра сильно шумел и писал на Усищева письма в разные инстанции.
Но местные инстанции в большинстве случаев свои деньги не потеряли, а
возместили их с прибылью, что же касается горожан попроще, то Усищев
придумал для них достойное развлечение. Он доступно объяснил народу по
радио, что во всем виноваты демократы и когда мы с ними окончательно
расправимся, доходы всех жителей Гусляра утроятся. И все на радостях
забыли о том, что их доходы лежат в сейфе у товарища Усищева.
  Как и в каждом русском сообществе, не все дружно выступали за то, чтобы
Усищев стал господином Великого Гусляра. Некоторые даже возмущались и
называли его жуликом. Так что товарищу Усищеву пришлось выписать охрану из
подмосковных Люберец, чтобы оградить себя от демократического террора, а
кроме того - перетянуть на свою сторону городскую милицию, обещав
построить для милиционеров плавательный бассейн, а для их детей школу
фигурного катания. Не говоря уж о материальной поддержке. К тому же в
город прибыли, но пока затаились шестнадцать воров в законе кавказской
национальности, которые должны были помочь в день выборов, чтобы не
допустить к урнам провокаторов.
  Усищев, конечно же, не шутил. Корреспондент "Гуслярского знамени" Миша
Стендаль напечатал статью "Если ты украл железную дорогу..." В ней
говорилось о нравах в США, где большие бандиты неподвластны закону. И вот
уже третий день Миша лежит в больнице с переломанными ребрами, а Усищев в
той же газете "Гуслярское знамя" выступил с отповедью одному хулигану,
который поднял руку на нечто святое...
  Из города началась эмиграция. Но эмиграцию Усищев пресекал - он не желал
править пустым городом. Для этого он мобилизовал посты ГАИ.
  Вот в какую обстановку попал Удалов по возвращении из круиза по
Средиземному морю, а Минц - с барселонского конгресса.
  - Для меня твое сообщение, Корнелий, - сказал Минц, - стало важным
толчком. Оно возродило во мне надежду на то, что мы сможем разузнать, чей
же перерожденец наш бандит, грабитель и будущий уничтожитель города
Великий Гусляр.
  - Ты с ума сошел! Он же нас в зубной порошок сотрет.
  - Если народ себя спасать не может и не хочет, в дело вступают друзья
народа. Мне нужен волос Усищева.
  - От усов?
  - С любого места.
  Удалов задумался. Задание было невыполнимым, если бы не одна тонкость,
вспомнившаяся Корнелию: выходя по утрам из "мерседеса" у здания
"Гуслярнеустройбанка", занимавшего бывшую детскую музыкальную школу имени
Римского-Корсакова (он проходил некогда в этих краях морскую практику и за
это соорудил крепкое двухэтажное здание на свои кровные деньги), господин
Усищев, прежде чем приступить к своим обязанностям, заходил в
парикмахерскую ј 1, расположенную в соседнем доме, и брился с одеколоном
"Кристиан-бруталь" у старого мастера Терзибашьянца.
  - Иди, отдыхай, набирайся сил перед акцией, - посоветовал Минц.
  Но Удалову не хотелось отдыхать. К себе-то он пошел, но не спать, а
думать: вот, к примеру, удастся им узнать, что в предыдущем рождении
товарищ Усищев был Иваном Грозным. А дальше что? Обнародовать? Или в
Москву писать? А из Москвы возьмут и ответят: "Срочно направляйте. Нужен
Родине"!..


  На следующий день в 10.25 Удалов без стука вбежал в лабораторию профессора.
  Вбежав, он раскрыл ладонь. На ней лежала парикмахерская бумажная салфетка,
в которой содержалось немного подсохшей пены со щетиной.
  Минц, занятый подготовкой визита к Усищеву, спросил:
  - Ошибки быть не могло?
  - Наблюдал из угла, - ответил Удалов. - Лично подобрал в бумажку.
  - Ну тогда иди на улицу, гуляй, а я попытаюсь узнать, с кем мы имеем дело.
  Удалов погулял по соседству, дошел до музея, вернулся, посидел на
скамеечке и тут услышал голос друга:
  - Сколько времени?
  - Половина третьего.
  - Я почти догадался! - крикнул профессор.
  - Так из каких он будет?
  - Не могу сказать. Слишком страшно.
  - Неужели Гитлер?
  - Интереснее... Но и страшнее.
  - А что делать будем? - Удалов не был трусом, но тут его тело охватила
предстартовая дрожь.
  - Если не боишься, пойдем со мной, - предложил Минц.
  - Пошли.
  Через минуту вышел Минц со своим толстым портфелем. Он шутил, что возьмет
его с собой, когда поедет за Нобелевской премией.
  По дороге Удалов несколько раз пытался выпытать у профессора, что за тайну
тот несет в себе, но профессор был загадочен, задумчив и печален.
  - Ужасно! - повторял он время от времени. - Ужасно!
  Мурашки пробегали по телу Удалова.
  Они так решительно подошли к "Гуслярнеустройбанку", что люберецкие
молодцы, которые охраняли вход, еле успели скрестить перед пришельцами
автоматы.
  Удалов в удивлении посмотрел на фасад.
  Фасад школы был такой же, как прежде, только профиль Римского-Корсакова
сбили, а вместо него поместили профиль Усищева. Подпись же пока оставили
старую: "Великий русский композитор".
  - Нам к товарищу Усищеву, - строго сказал Минц.
  Люберецкие потому и приехали на охрану Усищева, что не знали никого в
Гусляре. Неужели в городе нашелся бы житель, который осмелился бы
остановить, не пустить Минца и Удалова? Не было такого жителя...
  - Гуляй, папаша, - сказал охранник.
  Возмущенный Минц, которого никогда еще не встречали так в Гусляре,
рассердился и хлопнул хама портфелем по руке. Автомат упал, а второй
охранник развернулся, чтобы прошить очередью двух старых хулиганов.
  К счастью, тут на шум распахнулось окно на втором этаже, выглянула усатая
рожа главного разбойника и сказала:
  - Отставить пальбу! Пропустить ко мне глубокоуважаемых
товарищей-ветеранов, моих дорогих избирателей. А вот ты, Василий, считай
себя уволенным. Если любой старый еврей может у тебя автомат вышибить -
твое место на кладбище...
  - Шеф, я же не ожидал!
  - Тогда твое место на помойке, - сказал Усищев и выстрелил в своего
охранника со второго этажа. Охранник упал бездыханным, и его алая кровь
оросила автомат, а также ботинки Удалова, который кинулся внутрь
музыкальной школы.
  Потрясенные случившимся, старики поднялись на второй этаж. Усищев их не
встретил, но они узнали, что он всегда сидит в голубой гостиной, в классе
арф. Большинство арф уникальной работы было уже продано им в Бангладеш, но
одна, правда, без струн, осталась для интеллигентного антуража.
  Толстый, гладкий, усатый, тонкорукий Усищев сидел за столом, уставленным
его коллекцией - изображениями обнаженных девушек работы советских
фарфоровых заводов.
  Присесть гостям Усищев не предложил, но Минц, уже преодолев потрясение,
подошел к столу, поставил на угол портфель и сказал:
  - У нас к вам, товарищ Усищев, важная проблема, которая касается вашего
происхождения.
  - Мое происхождение не обсуждаем! - вдруг испугался Усищев.
  - Вы меня неправильно поняли, - сказал Минц. - Мы знаем, что такая
выдающаяся личность, как вы, уже жила на свете...
  И он популярно изложил завтрашнему диктатору Великого Гусляра теорию
перерождения душ. О перерождении душ диктатор раньше не слышал, и, если бы
не солидность профессора Минца, он бы в нее не поверил. Но когда Минц
произнес: "Может, среди ваших предшественников и Наполеон попадется", -
Усищев клюнул на это заявление, расплылся и спросил:
  - А что, можно уточнить?
  - Это непросто, - ответил Минц.
  - Сколько просите за Наполеона? - спросил Усищев.
  - Аппаратура зарубежная, настройка тонкая...
  - Сто баксов? - спросил Усищев.
  - Послушайте, Усищев, - рассердился Минц, - мы с вами не на базаре. Какие
могут быть сто баксов, если вы получите с завтрашнего дня право писать на
табличке: "Бывший Наполеон, а ныне товарищ Усищев"?
  - Ладно, можно и без товарища, - смирился Усищев. - А сколько?
  - Завтра всероссийское телевидение сообщит: "Городом Великий Гусляр с
недавнего времени руководит новый Наполеон". Как вы думаете, не появятся
ли здесь руководители некоторых партий с предложением вам баллотироваться
в президенты?
  - Да ладно! - отмахнулся тонкой рукой Усищев. Его руки, неловко
приделанные к тугому телу, были тонкими и ломкими, а пальцы словно
когтистыми.
  - Так что обойдется это вам в двенадцать тысяч долларов чеком на
швейцарский банк, а также по новой квартире нам с Уда