я, обитавшим в тугом теле профессора.
  Да, рассуждал Стендаль, пересекая двор, полчаса мышления - и перед нами
замечательный прибор. Но изобретателю прибор замечательным не кажется. Ему
это уже неинтересно, он пошел дальше. А ведь сколько применений может
найтись такому градуснику... Стендаль остановился посреди двора.
  - Да, - сказал он вслух. - Именно так.
  И вернулся к профессору.
  - Простите, - сказал он от двери, потупив взор, - у меня к вам личная
просьба.
  - Да? - профессор заложил пальцем страницу в книге.
  - Я, простите, нахожусь в таком положении, когда мне очень важно... Ах,
нет! Не это...
  Стендаль заметил, что рука профессора начала совершать медленное движение
к карману замшевого пиджака, где должен был храниться бумажник с деньгами.
  - Вы не могли бы одолжить мне на два часа ваш градусник? Я верну вам его в
полной сохранности, сегодня же...
  Стендаль заметил, как на ближайшую к нему стену упал алый рефлекс - от его
щеки.
  - Вы влюблены? - спросил строго профессор.
  - В некотором смысле...
  - Я, честно говоря, зарекся давать в руки любителей мои изобретения.
  - Но мне только узнать... понимаете, вверх или вниз? Только узнать и все.
Я же не буду воздействовать...
  - Эх, молодежь! - сказал укоризненно профессор. - В мое время мы
заглядывали друг другу в глаза.
  - Но здесь особый случай.
  - Все случаи особые. Стандартных не бывает, - сказал профессор. - Иначе бы
любовь потеряла романтический ореол. Возьмите термометр, молодой человек.
Желаю личного счастья.
  Дорогу до редакции Стендаль провел в размышлениях. Градусник оказался
столь велик, что употребить его незаметно было невозможно. Жаль, что он не
похож на ручные часы. Придется его вынуть в присутствии Эммы. Но под каким
предлогом?
  - Тебя главный спрашивал, - встретил Стендаля Степан Степанович,
редакционный ветеран, пушкинист-любитель. - Велел, как появишься, - к
нему. На ковер.
  - А что? - Стендаль рухнул на грешную землю и мысленно ушибся: беседы с
главным редактором редко проходили безболезненно. Малюжкин полагал, что
его Газета - центр Вселенной.
  - Мы же начинание профессора Минца подхватили, на весь район аванс дали, а
ты очерка не несешь.
  - Эта тема закрыта, - сказал Стендаль. - Все. Выводим мохнатых коров.
  - С твоим профессором не соскучишься. Только вряд ли Малюжкин тебя поймет.
Он уже начал, отрапортовал, сам понимаешь...
  Стендаль положил на стол свою потертую папку. Мысли его сразу же покинули
редакцию и перенеслись в тот близкий миг, когда он, наконец, узнает, да
или нет... да или нет... А вдруг этот градусник реагирует только на кур?
  Стендаль осторожно расстегнул папку, извлек градусник. Сердце колотилось.
Руки дрожали. Градусник был теплым и увесистым.
  - Ты чего? - спросил Степан Степанович, поднимая голову. - Градусник
купил? Детей купать? Да у тебя-то и детей нет.
  Стендаль смотрел на шкалу. Ртутный столбик покачался у нуля, пополз наверх
и замер в районе семи градусов. Немного. Стендаль полагал, что Степан
Степанович ему симпатизирует.
  - Нет, - сказал он, стараясь казаться равнодушным. - Новая модель.
Мгновенно измеряет температуру, влажность, давление и насыщенность воздуха
пылью. Минцу прислали на испытания.
  - Ой, Миша-Миша, - вздохнул Степан Степанович. - Взрослый парень, а шутишь
над пожилыми.
  Он сел обратно, а ртутный столбик пополз вниз.
  - Простите, Степаныч! - взмолился Стендаль. - Я не шутил над вами. Вы
знаете, как я вас уважаю.
  Редакционная секретарша, тайно влюбленная в Стендаля, о чем знала вся
газета, заглянула в комнату.
  - Миша, - сказала она. - Вас Главный спрашивает.
  Стендаль тут же направился к ней, не спуская глаз со шкалы. По мере
приближения к секретарше столбик начал расти. Когда температура поднялась
до двадцати пяти, Стендаль спрятал градусник за спину и улыбнулся
секретарше.
  - Спасибо, - сказал он.
  - За что, товарищ Стендаль? - зарделась секретарша.
  - Стееендаааль! - донесся отдаленный рык.
  Редактор Малюжкин глядел в упор на стоявшего в дверях Стендаля. Взгляд
из-под густых черных бровей был ясным и твердым. Малюжкин был красив и
величествен, седеющие упругие кудри и глубокие морщины в углах рта
придавали ему сходство с каким-то известным киноактером.
  - Садись, Михаил, - сказал Малюжкин.
  Стендаль положил градусник на колени так, что письменный стол закрывал его
от взора главного редактора.
  - У профессора Минца был?
  - Только что от него, - сказал Стендаль.
  - Как новая порода пернатых, то есть... - Малюжкин улыбнулся, - волосатых?
  - Профессор отказался от дальнейших опытов.
  - Не надо шуток, - сказал Малюжкин. - Не время. Несколько хозяйств запросы
прислали. Есть возможность возглавить движение. Отказываться поздно.
Надеюсь, ты так и сказал профессору?
  Стендаль покосился на градусник. Под столом было темно, пришлось вытянуть
его оттуда. Столбик нервно метался возле нуля.
  - А мы, - продолжал задумчиво редактор, - уже шапку придумали: "Золотое
руно птицеферм!" Красиво?
  - Это, конечно, хорошо, - согласился Стендаль. - Но профессор уже начал
выводить длинношерстных коров. И мы можем набрать другую шапку: "Золотое
руно скотных дворов!"
  - Издеваешься? В тот момент, когда наша газета может прославиться на всю
область? Иди и без согласия профессора разводить длинношерстных кур не
возвращайся. Если к шести не будет согласия, пеняй на себя.
  Стендаль вздрогнул. В шесть у него было свидание с Эммой.
  - Товарищ редактор! - взмолился он. - Профессор не согласится. Профессор
меня не примет. Профессор занят.
  - Ах, все отговорки, - сказал Малюжкин. - Все отговорки. А в номере должны
быть новые данные о курах. Без сомнения.
  Стендаль понял, что правдой здесь ничего не добьешься. Главное было -
выиграть время.
  - Профессор Минц, - сказал Стендаль, - попал под машину. Ничего страшного.
  - Как ничего страшного? Гордость науки нашего города - под машиной, а ты
считаешь, ничего страшного? Где он? В больнице?
  - В городской. Его завтра выпишут. Легкие ушибы.
  - Сейчас же звоню туда, - сказал Малюжкин, протягивая руку к телефону.
  - Зачем? Он не может разговаривать. У него нервный шок.
  - Странно. А ты уверен, что это не шутка?
  - Такими вещами не шутят, - сказал Стендаль, проклиная себя за душевную
слабость. Одна ложь всегда тянет за собой другую. И остановиться нельзя.
Надо лгать. Пускай завтра на него обрушатся все громы и молнии. Через
полчаса он должен стоять у входа в городской парк. А дальше ему будет все
равно.
  - Ты уверен? - настаивал Малюжкин.
  - Я знаю это наверняка, - сказал Стендаль мрачно. Собственная ложь была
отвратительна, но остановиться он не мог. - Потому что все это произошло
на моих глазах. Профессор спас меня.
  - Спас тебя?
  - Да. Мы стояли с ним на улице. Ребенок выбежал на мостовую, и груженый
самосвал... - Стендаль перевел дыхание. Он чувствовал, что излагает
воображаемое событие языком газетной заметки, - не успевший затормозить,
был вынужден выехать на тротуар. На пути грузовика оказался сотрудник
городской газеты М. Стендаль. Всего мгновение оставалось до трагедии. Но в
этот момент находившийся рядом известный ученый Л. Х. Минц успел
оттолкнуть Стендаля в сторону, получив при этом легкие телесные
повреждения... Так и было.
  - Не может быть! - стиль рассказа убедил Малюжкина, что Стендаль говорит
правду. - Какой поступок! Но ты уверен, что завтра он вернется к нашим
курам?
  - Вернется, - сказал Стендаль дрожащим голосом.
  - Тогда срочно - пиши небольшое сообщение. Назови его - "Так поступают
настоящие ученые!" Изложи все как было. Ни слова неправды. В завтрашний
номер. Ясно?
  - Ясно, - Стендаль понял, что ложь засосала его, как бездонное болото.
Спасения нет.
  Сжимая в потной руке градусник, Стендаль поднялся.
  - Я пойду?
  - Иди. Одну минутку. Как напишешь, сразу в больницу. Не забывай, кто спас.
Вот, возьми пять рублей. На все купишь цветов. Самых свежих. От газеты. От
коллектива. Иди.
  Стендаль взял свободной рукой деньги.
  - А это градусник? - догадался Малюжкин. - Для него? Он просил?
  Стендаль кивнул. Говорить он не мог. Он отступил к двери. Спиной. Поэтому
не заметил, как дверь отворилась.
  Сзади раздался знакомый быстрый голос:
  - Извините, что ворвался. Разыскивал вашего молодого сотрудника. Он забыл
у меня свою белую кепочку. А я проходил мимо...
  Стендаль не мог заставить себя посмотреть в глаза редактору Малюжкину. Он
не мог заставить себя обернуться и посмотреть в глаза профессору Минцу. Он
смотрел на градусник, направленный шариком ртути в сторону главного
редактора газеты.
  И в наступившем молчании Стендаль увидел, как столбик ртути стремительно
катится вниз, вот уже тридцать градусов мороза, сорок... послышался легкий
треск. Стеклянный столбик не выдержал эмоционального мороза, исходившего
от редактора Малюжкина, лопнул, и ртуть серебряными брызгами разлетелась
по кабинету.
  До назначенного свидания оставалось всего пятнадцать минут.






  (с) Кир Булычев, 1976, 1996.
  (с) "Хронос", 1996.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998, 1999.
  (с) Корректор Борис Швидлер, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                             Гусляр - Неаполь


                                  Рассказ

                  Авт. назв.: "Заграничный турист Удалов"

                              Цикл - "Гусляр"

                          Написан - 23-25.04.1972


  Серый рассвет застал Корнелия Удалова на поросшем кустами берегу речки
Чурмени, впадающей в озеро Копенгаген. Удалов сложил на траве удочки и
осмотрелся. Пусто. Никого нет.
  Погода стояла мерзкая, гриппозная, сырая, и, видно, все рыбаки решили
отсидеться дома. Тем лучше. Больше достанется ему.
  Удалов размотал леску, наживил крючок и закинул первую удочку. От поплавка
пошли по воде круги, неподалеку тяжело плеснула рыба. Настроение было
хорошее, деловитое.
  И тут Удалов увидел дым. Дым поднимался над лесом в полукилометре от
рыболова. Видно, кто-то, приехавший еще с вечера, жег костер.
  Через час, поймав небольшого подлещика, Удалов снова взглянул в сторону
чужого костра. Тот все горел. Столб густого дыма вырастал до низких
облаков, и там его разгонял мокрый ветер.
  - Как бы он лес не поджег, - сказал Удалов тихо, чтобы не спугнуть рыбу.
  Прошел еще час. Костер горел по-прежнему, столб дыма вроде бы даже подрос.
  К одиннадцати часам Удалов смотал удочки, взял ведро с уловом, к
сожалению, не таким богатым, как хотелось бы, и пошел в сторону дыма, хоть
к шоссе идти было совсем в другую сторону. Дым его беспокоил своим
постоянством.


  Идти было трудно. Удилища задевали за ветви орешника, сапоги скользили по
мокрой траве. Скопища лисичек и отдельно стоявшие мухоморы оживляли общую
унылую картину, но Удалов шел не по грибы и этих ярких пятен почти не
замечал.
  Он прошел больше километра, а дым почти не приблизился. Это его очень
удивило.
  Река осталась далеко позади. Приходилось перескакивать с кочки на кочку, и
Удалов пожалел, что не оставил удочки у воды. Пройду еще сто шагов, сказал
он себе, и, если не дойду, вернусь.
  И тут с неба посылался пепел.
  Удалов не сразу догадался, что это - пепел. Сначала он обратил внимание на
то, что дождь - грязный. Капли оставляли на руках и одежде серые следы,
словно с неба капал птичий помет. Сообразив, что грязь происходит от дыма,
Удалов понял, что это - лесной пожар, и лучше бы уйти подобру-поздорову,
пока не поздно, а из города пускай пришлют вертолет. Он и разберется.
  Удалов остановился и кинул последний взгляд на дым. Дым закрыл полнеба.
  Разрываемый между любопытством и опасением, Удалов сделал еще несколько
шагов вперед.
  Перед ним открылась большая болотистая, в кочках, поляна, поросшая по
краям черникой. В центре ее поднимался к небу столб дыма. Но костром тут и
не пахло. Это было иное явление природы.
  Посреди поляны возвышался небольшой вулкан. Он не достиг еще вершин
деревьев, но внешним видом напоминал громадные и страшные вулканы Явы и
Камчатки. Струйки лавы стекали по его ребристым бокам, и над кратером
бушевало небольшое устойчивое пламя, как будто там горел примус.
  Вид вулкана не испугал Корнелия. Ему уже приходилось видеть немало
чудесного. Однако сердце Удалова наполнилось уважением к всесилию природы.
Он присел на ствол поваленной сосны и стал смотреть.
  Раньше вулканов в Великом Гусляре и его окрестностях не наблюдали. И
вообще считалось, что этот район не подвержен землетрясениям и
извержениям. Но в конце концов и там, где теперь высятся огнедышащие горы,
когда-то расстилались безобидные равнины.
  Удалов, наделенный живым воображением, представил себе, как вулкан растет,
увеличивается до размеров Кавказских гор, погребает Великий Гусляр под
слоем вулканического пепла, как убегают из города его жители, неся на
руках пожитки и детей и стараясь прикрыться плащами и полотенцами, подобно
несчастным на картине художника Брюллова "Гибель Помпеи". Впрочем, ему
стало жалко не столько город, сколько себя, руководителя стройконторы, ибо
знай он заранее о гибели Великого Гусляра, не было бы нужды перевыполнять
план по асфальтированию. Но с другой стороны, Удалов понимал, что наличие
вулкана на центральнороссийской низменности - замечательная возможность
для науки и экономии государственных средств, потому что не надо будет
направлять специалистов на отдаленную Камчатку, когда настоящий вулкан
находится под боком.
  Вулкан ухнул, и из него вылетел фонтан оранжевых искр. Удалов
почувствовал, как в лицо ему пахнуло нутряным жаром Земли. Он приподнялся,
чтобы вовремя отступить. Вулкан выкатил на вершину большой округлый камень
и пустил его по откосу. Камень ухнул в болото, и вода зашипела, окутывая
его паром.
  Сколько хозяйственных возможностей лежит в использовании вулканического
тепла, думал потрясенный зрелищем Удалов. Например, в стирке белья.
  Вулкан выплюнул еще несколько каменных глыб. Оранжевое пламя крутилось над
его вершиной. Скоро он достигнет верхней кромки леса, а там, гляди, его
обнаружат и из города.
  Нет, вулкан не был ужасен. Работал он довольно лениво, хоть и красиво.
Пепел, смешанный с дождем, оседал грязью на плащ Удалова, и он подумал о
тех неприятных словах, которые ему придется выслушать дома. Ксению мало
волнуют вулканы и другие объективные причины.
  Пламя над вулканом разгоралось, переливаясь зеленоватыми и белыми
всплесками, и Удалову чудилось, что в сполохах его играют огненные
ящерицы. Вот так, думал Удалов, первобытные люди смотрели на огонь и
придумали чертей... В лицо дышало жаром, спереди плащ обсох.
  Порой из жерла вулкана вылетали камни, но Удалову они пока не угрожали.
Где-то внутри, под ногами, слышался зловещий гул, и земля едва заметно
тряслась, словно крупный зверь просился на свободу.


  Удалов все откладывал свое отступление. За время его отсутствия кто-нибудь
другой увидит вулкан и станет первооткрывателем. Это было бы
несправедливо. Лучше уж я подожду, уговаривал себя Удалов, пока из города
прилетит вертолет, послежу, чтобы не загорелся лес.
  Огненные сполохи крутились и мельтешили над вершиной вулкана, словно
живые. И Удалов представил себе, глядя на них, что где-то в глубине
раскаленной Земли живут странные огненные существа. Когда-то они были
хозяевами Земли и носились, как искры, по ее расплавленной поверхности, но
потом, после того, как Земля остыла, были вынуждены отступить вглубь. А
почему нет? Ведь жизнь так многообразна. Вот бы установить с ними контакт,
поговорить, как и что, обменяться сведениями. Ведь для этих внутренних
жителей Земли вулканы - окошки в мир. Они, может, и не подозревают, что
снаружи существует жизнь. А может, они считают, что люди - узурпаторы, что
вся Земля принадлежит вулканическим жителям по древнему праву. И они, как
только им представится возможность, выскакивают изнутри на потоках лавы и
жгут людей почем зря, чтобы доказать свои права.
  Белые огоньки все метались и метались над вершиной вулкана. И Удалов, уже
признавший их за вулканических жителей, сказал вслух:
  - Это еще неизвестно, кто первый на Земле поселился. Может быть, Земля
сначала была холодная, а потом только разгорелась. Есть такая теория.
  Белых огневиков стало больше. Удалов насчитал их с десяток. Форму их
угадать было трудно - ну какая может быть форма у языков пламени?
  - Чего же вы? - спросил Удалов. - Хоть бы сигнал подали!
  И тут ему показалось, что огневики подают сигнал. Они выстроились в
кольцо. И тут же кольцо распалось.
  Чтобы подтвердить, что понял, Удалов нарисовал пальцем в воздухе кольцо.
  Тогда огневики показали ему крест.
  Удалов нарисовал в воздухе крест.
  Контакт налаживался. Вулкан ухал и разгорался.
  Огневики, чтобы у Удалова не оставалось никаких сомнений, соорудили на
мгновение равнобедренный треугольник, что никак не могло быть игрой
природы, а говорило о их разуме и сообразительности.
  - А дальше что? - спросил Удалов. - Прямой контакт невозможен. Я, честно
говоря, не выдержу его без асбестового костюма. А в общем хотел бы пожать
вам руку по причине всеобщего братства.
  Тут огневики, с помощью своих товарищей, подоспевших из раскаленных глубин
вулкана, сложились в надпись "SOS". И Удалов понял.
  - Спасите наши души, - сказал он. - Всемирно известный сигнал бедствия. Ну
что же, ко мне многие обращались, и я никогда не отказывал.
  И он уселся поудобнее, дожидаясь, что еще придумают огневики в плане
общения с человечеством.
  В мельтешении огневиков мелькнуло что-то темное. Темное вылетело из
вулкана и приземлилось неподалеку от Удалова. Это был шар, сантиметров
десять в диаметре. Сверкающий. Раскаленный. Шар шипел и крутился.
  - Не взорвется? - спросил Удалов.
  Но огневиков уже не было видно. Пламя над вершиной вулкана постепенно
тускнело, уменьшалось, и Удалов понял, что его опасения, будто рядом с
Великим Гусляром вырастет гора ростом с Казбек, не обоснованны.
  Вулкан смирялся. Гул и дрожание земли прекратились. Дождь принялся с новой
силой. Удалов собрался с духом и подошел к шару. Шар быстро остывал. Минут
через десять его уже можно было взять в руки, перекатывая с ладони на
ладонь, как горячую картофелину.
  Поперек шара шла черная полоска. Когда шар остыл, Удалов попытался его
развинтить, полагая, что он внутри полый. Но тут над головой послышался
легкий треск, и вскоре в пелене дождя образовался вертолет, прилетевший из
города по тревожному сигналу.


  Исследованием шара Удалов занялся дома. Он с трудом дотерпел, пока жена
его Ксения, ничуть не взволнованная рассказом о настоящем вулкане в
окрестностях города, но очень сердитая за испачканный пеплом плащ,
улеглась спать. Удалов вышел на кухню, зажег там свет и на кухонном столе
развинтил шар. Из шара выскочила, изрядно напугав Удалова, пружинка,
сделанная из узкой упругой полоски какого-то металла. Пружинка
развернулась и легла на кухонный стол. Вслед за ней выкатился шарик
поменьше. На пружине была надпись на русском языке: "Просьба. Передать
содержимое шара в кратер вулкана Везувий (Италия). Страдаем от недогрева.
Есть жертвы".
  Удалов перечитал послание. Потом спрятал шарик поменьше в карман
накинутого поверх майки пиджака.
  Да, несладко им приходится, подумал он. Наблюдается недогрев. Может быть,
всего и осталось тепла две-три тысячи градусов. Удалов не смог сдержать
улыбки, подумав, что огневики от такой смертельной температуры зябнут и
страдают.
  Ну что ж, надо людям помочь. А как помочь? Вот старались огневики, нашли
Удалова, может, последнее тепло на вулкан ухлопали. А как теперь
переправить шарик в Италию? Послать его почтой на имя итальянской Академии
наук? Попросить их, чтобы кинули письмо итальянским вулканическим жителям
от советских вулканических жителей? Но что сделают в