обрыву примыкают реставрационные
мастерские. В удаловском мире эти мастерские кипят жизнью и деятельностью.
В этом они стояли пустынные, ворота прикрыты, всюду грязь.
  Удалов уверенно прошел за сарай, там отодвинул гнилую доску, и перед ними
обнаружился вход в подземелье, кое-как укрепленный седыми бревнами. Грубин
достал заготовленный дома фонарик.
  Идти пришлось долго, порой Удалов останавливался, заглядывал в боковые
ответвления, выкопанные то ли кладоискателями, то ли разбойниками, но ни
разу дороги не потерял. Ход кончился возле окованной железными полосами
двери.
  - Здесь, - сказал Удалов. - Теперь полная тишина!
  И тут же раздался жуткий скрип, потому что Удалов стал открывать дверь,
которую лет сто никто не открывал.
  К счастью, никто скрипа не услышал.
  Его заглушил отчаянный человеческий крик.
  Они стояли в подземных складах гостиного двора, превращенных волей
Пупыкина в место для изоляции и принудотдыха.
  Впереди тянулся низкий сводчатый туннель, кое-где освещенный голыми
лампочками. Крик доносился из-за одной из дверей - туда и поспешили
друзья, полагая, что именно там пытают непокорного профессора.
  Но они ошиблись.
  Сквозь приоткрытую дверь они увидели, что в побеленной камере на стуле
сидит удрученный Удалов. Перед ним, широко расставив ноги, стоит капитан
Пилипенко.
  Пилипенко Удалова не бил. Он только читал ему что-то по бумажке.
  - Нет! - кричал Удалов. - Не было заговора! И долларов я в глаза не видал.
  Пилипенко подождал, пока Удалов кончит вопить, и спокойно продолжал чтение.
  Было слышно:
  - "Получив тридцать серебряных долларов от сионистского агента Минца, я
согласился поджечь детский сад номер два и отравить колодец у родильного
дома..."
  - Нет! - закричал Удалов. - Я люблю детей!
  - Ну что, освободим? - спросил шепотом Удалов у Грубина.
  - Не стоит тебя освобождать, - искренне возразил Грубин. - Не стоишь ты
этого. А то вмешаемся в драку, сами погибнем и Минца не спасем.
  Нельзя сказать, что Удалов был полностью согласен с другом. Трудно
наблюдать, когда тебя самого заточили в тюрьму и еще издеваются. Но Удалов
признал правоту Грубина. Есть цель. И цель благородная. Она - в первую
очередь.
  Они прошли на цыпочках мимо камеры, в которую угодил двойник Удалова, и
остановились перед следующей, которая была закрыта на засов.
  Грубин резко отодвинул засов и открыл дверь.
  В камере было темно.
  - Лев Христофорович, - позвал Грубин. - Вы здесь?
  - Ошиблись адресом, - ответил спокойный голос. - Лев Христофорович живет в
следующем номере. Имею честь с ним перестукиваться.
  - А вы кто? - спросил Удалов.
  - Учитель рисования Елистратов, - послышалось в ответ.
  - Семен Борисович! - воскликнул Удалов. - А вас за что?
  - За то, что я отказался писать картину "Пупыкин обозревает плодородные
нивы", - ответил учитель.
  - Выходите, пожалуйста, - попросил Грубин.
  - Это официальное решение?
  - Нет, мы хотим вас освободить.
  - Простите, я останусь, - ответил учитель рисования. - Я выйду только
после моей полной и абсолютной реабилитации.
  - Тогда ждите, - сказал Удалов.
  Времени терять было нельзя. В любой момент в коридоре могли появиться
охранники. Они перебежали к следующей двери. Грубин открыл и ее.
  - Лев Христофорович?
  - Собственной персоной. Вы почему здесь, Саша?
  - Я к вам гостя привел, - сказал Грубин.
  Они вошли в камеру, закрыли за собой дверь. Грубин посветил фонариком.
Профессор Минц, сидевший на каменном полу, подстелив под себя пиджак,
прикрыл глаза ладонью.
  - Потушите, - сказал он. - Мои глаза отвыкли от света.
  - Я к вам гостя привел, - сказал Грубин.
  - Кого? Кто осмелился залезть в это узилище? Кто мой друг?
  - Это я, Корнелий, - сказал Удалов.
  - Отказываюсь верить собственным ушам! Разве не вы первый на разборе моего
персонального дела предложили изолировать меня в этом доме подземного
отдыха?
  - Нет, не я, - честно ответил Удалов.
  - Не вы ли заклеймили меня званием врага народа и иностранного агента?
  - Нет, не я.
  - Вы лжец, Удалов! - сказал Минц. - И я не намерен с вами разговаривать.
  - Тот Удалов, который голосовал и призывал, - ответил Корнелий, - сейчас
сидит через две камеры от вас. Пилипенко ему террористический заговор
шьет. А я - совсем другой Удалов.
  - Не понял!
  - Я живу в параллельном мире. Меня послал сюда наш Лев Христофорович. По
делу. Но когда я узнал, что у вас творится...
  - Стойте! - закричал профессор. - Это же великолепно! Грубин, посветите
фонариком.
  И Минц бросился в объятия к Удалову.
  - Значит, параллельные миры существуют! - радовался ученый. - Значит, мои
предположения и теоретические расчеты были правильны. Да здравствует
наука! И что же просил передать мой двойник?
  - Лев Христофорович стоит перед проблемой, - сказал Удалов. - Нам нужно
прокладывать магистраль через Гусляр, а у него никак не получается с
антигравитацией. Он сам простудился и просил меня сгонять к вам и взять
расчеты.
  - Вы говорите правду? - насторожился Минц.
  - А зачем мне врать?
  - А затем, что это может быть дьявольской выдумкой Пупыкина. Ему нужна моя
гравитация. Ради нее он пойдет на все. Он способен даже выдумать
параллельный мир.
  - Нет, Удалов правду говорит! - сказал Грубин. - Я верю.
  - А я не верю! - сказал Минц. - Если в вашем параллельном мире тоже
прокладывают магистраль, мой двойник никогда не согласится участвовать в
преступлении против нашего города. Он бы, как и я, предпочел бы кончить
свои дни в темнице, но не пошел в услужение к варварам.
  - Но в нашем мире, - возразил Удалов, - антигравитация нужна, чтобы
подвинуть часовню Филиппа и не разрушить памятники.
  Минц все еще колебался.
  Тогда Грубин сказал:
  - Есть выход. Хотите доказательства?
  - Хочу.
  - Тогда пошли с нами, я покажу второго Удалова.
  Минц поднялся и, поддерживаемый Грубиным, вышел в коридор.
  Через минуту они были у камеры, где Пилипенко допрашивал второго Удалова.
  Минц заглянул в дверь, потом обернулся к Удалову и сказал:
  - Простите, что я вам не поверил. Но доверчивость нам слишком дорого
обходится.
  - Как мне приятно это слышать, - сказал Удалов. - Я сначала испугался, что
здесь все смирились с тираном.
  - Это не тиран. Это мелкий бандит, - сказал Минц. - Тираны отжили свой
век, но тиранство еще живет.
  Последние слова он произнес слишком громко. Пилипенко услышал шум в
коридоре, метнулся к двери, отворил ее и увидел Минца.
  - Выскочил? Бежать вздумал? - заревел капитан, засовывая руку в кобуру.
  Минц оторопел. Он не знал, что делать в таких случаях. Но Удалов, который
вырос без отца, на улице, отлично знал, что надо в таких случаях делать.
Он отодвинул в сторону Минца, шагнул вперед и сказал:
  - Все, Пилипенко. Доигрался ты.
  У Пилипенко отвисла челюсть. Он, как кролик на удава, смотрел на Удалова.
Потом метнул глазами в открытую дверь и увидел там второго Удалова.
  - Аааа, - лепетал Пилипенко...
  Грубин не терял времени даром.
  - Корнелий! - крикнул он двойнику Удалова. - Выходи!
  А первый Корнелий тем временем отобрал у оторопевшего милиционера
пистолет, а самого его затолкал в камеру и закрыл дверь на засов.
Пилипенко даже не возражал.
  - Теперь бежать! - сказал Грубин.
  Они побежали по коридору к подземному ходу.
  И вовремя. Потому что Пилипенко опомнился, стал молотить в дверь, звать на
помощь и издали послышались шаги - от входа в подземелье бежали
дружинники-самбисты.
  Но дверь в подземелье уже была закрыта и, незамеченные, наши герои
поспешили к реставрационным мастерским.

  * * *

  Если погоня и была, она их потеряла.
  Без приключений они выбрались из-под земли, уселись за сараем, чтобы
перевести дух.
  Был хороший осенний вечер. Солнце уже спряталось за строениями, небо
прояснилось, было бесцветным, а редкие облака подсвечивало золотом по
краям, словно они были большими осенними листьями.
  Удалов смотрел на своего двойника - у того синяк под глазом, царапина на
щеке, и вообще вид потрепанный.
  - Били? - спросил Удалов с сочувствием.
  - Пилипенко, - сказал двойник. - Я до него доберусь.
  - Нет, - сказал профессор Минц. - Судить его будет народ.
  - Кто? - вздохнул двойник Удалова. - Прокурор? Судья? Так они все у
Пупыкина в кармане.
  - Бригаду пришлют, из области, - сказал Грубин. - Или даже из Москвы.
Неподкупную.
  - Революция! - сказал Удалов-двойник мрачно. - Только революция сможет
смести этот вертеп.
  - Революцию устраивать нельзя, - сказал Грубин. - Мы живем в
социалистическом государстве, у нас законы, профсоюзы, против кого ты
хочешь революцию устраивать?
  - Без революции не обойтись.
  - А как ты ее организуешь? - спросил Грубин.
  - Пойду к народу, раскрою ему глаза.
  - Скажи, - спросил Грубин, - а у тебя до сегодняшнего дня глаза что,
закрыты были?
  - Нет, я видел, конечно, недостатки... - Удалов смешался, замолчал.
  - И заедал их черной икрой из спецбуфета, - закончил за него фразу Грубин.
И горько улыбнулся. И все улыбнулись, потому что в словах Грубина была
жизненная правда.
  - Надо писать, - сказал Минц, - пришлют комиссию.
  - Многие писали, - сказал Грубин. - Только все письма на почте
перехватывают, а потом где этот писатель? На трудовом шефстве. Да еще, как
назло, наш город железной дороги не имеет и окружен непроходимыми лесами.
  - Не такими уж непроходимыми, - сказал Удалов.
  - Я боюсь, Пупыкин справится с любой комиссией. У него по этой части опыт.
У него документация отработана. Комар носу не подточит.
  - Странно мне смотреть на вас, друзья, - сказал Удалов. - Вы все такие же
самые, как и в настоящем мире. И внешне, и по голосу. И в то же время - не
такие. Ну, мог ли я когда предположить, что Корнелий Удалов, человек
честный, прямой и даже добрый, может стать прислужником у мелкого
диктатора?
  - Не надо, - сказал двойник. - Это в прошлом. Я все осознал.
  - Что же, одного Пупыкина достаточно, чтобы вы из энтузиастов, строителей
светлого будущего, превратились в болото.
  - Пупыкин не один, - сказал Минц. - Это целое направление: пупыковщина.
Подлая личность не может изменить историю, если не сколотит банду таких же
подлецов. У них на словах все так же, как в нормальных местах. А бумаги
фиксируют счастье и прогресс. Пупыкин многим нужен. При Пупыкине можно не
думать. А служить. Хорошо служишь - все имеешь. Даже жену молодую тебе
могут на дом доставить. Не проявляешь верности... сами понимаете. И с
каждым днем становится все больше верных служителей. И пресса у него в
руках.
  - Вернусь домой - скажу Малюжкину, какую он роль играет при Пупыкине, - он
меня убьет, собственными руками убьет. Он же жизнь отдаст за свободу и
демократию, - сказал Удалов.
  - И ветераны, - продолжал Минц.
  - Вы Ложкина не знаете - он вчера на площади демонстрацией руководил за
спасение часовни Филиппа!
  - Нет, я сам видел, как Ложкин эту часовню собственными руками на
субботнике рушил, - возразил Грубин.
  - А ты, Грубин, молчи. Я-то знаю, на что ты в самом деле способен. Весь
наш город гордится твоими изобретениями!
  Стало прохладно. Облака потемнели, снова подул ветер.
  - Мне пора возвращаться, - сказал Удалов. - Только желательно от Минца
формулы получить.
  - Формулы у меня в голове, - сказал Минц, - я все бумаги сжег.
  Ситуация была какая-то ненастоящая, мистическая, словно приснилась. Стоял
Удалов в своем родном Гусляре, окруженный не только друзьями, но и самим
собой. Сейчас бы пойти посидеть в кафе или в театр махнуть, как культурные
люди. А вместо этого они таятся за сараем на опустевшей базе реставраторов
и даже не знают, куда деться и что делать дальше.
  - Я в подшефное хозяйство пойду, - сказал вдруг двойник Удалова. - Пойду
Ксюшу проведаю. Мне ведь тоже домой нельзя.
  Слова двойника Удалова обрадовали - значит, все же не чужие они люди.
  И он принял решение.
  - Значит, так, - сказал он, и все его внимательно слушали.
  Потому что Удалов приехал из нормального мира.
  - В наш мир сейчас отправится Лев Христофорович. Он сразу пойдет к нашему
Минцу и все ему расскажет. Заодно и формулы сообщит. У Минца голова
государственная, что-нибудь придумает. А два Минца тем более придумают.
Если нужно, сходите к Белосельскому, он может подсказать, к кому в области
обращаться. А то и в Москву. Как решите - сразу обратно. Мы будем ждать.
  - А вы, Корнелий Иванович? - спросил Минц.
  - А я вместе с моим близнецом на сельскохозяйственные работы отправлюсь.
Боюсь, что ему без меня у Ксюши прощения не получить.
  - Спасибо, ты настоящий друг, - сказал второй Удалов, и скупая слеза
покатилась по его грязной исцарапанной щеке.
  Удалов достал платок, вытер ему слезу.
  - А мне что делать? - спросил Грубин. - Я тоже хочу участвовать.
  - Ты будешь ждать. В резерве, - сказал Удалов. - Веди пропаганду в народе,
готовь перевыборы.
  Все послушались Удалова и, выйдя из-за сарая, стали подниматься вверх,
переулком, чтобы не попасться на глаза противникам.
  Уже поднялись до половины склона, как вдруг Минц остановился.
  - То, что вы предложили, Корнелий, - сказал он, - очень разумно. В
каком-нибудь фантастическом романе, наверное, так бы и произошло. Я бы
отправился в параллельный мир, оттуда получил бы совет и помощь, вы бы с
Удаловым подняли восстание в подшефном хозяйстве, где много горючего
человеческого материала. И был бы счастливый конец. Но я сейчас сообразил:
мы же не в романе!
  - Ты прав, Лев Христофорович, - сказал Грубин. - Мы в реальной жизни. И
действовать должны, как будто никаких параллельных миров и нет. Может, их
и в самом деле нет?
  - Как так? А я? - спросил Удалов.
  - А ты нам только снишься, - сказал Грубин.
  - Точно, - сказал второй Удалов. - Ты прав, Саша. Сами мы Пупыкина
вырастили, сами и ликвидируем.
  - У нас не может быть революции! - напомнил Удалов.
  - Кто говорит о революции? - ответил Минц. - Мы собираемся навести порядок
в своем доме.
  Трое друзей переглянулись и согласно кивнули головами.
  - Минутку, - сказал Минц и вытащил из кармана записную книжку. Быстро
набросал на ней три строчки цифр и сказал Удалову:
  - Вот это передай моему двойнику. Это, конечно, не расчеты, но если бы я
был на его месте, то обязательно бы догадался, каким путем идти.
  - Спасибо, - сказал Удалов. - Хотя все равно считаю, что вас, как ведущего
ученого, мы должны эвакуировать в наш мир.
  - Эвакуировать пришлось бы весь город, - ответил Минц. Он протянул Удалову
руку и добавил: - Спасибо, что к нам заехали. Вы нам сильно помогли.
Действием и примером.
  - Спасибо, Корнелий, - сказал Грубин, прощаясь с Удаловым. - Рад был
встретиться.
  Последним с ним попрощался двойник.
  - Надеюсь, что Ксения поймет, - сказал он.
  - Все образуется, - успокоил его Удалов. - Она у нас отходчивая.
  И они втроем, как три мушкетера, так и не объясняв Удалову, что намерены
делать, быстро пошли вверх по улице.
  Страшно за них было. И приятно смотреть на мужскую дружбу. Прямо, как
крейсер "Варяг", подумал Удалов, когда он уходит в свой последний неравный
бой.
  Удалову стало одиноко.
  Он сложил вчетверо бумажку с формулами, спрятал в ботинок. Если задержат,
может, не найдут.
  Когда распрямлялся, услышал сверху короткий хлопок.
  Выстрел?
  Он вгляделся. Нет, не выстрел. Это хлопнула калитка. Кто-то вышел на улицу
и пошел рядом с тремя мушкетерами.
  Удалов потоптался на месте еще с минуту...
  И припустил в гору за друзьями, которые уже скрылись за ее гребнем.
  А когда догнал их, увидел, что рядом с ними идет человек десять, не
меньше. А двери и калитки все раскрываются...



Кир Булычев


                                Агент царя


                             Письмо в редакцию

                   Авт. назв.: "Письмо о Иване Грозном"

                              Цикл - "Гусляр"

                           Написан - 18.05.1973



  Уважаемая редакция!

  Вы меня, надеюсь, хорошо знаете, несмотря на мою личную скромность. Я имел
честь неоднократно Вам писать, и, хотя большинство моих писем, к
сожалению, остались без ответа, я отношу это не к личным отрицательным
качествам сотрудников редакции, а к отсутствию достаточной гражданской
смелости и научного предвидения с Вашей стороны. Разрешите напомнить Вам,
что к числу безответных писем относились мои предложения по переводу
комаров, бича наших лесов, в разряд перелетных насекомых, которые,
перезимовав в нашей зоне, с наступлением тепла откочевывали бы в просторы
Ледовитого океана. Разрешите также освежить Вашу память напоминанием о
моем письме с идеей ввести приливы и отливы на протекающей возле нашего
города реке Гусь с последующим использованием дешевой энергии для нужд
городского хозяйства.

  Однако в настоящем письме я обращаюсь к Вам не с очередной идеей или
открытием. Я бью тревогу!

  В Вашем журнале мне попалось на глаза в целом любопытное исследование о
загадочных обстоятельствах, сопровождавших трагическую смерть царевича
Дмитрия. В ином случае я не стал бы обращать на это исследование
специального внимания, потому что не чувствую себя компетентным в этой
области. Но неожиданная встреча в городе-курорте Ялте заставила меня
изменить моим принципам.

  Напоминаю, что в вашей статье говорилось, будто смерть юного царевича
произошла от естественных причин (под таковой подразумевается ножик) и в
том не было злого умысла со стороны тогдашнего правительства,
возглавлявшегося Борисом Годуновым. То есть историческое высказывание А.
С. Пушкина, указывающее на наличие умысла, опровергается с помощью
привлеченных для этой цели документов следствия, которые якобы велись
объективно.

  Итак, находясь на отдыхе в городе-курорте Ялте и наслаждаясь природой и
климатом, мне попался в руки журнал "Знание - сила" номер семь за текущий
год. Я отдыхал душой и телом, когда ко мне подошел незнакомый мне человек
в белой сорочке-водолазке и брюках-джинс. Этот человек был немолод и имел
бороду клиновидного типа.

  Человек присел рядом со мной и обратился ко мне с незначащим вопросом о
погоде и очереди в столовую, а затем разговор перешел на другие темы, и
мой собеседник показал себя компетентным в истории России отдаленных эпох.
Когда отношения между нами приняли характер приятельских, этот человек
обратился ко мне с просьбой оказать ему финансовое содействие, так как ему
задерживают высылку командировочных. Не обладая нужной суммой денег и не
считая себя вправе делиться трудовой копейкой с малознакомыми людьми, я
спросил его, что же это за учреждение направляет человека к Черному морю и
при этом не обеспечивает его содержанием.

  Человек тогда заплакал и признался, что уже три дня ничего не ел. Увидев
слезы на его глазах, я отвел человека в кафе на открытом воздухе, где
купил ему тарелку супа и порцию шашлыка. Насытив свой аппетит, человек
проникся ко мне благодарностью и потому рассказал удивительную историю
своей жизни, которую подкрепил соответствующими документами и
удостоверением личности.

  Вкратце эта история заключается в следующем.

  Известный в истории царь Иван Васильич Грозный однажды вызвал к себе своих
ученых и техников, в том числе заграничного происхождения, и потребовал от
них создания ничего иного, как Машины времени. Оказывается, в последние
годы жизни царя мучили опасения о том, как его потомки воспримут память о
нем. Для того чтобы быть уверенным, что ученые и техники все-таки
изобретут нужную машину и не станут отговариваться низким уровнем
современной им науки, Иван IV (Грозный) указал, что в случае неудачи их
ждет смертная казнь. И все мольбы ученых и беспокойство их о том, как
будет развиваться наука в случае их четвертования, Иван Грозный отверг как
не имеющие принципиального значения.

  В таких условиях ученые и техники были вынуждены изобрести Машину времени,
хотя к моменту завершения работы примерно 80% их поплатилось жизнью или
убежало в Запорожскую Сечь.

  Оставшихся в живых ученых, а также ряд дипломатов царь направил в будущее
на полном казенном д