ого
железа.
  - Потому что вы ненастоящая! Вы надувная... вы кукла, в конце концов!
  - А вам не приходило в голову, гражданин Удалов, - сказала Галочка, - что
вы тоже надувная кукла? Как вас надули при советской власти, так и забыли
выпустить воздух после ее конца.
  - Галочка! - упрекнул невесту Миша.
  - Молчи! Ты бы только посмотрел, как ваши мужчины расхватывали бесплатных
девушек! Потому что все вы стремитесь к дешевым удовольствиям. Если не
удастся затащить во двор слона или бегемота, то дайте мне крокодила! Но
учтите, что крокодилы кусаются, а мы, надувные куклы, можем подарить
радость, но можем и дать пощечину! Вы забываете, дорогой Корнелий
Иванович...
  "Откуда она знает, как меня зовут? Неужели это все Миша? Глупый, глупый
Миша, ты попал в руки к провокаторше из будущего".
  - Не отворачивайтесь, Корнелий Иванович! Я и мои подруги - детища высокой
цивилизации, не вашему пещерному уровню чета. Даже в копиях мы дадим сто
очков вперед самой распрекрасной вашей красавице! И учтите, Миша будет со
мной счастлив, и я рожу ему много детей - сколько он захочет. У меня
внутри все для этого предусмотрено.
  - Вот так-то, Корнелий Иванович, - сказал Миша. - Приглашаю вас завтра на
свадьбу.
  - Миша!
  - Вот именно. В двенадцать!
  - Адье, - сказала Галочка и умудрилась лизнуть Удалова в щеку. Язык у нее
оказался в меру шершавым и в меру мокрым. А черт их знает, может, и рожать
будут...
  Удалов пошел домой.
  У Минца горел свет. Перед подъездом в кустах таились два бойца в черных
чулках на рожах, но Удалов не стал их замечать. Только сказал:
  - Спокойной ночи, ребята.
  Те кашлянули в ответ, в разговор вступать им было, наверное, не положено.
  Удалов пошел спать - все равно в темноте трофеи на дворе не испытаешь. А
завтра могут и конфисковать. Так что Удалов тщательно запрятал шарик и
мячики в нижний ящик Максимкиного письменного стола, которым сын ни разу
не пользовался с тех пор как окончил школу.
  На столе стояла тарелка, кружка простокваши и лежала записка:
  "Котлеты в холодильнике. Ушибла ногу о колокольню. К."
  В доме царила тишина, во всем мире царила тишина, только слышно было, как
далеко и таинственно прогреваются танковые моторы, как дышат в кустах и на
крыше сотрудники Академии наук, а снизу, из кабинета Минца, доносятся
голоса. Идет совещание...



  * * *

  Утром все обошлось.
  Минцу каким-то образом удалось уговорить президента и сотрудников покинуть
город, или затаиться так, чтобы их не стало слышно и видно.
  Правда, Удалов проспал, и, если техника двигалась по улицам до десяти
утра, он мог пропустить.
  В одиннадцать он встал, покормился из кухонного комбайна, к которому уже
стал привыкать, потом спустился к Минцу, рассказать и послушать.
  Минц встретил его в халате. Он тоже не спал ночью, уговаривал президента
потерпеть, не принимать мер, потому что сегодня вот-вот все должно
решиться.
  Минц спросил:
  - Что же ты свои трофеи из будущего не притащил? Может, испытаем?
  - Не хотел при Ксении. А вдруг там девушка?
  - Если девушка, отдашь Ксении, пускай на рынок снесет.
  - Стыдно девушками торговать. Среди них такие интеллигентные встречаются!
- возразил Удалов.
  И Удалов рассказал Минцу о вчерашней беседе с Мишей и о приглашении на
свадьбу.
  - Когда? - встревожился Минц.
  - В двенадцать.
  - Тогда я предлагаю тебе, Корнелий, не спешить с игрушками и трофеями.
Сходим на свадьбу, посмотрим, как она пройдет. У меня с ней связаны особые
ожидания.
  - Черный костюм надевать? - спросил Удалов.
  - Не думаю. Мише будет приятнее, если свадьба пройдет в непринужденной
обстановке.
  Так, не переодевшись, они пошли к загсу, чтобы присутствовать на торжестве.
  Удалову ясно было, что Минц не случайно повел его на свадьбу. Эта свадьба
была связана с тайнами и ночными перемещениями войск в районе Гусляра.
Поэтому он спросил напрямик.
  - Лев, что вы решили с президентом?
  - По моим расчетам, через час все утрясется, - сказал Минц. - И если я
прав, то все наши попытки воспользоваться путешествием во времени в
интересах государства или человечества бессмысленны.
  - Не понимаю.
  - А вот дойдем до загса, поймешь.
  Они дошли до государственного особняка без десяти двенадцать, чуть раньше
новобрачных.
  Вскоре появились и молодые. Галочка была в белом платье. Жених - в своем
единственном выходном костюме. За Мишей шел кудрявый редактор "Гуслярского
знамени" Малюжкин, который и отправил Стендаля в счастливую командировку,
а также секретарша редакции Эльвира - она с трудом сдерживала слезы и
желание растерзать невесту из будущего.
  Вдруг с другой стороны переулка появилась иная процессия.
  Шел бритый парень, его рыжая подружка, их мамаша, отец, друзья, только не
было, естественно, родителей невесты. За ними медленно следовал слон с
нарисованными на боках двумя обручальными кольцами.
  Послышался рев мотора. Обогнав процессию, приехал Николай Гаврилов, бывший
подросток из дома шестнадцать. Он привез свою невесту на мотоцикле. За
мотоциклом бежала мать Гаврилова, которая была недовольна очередным браком
сына, потому что после каждого развода приходилось оставлять бывшей жене
одну из комнат или покупать кооператив. Из-за этого Гавриловы жили в
постоянной бедности.
  Если кроме Удалова и Минца (не говоря о женихах) кто-то и знал, что эти
невесты вовсе не люди, а надувной синтетический товар из будущего, никто и
виду не подавал.
  К загсу подошла заведующая Мария Тихоновна, яркая блондинка
неопределенного возраста, разговорчивая и доброжелательная.
  - Ого! - воскликнула она. - У нас большой день! Полна горница людей.
  Улица заполнялась народом. С обоих концов подтягивались зрители,
привлеченные слухами и пересудами.
  В толпе зевак Удалов увидел и президента Академии наук, переодетого
цыганкой, а также двух его охранников, изображавших сенегальскую
правительственную делегацию.
  Значит, все же подглядывают, хоть и затаились. Впрочем, так и надо.
  Мария Тихоновна сняла замок с дверей, зашла первой, остальным велела ждать
в приемной, а пока заполнять анкеты.
  Все расселись за столы и принялись писать.
  Правда, как выяснилось, невестам пришлось придумывать фамилии, но это
сделали быстро и с шутками. Только мать Гаврилова плакала. То ли от
предчувствия, что скоро придется снова разменивать квартиру, то ли
огорчилась тем, что молодежь придумала невесте фамилию Рабинович.
  Невесты заразительно смеялись. Галочка шутила, а у обеих Эльвир шутки не
получались, и они смеялись просто так.
  Кого-то послали за шампанским, кто-то спохватился, что нет цветов. Цветы
нарвали в саду у Савичей, за что заплатили крикливой Ванде в долларах и
взяли ее в свидетельницы.
  В помещение загса набилось человек тридцать.
  Подошел торжественный момент, когда анкеты сданы, взносы уплачены, в зале
наступает момент тишины и даже перешептывания смолкают.
  Три пары стояли перед столом регистраторши Марии Тихоновны.
  - Сегодня выдающийся день в жизни Великого Гусляра, граждане, - сказала
Мария Тихоновна. - Сразу три очаровательные пары подошли к моему так
называемому алтарю... - тут она смутилась, потому что в наши дни шутки с
религией вряд ли уместны.
  По душному помещению пронеслось шуршание голосов, согласных с ней гостей и
новобрачных.
  - Но закон есть закон! - продолжала Мария Тихоновна. - И я попрошу
брачующихся подходить ко мне по алфавиту. Первыми к столу подойдите
Гаврилов с гражданкой Рабинович и их свидетели.
  Мать Гаврилова продолжала тихо плакать.
  Профессор Минц вытащил видеокамеру и снимал церемонию.
  Камера была японская, маленькая. Точно такой же камерой снимал и президент
академии в образе цыганки. Только он стоял в другой точке зала.
  Слон сунул хобот в открытое окно и затрубил "Свадебный марш" Мендельсона.
Никогда еще Удалову не приходилось слышать, как трубят слоны. Все
засмеялись, благодаря слона за участие в церемонии.
  - По доброй ли воле вы вступаете в брак? - спросила Мария Тихоновна у
Гаврилова и длинноногой красавицы.
  - По доброй, - сказал Гаврилов.
  - Ой, по доброй! - воскликнула красавица Рабинович. - Вы не представляете,
вы просто не представляете, как он умеет меня любить!
  Стало уже так душно, что хотелось скорее перейти в просторную церковь или
за свадебный стол.
  - Тогда я вас попрошу поставить свои подписи под этим документом, -
сказала Мария Тихоновна, широко улыбаясь.
  Гаврилов предоставил право сделать это своей невесте.
  - А можно я сразу "Гаврилова" напишу? - спросила та.
  Часы над головой Марии Тихоновны, которые занимали теперь место сменявших
друг дружку портретов разных государственных деятелей прошлого, пробили
час.
  И тут девушка Рабинович, такая красивая и воздушная, сказала:
  - Ах, мне дурно... не надо...
  И на глазах она стала съеживаться, уменьшаться, но не так, как раньше,
когда надувная девушка превращалась в мячик, а как-то более грустно и
натуралистично - из нее словно и на самом деле выпускали воздух, оставляя
лишь оболочку. А ведь нет ничего более ничтожного и прискорбного, чем
оболочка красивой девушки ростом метр восемьдесят.
  - Ты что, погоди! - закричал Гаврилов.
  Расталкивая зрителей, Минц рванулся к девушке, но не помогал, а только
снимал эту трагедию на пленку.
  - Мама! - закричал Гаврилов. - Верни мне невесту! Я люблю ее!
  - Не надо было выбирать девушку с такой фамилией, - ответила мама, глядя в
пол. Она была человеком старых, реакционных взглядов.
  Миша Стендаль, заподозрив неладное, вцепился в руку своей невесты и
крикнул ей:
  - Бежим отсюда!
  - Куда бежать? - зарыдала невеста. - Мы с тобой жертвы гадкой политики!
  И дрожащим пальчиком она показала на вторую длинноногую блондинку -
невесту, которая покорно упала и превратилась в тряпочку с белыми
волосами. Лишь ее туфли, купленные утром в Гусляре, да белое подвенечное
платье, вытащенное из семейного шкафа, остались нетронутыми этим ужасным
превращением.
  Ноги бритого жениха подкосились, и он упал на колени перед своей
несбывшейся женой.
  "Этого и следовало ожидать, - думал Удалов. - Наверное, и Минц догадался о
том, что все подарки из будущего не более как фикция. Они получили от нас
то, что хотели, и не пожелали делиться с прошлым передовыми технологиями.
Исторический эгоизм, можно даже сказать - цинизм, столь свойственный любой
развитой цивилизации. Но почему я, со всем моим житейским и космическим
опытом, при всем моем незаурядном уме так и не смог догадаться, что же
надо от нас будущему?
  Мы - время неопределенности. Мы не знаем, от чего избавились и не знаем, к
какому берегу пристать. Даже не исключено, что к берегу, от которого мы
отплыли, нас тянет еще сильнее, чем в открытое бурное море. Подкинули нам
девиц - взяли девиц и стали придумывать, куда их приспособить.
Пожертвовали нам слона - взяли слона. Даже с будущим мы общаемся на
авось... Так заслуживаем ли мы снисхождения... Ведь даже я, человек в
принципе честный и бескорыстный, так и не удосужился проверить, что
хранится в шариках и мячиках, полученных в будущем. Я откладывал это,
якобы боясь, что там окажется слон или крокодил и он повредит мне мебель и
обстановку, хотя никто не мешал мне выйти для испытаний во двор... На
самом-то деле я боялся неожиданности. Я боялся получить девушку или
женщину средних лет, в которую я влюблюсь или которая влюбится в меня, я
боялся получить нечто невообразимое, что принесет нашей планете чесотку
или кариес. Но почему я должен ждать чесотку от собственных внуков? Зачем
они станут делать нам гадости?..
  Гадостей они не сделают, но и помогать не будут. Мы, русские люди,
предками только и гордимся".
  Удалов задумался глубоко и, как всегда, не вовремя. Пока он витал в
облаках, исчезла и Галочка. Затем из-за окна донеслись крики, и те, кто
был ближе к окну и смогли выглянуть наружу, сообщили, что могучий слон
превратился в серую шкуру. И ребятишки начали резать шкуру и растаскивать
по домам, но тут из-за угла выскочили люди в черных чулках на рожах и
унесли шкуру слона в свой танк, который таился в кустах.
  "Ну что ж", - вздохнул Удалов, стараясь не слушать страшных криков и
причитаний толпы. Он решил увести рыдающего Мишу Стендаля, который только
что потерял смысл жизни...
  Он сделал шаг к корреспонденту и даже протянул руку, но сказать ничего не
успел...
  - О Боже! - раздался чей-то возглас. Но возгласом не остановить
неизбежности...
  Миша Стендаль начал съеживаться, уменьшаться, и через несколько секунд
обнаружилось, что Удалов смотрит на лежащий возле его ног костюм, рубашку,
галстук... Десантники из окружения президента уже прибежали с лопатой и
носилками. На эти носилки они положили тела Миши, Гаврилова и бритого
жениха - из чего следует догадаться, что пока Удалов глазел на гибель Миши
Стендаля, остальные женихи тоже сдулись.
  - Это выше моего понимания, - сказал Удалов. - Куда выше.
  Вокруг выли, кричали и ругались родственники. Требовали прокурора и
намеревались жаловаться в газету.
  Удалов же пробился к Минцу, который как раз закончил съемку. Он засунул
камеру в сумку, что висела на плече, и пошел к президенту, отступавшему к
выходу. Путь ему прокладывали могучие десантники.
  А когда все они вышли на улицу, то Удалов увидел, что оболочки, шкурки
людей и слона постепенно исчезли, словно испарились. И хотя президент
приказал взять на анализ одежду погибших, ясно было, что он не надеется
поживиться ради науки.
  - Пленку отдашь? - спросил президент, когда они уже стояли на свободе под
августовским, одновременно жгучим и прохладным солнцем...
  - Сам сначала просмотрю, - сказал Минц.
  - Только копий не снимать, - велел президент.
  - Ты думаешь, что все забудется?
  - И скоро, - ответил президент.
  Он снял черный лохматый парик и вытер им потное лицо.
  - А как же матери, - вмешался Удалов, - друзья, родственники? А ведь я
поверил кладбищенскому сторожу, что они не желают нам зла...
  - Никто не желает нам зла! - крикнул Минц. - Неужели ты ничего не понял?
  - Я понял, что произошло убийство! - громко возразил Удалов.
  - Тише, тише, - постарался успокоить друзей президент. Голос его звучал
глухо, потому что он стаскивал через голову цыганскую юбку. - Трагедия -
тоже понятие субъективное. Минцу кажется, что трагедии нет, а Удалову
кажется, что трагедия есть. Я же как истинный ученый и государственный
деятель обдумываю, как компенсировать нанесенный ущерб. То есть примирить
ваши несовместимые точки зрения - трагедия была и ее не было.
  - И что же ты намерен для этого сделать, Толя? - спросил Минц.
  - Уехать. Ты прав, Лев, ты прав, - согласился президент, - я просто уеду
отсюда.
  - Значит, ты поверил мне, что заговора против нас не было? Что это попытка
разрешить их собственные проблемы...
  - Если они для этого могли убить наших парней, - не выдержал Удалов, -
значит, они наши враги!
  - Погодите, Удалов! - рассердился президент. - Дайте мне уехать.
  - От ответственности?
  - Минц, уведи этого маньяка!
  - Уведу, если ты поклянешься мне, что никто в городе не пострадает.
  - Я не буду проводить конфискаций, - усмехнулся президент. - И ты знаешь,
почему.
  И Удалов с горечью догадался - почему. Да потому что никаких предметов и
покупок из будущего уже нет, не существует, они растворились в воздухе.
  - И ты не боишься, что в нас вживили жучки, что нас отравили вирусом
шпионажа? - Минц ехидно усмехался.
  - Не нужны им ваши души и головы! - закричал президент.
  Прокричав это, президент полез в машину.
  Джип умчался к столице, к большим делам. За ним, показавшись на мгновение
из тучи подсвеченной уличным фонарем пыли, вылетел танк сопровождения и
скрылся в другой туче.
  - С наукой покончено, - сказал Минц. - Осталась лишь человеческая
трагедия. Скоро домой из загса вернется мать Гаврилова...
  - Какая ужасная судьба! - сказал Удалов.
  Он последовал за Минцем в кабинет. Не хотелось идти домой и отвечать на
вопросы Ксении. Все равно хорошим все это уже не кончится.
  - Даром ничего не дается, - сказал Минц, словно подслушав мысли Удалова.
  - Нельзя быть таким жестоким, - упрекнул друга Удалов. - Дети погибли,
молодые мужчины... на пороге семейного счастья.
  - Да? - Минц поставил на плиту чайник. - Тогда ответь мне, что надо
путешественнику во времени? Если он едет из прошлого в будущее - то
достижения человеческого разума, вещи, предметы, радости жизни, которые в
конце концов обернутся не радостями, а испытаниями, если вторгнутся в
жалкую цивилизацию, подобную нашей. А если он отправился из будущего в
прошлое?
  - Я знаю, - сказал Удалов, - я думал. Им нужны естественные предметы, шелк
и хлопок, янтарь и огурцы, мед и кедровые орешки - они истратили все, что
есть на Земле, и теперь тоскуют.
  - А тебе не кажется, что это наша вина? Что это мы истратили то, что есть
на Земле, а им оставили только озоновые дыры и необходимость всюду ходить
в широких шляпах и плащах, чтобы меньше подвергаться действию космических
лучей.
  - Ты хочешь сказать, - испугался Удалов, - что, убив юношей, они нам
отомстили за погубленные леса и нивы, опороченные реки и испоганенный
воздух?
  - Корнелий, перестань! - отмахнулся Минц. - С какой стати внуки будут
мстить дедушкам? Истреблять их, чтобы самим не родиться на свет?
  - Но они же их убили!
  - Обрати внимание - они не тронули ни одного женатого мужчины. Исчезли
лишь холостяки.
  - Ну и что?
  - Ты так и не ответил на вопрос: что нужно человеку будущего от своего
прадеда? Чего он не имеет?
  - Не знаю!
  - Им нужны молодые силы. Понимаешь, им нужны здоровые отцы для своих детей.
  - Какие еще отцы?
  - Сегодня наш город недосчитался шестнадцати молодых людей.
  - Шестнадцать мертвецов!
  - Нет, не мертвецов! Наши с тобой земляки: и Стендаль, и Гаврилов, и
неизвестные нам люди - все они живы и сегодня празднуют свои свадьбы с
оригиналами тех кукол, которые исчезли сегодня у нас.
  - Они там? В будущем?
  - Как же ты не догадался? Они получили от нашего времени то, чего были
лишены из-за экологической катастрофы. Неужели ты не заметил, что в
будущем нет детей?
  - Я думал, что они в школе.
  - Будущее - трагическое общество, и виноваты в этом мы с тобой, потому что
губили Землю, а Земля отомстила человеку. Теперь пора платить по счетам.
Подобно тому, как самых прекрасных греческих девушек отправляли в лабиринт
к Минотавру, так и мы отправили, сами того не подозревая, своих молодых
людей в будущее, чтобы они стали отцами нового и, может быть, славного
поколения гуслярцев.
  - Значит, провели нас на куклах?
  - Это был тонкий эксперимент. Сначала они подсылали к нам копии, так чтобы
молодые люди могли выбрать себе девушку по вкусу. Затем во время визита в
будущее девушка уводила молодого человека в спальню. Если у них
зарождалось настоящее чувство, юношу оставляли там, а нам возвращали копию
девицы вместе с копией жениха.
  - Значит, мы здесь женили копию на копии?
  - Точно. А настоящие сейчас гуляют на свадьбе в конце двадцать первого
века.



  * * *

  Вроде бы не стоило расстраиваться, но Удалов ушел к себе удрученный.
Ксения встретила его неласково: почему-то она решила, что Удалов замешан в
похищении ее покупок из будущего. Пропеллер, кухонный комбайн - все
исчезло.
  Удалов, как смог, объяснил Ксении, что виноваты в том правнуки.
  Ксения не до конца поверила, но ушла спать.
  Дождавшись, пока он останется один, Удалов выдвинул нижний ящик
Максимкиного письменного стола. Понимал, конечно, что ничего там нет и
быть не может, но все же полез - обидно было, что халат отдал, а зонтика
нет.
  Ящик был пуст.
  Удалов запустил руку вглубь. И вдруг его пальцы натолкнулись на мячик.
  У него захолонуло сердце. Неужели забыли? Забыли отобрать?
  Но что это?
  А вдруг это провокация? Удалов вышел на улицу и прошел до сквера. Не
хотел, чтобы кто-нибудь увидел, какое у него сохранилось сокровище.
  Там, где собирались курильщики из стоявшего неподалеку туберкулезного
диспансера, он положил мячик на гор