Похоже на венгерский.
  - Какие еще есть версии? - спросил Минц, обернувшись к Грубину.
  - Я настрою, - сказал Грубин. - Я больше музыку люблю.
  - Не надо, - остановил его Минц. - Очень любопытно.
  Минц задумался. Даже забыл долить друзьям чаю. И не заметил, как вошел
Ложкин и громко поздоровался.
  Из этого состояния Минц вышел лишь через три минуты.
  - Все ясно, - сказал он. - Такого языка на земле нет. Я мысленно перебрал
возможные варианты...
  - Но, может, не венгерский, - сказал Удалов. - Может, какой-нибудь очень
отдаленный, с которым вы, Лев Христофорович, времени не имели ознакомиться?
  - Я не знаю многих языков, - возразил Минц. - Но могу читать на любом.
Дело в системе, в структуре языка. Достаточно знать элементарный минимум -
языков пятнадцать-шестнадцать - которым я и располагаю, чтобы дальнейшие
действия диктовались законами лингвистики. Вам понятно, коллеги?
  - Понятно, - сказал польщенный Удалов. - Так что же это за язык?
  - Инопланетный, - просто ответил Минц. - Итак, что будем делать? - спросил
Лев Христофорович.
  - А то делать, что перевести их воззвание и ответить. Это наш гражданский
долг.
  - Правильно, Корнелий, - сказал Грубин. - Если вам, Лев Христофорович,
понадобится моя помощь, прошу рассчитывать.
  - Невозможно, - сказал Лев Христофорович. - Этот язык нам не расшифровать,
потому что у них нет с нами ни одного общего корня и ни одного общего
падежа.
  - Вот, - вздохнул Ложкин. - Даже способности профессора Минца ограничены.
Придется писать в Академию наук, а пока получим ответ, пришельцы могут
улететь.
  - То есть как так ограничены? - не понял Минц. - Это мои способности
ограничены?
  - К сожалению, - согласился Ложкин.
  - Саша, - сказал Минц. - Вы в самом деле не торопитесь?
  - Куда мне торопиться, если предстоит эксперимент?
  - Тогда, - Минц строго посмотрел на гостей, - попрошу всех посторонних
очистить помещение. Жду всех по окончании работы.
  - В смысле когда? - спросил Удалов, послушно направляясь к двери.
  - Мы вас вызовем, - сказал Минц, широким жестом стряхивая со стола бумаги,
в то время как догадливый Грубин тащил из-под кровати небольшой
электронный мозг.
  - Вызовите, - сказал Ложкин, - не стесняйтесь. Даже если рано будет.
  - Может быть, поздно, - сказал Минц, включая портативный магнитофон.
  Удалов с Ложкиным постояли немножко в коридоре, у дверей Минца, не зная,
то ли им обижаться, то ли ждать без обиды.
  - Ты не помнишь, на какой волне передача была? - спросил наконец Удалов.
  - На тридцать одном метре, - сказал Ложкин. - Сам попробуешь расшифровать?
  Удалов только покачал отрицательно головой, пошел к себе, тихонько включил
приемник и начал искать передачу на инопланетном языке. Передачу он нашел,
правда, не на тридцати одном метре - перепутал, как всегда, самоуверенный
Ложкин, - а на шестидесяти. И потом долго сидел Корнелий Иванович, слушая
треск и шум в эфире и стараясь по интонациям угадать, как там дела у
пришельцев. Жалел он их, сочувствовал, беспокоился. Даже взял приемник с
собой в постель, надеясь немного, что во сне может овладеть языком методом
гипнопедии.
  Удалов проснулся оттого, что в стекло что-то стукнуло. Может быть, в
другой день он бы не обратил внимания на этот стук, но нервы у спящего
Удалова были напряжены: ему все время снились пришельцы, протягивающие к
нему руки за помощью. Удалов осторожно сполз с постели, подбежал к окну.
Там, под фонарем, стоял Грубин и махал рукой, вызывая его к себе.
  Корнелий взглянул на часы. Половина четвертого. Что ж, немного времени
понадобилось его товарищам, чтобы расколоть этот орешек. Стараясь не
шуметь, Удалов натянул башмаки, накинул пиджак поверх пижамы и пошел к
Минцу. Не так уж важны формальности, когда собираются только мужчины и
только единомышленники.
  Грубина Удалов нашел в коридоре. Тот стоял перед дверью Ложкина и
постукивал в нее костяшками пальцев.
  - Я его через окно пытался будить, - сказал Грубин, - но старик не
отзывается. Может, обойдемся без него?
  - А что, решили?
  - Решили. Уже кое-что понимаем.
  - Тогда надо будить. Иначе он нас никогда не простит. Дай-ка я.
  Удалов ударил в дверь, но не рассчитал: получилось громче, чем нужно,
послышались шаркающие шаги, потом голос ложкинской жены:
  - Что? Что случилось? Кто стучит?
  - Это я, Удалов. Вашего супруга можно побеспокоить?
  - С ума сошли, бродяги проклятые, - зашипела старуха. - Я сейчас вам
покажу, как людям ночью покоя не давать.
  - Он сам просил, - сказал Удалов. - Он очень желает присутствовать при
открытии.
  - Долой! - сказала Ложкина. - Иначе пожалеете.
  - Кто там пришел? - послышался отдаленный голос Ложкина.
  - Удалов хулиганит, - сказала жена.
  - Это с ним бывает, - ответил Ложкин. - Гони его.
  - Ну как хотите, - сказал Удалов. - Потом пожалеете.
  И они с Грубиным ушли к Минцу.
  В кабинете Минца было накурено, гудели многочисленные приборы, слышно
было, что из приемника все еще доносятся чуждые слова, но их заглушал
другой, механический, переводческий голос, исходивший из приставки. Этот
голос говорил по-русски.
  - Где Ложкин? - спросил Минц. Он за ночь осунулся, постарел, но улыбался
не без гордости. - Где этот скептик?
  - Ложкин не хочет просыпаться, - сказал Грубин. - А Удалов сразу пришел.
  - В Удалове я не сомневался, - сказал Минц. - Жаль, что не могу
разоблачить маловера. Ну ладно, слушайте. Может представить интерес.
Только с самого начала должен предупредить вас, Удалов, чтобы не
беспокоились. Никакой аварии нет. Их корабль завис над нашим городом на
высоте ста тридцати километров и разослал разведчиков.
  - Цели мирные? - спросил Удалов.
  - Какие могут быть мирные? - послышался голос от двери. Там стоял сонный,
растрепанный, злой Ложкин, в халате и шлепанцах.
  - Встал все-таки, - сказал Удалов.
  - Молчи, - сказал Ложкин. - Военная хитрость. Так бы она меня никогда не
пустила. Я ей сказал, что за милицией побежал, чтобы тебя к порядку
привлечь. На такое благородное дело она меня выпустила. Понимаешь?
  - Понимаю, что собственную выгоду за счет товарищей достигаешь, - сказал
Удалов. - Но не обижаюсь, а даже улыбаюсь.
  - И правильно, - сказал Грубин. - Главное, что мы в сборе.
  - Не отвлекайтесь, - сказал Минц. - Слушайте. Это интересно.
  - Разведчик-два, - произнес голос переводческой машины. - Разведчик-два.
Почему не отзываетесь?
  - Провожу наблюдение. Очень интересное существо. Четыре конечности. Хвост.
Покрыто шерстью. Несет в зубах кость. Возможно, разумное.
  - Собака, что ли? - сказал Ложкин. - Что же они, разумных от неразумных не
отличают?
  - Разведчик-два, - откликнулся корабль пришельцев. - Пора знать, что
четвероногие не бывают разумными, так как у них нет рук, чтобы заниматься
трудом.
  - Вот именно, - согласился Ложкин. - Мы это тоже учили.
  - Вижу, как четвероногое с костью пошло на сближение с двуногим в костюме
и с руками, - послышался голос разведчика-два.
  - И чего они вмешиваются? - рассердился Ложкин. - Типичные агрессоры.
  - Наблюдают, - ответил Удалов. - Чего бы им не наблюдать?
  - Не по-людски, - сказал Ложкин. - Надо было сперва спуститься, поговорить
с нами, получить разрешение. Потом бы и наблюдали. Мало ли какие секретные
объекты они высмотрят?
  - Ну, у нас в Гусляре секретных объектов пока что не было, - усмехнулся
Грубин.
  - Не исключено, - возразил упрямый пенсионер, - что они есть, но такие
секретные, что ты и не подозреваешь.
  - Разведчик-три, разведчик-три, - заговорила переводческая машина. -
Почему не отвечаешь?
  - Заметил странное скопление аборигенов. Стоят в очереди перед
хозяйственным магазином. Жду от них разумных поступков.
  - Обещали завтра обои выкинуть, - сказал Грубин. - Три дня уже люди
дежурят.
  - Стояние в очереди еще не признак разумности, - сказала переводческая
машина. - Поищите что-нибудь более перспективное.
  - В этом они правы, - вздохнул профессор.
  - Неразумные бы толкались, - сказал Ложкин, - а если в очереди, значит,
порядок.
  - Только бы они днем очередь за водкой не увидели! - всполошился Удалов.
  - Вызывает разведчик-два, - услышали они тут, - срочное сообщение.
Двуногое существо бежит за четвероногим. Вот оно догнало его... О, я не
переживу этого! Двуногое ударило четвероногое ногой! Четвероногое издает
жалобные звуки!
  Издалека, с улицы, донесся собачий визг. Удалов кинулся к окну. Улица была
темна, под отдаленным фонарем мелькнула человеческая тень.
  - Ну и что? - воскликнул Ложкин. - Ну, шел человек по улице, увидел
собаку. Мог же он испугаться? Имел право с испугу ее ногой отогнать? Я
спрашиваю, имел ли он право...
  Минц поднял руку, стараясь остановить Ложкина.
  Голос корабля пришельцев был тверд и категоричен:
  - Это важное открытие, - сказал он. - Если двуногие бьют четвероногих,
следовательно двуногие неразумны.
  - Разумны, но ошибаются! - поправил его Ложкин.
  - Говорит разведчик-четыре, - произнесла переводческая машина. - Разрешите
вернуться на корабль. Попал в облако дыма, выбрасываемое здешним заводом.
Мне плохо... мне плохо...
  - Разведчик-четыре, держитесь! Высылаю спасательную команду.
  - Ну вот, - вздохнул устало Удалов. - Сколько раз говорили директору
фабрики пластиковых игрушек, чтобы установил фильтры...
  - Может, это не наша фабрика? - сказал Грубин с надеждой.
  - Наша.
  И все знали, что наша...
  - Надо что-то делать, - сказал Удалов. - А то у них останется превратное
представление... Фонарик есть?
  Минц без слова достал из-под подушки электрический фонарик. Хоть он давно
уже жил один, но в детстве мама не давала ему читать по ночам, и он так
привык читать под одеялом с электрическим фонариком, что до старости не
смог избавиться от такой привычки.
  - Я пойду, - сказал Удалов, вышел в коридор и спустился во двор. Никто его
не остановил.
  Удалов встал посреди двора, направил фонарик в небо и зажег его. Затем
стал включать и выключать. Сначала два раза включил и выключил. Потом еще
два раза. А еще подождав, включил и выключил его четыре раза подряд.
  - Доказывай, не доказывай, - проворчал Ложкин, глядевший на это дело в
окно, - все равно одиночными действиями агрессию не остановишь.
  - Центр! - раздался голос в переводческой приставке. - На дворе дома ј 16
по улице Пушкина наблюдаю двуногую фигуру с электрическим фонариком.
По-моему, она пытается доказать мне, что их цивилизация уже достигла
умения складывать два и два.
  - Вас понял, - послышался ответ. - Вас понял. Разведчик-два, продолжайте
наблюдения. Но особенно не переоценивайте своего открытия. Известны
несколько видов рыб, которые считают даже до пятнадцати.
  - Ну, это им так не пройдет, - сказал тогда Грубин, выскочил, как есть,
через окно во двор со второго этажа, отобрал у Удалова фонарь и начал
очень быстро перемещаться по двору, держа фонарь огоньком вверх. Он так
быстро бегал, что на фоне черной земли возникли очертания известной
теоремы Пифагора. Когда Грубин уморился от беготни и остановился, в
приемнике снова раздались два голоса:
  - Докладывает разведчик-два. Центр, слушай, может быть, мне показалось, но
другой абориген бегал по двору того же дома и с помощью фонарика пытался
показать мне общее начертание известной теоремы "штаны Приудоникса".
  - Пифагоровы, Пифагоровы, - сказал строго Ложкин.
  - Прекратите наблюдение за ничтожным объектом, - сказал голос Центра. -
Уровень цивилизации измеряется не отдельными попытками научиться считать
или даже читать, а ее общими достижениями. Разведчик-один, сообщите мне,
каковы результаты замеров у края их муравьиного скопления.
  - Я потрясен, - раздался голос первого разведчика. - Они выбрасывают грязь
в водоемы и воздух, которым дышат, причем не только сами дышат, но и
заставляют дышать окружающих.
  - Слышите, разведчик-два? Они буквально ходят под себя. Вам понятно это
грубоватое выражение?
  Ложкин протянул руку и хлопнул ладонью по кнопкам. Разговор инопланетных
исследователей прервался.
  - Хватит, - сказал Ложкин. - Это мне противно слушать.
  - Погодите, - Минц включил систему вновь.
  Вернулись Грубин с Удаловым.
  - Как результаты? - спросил Грубин. - Они теорему угадали?
  - Они Пифагора Приудониксом зовут, - сказал Ложкин. - Нечего нам с ними
разговаривать.
  - Неужели связь налажена? - обрадовался Удалов.
  - Боюсь, что наоборот, - сказал Минц. - Они не хотят признавать нас
разумными.
  - За что же?
  - Их не убеждает, что мы знаем теоремы. Они считают, что мы грязно живем.
  - Лев Христофорович! - взмолился Удалов. - Нельзя ли машину наоборот
переставить? Чтобы мы им сказали...
  - Постараюсь, - сказал профессор. Начал щелкать кнопками. - Вот, можете,
Корнелий Иванович, общаться с братьями по разуму, сколько вам хочется.
  Удалов взял микрофон, прокашлялся и сказал:
  - Вы меня слышите, братья по разуму?
  - Кто вышел на связь, кто вышел на связь без разрешения? - рявкнул в ответ
Центр.
  - К вам обращаются представители земной цивилизации. Цивилизации, которую
вы сейчас увидели собственными глазами, и величия которой вы не смогли
осознать!
  - Хорошо излагает, - сказал Ложкин. - Ты не стесняйся.
  - Выйдите из эфира, вы мешаете нормальной работе, - ответил Центр. - Мы не
вступаем в переговоры с аборигенами.
  - Мы не аборигены, - сказал Удалов. - Мы можем похвастаться большими
успехами в науке, сельском хозяйстве, а также в искусстве и литературе.
  - Я его взял на луч, - сказал другой голос, принадлежавший одному из
разведчиков. - Это тот самый, который умеет два и два складывать. Я его
узнал.
  - Правильно, - согласился Удалов. - Я умею не только считать и писать, как
вы высказались в своих разговорах. Я умею также многое другое.
  - С ума сойти, - возмутился Центр. - Мы теряем время, а он занимает эфир.
  - Присмотритесь к нам! - закричал в отчаянии Удалов. - Нам обидно, что вы
нас не признаете. Мы достойны дружбы и товарищества.
  - Придется улетать, - сказал Центр. - Разведчиков прошу вернуться на
корабль. Никогда не думал, что аборигены могут быть настолько назойливы и
бестактны.
  - Так вы не хотите? - угрожающе спросил Ложкин, отобрав у соседа микрофон.
  - Мы ничего не хотим, - сказал Центр. - Оставьте нас в покое. Мы прилетаем
к планете, открываем ее...
  - Не надо нас открывать, - сказал Ложкин. - Мы уже открыты.
  - Мы открываем, - настаивал Центр, - разочаровываемся низким уровнем
культуры и технологии, узнаем, что вы живете в муравейниках, портите воду
и воздух, истребляете других живых существ, делаем вывод, что вам еще надо
развиваться миллионы лет, чтобы получить право зваться цивилизацией, и
вдруг вы имеете наглость вмешиваться в наши разговоры, в нашу деятельность
и начинаете выпрашивать наше внимание... нет... нет, так не пойдет.
Разведчики на борту?
  - Погодите! - сказал Удалов. - Еще не все потеряно. Мы будем учиться!
  - Все по местам, - сказал Центр. - Дети, наша школьная экскурсия на дикую
планету закончилась раньше, чем мы предполагали. Но главное вы поняли -
когда видите дикаря, старайтесь держаться от него подальше. Дикарь злобен,
нахален и навязчив...
  Последние слова донеслись уже тихо - понятно было, что корабль пришельцев
улетает от Земли в неведомые дали космоса.
  - Да... - вздохнул Грубин. - Это были дети.
  - От детей разве дождешься чуткости, - сказал Ложкин. - Дети во всем мире
нахальные, а если им разрешают еще по космосу шастать, то таких детей
лучше и не слушать.
  - Разумеется, - сказал Минц, отключая аппаратуру и протирая глаза, - его
клонило в сон. - Разумеется, мы можем скептически отнестись к выводам о
нашей жизни, которые принадлежат инопланетным школьникам.
  - Если бы взрослые, то поняли бы, - сказал Удалов.
  - Если бы это были взрослые, - тихо поправил его Грубин, - они могли бы и
не такие выводы сделать... не в нашу пользу.
  - Сколько можно! - возмутился вдруг Ложкин. - Говорю я, говорю везде, что
пора заняться очисткой окружающей среды, а то перед космосом стыдно. Ноль
внимания! К нам уже космических детей не пускают!
  Остальные промолчали.





  (с) Кир Булычев, 1977, 1990.
  (с) "Госснаб СССР. Тиман", 1990.
  (с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
  (с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998-2000.
  (с) Корректор Вадим Мамед-заде, 1999.
  Тексты произведений, статей, интервью, библиографии, рисунки и другие
материалы НЕ МОГУТ БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНЫ без согласия авторов и издателей.



Кир Булычев


                              Они уже здесь!

                                  Рассказ

                              Цикл - "Гусляр"

                            Написан - 1987 (?)


  Инопланетянин Коко повадился к Удалову. Он третий день ночевал на шкафу,
таился от Ксении, которая гнала его метлой. Ксении не нравились ящерицы,
покрытые розовыми перьями.
  Вечерело. Косые лучи солнца ласкали подоконник, на котором нежился Коко,
кося фиолетовым глазом на Удалова, чинившего спиннинг. Из городского парка
доносилось хоровое пение: хор речников готовился к юбилею городской
пристани.
  - Ничего у тебя не получится, Корнелий, - сказал вдруг Коко.
  - Ты о чем?
  - О твоей мечте. Завтра ты намерен первым катером отправиться вниз по
реке, потому что в омуте за Хомутовкой живет налим-долгожитель. Но с
рассвета движение катеров по реке отменяется, пристань превратят в трибуну
и эстраду. Пока мероприятие не завершится, и не будут спеты все песни,
никуда ты не отплывешь.
  - Ну это ты преувеличиваешь, - возразил Удалов. - До Хомутовки и даже до
Раскола кроме как катером ничем не доберешься. Люди по делам, на работу,
на рынок ездят...
  - Смотрю я на тебя и удивляюсь, - Коко потянулся, почесал коготками
гладкий животик. - Знаешь, что я прав, а все равно завтра попрешься на ту
пристань, будешь надеяться, что здравый смысл восторжествует. Что хоть
катер отправят вниз по реке.
  - Но зачем все катера отменять? - воскликнул Удалов. - Почему из-за
пустого юбилея людям столько неудобств?
  - Потому что другим людям на этих людей наплевать.
  - Но это неправильно! Об этом по радио теперь критикуют.
  Коко мелодично засмеялся.
  - Я в школе учил, - продолжал Удалов, - человек человеку друг, товарищ...
  - И волк, - нахально вмешался Коко.
  - Пришибу, - сказал Удалов. - Надоел ты мне. Никакой ты не галактический
брат, а просто провокатор и демагог.
  - Ругаться - легче легкого, - возразил Коко. Ты ругаешься, чтобы поменьше
думать. Потому-то вы, люди, и станете легкой добычей...
  Но чьей добычей, Удалов не услышал, потому что со двора грянула музыка.
Это пришел из техникума подросток Гаврилов и включил на полную мощность
японскую систему.
  - Этого еще не хватало! - возмущался Удалов, закрывая окно. - Сам оглохнет
и других изуродует.
  - А ему наплевать, - сказал Коко.
  - Это что, болезнь?
  - Болезнь? - Коко поглядел на Удалова в упор и закрыл глаза шершавыми
пленками. - Да, это болезнь. Хуже СПИДа.
  Уголки узкого рта пришельца загнулись кверху - он улыбнулся.
  - Ты что-то знаешь?
  - Знаю.
  - Признавайся.
  - Не могу, подписку давал.
  - Где?
  - На моей планете.
  - Как же ты мог подписку на своей планете давать, если это наша, земная,
болезнь?
  Коко вздохнул.
  - Люблю я тебя, Удалов, - сказал он. - И ты меня терпишь. Хочешь, правду
скажу? Только в обморок не падай.
  - Говори.
  - Происходит инопланетное вторжение, - сказал Коко.
  - Это кто же вторгается?
  - Есть желающие.
  - Коко, не темни!
  - Мы давно собирались Землю завоевать. Искали разные пути. Ведь мы кто?
Гуманисты. Не хотим мы вас бомбами закидывать. Все должно быть культурно.
Пришлось нам в людей внедряться.
  - Не понимаю.
  - Чего тут непонятного? Внедрится, допустим, в подростка Гаврилова наш
агент. Тот об этом и не подозревает. И не замечает, как заболевает
страшной и неизлечимой болезнью. Название ее слишком научно, чтобы ты
понял. Смысл его можно перевести словом "наплевизм". К примеру, решил
кто-то поставить галочку в отчете и устроить юбилей ре