ь должность
интенданта, - заключила она небрежно и храбро.
   Водрейль не изменил своей изящной  и  непринужденной  позы,  он  только
немного сдвинул брови и взглянул сначала на одну даму,  потом  на  другую.
Лицо его стало вдруг удивительно свирепым: карие глаза помрачнели,  густые
брови угрожающе нахмурились; во время  таких  внезапных  приступов  ярости
Водрейль всегда бывал страшен.
   Габриэль поспешно поднялась.
   - Мне, пожалуй, пора  присоединиться  к  остальным,  -  сказала  она  и
удалилась.
   - Серьезно, Франсуа, - сказала Туанетта, когда они остались  вдвоем,  -
мне нужен интендант, с этим вы не можете не согласиться. И  никого,  кроме
вас, мне не найти.
   Тот, кто заглянул  бы  в  кабинет  из  большого  зала,  нашел  бы,  что
Водрейль, сидя в безукоризненной  позе,  почтительно-галантно  беседует  с
королевой. Туанетта, однако, видела,  какую  бурю  страстей  скрывают  эти
принужденные улыбки. Туанетта знала  своего  Франсуа.  Отношения  их  были
сложные и  волнующие.  Луи  был  ее  мужем  лишь  номинально;  он  страдал
физическим недостатком, мешавшим осуществлению их брака.  Этот  недостаток
могла бы устранить несложная операция, своего рода обрезание;  но  тяжелый
на подъем молодой  Людовик  никак  не  мог  решиться  на  такую  операцию.
Туанетта была замужем уже шесть лет. Шесть лет  назад,  при  участии  всей
Европы, императрица Мария-Терезия и старый король Людовик с торжественными
церемониями положили к ней в постель дофина, но на том дело  и  кончилось,
ничего другого за эти годы так  и  не  произошло.  Виновной  в  отсутствии
престолонаследника  французский  народ,  исполненный  верноподданнического
благоговения  перед  помазанником,  считал  Туанетту.  Рыночные   торговки
распевали по этому  поводу  похабные  куплеты,  литераторы  распространяли
изящные непристойные эпиграммы. Но при дворе и особенно в  Сиреневой  лиге
все было известно доподлинно. Ухаживания мужчин за  Туанеттой  становились
все настойчивее  и  многозначительнее,  а  избалованный  Водрейль  задался
тщеславной  целью  -  переспать  с  дочерью  Цезарей,  королевой  Франции.
Невинной Туанетте нравилось внимание мужчин, она с увлечением  флиртовала,
и дерзкие комплименты искушенного Водрейля  возбуждали  ее  любопытство  к
мужчине,  так  выгодно  отличавшемуся  от  Луи.  Она  не  противилась  его
прикосновениям,  его  заученным  ласкам.  Она  многое  ему  позволяла.  Но
последнего она так и не позволила. На  все  его  просьбы,  то  нежные,  то
раздраженные, у нее всегда был один ответ: она твердо  решила,  что  родит
законного дофина, она но станет подвергать себя опасности забеременеть  от
другого.
   Среди друзей Водрейля не было никого, кто  отказался  бы  от  должности
интенданта королевы. А для него это предложение было ударом. То  поднимая,
то опуская свои красивые, мрачные, опасные глаза, глядел он  на  Туанетту.
Она видела, какого усилия  стоит  ему  эта  вежливая  улыбка,  и  невольно
вспомнила, как однажды, в приступе ярости, целуя  ей  руку  в  присутствии
большого числа людей, он с такой силой сжал  ей  запястье,  что  несколько
дней на этом месте оставался синяк.
   - Вы хотите отделаться от меня жалованьем? -  спросил  он  приглушенным
голосом. - Подачкой? Это все ваше проклятое  габсбургское  зазнайство.  Но
так просто вы от меня не отделаетесь. Мне не нужно  вашего  интендантства,
Туанетта, мне нужно совсем, совсем другое. - Горько, надменно, угрожающе и
волнующе звучали его слова.
   - Будьте благоразумны, Франсуа, - попросила она. - Чего  вы  добьетесь,
если в один прекрасный день ваши глупые кредиторы  заставят  вас  объявить
себя банкротом? Только того, что вас перестанут принимать в Версале,  и  я
не смогу вас больше видеть.
   - Тогда-то вы и навестите  меня  в  Женвилье,  -  ответил  Водрейль.  -
Какую-нибудь одну из моих берлог мне, наверно, все-таки оставят.
   - Все это вздор, - горячилась Туанетта. - Я же говорю вам,  что  твердо
решила учредить должность интенданта. Если вы не займете эту должность, ее
займет Безанваль, или д'Адемар, или еще кто-нибудь. А они  все  никуда  не
годятся.
   - Послушайте, Туанетта, - сказал Водрейль, - я с  удовольствием  устрою
вам праздник или спектакль. Но не предлагайте мне никаких должностей.
   - Вы ужасный гордец, Франсуа, - сказала Туанетта. - Маркиз де  Водрейль
не желает принимать  подарков  от  королевы  Франции,  а  королева  должна
принимать от него подарки. Я очень прошу вас, - сказала она  проникновенно
и, не смущаясь тем, что их видят, подвинулась к нему ближе, -  согласитесь
принять должность, не бросайте меня на произвол судьбы.
   В денежных делах Водрейль отличался великолепной беззаботностью. Деньги
всегда откуда-нибудь да появятся, Франсуа Водрейль немыслим без денег. Его
в самом деле  не  интересовала  должность,  которую  хотела  навязать  ему
Туанетта. Но она так мило его уговаривала, он так желал ее.
   - Хорошо, Туанетта, - сказал он. - Я подумаю. Может  быть,  я  и  стану
интендантом зрелищ и увеселений. Но заявляю вам сразу: если  я  займу  эту
должность, я  потребую  полной  свободы  действий.  Если  мне  понадобится
кто-нибудь из моих сочинителей, Шамфор (*23),  Мармонтель  или,  допустим,
Бомарше, пожалуйста, не говорите мне: "Луи на это не согласится".  Заявляю
вам заранее: если я буду интендантом, ваши спектакли и празднества  станут
не похожи на теперешние. Толстяк еще задаст вам перцу.
   - Я не разрешаю вам называть короля "толстяком", - сказала Туанетта, но
улыбнулась.
   Он проводил ее в большой зал. "Les amants arrivent", - закричал попугай
Мосье. Но никто не обратил внимания на этот возглас, к нему привыкли.
   - Вы уже вполне доказали свою стойкость, свояченица, -  раздался  из-за
игорного  стола  голос  принца  Карла.  -  Не   будьте   же   так   ужасно
добродетельны.
   Она стояла в нерешительности, и он продолжал:
   - Мне все равно придется идти к Людовику  Строгому  и  просить  у  него
денег. Если вам не повезет, я попрошу и на вашу долю.
   До Туанетты доносились  тихий,  приятный  звон  золота  и  приглушенные
восклицания игроков. Она медленно подошла к карточному столу. Принц Карл и
Жюль Полиньяк тотчас же вскочили, уступая ей место. Туанетта  все  еще  не
могла решиться, но по лицу ее было видно,  как  трудно  ей  устоять  перед
искушением.
   - Садитесь на мое место, мадам, - сказал граф Жюль, - оно принесло  мне
удачу.
   - Для начала я поставлю за вас двадцать луидоров!  -  воскликнул  принц
Карл.
   - Оставьте ваши шутки, Карл, - ответила Туанетта;  однако  она  подошла
еще ближе и стала  напряженно  следить  за  игрой.  Карл  выиграл.  Вместо
двадцати луидоров теперь у него было сто.
   - Это ваши деньги, свояченица, - сказал он беззаботно.
   - Нет, нет, - ответила Туанетта. Потом, помедлив, она сказала: - Но  вы
можете дать мне в долг пятьдесят луидоров. Я  ничего  не  взяла  с  собой,
чтобы не поддаваться соблазну. - И она села за карточный стол.
   Едва они приступили к игре, как принцесса Роган вдруг закричала:
   - Собаки! Поглядите на собак, поглядите на Жужу! - Собственно говоря, с
собаками ничего особенного не происходило, они негромко тявкали, но это  с
ними часто случалось. Зато у  Роган  действительно  остановились  глаза  и
исказилось лицо. - Разве вы ее не видите? - спросила  она  глухим,  полным
смертельного страха голосом.
   - Десятка пик, - сказала Туанетта.
   - Прекратите же вашу игру! -  воскликнула  Диана,  а  Габриэль  тихо  и
кротко спросила:
   - Кто же на этот раз?
   - Разве вы не видите ее? - громким шепотом отозвалась Роган. - Разве вы
не видите, что это Адриенна? (*24)
   Адриенна  была  великой  актрисой  недавно  ушедшей  эпохи,  величайшей
актрисой своего времени: несмотря на свой мягкий  и  спокойный  нрав,  она
прожила бурную жизнь  и  погибла  из-за  коварной  соперницы-аристократки.
Архиепископ Парижский отказал покойной в  христианском  погребении.  Тогда
появилось бесчисленное множество памфлетов,  и  среди  них  один  особенно
знаменитый, всколыхнувший всю Францию и всю Европу, - памфлет Вольтера.
   Об этой-то Адриенне и говорила Роган,  и  гости,  в  большинстве  своем
насмешники, не очень-то верившие в бога,  все-таки  чуть-чуть  поверили  в
присутствие мертвой Адриенны. Им стало  немного  не  по  себе.  Герцог  де
Фронсак шепотом спросил:
   - Что сказала покойница?
   Одна из дам испуганно осведомилась:
   - Она очень зла на нас?
   - Она не зла, - возразила Роган, - она не думает о  мести,  она  скорее
удручена.
   - Но что же она сказала? - настаивала Габриэль.
   - Она грустит о нас, - отвечала Роган. -  Она  говорит,  что  мы  плохо
начали и скверно кончим.
   Наступило молчание. Затем принц Карл сказал:
   - Господа и дамы, я полагаю, что теперь мы можем продолжить игру.
   - Десятка пик, - сказала Туанетта, и игра возобновилась.


   На следующий день, во время "леве", Туанетта отпустила  фрейлин  раньше
обычного.  Они  удалились  почтительно,  с  кислыми  минами  и  возмущенно
шепчась. Сорок две дамы помогали Туанетте при  одевании,  сто  одиннадцать
других явились с  визитом;  для  всех  этих  дам,  цвета  аристократии,  у
Туанетты  нашлось  ровно  девятнадцать  минут.  Портнихе,   -   никто   не
сомневался, что Туанетта сейчас начнет совещаться с портнихой, -  портнихе
она, конечно, уделит опять часа два или три. А ведь Роза Бертен  не  имела
даже права  показываться  в  королевских  покоях,  и  надо  было  всячески
обходить церемониал, чтобы добиться для нее доступа  в  одну  из  "боковых
комнат".
   Стоило дамам  подумать  об  этих  "боковых  комнатах",  как  досада  их
возрастала. Кто знает, сколько таких "боковых комнат" отвела себе Туанетта
в огромном, почти необозримом лабиринте Версальского дворца, и кто  знает,
что в них происходит. У всех на устах был случай с полковником швейцарской
гвардии, старым, храбрым Безанвалем, который сам принадлежал  к  Сиреневой
лиге  и,  уж  конечно,  не  был  невинным  Иосифом.  Однажды  нужно   было
воспрепятствовать дуэли между двумя горячими молодыми людьми из  Сиреневой
лиги, и Туанетта пригласила полковника к себе. Его повели  через  коридор,
затем вверх по лестнице, затем еще через один коридор и вниз по  лестнице,
так что другой такой уединенной и отрезанной от всего  мира  комнаты,  как
та, в которой его наконец приняла Туанетта,  не  было,  конечно,  во  всем
Париже.
   Действительно,  сразу  после  "леве"  Туанетта  со  вздохом  облегчения
направилась в одну из боковых комнат. Наконец-то она  оказалась  втроем  с
Габриэль и с модисткой Бертен. Она была  в  самом  лучезарном  настроении.
Вчера ночью она выиграла. В проигрыше она усматривала коварство судьбы,  в
выигрыше - собственную заслугу и надежную добрую примету. Поэтому  сегодня
она была еще оживленнее и веселее, чем обычно. Поглядев на себя в зеркало,
она заметила, что недосыпание никак не отразилось  на  ее  внешности;  она
была очень милостива к Розе Бертен.
   Обе дамы сидели, а  Бертен  раскладывала  перед  ними  свои  сокровища.
Отражаясь во множестве зеркал, маленькую комнату заливал  блестящий  ноток
кружев, шляп, лент, перьев, перчаток, вееров, тканей, мишуры  и  всяческих
украшений. Возбужденные и довольные, Туанетта и  Габриэль  рылись  в  этих
драгоценных мелочах, а маленькая, полная Бертен,  чье  круглое,  курносое,
смышленое  крестьянское   лицо   забавно   не   соответствовало   светской
утонченности ее вкуса, давала им ценные  советы.  Это  были  приятные  два
часа.
   Между тем в передней ожидали приема  аббат  Вермон  и  архитектор  Мик.
Собственно, Туанетте следовало  первым  принять  аббата.  Но  предстоявшее
совещание с архитектором занимало ее больше, чем  заведомо  неутешительная
беседа с посланцем матери. Ей не хотелось портить себе настроение.
   Вошел архитектор Мик, и они сразу же углубились в планы и сметы.
   В перестройку своего дворца, Малого  Трианона,  и  примыкавших  к  нему
садов Туанетта вкладывала всю душу.  Впервые  увидев  это  изящно  строгое
здание, Туанетта, которой тогда было пятнадцать лет, тотчас же решила, что
маленький, белый, великолепный своей простотой дворец должен  принадлежать
ей. Повсюду ей приходится соблюдать  этикет,  а  здесь  она  заведет  свои
порядки. Здесь, в Трианоне, она  будет  не  королевой  Франции,  а  просто
Туанеттой, молодой женщиной, которая живет, как ей заблагорассудится.
   Как только Луи стал  королем,  она  заставила  его  подарить  ей  Малый
Трианон и принялась перестраивать дворец по своему  вкусу.  Она  оказалась
убежденной сторонницей новой моды, отвергавшей помпезность прошлой эпохи и
склонявшейся к простым,  заимствованным  у  античности  линиям.  Это  была
изысканная,  утонченная  простота,  и  требовалось  немало  денег,   чтобы
легкость и кажущаяся хрупкость сочетались с прочностью и добротностью.  Но
Туанетта задалась целью не отступать от этих принципов, и все архитекторы,
художники и садовники-декораторы быстро поняли, что имеют дело с женщиной,
твердо знающей, чего она хочет.  У  Туанетты  были  идеи,  она  ничего  не
принимала на веру; не терпя никаких  отклонений  от  своих  замыслов,  она
давала советы художникам, и большей частью эти советы бывали дельны.
   Перестройка здания уже закончилась, и теперь шла речь о садах. Холодное
великолепие затейливых  парков,  окружавших  Версальский  дворец,  внушало
Туанетте отвращение, ей нужна была природа,  образцовый  английский  парк,
где на небольшом  клочке  земли  можно  сосредоточить  все  относящееся  к
"природе" - реку, островки, мостики,  деревья,  цветы,  долину,  холмы  и,
разумеется,  деревушку  с  живыми  поселянами,  с  настоящим   скотом,   с
мельницей, с коровником и рыночной площадью для сельских праздников.
   И сейчас Туанетта углубилась в детали своего плана.
   - Жаль, - сказала она вдруг, - что до сих пор не готов  обещанный  вами
макет.
   Мосье Мик извинился, сказав, что это зависит не от него;  дело  в  том,
что деньги на макет все еще не отпущены. Все подготовительные  работы  шли
бы гораздо быстрее, если бы то и дело не возникали затруднения с деньгами.
   Возмущенная  Туанетта  немедленно   послала   за   мосье   д'Анживилье,
интендантом королевских построек. В  ожидании  интенданта  она  любезно  и
оживленно  беседовала  с  архитектором.  Как  только   тот   явился,   она
превратилась в гневную повелительницу.  Она  была  бы  очень  признательна
мосье д'Анживилье, заявила королева с ядовитой  любезностью,  если  бы  он
объяснил ей,  почему,  собственно,  ее  распоряжения  не  выполняются.  Ее
колючая вежливость заставила интенданта побледнеть.
   - Я не раз позволял себе, - отвечал он, -  верноподданнейше  напоминать
мадам, что мой бюджет исчерпан. Мне дано  строгое  указание  в  дальнейшем
отпускать деньги только с разрешения господина  министра  финансов.  Мосье
Неккер до сих пор не дал своей санкции.
   - Неужели все решает только мосье Неккер? -  осведомилась  Туанетта.  -
Может быть, король тоже что-нибудь значит?
   И тихо, но тоном, не терпящим возражений, приказала:
   - Отпустите необходимую сумму.
   Мосье д'Анживилье сделал поклон, удалился.
   - Видите, мосье, - сказала Туанетта,  весело  рассмеявшись,  -  это  же
очень просто. Нужно только ясно говорить по-французски.
   Теперь уже нельзя больше откладывать, теперь  уже  никуда  не  уйти  от
разговора с аббатом Вермоном. Она с  сожалением  отпустила  архитектора  и
велела пригласить аббата.
   Вермон злился, что Туанетта вчера его  вообще  не  приняла,  а  сегодня
заставила долго ждать, и при всем старании он не мог скрыть  своей  обиды.
Аббат Вермон происходил из скромной семьи, ему  просто  нежданно-негаданно
повезло,  начальство  рекомендовало   его   в   свое   время   императрице
Марии-Терезии в воспитатели ее дочери. В Вене Вермону удалось добиться  не
только расположения старой императрицы, но и  слегка  строптивого  доверия
своей юной воспитанницы. Советчиком Туанетты он остался  и  в  Версале,  и
мать следила за тем, чтобы дочь не предпринимала никаких важных шагов,  не
посовещавшись с аббатом.
   Должность  его  была  нелегкой.  Туанетта  обычно   отвечала   на   его
предостережения шутками. "Когда-нибудь, - говорила она, -  я  возьмусь  за
ум, господин аббат. Не отнимайте  же  у  меня  до  поры  до  времени  моих
развлечений". В сущности, его роль свелась к тому,  что  он  исправлял  ее
ошибки во французском языке и добросовестно докладывал  матери  обо  всем,
что затевает ее милое и, увы, столь легкомысленное дитя.
   Но эта должность доставляла аббату и некоторые радости. Он ловко  сумел
распространить мнение, будто подлинная правительница Франции - Туанетта, а
наставляет Туанетту не кто иной, как аббат Вермон.  Многие  верили  этому,
вокруг него образовался небольшой кружок  приближенных,  и  аббат  тешился
сознанием, что он, сын коммерсанта Вермона из Сенса,  принимает  во  время
своего "леве" важных сановников, униженно обращающихся к нему  со  всякого
рода просьбами.
   Положение аббата Вермона имело, однако, и свои минусы. Молодой  король,
обычно такой обходительный, невзлюбил  его  с  первого  взгляда.  Венскому
двору аббата представил премьер-министр  Шуазель,  в  партии  которого  он
состоял, а Луи, хотя он об  этом  и  не  говорил,  не  мог  отделаться  от
подозрения, что дофина, его отца, устранили  люди  этого  самого  Шуазеля.
Дофин умер при странных обстоятельствах; ходил слух, что его  отравили,  и
Луи считал это вполне вероятным. Как бы то ни было, едва придя  к  власти,
он подверг Шуазеля опале и посадил на его место Морепа, а аббату  Туанетты
при  каждом  удобном  случае  выказывал  свою  антипатию.  Он  никогда  не
обращался к Вермону, и, не имей аббат  достаточно  сильной  опоры  в  лице
Марии-Терезии, Луи, конечно, давно выслал бы его из Версаля.
   Безобразный, с огромным ртом и желтыми  кривыми  зубами,  аббат  явился
сегодня  с  портфелем  в  руках.  Туанетта  глядела  на  этот  портфель  с
неприязнью: его  содержимое  было  всегда  огорчительно.  Аббат,  пока  не
раскрывая портфеля,  завел  обычный  придворный  разговор.  Склонился  над
планами Трианона, все еще лежавшими на столе,  изобразил  интерес  к  ним,
стал расхваливать изобретательность Туанетты и ее вкус.
   Но она отлично знала, что аббат обидчив и злопамятен, что она заставила
его долго ждать и  что  этого  он  ей,  конечно,  не  простил.  Вскоре  он
действительно с  озабоченным  видом  спросил  ее,  не  слишком  ли  дорого
обойдется  эта  перестройка,  и,  когда   Туанетта   ответила   ему   лишь
беззаботно-презрительным движением плеч, упомянул  о  том,  что  в  Париже
ходят недобрые толки о ее расточительности.
   - Дорогой мой аббат, - возразила она с невинным видом, -  покажите  мне
человека, который не вызывал бы толков. - И она  улыбнулась  ему  в  лицо;
может быть, она имела в виду  разговоры  об  отравлении  своего  покойного
свекра, дофина.
   Однако сегодня Вермон чувствовал  себя  уверенно,  у  него  в  портфеле
лежала бумага, как  нельзя  лучше  подкреплявшая  его  слова;  поэтому  он
рискнул сделать еще один выпад. Будь она только королевой Франции, заметил
он, она, конечно, имела бы право пренебрегать подобными  толками.  Но  бог
возложил на нее трудную и благословенную миссию - служить связующим звеном
между  двумя  величайшими  католическими  династиями   -   Габсбургами   и
Бурбонами. Поэтому, как бы безобидны ни  были  ее  действия,  она  обязана
думать об их последствиях для политики ее  величества  матери-императрицы.
Все с большей и большей враждебностью говорят в Париже о чужеземке, каждый
день  приносит  новые  и  новые  памфлеты  против  нее,  "австриячки".   С
пленительно разыгранным огорчением Туанетта отвечала,  что  в  самом  деле
никак не  думала,  что,  посадив  несколько  деревьев  в  Трианоне,  можно
помешать габсбургской политике и  взволновать  Париж.  Но  она  ничего  не
смыслит в политике. Уж не советует л