сегодняшнему утру следовало подготовить эту развалину "Победоносную", дабы она нанесла врагу "обезглавливающий удар". Так вот, может, все это просто приснилось? Голос в трубке настойчиво интересовался, с каким номером его соединить. Он назвал космопорт. Главный бортмеханик был заметно напряжен и взволнован. Корабль готов к старту: горючее залито, координаты введены... "Победоносную" запустить через несколько секунд после того, как он даст команду. Он кивнул своим мыслям и посмотрел в окно - по сравнению с освещенной комнатой небо казалось темным. Трубка молчала, но он чувствовал, как там, на другом конце линии, нарастает беспокойство и тревога.
     - Господин, - нарушил молчание главный бортмеханик. - Господин Закалве, каков будет ваш приказ?
     Он явственно видел перед собой зеленоватый шарик, кнопку, слышал шипение воздуха, пальцы искали на шее зажимы скафандра, тело вздрогнуло. Да, содрогнулось не только тело, но и само здание, постель под ним. Задребезжали стекла, грохот взрыва, низкий и тревожный, прокатился за крепостными стенами.
     - Господин Закалве? - напомнил о себе главный механик.
     "Корабль перехватят. "Ксенофоб" применит против него эффекторы, и "обезглавливающего удара" не произойдет..."
     - Что нам делать?
     "Можно повернуть обратно, обойти... масса вариантов! Если враг не у твоего порога, всегда есть выбор, и даже если к тебе вторглись - значит, ты что-то упустил, не сделал нужный выбор, благодаря которому вообще можно было избежать драки. Всегда, повторяю, есть выход, и нет ничего неизбежного, чего нельзя было бы предусмотреть".
     - Господин Закалве?
     Следующий близкий взрыв заставил его принять решение.
     - Отбой, - тихо произнес он. - "Обезглавливающий удар" нам теперь не понадобится.
     Цитадель сотрясли новые взрывы. Покидая апартаменты и спускаясь по черной лестнице, он слышал, как нарастает на этажах особняка смятение.

***

     Он покинул цитадель через потерну и оказался на площади, заполненной палатками беженцев. Вдали, над куртиной медленно плыли тучи пыли и дыма. Из-за стены, зияющей брешами, доносился треск оружейной пальбы, затем выстрелило более тяжелое оружие, землю сотряс взрыв. Он был абсолютно уверен, что таких еще вчера в имперской армии не было.
     Он шел дальше через палаточный город; из цитадели велась рассеянная стрельба. Еще один взрыв обрушил часть ее стены. Перед палатками испуганные люди жались друг к другу. Он шел мимо них, никем не узнанный, а может быть - просто не замечаемый ими. Над головами пронесся самолет, выпуская длинные черные сосуды, которые лопались, извергая пламя и черный дым. Вспыхнуло несколько палаток, до него донеслись ужасные крики, и в воздухе поплыл запах жареного мяса. Самолет вернулся, поливая огнем, люди упали на землю, и он, единственный, кто остался стоять, видел, как дергается и опадает одежда на лежащих вокруг него людях, когда пули попадали в цель.
     Вокруг него мельтешила круговерть лиц; иногда ему казалось, что среди них есть знакомые. Несколько раз он был на грани того, чтобы протянуть руку и остановить кого-нибудь... Люди толкали его, задевали, наконец, сшибли с ног. Он с трудом поднялся, отряхивая пыль, - настолько сильным оказался толчок... Когда на улицах города появились солдаты, совсем рассвело. Он скрылся за палаткой, прячась от выстрела, и неожиданно наткнулся на юношу в имперской форме, который замахнулся на него карабином. Ему удалось выбить оружие ударом ноги. Людская толпа слегка поредела; раздавались гортанные крики имперских солдат. Он увидел, как один из них прицелился в него, и поднял руку, собираясь сказать, объяснить, что в этом нет особенной надобности, но тот все равно выстрелил.
     "Не очень хороший выстрел, учитывая расстояние", подумал он, когда его отбросило и закрутило от удара пули. "В верхнюю часть груди, около плеча, легкие и ребра целы", - решил он и упал. Он лежал в пыли, рядом с уставившимся в пустоту мертвым полицейским. В пронзительно-голубом небе над разрушенной крышей особняка, где находились его апартаменты, бесполезно парил модуль. Кто-то пнул его, переворачивая на живот. Он немного напрягся в ожидании завершающего удара, но такового не последовало. Фигура-тень над ним, темная на фоне света, пошла дальше. Он полежал некоторое время, затем поднялся и пошел, направляясь к бреши в стене. В нос и горло набилась пыль, уши закладывало от рева двигателей самолетов и танков, человеческих голосов.
     Взрыв сшиб его с ног, бросив на рухнувшую палатку. Он поднялся почти сразу, ощущая сильный шум в голове. Оглядываясь кругом, поднял взгляд на цитадель. Верх стены ярко освещали солнечные лучи, модуля нигде не было видно. Сделав шаг, он ощутил сильную боль в ноге. Бормоча себе под нос, он поднял с земли палку и оперся на нее. Его многочисленные раны говорили с ним на языке боли, но он не слушал их. Его встряхивало, он падал на колени - вероятно, в него попали еще какие-то пули, но большой уверенности в этом не было. Около бреши он упал, не в силах дальше идти.
     - Господа, - прошептал он, обращаясь к неистово-голубому спокойному небу, - уважаемая Дизиэт Сма как-то сказала мне следующее: "Закалве, во всех обществах, которые мы изучали, во всех государствах во все века никогда не было недостатка в нетерпеливых молодых самцах, готовых убивать и умирать, чтобы более мудрые особи смогли чувствовать себя в безопасности и комфорте, - это и есть героизм". Идиотов всегда хватает - суть такова, по-моему...- Он вздохнул. - Ну, разумеется, она не говорила "во все века" и "во всех государствах", потому что Культура просто обожает, чтобы для всего имелись исключения, но суть сказанного была именно такой... по-моему. - Он перекатился, поворачиваясь спиной к болезненно-голубому небу.
     В конце концов, неохотно оттолкнувшись от земли, он снова поднялся, сначала на колени, пополз; затем, опираясь на палку, встал, игнорируя так докучавшую ему боль, и двинулся, шатаясь, к обломкам стены. Каким-то образом ему удалось вскарабкаться наверх, на небольшую ровную площадку, где лежали окровавленные тела нескольких солдат. Парапет вокруг них был выщерблен пулями и покрыт серым налетом пыли. Он некоторое время стоял над ними, раскачиваясь из стороны в сторону, затем обвел взглядом небо в поисках модуля.
     Прошло около двух часов, когда на модуле наконец заметили букву "Z", выложенную из мертвых тел на парапете.

Глава I

     На "Стабериндо" огни были погашены, тусклый приземистый силуэт корабля образовывал конус, который лишь намекал на концентрические кольца его пушек и линии палуб. Благодаря вязкому туману судно напоминало грозную темную тучу, обещающую пролиться смертоносным дождем. Он смотрел вперед, не мигая, чувствуя свинцовую усталость в ногах. Пахло морем; ноздри щекотал запах извести, едкий и горький. Иногда, когда эта война начинала казаться ему особенно бессмысленной и жестокой, он пытался вспомнить сад из такого далекого теперь детства и аромат цветов в том саду, но сейчас ему никак не удавалось вообразить их сладко-соблазнительное благоухание или припомнить что-нибудь хорошее, происходившее в те времена. Вместо этого память жестоко подсовывала ему следующее: загорелые руки на бледных бедрах сестры, нелепый стульчик, который они выбрали для своих "упражнений". А в тот последний раз, когда он был в усадьбе с танковым корпусом... во что превратил Элетиомел место, где он родился! Хаос и разрушения, от дома остались одни стены, каменный корабль уничтожен, парк сожжен. Тогда он провел свою собственную акцию против тирании памяти. Танк трясся под ним, поляну озарял яркий свет зажигательной бомбы, а беседка оставалась невредимой. Ему хотелось заорать благим матом и разнести ее в щепы собственными руками. Он приказал стрелку прицелиться в верхнюю ступеньку и увидел, как беседка наконец взлетела в воздух, рассыпаясь на множество обломков, осыпая танк землей и щепками.
     Ночь за стенами дота была жаркой и гнетущей, полуденный зной оказался пойманным в ловушку и прижатым к земле тяжестью висевших в небе туч. Наверное, ветер внезапно переменился, потому что он ощутил в воздухе принесенный откуда-то из глубины материка щемяще знакомый запах луговых цветов и сена. Он прижался лбом к холодному шершавому бетону стены над смотровой щелью.
     Иногда ему хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, а как именно - уже не имело значения. Самый простой, легкий и соблазнительный способ решить ситуацию. Но... Даркенза, удерживаемая на этом корабле как пленница Элетиомела? Он знал, что сестра больше не любит компаньона по детским играм, да и вряд ли любила когда-нибудь. То увлечение было недолгим - скорее, смешной местью семье за воображаемое пренебрежение, предпочтение ей Ливуэты. Он также верил, что Даркенза оказалась там невольной заложницей: стремительность наступления Элетиомела застала их врасплох, поймала в капкан треть населения города.
     И потому ради нее он продолжал сражаться, испепеленный ненавистью к бывшему младшему приятелю, ненависть удерживала его на полях сражений этой долгой войны, но теперь она иссякала и, как пепел, сыпалась между пальцев.
     Как мог Элетиомел так поступить? Даже если он уже не любил ее (хотя этот выродок утверждал обратное), как он мог использовать ее словно снаряд, находившийся в одной из пушек линкора?
     А как должен был поступить он, Закалве? Ведь Ливуэта уже обвиняла его во всем случившемся! Сдаться? Обменять сестру на сестру? Предпринять отчаянную, заранее обреченную на неудачу попытку спасти Даркензу? Просто атаковать? Он столько раз объяснял, что успех гарантирует только длительная осада, так долго вел бесконечные споры по этому поводу - и теперь сомневался, прав ли он на самом деле.
     - Сэр? - обратился к нему один из стоявших позади него командиров. Он обернулся.
     - Что, Свейс?
     - Полагаю, нам лучше отбыть в штаб. Облачность рассеивается, скоро рассвет. Полагаю, не следует находиться в пределах досягаемости орудий корабля.
     - Знаю.
     Он снова бросил взгляд на темный силуэт корабля и едва сдержал себя, чтобы не отшатнуться: казалось, пушки нацелились на него и вот-вот извергнут пламя... Резким движением он задвинул смотровую щель металлическим ставнем. На секунду в доте стало очень темно, затем кто-то включил свет, и они некоторое время молча стояли, щурясь от слепяще-яркого пламени лампы.

***

     Штабной бронированный автомобиль ждал его. Адъютанты и младшие офицеры, вытянувшись по стойке "смирно", отсалютовали ему. Двое из них поспешили распахнуть перед ним дверцы. Он расположился на покрытом мехом заднем сиденье, напротив него сели трое командиров. Бронированные дверцы с лязгом захлопнулись, машина зарычала и двинулась вперед, подскакивая на неровной дороге, прочь от высившегося позади темного силуэта.
     - Сэр, - начал Свейс, переглянувшись с другими офицерами, - мы обсудили...
     - Я знаю, что вы мне предложите: осыпать "Стабериндо" бомбами и снарядами, а когда его охватит пламя - атаковать бронетранспортерами на воздушной подушке, - он сделал предостерегающий жест. - Итак, я знаю, что вы обсуждали и к каким именно выводам пришли. Они меня не интересуют.
     - Сэр, мы понимаем ваше состояние, насколько напряжены ваши нервы. Вашу сестру держат...
     - Это не имеет никакого отношения к делу, Свейс. Вы оскорбляете меня, подозревая, что я нашел причину отложить атаку из-за своей родственницы. Мои соображения таковы: враг превратил корабль в неприступную крепость, бросать на него самолеты или начать артиллерийскую дуэль более чем глупо. Следует дождаться зимнего паводка, когда наш флот сможет преодолеть устье и канал и сразиться со "Стабериндо" на равных.
     - Сэр, - не отступал Свейс, - как ни тяжело нам не соглашаться с вами, тем. не менее, мы...
     - Вы будете молчать, командир Свейс, - ледяным тоном приказал он. Тот шумно сглотнул. - У меня достаточно забот и без того, чтобы выслушивать весь этот бред, которые мои старшие офицеры почему-то считают выработкой стратегии и тактики...
     Некоторое время слышался только отдаленный шум двигателя. Свейс выглядел потрясенным, его лицо блестело от пота; другие двое офицеров изучали ковер на полу. Автомобиль тем временем выехал на шоссе и, взревев, увеличил скорость.
     - Сэр, я готов по...
     - Сделайте одолжение, - прервал он Свейса. - Я всего лишь прошу поступать так, как вам положено. Пусть не будет никаких разногласий, давайте все-таки бороться с врагом, а не друг с другом.
     -... покинуть ваш штаб, если вы этого желаете, - закончил прерванную фразу офицер.
     Напряженное молчание, казалось, наложило отпечаток на искаженное отчаянием лицо Свейса, на неподвижно-напряженные позы двух других командиров - словно холодное дыхание зимы, до которой еще оставалось целых полгода, ворвалось в машину. Ему так хотелось закрыть глаза, но он не мог позволить себе подобной слабости и не отводил взгляда от сидевшего напротив офицера.
     - Сэр, вынужден сказать, что не только я не согласен с вами. Верьте мне, мы глубоко преданы вам, всем сердцем - так же, как и своей стране. Но именно поэтому считаем своим долгом защитить вас... предостеречь от неверных решений и ошибочных ходов.
     Свейс умоляюще сложил руки. "Воспитанный человек не станет начинать фразы с "но"", - вяло подумал он.
     - Сэр, если вы хоть немного цените своих командиров, подумайте еще раз, прежде чем совершать необдуманные поступки. Вы можете отдать меня под трибунал, разжаловать, расстрелять, но... подумайте, пока есть время.
     Они сидели неподвижно, в то время как автомобиль стремительно несся вперед, подпрыгивая на ухабах, виляя вправо или влево, когда приходилось объезжать воронки. Наверное, со стороны, подумалось ему, мы напоминаем закоченевших мертвецов.
     - Останови машину, - услышал он свой приказ.
     Палец его уже нажимал на кнопку интеркома. Автомобиль загромыхал, переходя на другую передачу, и спустя мгновение наступила тишина. Он открыл дверцу. Свейс сидел с закрытыми глазами.
     - Вон, - велел он ему.
     Порыв ветра угрожал захлопнуть дверцу, поэтому приходилось ее придерживать. Свейс медленно вылез из машины. Офицер как будто мгновенно состарился и стал ниже ростом. Какой-то миг он стоял на темной обочине дороги, конус света лизнул его по лицу, а затем темнота поглотила его.
     - Поехали дальше, - приказал водителю Закалве.
     Они мчались дальше, уходя от зари и от "Стабериндо", чтобы его пушки не могли настигнуть и уничтожить их.

***

     Они нисколько не сомневались в победе. Весной у них будет еще больше людей, техники, вооружения. Что до "Стабериндо", то он скрывался в морской дали, страдая от нехватки горючего, и поэтому не представлял никакой угрозы. Но потом Элетиомел взял линкор на буксир и потащил его по затопленным половодьем каналам к пустовавшему доку, который расширили с помощью взрывов.
     Советники Закалве высказали предположение, что из судна выкачали воду и закачали бетон, к тому же создали между бетоном и металлом какую-то амортизационную подушку - иначе огромные пушки давно растрясли бы судно на куски.
     Разумеется, "Стабериндо" не представлял собой неприступную крепость, хотя был теперь непотопляемым, и ценой огромных потерь его можно было взять. Вне всякого сомнения, на корабле имелись достаточные запасы боеприпасов и продовольствия, судно могло продержаться достаточно долго, не исключали также возможности решительных действий со стороны Элетиомела.
     Закалве предоставили полную свободу действий. Солдаты и командиры поступят так, как прикажет он, политики и церковь поддержат любые его планы. В этом отношении он чувствовал себя как никогда надежно. Но что ему следует предпринять? Когда-то он предполагал создать идеально вымуштрованное войско и передать его молодому военачальнику, чтобы продолжались традиции чести, послушания и долга. Но ему пришлось воевать с армией, большую часть которой составляли соотечественники, а возглавлял ее человек, которого он считал другом и чуть ли не братом. И поэтому приходилось отдавать приказы, означавшие гибель для множества солдат; сотнями, тысячами посылая на верную смерть, просто чтобы закрепиться на какой-то важной позиции, защитить жизненно необходимый населенный пункт. При этом гражданское население тоже несло потери; наверное, основную массу потерь в кровавой бойне составляли обычные люди - ради которых, собственно, они и сражалась.
     Он пытался остановить эту бойню, хотел договориться с самого начала, но каждая из сторон соглашалась заключить мир только на тех условиях, которые были выгодны ей. А у него не было реальной политической власти. Оставалось только сражаться - что он и делал, причем наилучшим образом, так что сейчас до победы оставался один шаг. Но какой? - неизвестно. Больше всего ему хотелось спасти сестру - пожалуй, только ради этого и стоило воевать, а не ради туманных идеалов. Слишком дорогой оказывалась цена - мертвые глаза, кровь, ставшая землей, исковерканные тела и души. Жизнь любимого человека - вот что необходимо было сейчас спасать, и это удерживало его на грани между безумием и здравым смыслом, частично снимало с него так остро осознаваемую вину за гибель многих тысяч людей на полях сражений и рядом с ними.
     Он ждал, сдерживая своих командиров. Ждал, как будет действовать Элетиомел.
     Автомобиль несся мимо темных окопов, зарытых по самые башни танков, зачехленных пушек, замерших грузовиков... Хорошо бы ехать, не останавливаясь, в пустоту, в никуда. Командиры хранили молчание; он погасил свет в салоне, опустил светомаскировку на окнах и смотрел, не отрываясь, на проносившиеся мимо темные деревья под стальными рассветными небесами. Пусть рассвет переходит в день, а день в ночь, пусть отчужденно молчат преданные тебе люди - он надежно обосновался в надире своих страданий, со странным удовольствием осознавая, что хуже теперь уже стать не может.
     Машина замерла перед воротами замка - когда-то здесь располагался штаб Элетиомела, а теперь - его собственный - и проследовала во внутренний двор. Пока он шел к себе в апартаменты, его донимали подробностями тылового обеспечения и данными разведки, донесениями о незначительных стычках, просьбами гражданского населения и прессы. Он велел разобраться со всем этим младшим командирам, а сам, перескакивая через две ступеньки, добрался до своего кабинета - войдя, крепко зажмурил глаза и прислонился к дверям, все еще сжимая бронзовые ручки, упиравшиеся ему в поясницу.
     - Ездил поглядеть на зверя, не так ли?
     Он вздрогнул, узнав голос Ливуэты, доносившийся от окна, - там, в отдалении, замер ее черный силуэт.
     - Да, задерни шторы. - Он включил свет.
     - Что ты намен предпринять?
     Сестра медленно приближалась к нему - скрещенные на груди руки, бледное лицо, темные волосы гладко зачесаны назад, черная длинная юбка и такого же цвета глухая блузка.
     - Не знаю. - Он тяжело опустился в кресло у стола и начал массировать лицо ладонями. - А что, по-твоему, надо делать?
     - Поговори с ним. - Ливуэта присела на угол стола, не опуская по-прежнему скрещенных рук. "Теперь она все время ходит в черном..."
     - Элетиомел не станет со мной разговаривать, - устало произнес он, откидываясь на спинку кресла, которое сестра иногда называла его "троном". - Я не могу заставить его сделать это.
     - Просто ты не знаешь, что нужно говорить, - упрекнула его Ливуэта.
     - Хорошо, полностью с тобой согласен, - Он закрыл глаза. - Почему бы тебе не написать ему?
     - Разве ты позволишь мне высказаться? Вмешаться в ситуацию, которую даже не пытаешься разрешить сам?
     - Мы не можем просто сложить оружие, Ливви, а больше ничего не сработает, поверь мне. Никакие доводы для него не существуют.
     - Вы могли бы встретиться лицом к лицу и попробовать уладить дело. - Сестра упрямо тряхнула головой.
     - Ливви, парламентер, которого мы направили к нему, вернулся обратно без кожи! - Последнее слово он выкрикнул, потеряв всякое терпение и самообладание. Ливуэта вздрогнула и отступила назад; затем, повернувшись, уселась на кушетке, обитой золотистой пар