, в которых лежали замороженные люди. Ячейки напоминали выдвижные ящички в шкафу для хранения документов. Иногда он останавливался и выключал фонарь на шлеме своего скафандра, тогда цепочка красных искр плавно изгибалась, подчиняясь спирали коридора. Двигаясь внутри безмолвного тела корабля, он, как правило, выбирал внешний коридор, самый первый, это помогало оценить масштабы судна. Постепенно гравитация корабля снижалась; ему приходилось перемещаться с помощью скользящих прыжков, из-за которых он чаще оказывался под потолком, чем продвигался вперед. На выдвижных ящиках-гробах имелись ручки, и он пользовался ими, когда хождение делалось неэффективным. Так он тащил себя к центру корабля, перехватывая ручки, словно скобы ступенек.
     Посередине "Отсутствующих Друзей" проходила шахта лифта - от жилого отсека до двигателя. Оказавшись в центре корабля, он вызывал лифт, если тот не дожидался его с прошлого раза. Он вплывал внутрь залитого желтым светом цилиндра. Помещал фонарик предмет в центре кабины и наблюдал за тем, удалось ли расположить его точно в центре всей медленно вращающейся вокруг своей оси массы корабля. У него хватало терпения проводить так не один час - дожидаясь (в этом он честно себе признавался), когда одна часть его помешательства победит другую.
     Если фонарик сдвигался, оказываясь на стене, полу, потолке кабины лифта или уплывали через открытую дверь, то ему приходилось возвращаться обратно тем же путем, каким он пришел сюда: лететь, взбираться, подтягиваться и так далее... Если же предмет по прошествии долгого времени оставался в центре помещения, то он мог разрешить себе путешествие в жилой отсек на лифте.

***

     - Брось, Ливу, - закуривая трубку, произнес Эренс. - Что все-таки вынудило тебя отправиться в этот полет, а?
     - Мне не хочется об этом говорить.
     Он включил вентиляцию, стремясь избавиться от клубов наркотического дыма, медленно заполнявших "колесо обозрения" - так они назвали одно из помещений жилого отсека, единственное место, откуда через окна можно было смотреть на звезды. Периодически он поднимался туда любоваться необыкновенной красоты панорамой, иногда даже читал здесь стихи...
     Эренс изредка тоже сюда наведывался, а вот Кай - никогда. Как утверждал его приятель, Кая при виде раскинувшегося безмолвного космоса охватывала тоска по дому.
     - Чем это можно объяснить?
     Закалве покачал головой и откинулся в кресле, уставясь в темноту.
     - Это тебя не касается.
     - Хочешь, я расскажу тебе, почему я оказался здесь, на этом корабле, если... если ты мне расскажешь, что ты забыл здесь. - Эренс произнес эту фразу тоном капризного ребенка, выбирающего себе партнеров по игре.
     - Брось, приятель.
     - Знаешь, какая у меня интересная история?
     - Да уж, не сомневаюсь...
     - Но я тебе ничего не расскажу, пока ты не будешь со мной откровенным. Не упускай такой шанс.
     - Попробую это пережить, - отозвался он и выключил освещение.
     В сгущающейся темноте вспыхивало красным при каждой затяжке лицо курившего трубку мужчины. Тем не менее Эренс заметил отрицательный жест, когда протянул трубку с наркотиком своему соседу, и пренебрежительно фыркнул.
     - Тебе следовало бы стать раскованнее, друг мой. - Кресло тихо скрипнуло: очевидно, Эренс решил устроиться поудобнее. - Слови кайф, тогда легче будет поделиться своими проблемами.
     - Какими проблемами?
     Он увидел в темноте, как его сосед качает головой.
     - Нечего прикидываться, на этом корабле нет таких, кто не убегал бы от собственных проблем - поэтому и выбрали такой способ путешествия.
     - А-а, так я вижу перед собой местного психотерапевта?
     - Да пошел ты! Никто ведь не вернется из этого путешествия... не вернется домой. К тому же половина наших родственников и знакомых, вероятно, уже умерли, а остальные последуют за ними, когда мы доберемся до места назначения. Так как мы никогда больше не увидим знакомые лица... да и вообще не увидим собственный дом, планету... следовательно, должны существовать чертовски важные и чертовски скверные причины для того, чтобы превратиться в бесчувственное тело и отправиться в таком виде куда подальше. У всех нас имеется повод от чего-то или кого-то бежать...
     - А может, некоторые из присутствующих здесь просто любят путешествовать?
     - Чушь, путешествовать так не любит никто!
     - Ну и ладно. - Закалве пожал плечами.
     - Нет, давай, черт побери, поспорим.
     - Я не верю в споры.
     Закалве смотрел в темноту и видел прямо перед собой огромный линейный корабль - судно четким силуэтом высилось на фоне сумеречного света, но не было застывшим, мертвым - все его закованные в броню палубы источали явную, нарастающую с каждой секундой угрозу.
     - Ну, ты даешь! - искренне удивился Эренс. - А я-то считал, равного мне по степени цинизма отыскать невозможно.
     - Это не цинизм, - спокойно ответил он. - Просто мне кажется, что люди переоценивают значение споров. Им просто нравится слышать собственные речи.
     - Спасибо, просветил.
     - Не стоит благодарности. А если тебе действительно интересны мои соображения на этот счет...
     - Давай-давай!
     - Большинство людей не готово... не хотят изменить свое мнение. - Он следил за тем, как медленно поворачивается перед ним темное пространство космоса, усеянное звездами (Эти звезды тоже взорвутся когда-нибудь, напомнил он себе). - Думаю, в глубине души они отдают себе отчет, что другие люди точно такие же. Вот почему споры провоцируют вспышки гнева, ведь спорщики не слышат друг друга, да и не пытаются услышать - настолько незначительными кажутся им доводы другой стороны.
     - Если твои рассуждения не циничны, что же тогда ты понимаешь под цинизмом? - фыркнул Эренс.
     - Я думаю так: то, во что люди верят, они и считают правильным. - В его голосе слышалась горечь. - А доводы, утверждения... словом, то, о чем можно спорить, появляется позже и, в сущности, не имеет смысла. Именно поэтому спор нельзя выиграть...
     - Так что же ты предлагаешь, профессор, взамен этих бессмысленных с твоей точки зрения споров?
     - Соглашаться... не соглашаться, - Закалве тихо усмехнулся. - Или драться.
     - Драться?
     - А что еще остается? - пожал он плечами.
     - Например, переговоры...
     - Переговоры - это способ прийти к какому-то выводу, а это невозможно, так же, как одержать победу в споре.
     - Значит, не соглашаться или драться - все сводится к этому?
     - Если до этого дойдет...
     Некоторое время Эренс молча посасывал трубку, пока красное свечение не потускнело, затем спросил:
     - Ты ведь служил в армии, да?
     Его собеседник, казалось, целиком был поглощен открывавшимся перед ним зрелищем - мерцавшими звездами в темноте космоса, и все же повернул голову и посмотрел на соседа.
     - Думаю, так получилось, что из-за этой войны мы все служили в армии, не правда ли?
     - Хм-м, - глубокомысленно промычал Эренс.
     В "колесе обозрения" установилась тишина. Они оба молча смотрели, как плывут им навстречу блистающие сонмы звезд.

***

     Он остановился в длинном, закрученном спиралью коридоре, примерно на полпути к середине корабля; в ногах почти не чувствовалось веса, щеки немного горели из-за повысившегося кровяного давления. Цепочка красных огоньков уходила вдаль, и ему вдруг страстно захотелось увидеть кого-нибудь из спящих. Такое желание овладело им впервые, обычно он вообще не думал о штабелях замороженных людей, которые вез корабль. Его проинструктировали, как обращаться с этими выдвижными ящиками, после того как он добровольно согласился нести вахту, причем сделали это дважды. Включив фонарь скафандра, он выдвинул пульт управления ящиком. Осторожно, одним пальцем, не снимая перчатки скафандра, набрал код, который, по утверждению Эренса, отключал корабельную систему слежения. Рядом с красным зажегся голубой огонек; красный горел по-прежнему - если бы лампочка замигала, это свидетельствовало бы о сбое, и судно немедленно отреагировало бы на сигнал.
     Он отпер шкаф и выдвинул ящик целиком. Фамилия женщины, напечатанная на крышке, была ему не знакома. Он поднял крышку. Спокойное, мертвенно-бледное лицо, руки сложены на груди поверх бумажной туники. Ногти достаточно длинные - это, по утверждению Эренса, свидетельствовало о том, что человек еще жив. Но возможно, она успела их отрастить еще при жизни. Из носа и рта тянутся трубочки. Тело обернуто в прозрачный пластик, блеснувший в лучах света его фонарика: словно товар, выставленный в магазине, подумалось ему. Судя по показаниям на небольшом экране, вспыхнувшем над ее головой, она пребывала в неплохой форме - для человека, находившегося так близко к границе жизни и смерти. Бросив взгляд на пульт управления, он ввел новый код; на всей поверхности пульта зажглись и замигали многочисленные разноцветные огоньки, но красная лампочка по-прежнему горела, не мигая. Он открыл дверцу под экраном и вытащил наружу небольшую прозрачную сферу, напоминающую кусочек льда, которую пронизывало множество зеленых проводков. Сунув другую руку поглубже, нащупал небольшую кнопку. Итак, в правой руке - информация, записанная с мозга женщины, и раздавить этот шарик не составит труда, палец левой - на кнопке, нажав на которую можно выключить ее жизнь.
     Он постоял так некоторое время, прислушиваясь к себе, словно ожидая, что какая-то часть его сознания станет принимать решения, в том числе и это. Несколько раз ему казалось, что импульс послан, и теперь дело за ним, но ему удавалось погасить этот порыв. Он не убрал палец с кнопки, продолжая разглядывать зеленоватую сферу. Как замечательно и в то же время как странно, что вся информация, содержащаяся в человеческом мозге, может занимать столь малый объем!
     Он задвинул ящик обратно и продолжил свою обычную прогулку к центру корабля.

***

     - Я не знаю никаких историй.
     - Все знают какие-то истории, - непреклонно заявил Кай.
     - А я не знаю. Во всяком случае, настоящих историй.
     - Что такое - "настоящая история"? - фыркнул Кай.
     Его собеседник пожал плечами, окидывая взглядом привычный беспорядок комнаты отдыха.
     - Интересная. Та, которую хотят услышать и слушать.
     - Люди хотят услышать разное. То, что один считает интересной историей, другому может не понравиться.
     - Ну, я могу ориентироваться только на то, что сам отнес бы к категории "настоящих историй", но таковые мне не известны. - Закалве холодно усмехнулся, глядя на Кая.
     - Это другое дело, - кивнул тот.
     - Разумеется.
     - Тогда расскажи, во что ты веришь, - предложил, поворачиваясь к нему всем телом, Кай.
     - С какой стати?
     - Почему бы и нет? Потому что я спросил!
     - Нет.
     - Не будь таким скрытным, сдержанным. Нас всего трое человек на миллиарды миль, а корабль - тот еще зануда. С кем же поговорить?
     - Ни во что я не верю.
     - Вообще?
     Он кивнул. Кай откинулся на спинку кресла, задумчиво покачивая головой.
     - Здорово тебя, должно быть, обидели...
     - Кто?
     - Кто-то ведь лишил тебя веры, ведь ты во что-то верил раньше?
     - Никто и никогда меня ничего не лишал. Они помолчали. Закалве первый прервал паузу.
     - Ну, а ты во что веришь?
     - Я верю в то, что вокруг нас. - Кай скрестил руки на груди. - Верю в то, что ты видишь, находясь в "колесе обозрения"... в то, что мы увидели бы сейчас на экране, будь он включен, хотя это зрелище отнюдь не единственное, во что я верю.
     - И все-таки... можешь ты это назвать одним словом, Кай? - попросил он.
     - Пустота. - Губы Кая скривились в подобие улыбки, плечи нервно шевельнулись. - Я верю в пустоту.
     Он рассмеялся.
     - Это очень близко к "ничему".
     - Не согласен с тобой, - возразил Кай.
     - Для большинства это выглядит так.
     - Позволь рассказать тебе одну историю.
     - Это обязательно?
     - Не больше чем для тебя слушать ее.
     - Ладно... все равно, лишь бы убить время.
     - История, кстати, правдивая. Впрочем, это не имеет значения. Существовало одно местечко, где к вопросу о наличии у человека души относились очень серьезно. Много людей, колледжи, университеты, города и даже страны постоянно обсуждали эту проблему и смежные с ней темы.
     Примерно тысячу лет назад один король-философ, которого считали мудрейшим человеком на планете, заявил, что эти вопросы отнимают у человечества слишком много сил, которым можно было бы найти более достойное применение. По его приказу для окончательного завершения дискуссии были приглашены самые умные мужчины и женщины. Чтобы собрать всех, кто пожелал принять в этом участие, потребовалось немало лет. Еще столько же отняло опубликование всевозможных трактатов, книг, каковые появились в результате обсуждения. А король тем временем отправился в горы, дабы в одиночестве очистить свой разум. Вернуться он собирался тогда, когда спор иссякнет и будет оглашено окончательное решение. Прошли годы, прежде чем король-философ и самые умные люди встретились. Правитель выслушал всех, кому было что сказать о существовании души.
     Пришлось ему опять покинуть суетный мир, чтобы обдумать услышанное, и спустя год король объявил, что ответ опубликует в многотомной книге. Были открыты два издательства, и каждое выпустило по большому и толстому тому. В одном на каждой странице повторялась одна и та же фраза: "Душа существует", в другом-"Душа не существует". Надо отметить, что на языке этого королевства каждая такая фраза состояла из одинакового количества слов и даже одинакового количества букв.
     Люди внимательно перелистывали страницы книг в надежде найти ответ на вопрос, ключ к разгадке, тщетно пытаясь увидеть что-либо другое, кроме этих фраз. Напрасно! Обратились к королю, но тот дал обет молчания, и только кивал или качал головой, когда его спрашивали о чем-то, что касалось управления государством. Если же речь шла о душе, правитель никак не реагировал на подобные вопросы. И опять начались бесконечные споры, было написано немало трактатов, так или иначе касавшихся этой проблемы...
     Через полгода после выхода в свет этих двух томов появились еще два, но на этот раз издательство, которое напечатало книгу, начинавшуюся с фразы "Душа существует", изменило свое утверждение на диаметрально противоположное. Другое же издательство теперь сообщало на страницах своего тома: "Душа не существует". Так теперь происходило каждые полгода. Король дожил до глубокой старости, и при его жизни было издано нескольких десятков томов. Когда он уже лежал на смертном одре, придворный философ положил по обе стороны от него по экземпляру книги, надеясь, что голова короля склонится в момент смерти в ту или иную сторону и тогда станет ясно, какому выводу правитель отдает (или, точнее, отдавал) предпочтение. Но король умер, глядя прямо перед собой, и голова его осталась неподвижно лежать на подушке.
     Книги издаются вот уже тысячу лет, до сих пор являясь источником нескончаемых споров и...
     Он поднял руку, останавливая рассказчика.
     - У этой истории есть конец?
     - Нет. - Довольная улыбка появилась на лице Кая. - Нет. Но в этом как раз и вся соль.
     Он пожал плечами, встал с кресла и направился к двери.
     - Но если у чего-то нет конца, - крикнул ему в спину Кай, - то это еще не значит...
     Плавно закрылась дверь лифта. Оставшийся в комнате отдыха человек, не отрываясь, следил, как пополз к центру корабля индикатор движения кабины.
     -... что нет решения, - тихо закончил Кай.

***

     Прошло полгода вахты, перемежаемой сном и молчаливым участием в бесконечных спорах двух приятелей. Он находился в кабине лифта, наблюдая, как медленно вращается вокруг своей оси оставленный в центре кабины фонарик. Его он оставил включенным, погасив все остальное освещение. Крошечное пятнышко света двигалось по стене кабины так же медленно, как часовая стрелка. Почему-то он вспомнил прожектора "Стабериндо" - как далеко они теперь отсюда! Непонятно, что заставило его решиться снять шлем (иначе - покончить с собой), но почему-то руки медленно потянулись к зажимам.
     Избавиться от шлема в вакууме - непростое занятие, состоящее из нескольких, различной длительности, этапов. Он начал постепенно готовить скафандр и загадал, наблюдая за перемещением света, происходящим по мере движения фонарика: если луч упрется ему в глаза - нет, в лицо, нет, в любую часть головы, то он остановится. Если нет - снимет шлем и умрет. Он позволил себе роскошь дать воспоминаниям нахлынуть и захлестнуть его с головой, в то время как его руки методически открывали один зажим за другим. "Стабериндо" - огромный металлический корабль, застывший в камне (и каменный корабль, застывший в воде), сестры Даркенза и Ливуэта - так вот из чего, оказывается, он слепил то имя, под которым скрывался сейчас! И Закалве, и Элетиомел - ужасный, Элетиомел...
     Скафандр загудел, пытаясь предупредить, что его хозяин делает что-то очень опасное. Пятнышко света находилось всего в паре дюймов от его головы.
     Закалве - спросил он себя, что значит эта фамилия для него? Что она значила для кого угодно? Любой на его родине закивает в ответ: Закалве, как же - война, знатная семья. Кому-нибудь известно и о трагедии, постигшей эту семью. Он снова увидел этот стул - маленький и белый. Закрыл глаза, чувствуя горечь во рту. Затем открыл... Осталось всего три маленьких зажима, два, один, а затем быстро повернуть... Фонарик в центре кабины смотрел прямо на него, ярко сверкая линзой. Послышалось тихое, едва слышное шипение. Металлический корабль, каменный корабль и этот стул... Он почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы. И другая рука поднялась к груди, где под многими синтетическими слоями скафандра и тканью белья над сердцем был маленький сморщенный шрам, которому минуло два десятка лет - или семь десятков, смотря как измерять время.
     Фонарик повернулся именно тогда, когда он расстегнул последний зажим, световое пятно ударило ему в глаза, затем...
     Затем фонарик погас! Иссяк заряд или еще какая-нибудь неисправность, это не имело значения. Наступила почти полная темнота, только через едва заметные щели в кабину просачивался слабый отблеск - так светили красные огоньки, отмечая еле теплившуюся жизнь людей, которых вез на борту корабль. Скафандр тихо загудел - неожиданно грустный звук на фоне продолжавшегося шипения воздуха. Он тупо смотрел на то место, где должен был быть фонарик, невидимый в центре кабины, в центре корабля, на середине пути. Как же я теперь умру, подумал он.
     Он вернулся к холодному сну через год, когда, попрощавшись, покидал комнату отдыха Кай и Эренс продолжали спорить.
     В конечном счете он оказался еще на одной низко-технологической войне в качестве пилота (потому что теперь точно знал - в схватке линкор всегда проиграет самолету), совершал полеты среди снежных вихрей над белыми островами, которые на самом деле были плоскими айсбергами.

Глава 13

     Мантия валялась на полу, словно только что сброшенная кожа какой-то рептилии. Он собирался набросить ее сверху, но передумал - останется в том, в чем есть... Он стоял в ванной перед зеркалом, изредка поднося бритву к голове, делая это медленно и осторожно, будто проводя расческой по волосам. Бритва скребла сквозь пену по коже, вылавливая последние щетинки. Затем взял полотенце и вытер ставший гладкий и блестящий череп. Длинные черные волосы валялись на полу, словно сброшенное оперенье. Из окна ему были видны сторожевые башни окружающей город крепостной стены, он никогда не останавливался на ней взглядом, но сегодня его поразили благородство и четкость ее линий - возможно потому, что она была обречена. Он отвернулся, мысленно ругая себя за сентиментальность и пошел надевать ботинки. Голове было непривычно холодно, к тому же он не чувствовал стянутых на затылке волос, это его раздражало. Он сел на постель, застегнул пряжки ботинок, некоторое время смотрел на телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью, затем поднял трубку.
     Память подводила его: он не был уверен, что звонил вчера вечером в космопорт. К