еснице" - сам император, Хуммер его раздери. Намарн благослови. Ярость Вод Алустрала пожри. В общем, сами понимаете, милостивые гиазиры.
     За ним - четырехъярусный файелант. Тоже императорский.
     На палубе пестро от воинов в пурпурных плащах императорской гвардии. Рядом с императором - всемогущий и свирепый урод, карлик Горхла. При одном упоминании его имени у всех, кому хватает наглости злоумышлять против императора, кусок застревает в горле.
     "Кусок застревает в Горхле", - мрачно скаламбурил Тарен, в минуты опасности у него обыкновенно проклевывалось некое подобие чувства юмора.
     "И, вдобавок, - с неудовольствием отметил он, - на "колеснице" всякий может видеть недоумка Элая. Похоже, не судьба недоношенному до дому доехать - перехватили на полдороге!"
     И ежу было ясно: император и Горхла спешили в Лорк, чтобы освободить Харману.
     "Едва ли Элай знал о казни Харманы. Но кто-то из моряков на нашем файеланте наверняка знал и наверняка проболтался! Хотя попробуй не проболтаться, когда затейник Горхла протыкает твой язык иглой и, продев в дыру конский волос, тянет за него, побуждая к невольной болтливости..."
     При мысли о пытках, да и о Горхле тоже, Тарену стало не по себе.
     Когда Тай-Кевр затевал истребление Гамелинов, об императоре Торвенте и его верном Горхле никто почему-то не вспомнил.
     "А если бы вспомнил, то, верно, посасывал бы сейчас заморское вино в честь окончания Игрищ Альбатросов и горя не знал бы..."

15

     - Приветствую вас, мои возлюбленные чада! - начал император, степенно ступив на пристань. Особый сарказм его слов заключался в том, что император был моложе даже нестарого Тарена, которого только что причислил к своим "возлюбленным чадам". Вообще, Торвента Мудрого знали как человека с большими странностями. - Приветствую императора! - поклонился Тарен.
     - Я еще не успел поздравить тебя с перстнем главы Дома, Тарен. Но это, впрочем, терпит. Ибо у нас есть дела куда более безотлагательные. Я вижу, здесь сотворили казнь Хозяйки Гамелинов, злостно нарушив тем самым обычаи Семи Благородных Домов и законы Синего Алустрала.
     Тарен Меченый снова отвесил императору церемониальный поклон, не смея поднять глаза. Он не мог решить, как именно следует интриговать в его положении. Бесстрастный тон императора и свирепое молчание Горхлы были ему плохими советчиками. Наконец он промолвил:
     - Ты прав, Первый Сын Синевы, мы казнили Харману. Точнее, пытались казнить ее, - поправился Тарен, с неудовольствием отмечая, что Хармана, которую поддерживает Элай, преспокойно блюет соленой водой с борта "морской колесницы". Жалкая, словно мокрая курица, но, Хуммер ее разнеси, живая! Едва ли стерва умрет в ближайшее время, если только он, Тарен, не проявит некую самоубийственную настойчивость. - Мы пытались казнить Харману как преступницу. Ибо она и есть преступница.
     - Если она и впрямь преступница, ты все равно не властен над ней. Ибо Хозяев Домов властен судить только император! - рявкнул Горхла с безмолвного соизволения Торвента.
     - Но ведь это закон мирного времени! А во время войны, ведь Пелны и Гамелины по-прежнему находятся в состоянии войны, я могу расправляться с врагами по своему усмотрению
     - Я вижу, ты плохо знаешь законы, мое беспокойное чадо. Даже во время войны убийство Хозяина или Хозяйки Благородного Дома в присутствии императора, но без санкции императора преступно! - отрезал Торвент. - Мои штандарты находились в виду Лорка уже больше часа, но никто и не подумал спросить у меня, что я думаю по поводу этой казни, даю ли я свою санкцию? Ты, Тарен, даже не соизволил отложить эту низкую расправу!
     - Мы были так увлечены казнью, что не заметили вас, - бросил Тарен Меченый несколько более высокомерно, чем позволяли даже самые вольные трактовки этикета Благородных Домов.
     - Так значит ни ты, Тарен, ни твои люди не замечали четырехъярусного файеланта Его Величества? - издевательски переспросил Горхла.
     В исполнении Горхлы заявление Тарена прозвучало совсем уж по-хамски. Как можно не заметить Первого Сына Синевы? Чем же это таким нужно "увлечься"? Тарен понял, что допустил серьезный дипломатический просчет.
     - Я... Мы...
     - Ну хоть теперь-то ты замечаешь меня и мой файелант? - издевательски прищурившись, поинтересовался император.
     Колесо мыслей Тарена Меченого предательски проворачивалось на месте. Как теперь выкручиваться? Что сказать?
     - Теперь ты видишь его, Тарен? - сказал Торвент так громко, что впору было бы сказать "заорал".
     Руки Пелнов дружно потянулись к ножнам. А что делать? Хозяина оскорбляют, на него орут, как на последнего чашника или какого-нибудь там постельничего.
     Неужели снова резня?

16

     Элай был слишком занят вновь обретенной Харманой, чтобы следить за событиями на пристани.
     Нежность и желание навалились на него со свойственной молодости назойливостью. Он лез из кожи вон, помогая Хармане прийти в себя.
     В этом отношении Хозяйка Гамелинов делала успехи. Вдоволь наплевавшись и накашлявшись, она теперь стояла на коленях, опершись руками о воротило "морской колесницы".
     Исторжение вод из ее пищевода вроде бы прекратилось и Хармана повеселела. Звон в ушах, тошнота, насморк - все это скоро пройдет. Она слишком сильна для того, чтобы умереть после такого чудесного спасения. - Ну как? - заискивающе спросил Элай. - Бывало и хуже.
     Скроив подобие улыбки, Хармана поглядела на перепуганного Элая. Сразу вслед за этим она в очередной раз стиснула свою густую пепельную гриву, чтобы отжать из нее воду.
     Это живописнейшее зрелище заставило плоть Элая затрепетать весьма недвусмысленно. И хотя это было некстати, совершенно некстати, совладать с собой Элай не мог.
     - Я обожаю тебя, Хармана, - прошептал он, благо наушников на борту "колесницы" не осталось.
     Его широко распахнутые очи недавно повзрослевшего мальчика недвусмысленно вперились в чувственный стан Хозяйки Гамелинов, облепленный мокрым шелковым платьем.
     - Сейчас не время, - хрипло бросила Хармана.
     Разумеется, она была рада видеть Элая среди своих спасителей. Уморить наследника Элиена в алустральских междоусобных дрязгах было бы страшным позором для Гамелинов. Но куда больше радости доставил бы ей Герфегест, будь он на месте Элая. Будь он хоть на каком месте, лишь бы рядом!

17

     "Вынослива, как чайка", - говорили о Хармане ее люди.
     Не прошло и получаса после того, как каракатица Минно вышвырнула ее тело на борт "колесницы", как к Хармане вернулись силы и ясность мыслей. Теперь она чувствовала себя готовой пустить пару стальных мотыльков в цель, не промахнувшись ни на волос.
     Правда, она не спешила трубить об этом во всеуслышание, более того, старательно сохраняла вид жалостный и несчастный. Приструнив Элая, она принялась наблюдать за событиями, происходящими на берегу.
     Четырехъярусный императорский файелант высаживает гвардию на берег.
     Император и Горхла продолжают препираться с Тареном Меченым. Император орет и Пелны все как один хватаются за мечи.
     Гвардейцы обступают своего императора плотным каре. Пахнет жареным. Неужели? Неужели Пелнам хватит наглости напасть на императора в своей же собственной столице и осквернить Синеву Алустрала еще одним нечестием?
     Тарен Меченый поворачивается к Торвенту спиной - недвусмысленный жест неповиновения...
     "Так он еще и сорвиголова, этот горе-любовничек!"
     В воздухе гремит боевой клич Пелнов. Разгоряченные длительным бездельем, разочарованные неудавшейся казнью, Пелны, хотят изведать крови во что бы то ни стало.
     Значит, междоусобие продолжается? Синий Алустрал вступает в новую Войну Всех Против Всех? Снова власти императора недостаточно, чтобы водворить мир?..
     О них с Элаем, к счастью, пока забыли. Но надолго ли? И что будет, когда вспомнят?
     Хармана исподволь осматривает "колесницу" - две гигантских каракатицы из конюшен Первого Сына Синевы скучают и пенят воду гавани. Третья - та самая, что вызволила ее из клетки, балует поодаль. Горхла, опытный пастырь каракатиц, и тот не успел впрячь ее снова. К счастью, ее спасительница не была коренной.
     Хармана вновь обращает взор к берегу. Немало перемен произошло там всего за минуту!
     Солдаты императора сцепились с Пелнами.
     Тарен Меченый бежит вверх по лестнице, к городским воротам.
     В вихре стали император и Горхла отступают к мосткам файеланта. Полусамострельные стрелометы с высокого борта корабля сеют смерть на берегу...
     Хозяйка Гамелинов смотрит на Элая, утратившего от неожиданных перемен дар речи, переводит взгляд на воротило "морской колесницы", затем она в изумлении рассматривает свои предплечья, покрытые гусиной кожей. Ее бьет озноб.
     Шальная стрела хищно вонзается в воротило рядом с ее белоснежным запястьем.
     "На сегодня довольно!" - в сердцах кричит Хармана.
     Стремительная и гибкая, она вскакивает, хватает флейту пастыря и, наклонившись над медным раструбом пастырского правИла, начинает играть.
     Ей не в диковину управляться с "морской колесницей".
     Вначале она играет довольно фальшиво и каракатицы медлят, не в силах решить, слушаться ли приказаний нового пастыря. Но недолго - ибо Хармана настойчива и яростна.
     Еще минута - и быстроходная "морская колесница", зачерпнув на крутом развороте ледяной воды, трогается с места и мчит, меняя галсы, к выходу из гавани Лорка.

ГЛАВА 9. АГАННА ВСЕВЕЛИЧАЙШИЙ

1

     "Принадлежит Аганне Всевеличайшему, грютскому царю", - сообщала надпись на воротах Радагарны. К столице приближались двое верховых - мужчина и женщина.
     Октанг Урайн, как и Ийен, никогда прежде не бывал в столице грютов. Ийен сочла возможным выразить свое недоумение по этому поводу.
     - Брось, детка. Что мне было в Радагарне делать? Жрать бараньи ребрышки, завернутые в виноградные листья и трахать самых неумелых продажных женщин во всем Круге Земель? Увольте, милостивые гиазиры. Этим можно заниматься и дома. - Вам легко говорить, а мне тут, сами понимаете, может не одну неделю... - Ничего, перетерпишь. Небось, Син чего похуже вытерпеть пришлось...
     Надпись на воротах заставила Урайна улыбнуться. Похоже, Аганна Всевеличайший слегка не в себе, если решил, что ему "принадлежит" собственная столица. Но что попишешь - гордыня!
     В принципе, Аганне было чем гордиться.
     Аганна - в прошлом презренный раб - теперь безраздельно повелевает могучим государством, носящим звучное имя Асхар-Бергенна. Правда, теперь Аганна мается от скуки, что не удивительно. Ибо во всей Сармонтазаре остался только один человек, которого Аганна еще в состоянии бояться, и поэтому вынужден уважать - Элиен Тремгор.
     "Вскоре этих людей станет двое, - ухмыльнулся Урайн. - А потом снова один. Я."
     Аганна - хозяин огромной уманны, где собрана тысяча соблазнительных грютских дев. Раньше этих дев именовали "женами", но с недавнего времени специальный указ Аганны предписывал звать их "сестрами". В правление Аганны в уманне также завелись и юноши, которых было не так-то просто правильно поименовать, чтобы сохранить хотя бы видимость приличий. И, сверх того - две сотни разновсяческих уродов обоего пола.
     "Где их только разыскали в таком количестве?" - Урайн брезгливо поморщился. В делах сердечных он был переборчив. Даже Ийен и Син виделись ему недостаточно красивыми.
     Урайн и Ийен не успели достигнуть рыночной площади, а в глазах у них уже рябило от изобилия надписей, в точности повторявших надпись на воротах.
     Где их только не лепили! На хомутах конных упряжек. На свертках с шелком, разложенных по лоткам торговцев. На кувшинах, стоявших близ публичных колодцев. И, разумеется, на всех без исключения постройках.
     - Похоже, разговор с Аганной будет не таким трудным, как мне представлялось вначале, - Урайн подмигнул приунывшей Ийен, как всегда одетой в мужское.
     - Будь я на месте грютов, я бы еще на лоб себе повязки с такой надписью нацепила бы, - зло усмехнулась Ийен, когда мимо них провели жеребца, на белоснежной холке которого темнело тавро:
     "Принадлежит Аганне Всевеличайшему, грютскому царю".

2

     - А что, грюты больше не воюют? - голос Урайна был мягок, но мягкость эта была тверже булатных сталей.
     - Воюют, чужестранец, воюют, - безо всякой охоты отщипывая виноградину от грозди величиной в телячью голову, отвечал Аганна. - Но редко, очень редко...
     - А ты, Аганна, в добром ли здравии? - голос Урайна струился патокой, глаза сияли отборным дружелюбием. - Здравие всегдашнее, сам понимаешь.
     - Смиренно ли течение дней твоей жизни, о всевеличайший? Не омрачают ли его враги?
     Но Аганна не ответил. Теперь у него были заботы поважнее. Несколько минут назад одна из стоящих за его спиной грудастых рабынь, повинуясь знаку правителя, забралась под парчовую юбку Аганны и теперь копошилась там, плямкая и тяжело дыша.
     Урайн понимающе замолк и опустил глаза.
     - Не будь лентяйкой, моя мошна подхода требует... - пожурил девушку Аганна и, подняв глаза на Урайна, добавил:
     - Подожди чуток, любезный...
     Стеснение было неведомо Аганне с того самого дня, как его зад воцарился на грютском престоле, каковой был представлен массивным черепом некоего чудовища, инкрустированным голубой бирюзой. (Череп, по легенде, принадлежал Девкатре; сам Девкатра, надо полагать, был иного мнения.) И хотя Аганне нравилось внимать чужестранцу, которого он к собственному немалому удивлению разрешил впустить на прием, ласки девушки тоже не оставляли его равнодушным.
     В отличие от грютского царя, сам Урайн отлично знал, почему Аганна не отказал ему в аудиенции.
     Истинный Девкатра, тонкоматериальная тысячеликая сущность, смертная в нескольких, но неубиенная во многих других аспектах реальности, незримо присутствовал в глубине черепа-восседалища Аганны.
     С некоторых пор личность Аганны претерпевала изменения, вызванные влиянием Девкатры, хотя сам владыка Асхар-Бергенны об этом, конечно, не подозревал.
     Аганна не отказал Урайну в приеме. Он не откажет ему и в остальном. Урайн пришел в Радагарну не за тем, чтобы кушать бараньи ребрышки, завернутые в виноградные листья.
     Он, Октанг Урайн, Длань, Уста и Чресла Хуммера, пришел в Радагарну по делам.

3

     Урайн сохранял почтительную неподвижность все то время, пока коленопреклоненная рабыня, высунув босые пятки из-под юбки Аганны, услаждала своего господина. А точнее, все то время, что она пыталась его усладить. Кульминации услады не получили.
     Урайн сразу же прочел на кислом лице правителя грютов все то, что ему не позволяли зреть воочию парчовые покровы: "фиаско".
     Наслаждение упорхнуло, как птичка, оставив воспрянувший было срам всевеличайшего в позорном дряхловании. Судя по всему, подобное случалось не в первый раз...
     - Будешь наказана! - сердито сказал Аганна рабыне и та, разревевшись, убежала за ширмы.
     А когда Аганна поднял на него взгляд, мутный, словно дно осенней лужи, взгляд, исполненный разочарования и недовольства, Урайн понял, что настало время продолжить просвещенную беседу.
     - Смею спросить тебя, Аганна, с чем сравнить твою жизнь, исполненную радения о своем народе и раздумий о вечном? - спросил Урайн, не боясь показаться подхалимом. - Сравнить ли ее с полетом солнечной колесницы сквозь просторы вечности? Или с...
     - ...сравни ее с тыквой, чужеземец, - отозвался Аганна, поправляя юбку.
     Урайн счел за лучшее промолчать, дожидаясь объяснений.
     - С тыквой, чужеземец. С тыквой. Пузо растет, а хвостик сохнет.
     Урайн понимающе ухмыльнулся.
     - Я знаю, чем ободрить тебя, ибо я пришел к тебе, всевеличайший, не с пустыми руками. Я привез тебе в дар женщину. Она станет истинным украшением твоей жизни.
     Урайн смолк и низко поклонился. Он был невозмутим, хотя все же немного волновался, ожидая реакции Аганны. А ведь реакция несомненно последует, когда сказанное достучится наконец до сознания грютского правителя, затуманенного зимними винами Аюта.
     Примет подарок без комментариев? Рассмеется? Выгонит дарителя прочь?
     Прошло несколько коротких колоколов. Челюсти не на шутку озадаченного речами чужестранца Аганны успели смолоть десяток виноградин, пока их хозяин не соблаговолил высказаться.
     - Женщина - это хорошо... - процедил Аганна. - Но только нужна ли мне женщина... когда проклятый хвостик все сохнет и сохнет? А, чужеземец? У меня своих женщин хоть отбавляй. Куда девать - не знаю...
     Урайн сделал два шага по направлению к трону. Подкупающе улыбнулся. И его вкрадчивый голос зазвучал под сводами тронного зала колдовской песнью, противостоять которой невозможно.
     - О всевеличайший! Женщина, которую я дарю тебе, сделает невозможное сейчас же. А если нет - вели отдать меня на корм тем исчадиям бездны, что плетут сети в твоих бездонных колодцах. Если моя женщина не справится с твоей слабостью, пусть слепые пауки накажут меня за ложь...
     Аганна потер ладонями виски и болезненно скривился. "Похоже, Девкатра несколько перестарался", - отметил Урайн.
     Затем Аганна швырнул недоеденную гроздь прямо себе под ноги, сложил руки на своем необъятном животе и бросил оценивающий взгляд на стайку рабынь и рабов. Затем еще один -недоверчивый - на странного гостя. Наконец Аганна Всевеличайший соблаговолил изречь:
     - Веди свою шлюху.

4

     - Меня зовут Ийен, владыка грютов, - проворковала девушка, заливаясь стыдливым румянцем.
     - Хорошее имя. А почему ты в мужском платье, моя северная птичка? - ехидно спросил Аганна, придирчиво рассматривая новую рабыню.
     - Мой прежний хозяин заставил меня одеться мужчиной, дабы не искушать попусту твоих подданных.
     - Это разумно. Была ли ты прежде с мужчиной, моя северная роза? - вкрадчиво поинтересовался царь грютов, расстегивая деревянные застежки на платье Ийен.
     Аганна знал, что ответом на этот вопрос будет возмущенное "нет", и спрашивал больше по традиции. Как может быть иначе? Мыслимо ли дарить владыке грютов женщину, чьи прелести уже ласкала дерзкая рука какого-нибудь смерда? На такую неслыханную наглость еще не отваживался никто!
     - Чего молчишь, моя северная лилия? Отвечай же: была или не была?
     - Была, мой господин, - с выражением совершеннейшей невинности на лице отвечала Ийен.
     Аганна едва не свалился с трона.
     "Была! Вот так да! Даже врать не считает нужным! О Асхар-Бергенна, ты еще не видела подобного оскорбления своих владык! К паукам ее! И этого ее хозяина..."
     Но вдруг, неожиданно для самого себя, Аганна улыбнулся и промолвил:
     - Очень хорошо, что была. Продолжай, моя северная радость. Рассказам твоим внимать сладостно.
     Ийен подарила Аганне многообещающую улыбку. Одежды упали с ее плеч, обнажив соблазнительные формы.
     - Я была с Элаем, сыном свела Вольного Города Орин. И с моим прежним господином тоже, - как ни в чем ни бывало, отвечала Ийен.
     Ее золотые волосы источали тонкий аромат неведомых Аганне благовоний и этот аромат, казалось, проникал в каждый уголок его естества, заставляя тело вибрировать в предвкушении танца страсти.
     Аганна не узнавал себя. Его руки увлеченно ласкали маленькие груди Ийен, его уши внимали непотребству, глаза сияли так, как бывало давным-давно, во времена юности. Даже его живот, казалось, стал меньше.
     Маленькая рука Ийен с цепкими длинными коготками скользнула по упитанной талии Аганны к его ягодицам, а ее бедра очутились на бедрах правителя грютов. Аромат волос Ийен, и раньше-то довольно навязчивый, теперь стал единственным, что мог воспринимать правитель грютов.
     "Чужеземец не солгал мне!"
     - Продолжай, - прошептал Аганна, страшась лишь одного - что наваждение, а это было именно наваждение, сущее наваждение из времен, давно канувших в ничто! - исчезнет.
     - Оно не исчезнет! - шепнула ему на ухо Ийен и ее верткий, бесстыдный язычок, свершив все как должно вверху, устремился вниз.

5

     "Сестры" и "братишки", белокурые и чернявые, худые и задастые, в прозрачных одеяниях и без оных толпились у дверей тронного