е корабли Орнумхониоров пребывали в некотором замешательстве. На правом крыле горели файеланты мятежников, разделяя уцелевших непроницаемой завесой огня. Любой, кто попытался бы проскочить сквозь нее, обрек бы свой корабль на верную гибель. На левом крыле пожар был еще страшнее - горели разом все корабли Эльм-Оров и Ганантахониоров. Семь файе-лантов Хранящих Верность, которые находились там, занимались работой низкой и неблагодарной - расстреливали из луков бегущих вплавь Эльм-Оров и подбирали немногих перемазанных в крови и копоти Ганантахониоров.
     Файелант Ваарнарка завел тросы за корму "Голубого Полумесяца".
     Надсмотрщики над гребцами надсаживали глотки в ободрительных выкриках. Ваарнарк спустился под палубу, на гребные галереи.
     - Каждому по две чарки сельха и золотой из казны Орнумхониоров! - проорал он задорно и весело, как во времена своей кровавой молодости, когда его отец, выделив ему три корабля, сказал: "Привезешь мне голову Милианга". Милианг был удачливым пиратом, но при первой же встрече с Ваарнарком его удача закончилась.
     Гребцы вняли Ваарнарку и с протяжным хрипом налегли на весла. Таран, подрубленный нагирами, затрещал и, спустя несколько мгновений, отломился, оставшись навсегда в чреве "Черного Лебедя", как память о роковой встрече.
     "Голубой Полумесяц" был свободен.
     - Два золотых из казны Орнумхониоров! - бросил Ваарнарк на прощание гребцам и поднялся на палубу. Он не успел сделать и десяти шагов по направлению к боевому мостику, как его внимание привлек обнаженный человек на корме "Голубого Полумесяца". Он кричал и размахивал руками. Ваарнарк остановился, напряженно всматриваясь в загорелую фигуру, пока не признал Первого Нагира.
     Тем временем тот, отчаявшись быть услышанным, без лишних раздумий ухватился за канат, которым все еще были соединены два корабля, и, споро перебирая руками, быстро перебрался на корму флагмана Орнумхониоров. Ваарнарк поспешил ему навстречу.
     - Господин, - тяжело дыша, начал Первый На-гир, - я только что рубил таран "Голубого Полумесяца". Я выронил топор и был вынужден нырнуть за ним. Там, под водой, я увидел несметные полчища сельди, в ужасе уходящей на запад. Только одно чудовище моря способно так испугать рыбу в этих местах.
     - Каракатицы? - вздернул брови Ваарнарк.
     - Да, господин.
     Ваарнарк помолчал. Дикие каракатицы не живут в северных морях. Сюда их может загнать только флейта Пастыря. Во флоте Хранящих Верность нет ни одной "морской колесницы". И среди мятежных кораблей в проливе Олк тоже. Зато Артагевд из Дома Гаме-линов, да укоротятся дни его короче поганого черена его, славится своей "морской колесницей". Артагевд ушел из Наг-Кинниста живым по воле Рожденного, в Наг-Туоле - что там с ним сейчас, в родовом гнезде Гамелинов? - и направился... Среди мятежных знамен Ваарнарк не видел сегодня только Крылатого Корабля Пелнов.
     - А что думает по этому поводу Надзирающий над Равновесием?
     - В Надзирающем над Равновесием сейчас нет жизни, - почти шепотом ответил Первый Нагир. - Он дрался с Хозяином Гамелинов, и никто не может взять в толк, чем окончилась их встреча.
     Так, значит, Ганфала сейчас ни о чем не думает. В сердцах Гамелинов нет больше страха, ибо "черное пламя" иссякло. Все видели сокрушение Ганфалы, и численное преимущество по-прежнему на стороне мятежников. Чадящие костры на воде догорают, и не пройдет и получаса, как Гамелины смогут двинуть против них свои файеланты. Но главное - слова на-гира. Если Артагевд во главе флота Пелнов выйдет на них с тыла, они окажутся в проливе Олк между молотом и наковальней. Надо уходить отсюда - и уходить как можно быстрее.

8

     Первым, что предстало перед постепенно возвращающимся к осознанному бытию Стагевдом, было видение чужого лица, в котором Хозяин Гамелинов с трудом узнал Ламерка, одного из Сильнейших.
     - Хозяин! Вы узнаете меня. Хозяин?!
     - Что происходит? - слабым голосом спросил Стагевд, силясь припомнить, что произошло в мире прежде, чем его сознание угасло.
     - Вы сражались с Ганфалой и одержали над ним победу. Вслед за этим вы упали без чувств.
     - Ганфала мертв? - в глазах Стагевда Ламерк заметил проблеск оживления.
     - Я не знаю. Хозяин. Орнумхониоры отнесли его на "Голубой Полумесяц". "Черный Лебедь" сейчас гибнет в пламени, остатки неприятельского флота поворачивают к югу.
     - К югу?! А что же Артагевд?!
     - Его все нет, - Ламерк отвел глаза, чтобы гнев Хозяина не ослепил его. Гамелины знали, каков Стагевд в гневе. И многие из познавших его гнев уже никогда не поведают о нем.
     Но у Стагевда не было сил на всесокрушающую брань. Потому что в этот момент к нему вернулась память о главном.
     - Хармана... - прошептал он одними губами. И, вскидываясь с ложа, что далось ему нелегко, Стагевд тихо спросил:
     - Где мое оружие?
     - Оно здесь, Хозяин. - С этими словами Ламерк указал на два меча, заботливо уложенные на ореховые подставки. Традиции прежде всего.
     - Довести до всех уцелевших кораблей мою волю:
     мы возвращаемся в Наг-Нараон. Немедленно. Мне нужен самый быстрый корабль. Где мы сейчас?
     - На моем трехъярусном файеланте "Жемчужина Морей". Позволю себе напомнить, что в прошлом году он был первым на Игрищах Альбатросов.
     - Хорошо, Ламерк. Пойди и скажи гребцам, что если мы не будем в Наг-Нараоне к вечеру, каждый третий из них встретит рассвет под килем.
     - Хозяин, поднимается сильный северный ветер. Гребцам будет нелегко.
     - Ты не сказал этого, Ламерк. Ты лишь подумал, - неодобрительно покачал головой Стагевд, подымаясь в полный рост. Но в его голосе больше не звенела сталь. Ламерк слышал это, и он был в отчаянии.
     Когда за вышедшим Ламерком перестал колыхаться занавес на двери, Стагевд со стоном опустился обратно на ложе. Это больше не то тело, с которым он покинул Наг-Нараон. Это смертное тело смертного человека. Что же ты натворила, Хармана?

9

     "Жемчужина Морей" бросила якорь в Наг-Нарао-не, когда солнце уже зашло и тучи над горизонтом медленно угасли, сменив цвет с огненно-алого на розовато-синий.
     - Провести честную жеребьевку и каждого третьего гребца - вздернуть. Они не любят своего Хозяина, - таковы были последние слова, которые произнес Стагевд на борту "Жемчужины Морей".
     Вскоре шаги Хозяина Гамелинов уже раздавались на ступенях лестницы, ведущей вверх, к террасам и обманным фасам Наг-Нараона.
     Стагевд шел вверх, и рукояти мечей мерно покачивались за его спиной в такт шагам: влево-вправо, влево-вправо. Вслед за Стагевдом, соблюдая предписанное церемониалом удаление в шесть ступеней, вверх подымались воины с "Жемчужины Морей".
     Наг-Нараон был тих и безмятежен. Завидя приближение Хозяина, стражники на промежуточных площадках салютовали ему обнаженными мечами, пламя в больших белых светильниках радостно вскидывалось и трепетало, кроны вековых каштанов отвечали им матово-зелеными сполохами на исподе листьев.
     Два механических лебедя на верхних воротах, почуяв близость перстня Хозяина Гамелинов, согласно расправили крылья. Литое сплетение бронзовых лоз распахнулось навстречу Стагевду. Мелет, начальник ночного караула, поцеловал колеблющуюся тень Хозяина Гамелинов.
     - Говори, - потребовал Стагевд.
     Мелет поднялся с колен, расправляя свои широкие плечи, и, сверкнув взглядом безродного укротителя каракатиц, сказал:
     - Прошлой ночью к нам пробрался лазутчик Ган-фалы. Он убил много наших людей. С ним смогла совладать только Хозяйка.
     - Хозяйка не пострадала? - в глазах Стагевда вспыхнули с удесятеренной силой огни светильников.
     - Хозяйка не пострадала, - ответила Хармана, выходя из дверей, ведущих внутрь дворца. - И даже напротив.
     Стагевд шел сюда с непреклонной решимостью быть со своей сестрой строгим, непреклонным и, если того потребуют обстоятельства, - жестоким. Но стоило словам Харманы достичь его ушей, как все существо Стагевда затрепетало в стремлении припасть к источнику живительной силы, без которого Хозяин Гамелинов был всего лишь простым смертным.
     Стагевд едва заметно вздохнул. Он не хотел, чтобы Хармана заметила его волнение. Стагевд подошел к Хармане и, обняв ее, поцеловал ее в чуть припухшие, зовущие и любящие губы. И сестра доверчиво открыла свои уста устам брата.
     Утолив первый острый голод разлуки,- Стагевд чуть отстранился и, поглядев в глаза Хармане, сказал:
     - Хвала Намарну! Меня весь день одолевали дурные предчувствия. Мне казалось, что с тобой произошло что-то дурное. Но ты сказала "напротив". Что это значит - "напротив"?
     Глаза Харманы затуманились той пленительной поволокой, о которой Стагевд знал куда больше, чем пристойно знать брату.
     - Идем, Хозяин Гамелинов, идем, - сказала Хармана, выразительно оглядываясь на Мелета и сопровождавших Стагевда воинов. - Нам потребуется уединение.
     Они вошли во дворец, оставив всех прочих скабрезно улыбаться, скрывая свою жгучую зависть к сильным мира сего, на свежем воздухе.
     Стагевд нетерпеливо положил руку на ягодицы Харманы. Она обняла его за шею и, чувствуя под своим обнаженным запястьем рукоять меча, горячо прошептала:
     - Сейчас, любимый, не здесь, здесь прислуга...
     Стагевд толкнул ногой первую попавшуюся боковую дверь, и они, сплетаясь в объятиях, исчезли в непроглядной темноте безвестного зала.
     Затрещала раздираемая ткань. Ей вторил тихий смешок Харманы.
     Потом дверь за хозяевами Гамелинов затворилась, и больше из-за нее не доносилось ни звука.

10

     Цепи на руках были достаточно длинны - он мог делать почти все, что ему заблагорассудится. Цепи на его ногах были еще длиннее - он мог ходить. Но он не воспользовался столь заманчивыми возможностями. Весь остаток дня Герфегест просидел в центре ложа с закрытыми глазами. Он думал.
     Хармана не взяла Семя Ветра. В этом Герфегест убедился, осмотрев внутренности своего миндалевидного медальона. "Значит, не так уж оно ей необходимо, как думает Рыбий Пастырь".
     Хармана не убила его. Если бы Хармана хотела сделать это, она, безусловно, смогла сделать это уже десять раз. Но у госпожи Харманы другие планы на жизнь Герфегеста - какие? Показать Стагевду, сколь глупы мужчины, льнущие к ней, словно пчелы к меду? Показать Ганфале, сколь нетерпеливы и любвеобильны его вассалы, к которым Хармана безусловно причисляет его? Так или иначе, Герфегесту, похоже, предстоит роль потешной зверушки.
     Хармана оставила его в своих покоях. Хармана, безусловно, не хочет, чтобы о его присутствии знали посторонние. Иначе вместо стальных цепочек она заковала бы его в стальные цепи. Без всяких заклятий. Не так надежно, зато экономит силы - она ведь тоже, наверное, приустала всю ночь заниматься любовью. Она хочет сохранить присутствие Герфегеста в своих спальных покоях в тайне. Она оставила у чугунных дверей своей спальни всего двух стражников, воняющих луком. Стражников с алебардами. Они, похоже, понятия не имели, что в покоях госпожи заперт некий мужчина. Об этом свидетельствовали их разговоры.
     Хармана. Герфегест не любил гадать о будущем. И потому он не задавал себе бесплодных вопросов. Когда явится Хармана? Что он прочтет в ее глазах? Что будет написано в глазах Стагевда?
     Солнце зашло, и сумерки стали завоевывать мир для ночи. Герфегест, по-прежнему неподвижный, сидел на ложе, спиной к двери, положив руки на поджатые колени. Семя Ветра едва слышно вибрировало в тон морскому бризу, рвущемуся через окно. Вибрации эти нарастали и усиливались, трансформировались, изменялись и мутировали. Они перестали быть самими собой и стали звуками.
     И тут Герфегест, чей ум теперь был ясен, словно хрустальная сфера, наполненная мировым эфиром, услышал шаги. Чугунная дверь отворилась, и он услышал голос Харманы. "Вы свободны", - это, конечно, стражникам.
     Хармана вошла в комнату. Заперла дверь на все четыре внутренних засова. Приветственно вспыхнули масляные светильники.
     Но Герфегест не обернулся. Он даже не соизволил открыть глаза, в которых, за закрытыми веками, буйствовал первопричинный Ветер.
     Хармана остановилась возле ложа. В руках ее была пузатая фарфоровая ваза, расписанная магическими знаками. Горлышко вазы было схвачено кожаным ремнем, который образовывал некое подобие ручки. Она поставила вазу на пол. Герфегест слышал, как всколыхнулась жидкость на дне сосуда. Герфегест не выказал интереса к происходящему ни единым движением.
     И тогда Хармана, подобрав траурное платье и откинув назад длинный шлейф, легла на пол. Она вытянула руки вперед, в сторону Герфегеста. Она поцеловала пол. Жест рабской покорности.
     - Ты волен делать все, что хочешь, Рожденный в Наг-Туоле. Прими от меня "Поклон Повиновения" вместе с этой вазой. Магия Стали более не властна над тобой.
     "Неужели?" - саркастически усмехнулся Герфегест и развел руки, скованные стальной цепочкой в стороны. Цепочка лопнула, ведь и была она толщиной в волос. Так же незаметно и с тем же едва слышным звоном лопнула цепь на ногах.
     Герфегест поднялся и подошел к Хармане. Она была красива как утренняя заря. Стройна, словно молодой побег. Она была очень высока. Но теперь она лежала на полу, словно только что купленная рабыня. Если бы Герфегест захотел, он бы мог придавить ее пепельные волосы к полу большим пальцем ноги. Он мог унизить ее, лежащую, любым из пришедших на ум способов. Он мог бы взять ее прямо на полу. Он мог бы сполна отомстить ей за предательство. Но он не станет делать этого. Это значило бы вновь выказать перед Хозяйкой Дома Гамелинов свою любовь, захлебывающуюся в биении страсти. Герфегест отвернулся, не проронив ни звука.
     Затем он поднял вазу и поставил ее на ложе. Сверху ее горлышко было закрыто узорчатой крышкой. "Мертвая корзина" - так назывались такие вазы в Доме Конгетларов. И недаром. Когда Конгетлары, да и люди других Домов тоже, хотели преподнести в подарок союзникам голову врага, за которую было сполна уплачено и умением, и коварством, они клали ее в такую "корзину". Сосуд имел двойное дно, если фарфоровую решетку, перегораживающую вазу в нижней трети, можно было назвать дном. Такая решетка была просто необходима - отрубленная голова имеет дурное свойство истекать кровью. А ведь это весьма неэстетично, милостивые гиазиры, преподносить подарок, перемазанный красным. Именно для того, чтобы принести голову сухой и чистенькой, и было необходимо решетчатое дно: кровь стекает вниз и бултыхается у нижнего дна сосуда, тогда как сам подарок цел и невредим.
     Герфегест не торопился снимать крышку с "мертвой корзины". Он медлил. Чье тело венчал раньше предмет, скрытый фарфоровыми стенками сосуда. Ваарнарка? Молодого регента? Киммерин? Неужто Рыбьего Пастыря? Хармана лежала, прижавшись щекой к плитам пола. По ее лицу текли слезы. Герфегест видел, как блестели они в свете масляных светильников.
     Он открыл крышку и глянул внутрь. Там покоилась голова Стагевда.

11

     Они простояли, обнявшись, очень долго. Хармана плакала. Герфегест молчал. Наконец Хармана заговорила.
     - У тебя есть выбор, Герфегест, - сказала она, всхлипывая. - Ты можешь взять "мертвую корзину" и отправиться к Ганфале. Это будет ему лучшим доказательством твоей верности.
     Герфегест отирал слезы с ее щек, но не торопился со словами утешения. Что бы он ни сказал, это все равно выглядело бы фальшивым и надуманным. Отправиться к Ганфале. Хочет ли он сам отправляться к Ганфале...
     - Ты волек, словно Ветер, путем которого ты следуешь. Но у тебя есть еще одна возможность, - Хар-мана сделала длинную паузу, в которой было что-то торжественное. - Ты можешь стать Хозяином моего Дома и моим супругом. Если хочешь.
     За последние дни в жизни Герфегеста произошло великое множество удивительных и странных вещей. Люди говорили странные, неожиданные вещи, совершали нелогичные поступки. Жизнь поворачивалась к нему самыми странными своими сторонами. Но то, что сказала Хармана, безусловно было самым неожиданным из всего, что он слышал по меньшей мере за последний год.
     - Как сие возможно? - тихо спросил Герфегест, погружаясь своим лучистым взглядом в глубины карих глаз Хозяйки Дома Гамелинов.
     - Одного твоего слова-будет достаточно. Если ты согласишься, вассалы моего Дома падут перед тобой на колени, - с жаром сказала Хармана.
     Молчание Герфегеста было расценено ею как знак согласия, или, по крайней мере, намека на согласие. Хармана продолжала.
     - Голову, которую ты видишь, - Хармана указала на "мертвую корзину", - я сняла собственноручно. Я убила собственного брата, но я не чувствую раскаяния. Наверное, оно придет ко мне позже. Но сейчас я не жалею. Я сделала это для тебя, Герфегест. Чтобы доказать тебе свою любовь. Ты веришь мне?
     Герфегест ответил ей не сразу - ответ дался ему с трудом. Весь ушедший день он посвятил размышлениям о том, почему не следует доверять женщинам и, в частности, Хармане, подкрепляя свои размышления сотней крайне веских аргументов. Тогда он, разумеется, не знал о том, что в это же самое время, но в другом месте, Хармана занята отсечением головы своего брата. Теперь он пытался решить, перевешивает ли "мертвая корзина", брошенная на чашу весов рукой госпожи Харманы, сотни веских аргументов, занимавших его ум несколько часов до этого. И все же он ответил.
     - Я верю тебе, Хармана, и я люблю тебя. Я не вернусь к Ганфале, потому что не могу верить ему до конца. Я Конгетлар. А у Конгетларов не принято иметь в союзниках людей, к которым ты не питаешь полного доверия. И хотя до последнего времени я считал Дом Гамелинов и тебя, милая, своими заклятыми врагами, сейчас я думаю иначе. Сегодняшняя ночь изменила мое отношение к тебе, хотя все, за что я ненавидел тебя и Дом Гамелинов, осталось прежним.
     - Но почему? Почему? - Хармана снова зарыдала, и ее жгучие слезы падали на обнаженное плечо Герфегеста. - Если ты не подданный Ганфалы, как ты говорил мне этой ночью, если ты не веришь ему до конца, если твои интересы и интересы Хранящих Верность больше не идут в ногу, почему в твоем голосе по-прежнему звучит ненависть к моему Дому? Почему наши отношения омрачаются ненавистью? Разве между мной и тобой стоит что-либо? Я и люди моего Дома никогда не делали зла Конгетларам. Когда твой Дом был утоплен в крови, мы, как и все остальные Дома, отрядили полторы сотни бойцов для осады Наг-Туоля. Но так поступили все Семь Домов. Это был глупый и бессмысленный шаг, но не Гамелины затеяли уничтожение Конгетларов. Если уж на то пошло, было бы правильнее с твоей стороны питать ненависть к Пелнам и Ганантахониорам. В истреблении Конгетларов они были самыми ретивыми и яростными...
     - Дело не в истреблении Конгетларов. Мой род был родом наемных убийц и холодных рассудком политиканов. Это мой род, но я не слепец. В моем сердце не остыла верность Дому. Но все-таки это дело прошлого, к которому не может быть возврата. Я не хочу, чтобы мертвецы, чей прах упокоился пятнадцать лет назад, питали мою вражду. Дело не в падении моего Дома. Синий Алустрал уже поплатился за свою недальновидность и жестокость в истреблении моих кровников тем междоусобием, которому все мы свидетели. Дело не в этом.
     - Но в чем тогда дело, Герфегест?! - вскричала Хармана, и взор ее блистал праведным недоумением.
     - Твой Дом убил женщину, которую я любил. Твой Дом, прельстившись Семенем Ветра, разбил гармонию моей жизни и извратил все, что я считал благим. Благодаря вмешательству вас, Гамелинов, я покинул Сармонтазару и встал на зыбкий путь между Добром и Злом. Не знаю, ты или Стагевд посылали за мной Слепца и отряд, чьи злые стрелы отняли жизнь у женщины, которую я любил больше, чем себя. Я хотел убить тебя, Хармана. Но вовсе не потому, что этого хотел Ганфала. Я хотел заплатить твоей жизнью, жизнью твоего брата и благополучием твоего рода за свое несчастье. Мы, Конгетлары, называем это местью. Я не отомстил. Пусть так. Но, посуди сама, могу ли я стать Хозяином Дома, сделавшего мне столь много зла? Каким Хозяином буду я для твоих людей?
     Хармана больше не плакала. Ее лицо превратилось в непроницаемую стальную маску. Ее в