алось замедлить, но не прекратить утопание. Он был в ужасе. Оказаться на расстоянии полета копья от этой обители красоты и благородства и погибнуть, как глупая мышь, упавшая в кувшин с молоком!
     Но стражники уже спешили ему на помощь. Они волочили с собой длинную лестницу. Словно только и ждали, кого бы спасти.
     Подбежав, они перекинули лестницу через плешь рядом с Элиеном. Двое перебежали по ней на другой ?берег?, двое остались там, где были. По всему видно, вытаскивать утопающих в песках было им не впервой.
     Элиен вцепился в лестницу, а стражники, ухватисто крякнув, начали ее подымать. Цепко держали пески сына Тремгора, и все же он, поплатившись сапогами, вскоре оказался свободен. Удалось спасти и железный щит Эллата.
     - Благодарю вас, достойные мужи, - улыбаясь, сказал Элиен.
     Сообразив, что по-харренски здесь вряд ли кто понимает, он повторил слова благодарности на ре-тарском и варанском. Воины ответно осклабились, но промолчали.

***

     Город был красив, как юная дева. Несмотря на осень, дома утопали в цвету яблонь, персиков и множества других деревьев, похожих на виденные им в тернаунских землях. Сын Тремгора, будучи северянином, затруднялся в названиях, но это, видимо, были финиковые пальмы, мимозы и апельсиновые деревья. Те самые, которыми взахлеб восторгались ?Земли и народы?.
     Повсюду журчали ручьи, в фонтанах обаятельные дельфины исторгали из своих тайноулыбчивых пастей пенные потоки воды. На плоских крышах домов смуглые стройные красавцы пили тягучие красные вина в окружении юных танцовщиц, чей вид наводил на однообразные мысли о разнузданном разврате.
     И хотя повсюду царила торжественная тишина, Элиен не удивлялся ничему. Это так просто и так понятно - город в пустыне! Зачем удивляться, если тебе просто хорошо? Зачем нарушать покой этих достойных людей неведомой расы, баловней судьбы, обладателей всех мыслимых совершенств? Сын Тремгора шел по широкой центральной улице, забыв об усталости, забыв о своем предназначении, забыв о Знаке.
     Улица вывела его на площадь, где стоял круглый дворец, увенчанный куполом. Купол был крыт червленым золотом. Окна дворца - вытянутые вверх, стрельчатые, обрамленные барельефами - забраны цветными витражами, равных которым не знала Сармонтазара. Элиен подошел ближе и увидел.
     Первый витраж - молодой воин в харренском панцире, который всегда легко узнается по вздернутым наплечникам, бьет мечом по голове странное создание... странное создание... не то человека, не то птицу. Второй витраж изображал все того же харренита, занятого сожжением какой-то тряпки. Под его ногами корчились в огне несколько крохотных человечков, набранных с филигранной точностью из стеклышек совсем крохотных, с ячменное зерно.
     Тот же молодой человек был главным героем и третьего витража, на котором помимо него присутствовали старик, корова и стеклянный шар. Передать стеклянный шар на витраже столь выпукло и зримо - для этого требовалось особое искусство!
     Молодой человек размахивал длинной морковкой, сохраняя вполне героическое выражение лица. Чувствовалось, что жизнь харренита-незнакомца была сплошной чередой героических деяний и он так привык к этому, что даже в самой прозаической обстановке держался в полном соответствии с Уложениями Айланга, то есть подобающим образом.
     Элиен обходил дворец по кругу, завороженно разглядывая невиданные витражи и небывалые сцены. Кто он? Кто он, этот герой?
     На четвертом витраже воин торжествовал над каким-то здоровенным мужчиной в доспехах стердогаста, на пятом - над целой грудой тел в доспехах стердогастов же, на шестом закалывал стрелой в шею страховидного старца с черными провалами вместо глаз.
     Цветные стекла седьмого витража повествовали о расправе с такими же птицечеловеками, как и на первом витраже. На восьмом достохвальный герой пеленал сетью какое-то крылатое существо, на девятом едва не лобызался с огромной рогатой мордой, по которой катилась трогательная слеза.
     На десятом герой был бронзовокож и, противоестественно вывернув руку с варанской секирой, рассекал надвое неприятного осьминога. На одиннадцатом общался со старым носатым человеком, а на двенадцатом...
     На двенадцатом воин был наг и он был не один. Герой миловался с какой-то обнаженной особой, на руке которой красовался черный браслет. Сцена была передана весьма натуралистично, то есть, по меркам про-
     свещенных народов, воплощала собой верх неприличия. Но Элиен по-прежнему не испытывал удивления, следовательно, Не испытывал он и стыда, ибо, как учит харренская мудрость, стыд есть лишь одна из тринадцати разновидностей удивления.
     Молодая женщина, несмотря на то, что ее тело преподавалось зрителю холодным стеклом витражей, была прекраснее утренней зари, и вечерней зари, и ночной луны, и звезд, и солнца. Она была похожа на олененка, принявшего обличье самой прекрасной девы на земле лишь ради того, чтобы сойтись с могучим харренитом.
     Элиен знал, что воин на витраже счастлив от каждого прикосновения к ее атласной коже, и он знал также, что испытал бы неземное наслаждение от одного взгляда на эту деву вживе. Сын Тремгора бросился к витражу, припал на одно колено и поцеловал ее смуглую стройную ногу.
     И Дева воплотилась. Она словно бы вытекла из стекла, налилась плотью и кровью и опустила свою резную стопу на синие мозаичные плиты площади.
     - Привет тебе, о воин, пробудившийся для страсти!
     Ее голос звучал призывнее харренских боевых труб, чище аспадской флейты о трех отверстиях, слаще златого звона сокровищниц ре-тарского престола.
     - Ты голоден, воин, ты очень голоден, - продолжала она, касаясь ладонью колкой бороды Элиена, отпущенной им с начала перехода через Легередан.
     У Элиена перехватило дыхание. Он мог только утвердительно кивнуть.
     - Идем.
     И она повела Элиена, а он пошел за ней.
     Сын Тремгора не слышал, как шипит и возмущается раковина.
     Он не услышал, как тревожно зазвенел меч Эллата и как умолкла древняя харренская сталь, стоило им переступить порог дворца.
     Он не видел, как налилась багровым свечением Тиара Лутайров и вновь стала чернее ночи, как только они оказались внутри.

***

     Дворец был устроен очень просто. Одна резная дверь, набранная из костяных пластинок какой-то исполинской диковинной рыбы. Одна необъятная кровать в центре дворца, в точности под вершиной купола. И множество столиков с напитками, яствами, благовониями. И купальня с мозаичным полом. И безмолвные служанки, которые, стоило Элиену войти, принялись разоблачать его, умащать амидой, подносить вино, завлекать в купальню и массировать окаменевшие от усталости и непрестанного напряжения мышцы.
     Элиен отдался во власть шелковистых ладоней и парил в благоуханных водах, забыв счет времени, забыв слова, забыв имена странам и имя себе, растворившись, растворившись, растворившись...
     ...Он целовал упругие и вместе с тем бесконечно податливые груди, и Гаэт прижимала его голову к себе, будто хотела быть поглощенной им без остатка...
     ...Он входил в нее, как медленноструйный Орис входит в море Фахо, и возвращался, как уходит вода из южных гаваней в пору отлива...
     ...Он был ее властелином, а она - его послушной рабой, и их взаимная страсть столь долго не знала насыщения, что за стенами дворца день трижды успел смениться ночью, а ночь - днем, но ласки все не прекращались...

***

     Гаэт поднесла Элиену чашу, наполненную до краев. - Прежде говорили наши тела, теперь пришло время устам.
     - Ты права, Похитившая Мое Сердце.
     - Да, воин, похитившая и позволившая взамен похитить свое. Ведомо ли тебе, где ты находишься, и знаешь ли ты, каково твое назначение?
     - Нет, Властительница Моих Дум, ибо я рожден небытием три дня назад и нет мне имени.
     - Так знай же, воин, что теперь ты пребываешь в гостях у меня, царицу Города Вечного Лета, а не я у тебя, как то бывало раньше. Знай же, что истинное твое назначение - любовь и счастье, столь же вечные, как и наш Город. Забудь свое имя, я дам тебе новое - Ималдиал... Ты знаешь, что оно означает?
     - Мне ведомо твое наречие, хотя я и не знаю откуда. Ималдиал означает Покоренный Браслетом. - Элиен улыбнулся.
     - Мое наречие ведомо каждому, ибо оно есть наречие любви.
     С этими словами Гаэт поцеловала Элиена в губы. Ее коготки легонько царапнули его грудь. Наваждение неги продолжалось.

***

     Элиен спал. Дворец был залит неярким зеленоватым светом, который вкупе с ароматными благовониями источали светильники.
     Та или, точнее, тот, кто принял обличье Гаэт, в это время нежился в купальне. Да, это очень интересно - быть в теле женщины, быть почти женщиной, чувствовать, как она, опускать взгляд вниз и видеть красивые груди и непривычно высокий лобок, лишенный вполне привычного продолжения.
     Урайн был в восторге от своего нового замысла. Хвала Хуммеру, который подарил ему эту поразительную власть над расстояниями, над людьми, над кутах, над стихиями. А над миром? Полная власть над миром близка, и каждое мгновение неумолимо приближает час его безраздельного торжества.
     Если все пойдет так, как надо, - а иначе никак пойти и не может - Элиен станет таким же, как и Шет окс Лагин, и притом станет по своей доброй воле. Если, конечно, то, что осталось от его рассудка, вообще можно называть волей.
     Элиен сейчас полностью в его, Урайна, власти. Пожелай он убить харренского выскочку - и это можно сделать проще, чем съесть лепешку с тушеной капустой. Но этот человек - Звезднорожденный, и он нужен ему, как никто другой. К тому же какой этот Элиен, однако, жеребец...
     Урайн-дева, Урайн-Гаэт мечтательно закатил глаза.
     В этот момент он почувствовал чье-то враждебное присутствие. Напряг все свои зрения, чтобы понять, чем порождается угроза. К сожалению, нечеловеческое по своему существу тело мнимой Гаэт сильно сужало его возможности и он отыскал источник угрозы только тогда, когда в одном из витражей задребезжали стекла.
     Урайн опрометью выскочил из купальни и бросился к окну.
     Это был витраж с Элиеном и Леворго. Дрянной, совершенно неуправляемый все-таки этот Город Пустоты! Стоит кому сюда заявиться, и в витражах заводится невесть что - то полная история деяний, то полная история злодеяний, то даже ему, Урайну, неведомые знаки неведомых магий. Зачем?! Как?!
     Один Хуммер, пожалуй, смог бы ответить на эти вопросы. ?Да и то, - с мерзким холодком между лопатками подумалось Урайну, - позабыл ведь он наверняка обо всем этом в своем Сне?.
     Тело Гаэт исподлобья зыркнуло на витраж и произнесло нежным голоском:
     - Именем Хуммера, успокойся и замри навек, непокорное стекло.
     Урайн далеко не всегда нуждался в заклинаниях. Многие сочетания первоэлементов иногда покорялись простым, обыденным словам. Такие сочетания первоэлементов, как это стекло, например, заклинать не требовалось. Но нет. Чужая воля, проникшая сюда, к изумлению Урайна, была очень и очень сильна. Новая волна дрожи прокатилась по витражу, и он с тихим звоном разлетелся на пышное соцветие отдельных стекол. Но осколки не упали, а закружились, подхваченные противоестественным вихрем, и с устрашающим свистом двинулись к Урайну.
     - Пади на землю, ассармагеноннауфр! - топнуло ножкой тело Гаэт.
     Вихрь стекол замер на месте, остановленный страшным заклятием. Но дрожь уже перекинулась на другие витражи, и они тоже лопались, словно от нестерпимого жара, словно бы за стенами бушевало невидимое пламя. Но вместо раскаленного воздуха во дворец с улицы хлынули потоки ночной свежести.
     Со всех сторон деву теперь окружало грозное бушующее стекло.
     - Сгинь и убирайся, ваоллам!
     Многие осколки исчезли в ярких багровых вспышках, сокрушенные силой заклятия, но оставшиеся, вращаясь с такой сумасшедшей скоростью, что казалось, кружились тысячи блестящих колец, устремились к тому, кто принял обличье Гаэт.
     С этим телом Октанга Урайна было покончено в несколько мгновений. Во все стороны брызнула черная кровь, быстро сохнущая и не оставляющая после себя никаких следов. Гаэт исчезла в сверкающем буране.

***

     Он проснулся. Все по-прежнему, но в пустых окнах гуляет ветер, в голове царит абсолютная пустота, а на левой руке, словно острым краем маленького стеклянного осколка, выцарапано по-харренски: ?Элиен?.
     Элиен! Он вспомнил свое имя! Никакой не Ималдиал. Элиен!
     Вслед за именем вспомнилось все. Сагреала. Гаэт. Знак Разрушения. Леворго. Тиара Лутайров. Октанг Урайн. Легередан. Город Пустоты. Три дня с Гаэт. С Гаэт?!
     Оружие Эллата, одежда, другие вещи - все это было аккуратно разложено на низких цельносеребряных столиках. И никого. Ни Гаэт, ни прислужниц. Он принялся искать браслет из черных камней, бывший его тайной, его счастьем, его утешением. Но браслета не было.
     Элиен вышел из дворца под неяркое осеннее солнце. Все было по-прежнему, но теперь призрачные люди на плоских крышах домов не вызывали в нем восхищения. Цветы на яблоневых и персиковых ветвях казались вырезанными из тонкого акийорского пергамента.
     Дельфины в пышных фонтанах покрылись густой сетью трещин. С каждым его шагом, сделанным по направлению к воротам, Город дряхлел и разрушался.
     Когда потомок Креза прошел мимо тающих стражей в воротах и его ступни вновь погрузились в серые пески Легередана, Город Пустоты вернулся в пустоту, его породившую. Вместе с ним исчез и браслет с черными каменьями.
     Сын Тремгора чувствовал полное, абсолютное душевное опустошение. Его Гаэт похищена. Похищена кем? В этом не возникало сомнений.
     Чудом выживший ноторский конь блуждал неподалеку. Элиен погладил его по отощавшей морде.
     Они пошли дальше. Когда перед ними протянулась очередная полоса хищных песков, Элиен полез в мешочек и швырнул в песок полпригоршни семян дыни Рума.
     - Афара мабат, - пробормотал потомок Кроза, и его конь встретил радостным ржанием сочный зеленый ковер, по которому можно было идти и который можно было есть.

ПУТИ ЗВЕЗДНОРОЖДЕННЫХ

563 г., зима

     Волосы Шета изменили свой цвет. Из темно-каштановых они стали рыжеватыми. Теперь ему было разрешено присутствовать на общих трапезах и пирах, которые частили один за другим - Октанг Урайн привечал иноземцев.
     Герверитский тиран старательно изображал из себя просвещенного государя. Устраивал состязания поэтов. Растил сад карликовых деревьев на крыше своей башни-цитадели. Чтобы потешить гостей, выписывал терпкие вина из Аюта, а сладкие - из Акийора.
     На пирах Шет обычно безмолвствовал. Говорить было не о чем. Говорить было не с кем. Он постепенно забывал варанский язык и бывшее некогда почти родным наречие Харрены, но к герверитскому еще не привык.
     Его отвращение к Урайну и своему заточению перестало быть отвращением и превратилось в обыкновенную неприязнь. Такую неприязнь испытывает человек по отношению к вещам гадким, но терпимым.
     Урайн посылал ему книги. Урайн пожаловал ему писчие принадлежности. Наконец, Урайн разрешил ему носить оружие - кинжал с резной рукоятью висел теперь у его пояса.
     - Я доволен тобой, - сказал Урайн, когда Шет окс Лагин, преклонив правое колено, поцеловал его руку, на которой не было ни перстней, ни браслетов.

562 г., Двенадцатый день месяца Эсон

     - Где это - Варан? - спросил Урайн Шета окс Лапша, когда они вошли в зал, залитый зеленым светом факелов.
     Это пламя могло побыть зеленым еще несколько мгновений, а потом стать ядовито-желтым, синим, оранжевым - любым, а могло не менять цвета неделями. В обители Урайна таким было все.
     - Варан? Это где-то за морем. Я думаю, если плыть по Киаду, а потом по Орису, а потом морем Фахо, когда-нибудь доберешься туда, - отвечал варанец, задумчиво разглядывая свои руки, которые казались ему чужими. Чего-то не хватало на них. Перстней, что ли? Он не помнил.
     - Ты бывал там? - спросил Урайн, усаживаясь на лавку, застеленную медвежьими шкурами.
     Шет окс Лагин сел рядом с ним и протянул ноги к камину. Он пытался вспомнить, но что-то мешало ему.
     - Нет. Скорее всего, нет, - отвечал Шет, и тепло ласкало его ступни, освободившиеся от тесной кожи сапог.
     - Где в таком случае твоя родина? - осведомился Урайн; в его голосе нельзя было уловить иронии.
     - Родина? - Шета развеселил вопрос Урайна. Поразительно нелепый вопрос. - По-моему, это совершенно не важно. - Он рассмеялся. - Но если тебе интересно, ты можешь назвать любое место и я соглашусь с тем, что именно там я и родился. Идет?
     - Мне легко с тобой, Шет! - улыбнулся Урайн. - С тобой я чувствую себя вдвое сильней, чем раньше.
     - Я тоже чувствую что-то подобное. Великая Мать Тайа-Ароан сделала так, а нам оставалось лишь подчиниться. - Беспечность Шета окс Лагина плохо вязалась со смертельной бледностью его скул, на которых играли зеленые и оранжевые сполохи пламени.
     Октанг Урайн встал с лавки и присел на корточки подле камина. Каминные щипцы, которыми орудовала его ловкая рука, ворочались в углях. Сноп искр вылетел прямо в лицо повелителю герверитов, но он не отстранился и не прикрыл глаза свободной рукой.
     - Но ведь нас трое среди живущих. Ты помнишь третьего? - спросил Урайн и обернулся к Шету.
     Серьга в его левом ухе налилась ослепительным сиянием, идущим из бездонных глубин камня.
     Шет закрыл глаза рукой. Этот зеленый свет иногда казался ему просто нестерпимым.
     - Я помню его, - нетвердым голосом сказал Шет. - Элиен из Ласара. Мой Брат по Слову. Мы испили с ним из чаши разделенного горя. Наши уста были омыты Медом Поэзии. Нас связывают узы, которые крепче смерти. - И, помедлив немного, добавил: - Я не хочу помнить о нем.
     - Отчего? - Голос Урайна был мягок, словно шелковистый аспадский ковер.
     Шет пожал плечами - раздраженно или просто растерянно?
     - Мне больно знать, что я никогда не увижу его больше.
     - Полно, Шет. Пройдет совсем немного времени, и он будет здесь, в Варнаге. Я видел, как его войско выступило из Харрены и направляется в эти места. Скоро мы будем сидеть в этом зале втроем, а Сармонтазара будет пустой тенью под нашими ногами.
     - Не думаю. - Шет заметно помрачнел.
     - Чем питаются твои сомнения?
     - Мне кажется, Элиен не позволит надеть себе на плечи багровый плащ, - сказал Шет, и его взгляд утонул в яростном биении пламени.
     Урайн сложил пальцы в замок и плотно сжал ладони. Если бы между его ладонями сейчас оказался стальной шар, он разлетелся бы" вдребезги, не выдержав напора ярости, не находящей себе ни выхода, ни предела.

Глава 14 ПРИГЛАШЕНИЕ В ВАРНАГ

562 г., вторая неделя месяца Наюд

     Была середина осени, но казалось, что стихии ускорили свой бег и уже наступила зима. Холодный ветер, насыщенный первыми колючими снежинками, напоминал ему о северных землях.
     Шаг за шагом, на низкорослом коне ноторов, который страдал от холодов гораздо сильнее, чем то случилось бы с его северными собратьями, Элиен приближался к Киаду, за которым лежала Земля Герва, Земля Вязов. Новая вотчина Хуммера. Гнездовье кутах.
     Знак Разрушения, которому неукоснительно следовал Элиен и с которым он соотносил свой путь на север, пролегал через Варнаг. Элиен не понимал, каким образом следует действовать, чтобы побывать там, под самым носом Урайна, и в то же время остаться в живых.
     К тому же Знак Разрушения не оканчивался в Варнаге, отнюдь. В этом случае задача значительно упрощалась бы. Но Знак Разрушения, проходя через Варнаг, продолжался дальше, доходя до самого сердца страшного Лон-Меара, о котором Элиен не знал ничего.
     Итак, предстояло войти в Варнаг. Предстояло выйти из него. И, пройдя вдоль Киада, через земли герверитов, проникнуть в сердце Лон-Меара. И все это - не выпуская из рук Поющего Оружия. Перехитрив Урайна, перехитрив кутах, перехитрив Хуммера.

***

     Если не считать Город Пустоты человеческим жилищем, - а он, со всей очевидностью, давно уже таковым не являлся, служа пристанищем призракам прошлого, - это было,первое человеческое жилище, встреченное сыном Тремгора за последние четыре недели.
     Дерев