которыми был изрешечен бордовый шар. Как и о предназначении самого шара. Впрочем, на своем веку Герфегест повидал столько предметов, чье назначение так и осталось туманным, что удивление его уже давно перестало быть побудительным мотивом к тому, чтобы задавать глупые вопросы.
     Войдя в комнату, Хармана отвесила земной поклон, побудив Герфегеста последовать своему примеру. Затем, грациозно поводя бедрами, она подошла к шару и возложила на жертвенник венок, сплетенный из черных лебединых перьев - она сплела его незадолго до того, как они отправились на поиски Овальной комнаты. Не пожалев своего веера, чью силу не раз приходилось видеть Герфегесту и остальным Га-мелинам. Когда венок из перьев коснулся жертвенника, в его центре вспыхнуло бордовое пламя, тут же сожравшее принесенное.
     - Жертва принята, - удовлетворенно сказала Хармана. - Теперь давай сюда мечи.
     Ступая по изумрудно-зеленому ворсу богатого ковра, Герфегест подошел к ней и передал ей оружие. Мечи Стагевда.
     - Мы должны вложить в них всю свою силу без остатка. Всю силу стали, звенящей в глубинах нашей страсти. Всепроникающую, словно Первопричинный Ветер, нежность. Помыслы друг о друге. И даже больше. Все воспоминания о том, что было, и надежды на то, что будет. И тогда эти мечи будут вновь освящены нашим сакральным союзом, - сказала Хармана.
     Герфегест поцеловал ее бледные, но от этого еще более зовущие уста. Он знал, что сейчас будет любить ее. Сейчас.
     Хармана мягко отстранила его руку, обвившую ее талию. Таинственно улыбнулась - как будто извиняясь - и подошла к бордовому шару. Вдруг резким выверенным движением она извлекла из ножен один из мечей. Осмотрела лезвие. Поцеловала лезвие. И вложила его в одно из отверстий, проделанных в шаре. Меч вошел на удивление легко и складно. Словно бы в ножны работы опытного оружейника. То же она сделала и со вторым мечом.
     - Если судить по количеству отверстий в шаре, в Овальной комнате можно освятить целый арсенал, - иронично заметил Герфегест, наблюдавший за приготовлениями своей возлюбленной.
     - Можно. Но где они, те нелюди, способные пожертвовать на это столько своей жизни? - печально улыбнулась Хармана.
     Когда мечи были водружены в отверстия в бордовом шаре, все остальные отверстия закрылись в одно мгновение. Словно бы глаза рыбы миог. Герфегест не удивлялся. Удивляться в таких местах - это значит попусту тратить свое время.
     Хармана подошла к нему и обвила шею Герфегеста руками. Не тратя времени, верткие пальцы Герфегеста расстегнули сначала одну бирюзовую застежку, затем другую, третью. Кисейные рукава ее одежд упали на пол, обнажив белые, словно мрамор, плечи. Четвертую и пятую... юбка из тяжелого черного бархата осела на пол, и стройные ноги Харманы, обутые в столь любимые Герфегестом сандалии, выпростались из-под кисейного белья. Герфегест разомкнул застежки на лифе, и высокая упругая грудь Харманы выпорхнула ему навстречу, словно белая лебедь из заводи.
     Ароматы редчайших благовоний, которыми были пропитаны одежды Хозяйки Гамелинов, наполнили Овальную комнату. Герфегест поцеловал ее волосы и вынул все пять заколок, удерживавших ее пепельно-серебристые кудри в затейливой прическе. Заколки попадали на ковер бесшумно, словно желтые листья в осенней роще. Теперь на Хармане не оставалось ничего, что отличало бы ее от простой крестьянской девушки. Девушки, чья красота свела бы с ума любую завистливую благородную даму. И все-таки на крестьянскую девушку она не походила ни взглядом, ни телом, ни повадкой. "Даже изгиб ключиц выдает в ней Хозяйку Благородного Дома", - заметил Герфегест и покрыл поцелуями ее нежные длинные пальцы. Перстень Конгетларов - вот единственное, о чем забыл Герфегест, наслаждаясь первозданной наготой своей возлюбленной.
     Дыхание Харманы участилось. Ее пальцы искали тела Герфегеста с такой настойчивостью, а губы были столь бесстьвдны и нежны, что Герфегесту показалось, будто кровь вот-вот закипит в его жилах. Когда Хармана присела на корточки, обхватив правой рукой его колени, а левой ласкала его чресла, Герфегест понял, что не в состоянии продолжать любовную игру в прежней отстраненной манере. Всякие игры должны в конце концов уступать место для воистину правдивой страсти.
     - Я больше не могу, - прошептал Герфегест и поднял Харману на руки.
     Она была легка ровно настолько, чтобы казаться лебедем. Она была тяжела ровно настолько, чтобы эта тяжесть отдавалась в руках сладкой дрожью, предвещающей блаженство.
     - Сейчас я хочу тебя даже сильнее, чем в тот момент, когда ты появился на пороге моего спального покоя с мечом наголо. И с шелковой "змеей" вокруг запястья, в тот день, ставший для Наг-Нараона днем новой эры, - мягкий и в то же время проворный язычок Харманы проник сквозь сомкнутые губы Герфегеста, лишив его возможности высказаться. Впрочем, говорить во время любовной схватки - все равно что петь песни, сочиняя письмо своему врагу. Неуместно.
     У северной стены Овальной комнаты Герфегест опустил свою ношу на ковер. Но Хармана, не уступавшая мужчинам ни в чем, не желала быть ведомой и в морях любовных наслаждений. Уперев обе руки в пол, она легонько толкнула Герфегеста своей крохотной ножкой; Герфегест, никогда не жаловавшийся на непонимание женских прихотей и намеков, покорно лег. В тот момент он был готов сделать что угодно, только бы скорее слиться с Харманой в биении предвечного танца. Хармана села ему на живот, одарила Герфегеста еще одним поцелуем и повела бедрами.
     - Ниже, - простонал Герфегест.
     - Я знаю, милый, - улыбнулась раскрасневшаяся Хармана.
     И Черная Лебедь Хармана Гамелин приняла Герфегеста. И он познал ее еще раз. В десятый, в тысячный ли раз. Сейчас Герфегест не мог сказать даже, сколь долго он знаком с этой женщиной. Сейчас он не мог сказать ничего. Он отдавал и получал взамен. Он несся в бешеной скачке и переводил дух. Все времена и все события слились для него теперь в изгибе нагого тела Харманы. Все стихии воплощались для него теперь в дыхании Харманы. В капельках пота на ее боках. В ее горящих, словно угли, глазах. И слезы исполненной страсти ползли по щекам Харманы, распаляя Герфегеста еще больше.
     И Герфегест не видел, да и не мог видеть, как мечи Стагевда, воткнутые в бок бордового шара, осветились призрачным зеленоватым сиянием. Таким же странным и всепроницающим, как сияние косматой звезды, проносящейся по усыпанному звездной пылью горизонту.

Глава вторая

ПАЛЕНИЕ ДОМА ЛОРЧЕЙ

     Они появились ночью. Они пришли с востока, а не с юга, как того можно было ожидать. И не было в Синем Алустрале силы, которая могла бы противостоять их чудовищной мощи.
     Сто тридцать низких варанских галер. Восемнадцать файелантов Ваарнарка. Крохотная рядом с многопалубными исполинами "морская колесница" под началом Горхлы. И огромный "Голубой Полумесяц" Ганфалы. И еще один корабль, которому в Синем Алустрале не знали имени.
     "Молот Хуммера" - так называлось чудовище, на котором находилась ставка Шета оке Лагина. Триста локтей в длину и девяносто в ширину. Шесть гребных ярусов. Медь от днища до стрелковых галерей. И огромные трюмы, заполненные невиданным грузом.
     "Молот Хуммера" был построен за три месяца. По личной просьбе Шета оке Лагина. Личные просьбы Сиятельного князя в Варане привыкли исполнять с особой расторопностью. Потому что не выполнить просьбу значило быть невежливым. Шет исповедовал вежливость и требовал того же от своих подданных. Для ослушников была только одна кара - смерть.
     "Молот Хуммера" был единственным кораблем мира, способным служить местообитанием серебряной птицы. "Молот Хуммера" был единственным кораблем мира, способным хранить в своем чреве Золотую Цепь. Он служил, и он хранил. Шет оке Лагин ничего не строил зря.

2

     На душе у Герфегеста лежал свинцовый свиток тревоги. Ему не спалось. Он покинул жилые покои крепости и поднялся на одну из многочисленных башен, оберегавших покой Озера Перевоплощений.
     В последние недели произошло слишком много событий, чтобы можно было как-то осмыслить и понять их причинность, тайны глубинных связей между ними, значение происходящего. И тем более темным мороком тайны было окутано будущее. Что делать им теперь? На что надеяться?
     За недолгие полгода, которые провел Герфегест в Синем Алустрале, он видел здесь только смерть, ненависть и кровь. Мир был поколеблен до самых своих устоев. Один за другим пали в прах Дома Ганантахо-ниоров, Эльм-Оров и Пелнов. Изменился его, Герфе-геста, волею Дом Гамелинов. И все это было лишь бессмысленной братоубийственной возней. Потому что теперь с другого конца мира пришел человек, чье могущество грозит затмить свет солнца на небесах. Рыбий Пастырь рядом с ним - мальчишка. Горхла - никто. Торвент - кто знает...
     Торвент сейчас не имеет смысла, как не имеет его и клинок, лишенный рукояти. Торвент, ради которого Стагевд в свое время не погнушался посягнуть на суверенные права Империи и завалил столицу грудами трупов, ради которого он, Герфегест, прошел через грязь столичных кварталов и через ночную сумятицу боя с кораблями Пелнов, - Торвент тоже ничем не может помочь ему. Потому что Семя Ветра - в руках Ганфалы. А уж этот-то очень хорошо знает, что делать с Семенем Ветра.
     Герфегест улыбнулся, невольно восхищенный непостижимым плетением нитей судьбы. Нитей Лаги.
     Когда Ганфала призвал его, Герфегеста, прийти в Синий Алустрал и принести Семя Ветра, Священный Остров Дагаат надежно охранялся войсками Империи и, по сути, безраздельно принадлежал Ганфале. Ему оставалось только заполучить Семя Ветра, чтобы ввергнуть мир во власть Хуммеровой тьмы. Стагевд в последний момент разрушил планы Ганфалы, захватив Рем, а заодно и Дагаат. В тот момент Стагевд был спасителем мира, но он, Герфегест, не знал этого.
     Потом он, Герфегест, пройдя через смерч кровопролития и усобиц, повстречал Харману. И они вдвоем в пламени страсти сожгли могущество Дома Гамелинов вкупе с жизнью Стагевда. И Семени Ветра уже не было с ним, но он не знал этого, одураченный ловкой подменой Ганфалы.
     Герфегест нервно цокнул языком, уязвленный мыслью, что Рыбий Пастырь переиграл его благодаря своему коварству, медоточивым устам и поразительной дальновидности. Ведь понятно же теперь любому недоумку, что Ганфала не зря уходил на три дня в Молочную Котловину и не зря потом Горхла вышел в море на "морской колеснице" Ваарнарка. Потому что у них уже были ключи от Морской Завесы Хуммера. Потому что Ганфала уже тогда, видя, что силы его ничтожны перед Домом Гамелинов, решил призвать Шета в Синий Алустрал. Дерьмо, сплошь и рядом одно дерьмо, милостивые гиазиры.
     На что же надеяться им? На стену Густой Воды, поставленную Стагевдом вокруг Дагаата? Хорошо, пусть. Но они не могут, они просто не в состоянии находиться здесь долго. Ни воды, ни пищи на Дагаате нет. Есть только то, чем снабжал в свое время гарнизон запасливый Стагевд. И кое-какие запасы, привезенные Артагевдом. А в дагаатской крепости сейчас - цвет Дома Лорчей, Гамелины и малочисленные, но прожорливые Эльм-Оры. Не менее полутора тысяч человек. Через неделю займемся ловлей рыбы, удостоверимся, что ее здесь нет, и примемся жрать друг друга. Начнем с самых жирных.
     Герфегесту было не смешно. Кто такие варанцы, он знал не понаслышке. Кто такой Шет оке Лагин - тоже. Герфегест некогда видел, как звезднорожден-ные в одиночку останавливают целые армии и как рвется в их пальцах ткань мироздания. Горе миру!
     На востоке, над стеной Густой Воды, занимался серый рассвет. Всмотревшись повнимательнее в туманное море, Герфегест разглядел приземистые силуэты кораблей. Сомнений быть не могло - варанцы.

3

     По мере того как рассеивалась ночная мгла, дозорные на башнях приносили все новые и новые известия.
     Большая часть варанских кораблей с совершенно неопределенными намерениями окружила Священный Остров Дагаат редким кольцом вдоль стены Густой Воды. На юго-западе, напротив входа в гавань, расположились файеланты Орнумхониоров, "Голубой Полумесяц", "морская колесница" и чудовище, о котором Герфегест был наслышан от Киммерин, - "Молот Хуммера".
     Что они намерены делать и, главное, зачем их корабли окружили Дагаат таким подозрительным кольцом? Не собираются же они вести блокаду подобным наивным образом? Любой незначительный шторм швырнет их корабли прямо в пасть Густой Воды, и на этом история половины варанского флота бесславно окончится.
     Хозяева Гамелинов, Артагевд, Торвент и Киммерин занимали высшую точку крепости. Они собрались на вершине уродливой полуоплавленной грибо-образной башни, которую изысканные Гамелины называли Алмазным Гвоздем, а простые воины, народ простой и грубый, - Гнутым Хреном. Вообще говоря, башня походила больше на второе. От Алмазного Гвоздя в ней был, пожалуй, только материал. Не то какое-то древнее магическое стекло, не то слюда. Впрочем, ни слюды, ни стекла в таком неимоверном количестве Герфегесту никогда до этого видеть не приходилось. "Ну да Хуммер и не такое строил", - заключил для себя Герфегест.
     - Что же это Шет задумал... - покусывая нижнюю губу, процедила Хармана.
     - Возможно, он хочет ворваться сюда на серебряной птице самолично и, проникнув внутрь цитадели,
     сокрушить Хрусталь Стагевда? - предположил Артагевд, с неприязнью всматриваясь в темную громаду "Молота Хуммера".
     - Это было бы славно, - задумчиво протянула Хармана. - Потому что с нами клинки Стагевда, которые он специально ковал на таких, как Ганфала и Шет. И именно поэтому Шет оке Лагин никогда не сунулся бы сюда без армии. Без Ганфалы и Горхлы.
     В этот момент огромный белый рог, установленный на носу "Молота Хуммера" и видимый с вершины Алмазного Гвоздя невооруженным глазом, издал протяжный томительный вой. Ему отозвались горны варанского галерного кольца. Шет оке Лагин явно начинал сражение. Но как?

4

     Шет оке Лагин начинал сражение. Легонько барабаня указательным и средним пальцами правой руки по рукояти своего меча, Сиятельный князь Варана прохаживался по длинному мостику, перекинувшемуся от борта до борта над палубой "Молота Хуммера". Сегодня был его день. Он чувствовал это, и волна радостной ярости подымалась из темных глубин его двуединой души.
     Самое интересное происходило сейчас прямо под его ногами. Две створки, каждая размером с основание хорошего купеческого дома, пришли в движение. На створках были начертаны красные змеистые линии, которые Сиятельный князь наносил на них собственноручно неделю назад, не доверяя никому такой ответственной и важной работы. Это было вполне оправданно. В противном случае "Молот Хуммера" не прошел бы со своим страшным грузом и десяти лиг.
     В палубе открылся кажущийся бездонным провал, из которого исходило едва заметное в свете нарождающегося дня золотистое свечение.
     Шет оке Лагин перегнулся через перила мостика и вперил взгляд в трюмные пустоты. Так он простоял не менее минуты, а потом серьга в его левом ухе затопила трюм ослепительным мертвенно-изумрудным светом. Вместе с этим резкий порыв сверхъестественного неземного ветра разъял надвое его плащ. От каймы до самой шеи.
     К этому моменту на всей бескрайней палубе "Мо-" лота Хуммера" не оставалось ни одного воина, ни одного матроса, которые бы не пали ниц, зажмурив глаза и плотно зажав уши ладонями. Это не было самоуправством. Таково было строжайшее приказание Сиятельного князя. Ослушника ждала бы смерть и без его вмешательства.
     Навстречу свету серьги из трюма поднялось ослепительное золотое сияние. В глазах Шета отразились первые звенья. Их сейчас мог видеть только звездно-рожденный. Любой другой человек, окажись он на месте Шета, увидел бы просто золотистый свет. Увидел - и спустя мгновение умер.
     - Ацнарен-на мм-ха, рахха, ацнарен-ун мм-рах-ха, - прогремел голос Сиятельного князя, в котором сейчас оставалось не больше человеческого, чем в ночном зраке Намарна или дневном пламени солнца.
     Цепь вняла велениям Наречия Хуммера. Цепь поползла к человеку, назвавшемуся ее хозяином. Над палубой появились два звенящих золотистых вихря.
     Полотнища раздвоившегося плаща Шета вились и трепетали за его спиной, как два крыла невиданной птицы. Шет раскинул руки и поймал края плаща. Некоторое время они продолжали трепетать, издавая громкий гул, но вот их колебания стали замедляться. В беспорядочном доселе трепете наметилось плавное и размеренное движение. Плащ Шета теперь струился над мостиком двумя совершеннейшими в подлунном мире волнами.
     И этот строй, этот порядок передался Цепи. Золотистые вихри, готовые сорваться с бортов "Молота Хуммера", заколыхались в такт полотнищам плаща. Заколыхались - и поползли вниз, к воде. А за ними из трюма подымались все новые и новые звенья, и им не было конца...

5

     Все это видели на вершине Алмазного Гвоздя. Расстояние глушило звуки, утренняя дымка притупляла нестерпимый золотой свет и разлитое над мостиком "Молота Хуммера" изумрудное сияние, но главное они видели.
     Две золотые змеи ползли в стороны от "Молота Хуммера". Они достигли соседних варанских галер, зачинающих кольцо вокруг острова, проструились по их носам и поползли дальше.
     - Цепь Золотая положена здесь: Калладир - есть, остального - нет, - неожиданно сказала Киммерин, и Герфегест наконец понял все.
     Хуммеров пасынок знал, что делал. Он знал еще до того, как Горхла прибыл к нему с приглашением в Алустрал. Он знал, что ему придется брать Дагаат, и он не собирался устраивать многодневной осады. Шет хотел решить все одним молниеносным ударом. Решить раз и навсегда.
     "Молот Хуммера" - это ни с чем не сообразное чудовище, неповоротливое, как гора, которому не было никакого оправдания, строилось лишь затем, чтобы навестить старый порт Калладир. Шет приплыл в Калладир, снял Золотую Цепь (как? - не все ли равно?), и теперь в его руках - ключ к неприступным стенам Стагевда. Потому что они сделаны из Густой Воды. Потому что шесть веков назад Лишенный Значений положил старому порту Калладир Золотую Цепь именно для того, чтобы она жрала алчную Густую Воду. И вот почему варанский флот появился с востока, а не с юга, как он, Герфегест, ожидал!
     Золотая Цепь уже покрыла около четверти окружности. Судя по дикой скорости ее перемещения, она сомкнется вокруг Дагаата быстрее, чем он успеет не торопясь сосчитать до десяти.
     - Командуй всем к бою, - как можно спокойней бросил Герфегест ничего не понимающему Артагевду.
     - Но стена Стагевда... - начал он.
     - Нету больше стены твоего Стагевда! - проорал ему в лицо Хозяин Гамелинов. - Нет ни Стагевда, ни стены!!!
     - Не надо кричать, - Торвент уморительно скривился, зажимая правое ухо ладонью. - Стена Стагевда все-таки еще стоит, и, значит, не все потеряно. Ведь в наших руках - великая сила, господа Гамели-ны. В наших руках - Хрусталь Стагевда.

6

     Золотая Цепь замкнулась. Теперь стена Стагевда была окольцована полностью. И теперь цепь не была больше призрачным золотым сиянием. Каждое звено приобрело вес, форму и свой неповторимый тусклый блеск.
     Цепь прошла через массивные кольца на носах семидесяти варанских галер. Эти кольца тоже были плодом великой и гениальной прозорливости Сиятельного князя.
     Плащ на спине Шета оке Лагина вновь сошелся в неразрывное целое. Теперь предстояло главное.
     Шет с легкостью перемахнул через перила мостика и оказался на палубе "Молота Хуммера" у самого края трюмного провала. Он заглянул вниз. Локтей двести Золотой Цепи оставалось лишних. "Ай-ай, господин Стагевд, как вы оказались недальновидны. Нужно было увеличить поперечник Стены локтей на семьдесят и мои труды возросли бы многократно", - промурлыкал Шет, прекрасно осознавая, что в любом случае ему удалось бы сокрушить Стену. Возможно, менее эффектно.
     Шет оке Лагин обнажил "коготь Хуммера" и подошел к Цепи, пересекающей палубу из края в край. Он поднял меч над головой и, исторгая вместе с хриплым выдохом короткое слово, венчающее заклятие, пал на колени. "Коготь Хуммера" с легкостью прошел сквозь звенья Цепи, намертво пригвоздив ее к палубе.
     Раздался еле