пожу Харману. На глаза Элая навернулись немужественные слезы.
     Хотя движения Харманы были легки и быстры, выглядела она встревоженной, если не озабоченной. Элай присмотрелся. Кажется, Хармана торопилась... к нему. Именно к нему!
     Теперь на ней не было черной вуали. Волшебные серебристые волосы вольно развевались на ветру, как тогда, в зеркале. Хармана почти бежала, подобрав обеими руками юбки из тончайшего черно-синего шелка. Глаза Хозяйки Гамелинов показались Элаю грустными. Но даже ему, самонадеянному фантазеру, не хватило дерзости заподозрить, что это его позорный обморок вывел госпожу из душевного равновесия.
     - В добром ли здравии сын Элиена и Гаэт? - поинтересовалась Хармана, участливо положив руку на лоб обезумевшего от счастья Элая.
     Он прочистил горло. "Нужно что-то сказать. Нужно как-то намекнуть ей. Нужно... Сейчас или никогда."
     - М-м-м... умоляю... зовите меня Элаем, госпожа, ведь я так люблю вас... - брякнул Элай и, тут же испугавшись собственной смелости, добавил: - ... Чистой любовью кровника...
     - Элаем? Конечно! Конечно, я буду звать тебя Элаем. Ведь я тоже люблю тебя, - светозарно улыбнулась Хармана.
     То, что она сделала потом, не укладывалось в тесные рамки приличий, вдолбленные в голову Элая наставником по Праву Народов и этикету.
     Хармана изящно склонилась над распростертым Элаем, убрала потную прядь с его правильного лба молодого повесы и... поцеловала его потрескавшиеся, залепленные спекшейся кровью губы. Поцеловала вдумчиво и, как показалось Элаю, довольно бесстыдно. Она сделала это на глазах у всех, кто стоял рядом, но во взгляде Хозяйки Гамелинов не было смущения.
     "Мамочки! Что со мной теперь будет? Что теперь будет с нами?" - спросил себя Элай, пьяный смертоносным вином, настоянным на страхе и желании, и закрыл глаза.
     Элай был человеком Сармонтазары. Он не знал, что именно так - и никак иначе - выражают друг другу глубокое сочувствие близкие родственники под небом Синего Алустрала.

6

     Занудливо гнусило над ухом комарье, Элаю не спалось.
     Он думал о Хармане и о той поэме, которую посвятил бы ей, если б был способен увидеть разницу между амфибрахием и хореем. О позорно проигранном поединке, о сожранном рыбами Ваде. Об исполненном достоинства Герфегесте Конгетларе и о своем державном отце, похожем на Герфегеста с точностью до чувства юмора. О златокудрой соблазнительнице Ийен, самой ухватистой женщине без твердых моральных устоев из всех, кем ему довелось обладать.
     "Может, и сейчас одна такая бойкая девчонка мне не помешала бы - для успокоения нервов? Где у них тут в Наг-Нараоне, интересно, водятся дорогие шлюхи?" - размышлял Элай, возбужденный волной приятных воспоминаний о Ийен. Впрочем, когда волна схлынула, он признался себе, что, пожалуй, не смог бы заняться сейчас любовью даже с госпожой Харманой - таким разбитым и никчемным он себя чувствовал.
     Масляный светильник, выполненный в форме хрустального лебедя, щиплющего себя за хвост, чадил на ажурном столике у его низкого ложа.
     Он не затушит его, нет. С тех пор, как заводь близ Порогов едва не стала ему могилой, Элай не любил темноту, если не сказать сильнее - он начал ее бояться. С того дня, как сын Элиена впервые заглянул в глаза мировой ночи, вынудившей его воззвать к Тайа-Ароан, он страшился, что опять произойдет нечто, чему будет по силам заставить его вспомнить о Великой Матери вновь.
     Чтобы рассеять дурные мысли, Элай начал вспоминать женщин, которых любил. Он думал о курносых девочках с обгрызенными ногтями, дочках малоимущих отцов - эти были готовы слюбиться с Элаем за горсть конфет. О пышногрудых искусницах из гостевых покоев оринского дворца - эти обслуживали Элая бесплатно. Он вспоминал о чужих женах и сестрах. Лучшие часы последних двух лет он посвятил их осторожным телам. Наконец, он мечтал о том, что произойдет, если госпожа Хармана...
     Скрипнула входная дверь.
     Элай вздрогнул всем телом - ведь дверь он запирал собственноручно!
     Да-да, он запер ее сразу после возвращения со скудного по гедонистическим оринским меркам ужина, где немногословные и до безобразия сдержанные алустральские вояки из клана Гамелинов обсуждали политическую обстановку, которая, де, накаляется. И витиевато, чтобы ненароком не задеть чью-то вечнозудящую честь, распекали друг друга за просчеты в организации того или иного из многочисленных увеселений, запланированных на Игрищах Альбатросов.
     Дверь снова скрипнула. Наемный убийца?
     Усталости как не бывало.
     Элай вскочил с ложа и выхватил из ножен кинжал. Стараясь ступать бесшумно, он направился к двери. Притаившись за складчатой портьерой из тяжелого шелка, отделяющей опочивальню от гостиной, куда вела входная дверь, Элай прислушался. Вроде бы, тихие шлепки человеческих шагов. Или показалось?
     Внезапно две холодные руки опустились сзади на его жилистые плечи. "Значит, их двое?" - промелькнуло в голове у Элая. Он несмело обернулся, предпринимая вялую попытку высвободиться.
     - Тс-с, - сказала Хармана, со значением приложив палец к губам.
     - Мы не одни здесь, моя госпожа! - прошептал Элай. - Только что я слышал шаги...
     - Мы одни в целом мире, глупыш. Здесь нет никого. Только я и ты, - вкрадчиво сказала Хармана и ее уста надолго соединились с устами Элая.
     Шнуровка, стягивающая лиф платья Хозяйки Гамелинов, расшитого черными лебедями, многообещающе затрещала под напором страстных ласк ошпаренного неожиданным счастьем Элая.
     Первобытное, всеиспепеляющее желание, ливнем обрушившееся на него, лишило Элая остатков самообладания и хороших манер. К Хуммеру в пасть эти манеры вместе с мамой, папой, Ийен и Герфегестом! Он возьмет ее, не раздумывая и не медля. Думать, по мнению Элая, в подобных ситуациях было незачем.
     "Ийен не солгала", - одними губами произнес Элай, когда его тело и тело Хозяйки Гамелинов стали одним.
     Да, небожительница из бронзового зеркала принадлежала ему теперь, как принадлежала бы распутная простушка из придорожного трактира. Но только..."Но только уста Харманы - пряные и горячие. А уста шлюх холодны и имеют вкус старости", - подумал Элай.
     Он все же потушил масляный светильник. Теперь трусить было поздно. Неизведанные, чуждые женщинам Сармонтазары ласки госпожи Харманы были такими обжигающими, а наслаждение, что забирало его волнами, было таким острым, что он понял: за меру колдовского экстаза, каким отзывалось его существо на любовь Хозяйки Гамелинов, ему придется заплатить всем, что он имеет. Ибо наставник учил его: "Ничего не дается нам даром."
     Пройдет меньше года и Элай сполна оплатит Алустралу каждый миг своего наслаждения.

ГЛАВА 4. ИГРИЩА АЛЬБАТРОСОВ

1

     - Что может быть глупее ристалищ под небом Синего Алустрала? - проворковала Син, шаловливо прикоснувшись кончиком языка к мочке уха Тай-Кевра.
     - Глупее ристалищ под небом Синего Алустрала могут быть только другие обычаи Гамелинов, - мрачно отозвался Тай-Кевр.
     Глава Дома Пелнов по-хозяйски положил руку на талию Син и нахмурился. Ему нравилось общество Син, но даже она была не в силах унять его тревогу.
     Тай-Кевр и Син стояли на мостике флагмана Дома Пелнов, месяц назад переименованного из "Грозы Западного моря" в "Память Лорнуома".
     "Память Лорнуома" - зловещее имя. Назвать корабль так - это все равно что назвать его "Смерть Гамелинам".
     Впрочем, на такую мелочь как переименование чужого корабля, на Игрищах Альбатросов, где никто не страдает от недостатка впечатлений, едва ли кто-нибудь обратит внимание. Тем более что и новое, и старое названия были выполнены тайнописью Дома Пелнов. Лишь Сильнейшие Пелнов знали, что означают эти загадочные символы.
     Тай-Кевр был поглощен созерцанием прозрачных предутренних далей, в интригующей глубине которых таились Игольчатая Башня и наг-нараонская крепость, Герфегест и Хармана, файеланты Гамелинов и суда прочих Домов. Будущее.
     "Память Лорнуома" и еще два файеланта Пелнов приближались к столице Гамелинов строго с юга. А на сто лиг юго-восточнее, по-воровски прижимаясь к безлюдному Поясу Усопших, сообразуясь с показаниями магических Перстов Севера и точнейшими расчетами искусных кормчих, на исходные позиции выдвигался боевой флот Пелнов в полном составе. Через четыре часа ему предстоял поворот строго на запад. Потом - еще два часа хода и остановка. Об этом не знал и не должен был знать никто. Такова была воля Тай-Кевра. Таков был совет Син, всеведущей Син.
     Тай-Кевр не хотел сознаваться себе в том, что эта странная дива, исчадие Пояса Усопших, за последние ночи измотала его почище, чем смогли бы это сделать десять самых разнузданных портовых шлюх Рема Великолепного, посаженных на голодный паек целомудрия, а затем выпущенных на волю под залог образцового поведения. И только в эту ночь Син сама отказалась от продолжения любовных утех. "Не всякому воину полезно делать любовь перед сражением", - объяснила она.
     Син. Он до сих пор не решил, что подарит ей - жизнь или смерть.
     Подарить Син смерть было гораздо проще. Когда она надоест ему, а это, судя по всему, случится очень и очень скоро, ему нужно будет лишь послать за палачом. С жизнью было сложнее. Если он подарит ей жизнь, то, пожалуй, уже послезавтра будет кончать кровью.
     Впрочем, жить или умереть Син в конечном итоге решал отнюдь не Тай-Кевр. Это решали обстоятельства. Все зависело от того, что увидит он, Хозяин Пелнов, в Наг-Нараоне. От того, солгала ли ему Син, когда рассказывала о магических свойствах Лона Игольчатой Башни и расположении флота Гамелинов.
     "Если не солгала - я подарю ей жизнь. Гибель Гамелинов стоит того, чтобы одна девка, которую, конечно, лучше бы сжечь, зажилась на земле чуть дольше, чем положено", - вот о чем думал Тай-Кевр, напряженно вслушиваясь в рокот пенной стихии, что забавлялась трехъярусной тушей "Памяти Лорнуома".
     "В крайнем случае, отошлю ее на время из Лорка, если будет невмоготу", - пронеслось на задворках сознания Тай-Кевра.
     Ему очень хотелось, чтобы предсказания Син, которые та шептала ему, переводя дух после ожесточенных соитий, оказались истинными. Чтобы его план, который уже успел созреть и утвердиться во всех своих изощренных деталях, обратился явью. Гибелью Гамелинов. Разрушением Наг-Нараона. Местью. Истинным торжеством Пелнов во имя памяти Лорнуома и его родичей - Шаль-Кевра и Глорамта.
     - Вижу Наг-Нараон! - радостно прокричал впередсмотрящий.
     Черной риской была процарапана на сером предутреннем небе Игольчатая Башня.
     Тай-Кевр пожал плечами - впередсмотрящий мог бы и не кричать. Ожидать роковых решений судьбы теперь оставалось каких-то четыре часа. Увы, от этого ожидание становилось лишь напряженней. "К Хуммеру ожидание! Надо поспать - пустые вопросы можно будет задавать себе и завтра."
     - Разбудить на входе в наг-нараонскую гавань, - с трудом сдерживая зевок, бросил Тай-Кевр вестовому и зашагал в свою каюту, оставив Син скучать на мостике. Насколько он успел изучить ее повадки, она никогда не спала. Даже не притворялась спящей.

2

     - Хозяин! Хозяин! Пора вставать! - продолжительные деликатничанья не привели к желанному результату и вестовой изо всех сил тряхнул Тай-Кевра за плечо.
     - А не пошел бы ты Хуммеру срам сосать... - захрипел было спросонья Тай-Кевр, но, продрав глаза, в которых неспешно проступало осмысленное выражение, замолчал. - А, это ты... Спасибо, что все-таки добудился.
     - Рад стараться! - вестовой приложил кулак к груди - туда, где сердце. Точнее, не к груди а на пол-ладони от груди - как того требовали морские традиции Пелнов.
     Тай-Кевр не стал задавать вестовому вопросов вроде "Ну как?" или "Что там флот Гамелинов?". Он просто оделся, перепоясался мечом, набросил на плечи шерстяной плащ и поспешил на палубу.
     Уже рассвело, но солнце еще пряталось где-то за наг-нараонскими скалами, окружавшими бухту с трех сторон. Син неподвижным изваянием застыла на мостике. Казалось, с момента ухода Тай-Кевра она вообще не сменила позы. "Как ящерица" - подумал Хозяин Дома Пелнов.
     Файеланты Пелнов неспешно проходили мимо Лысого Мыса. Еще мгновение - и с мостика откроется вид на Миноговую Бухту Наг-Нараона. Еще мгновение...
     Да! - Тай-Кевр не сдержался и изо всей силы ударил раскрытой ладонью по перилам мостика. Да! - восемьдесят файелантов Гамелинов, красавцы, все как один трех- и четырехъярусные исполины, краса и гордость Синего Алустрала, все были здесь. Как ягнята, назначенные к закланию. Как сельди в чану торговки рыбой. Да! - Миноговая Бухта станет их последним пристанищем и их вечным склепом.
     Тай-Кевр схватил Син за плечи и повернул лицом к себе.
     Он целовал ее долго.

3

     Игрища Альбатросов венчают теплое время года так же, как ре-тарский Праздник Тучных Семян венчает конец зимы.
     Во время Игрищ Альбатросов не дозволено вершить кровопролитие. Этот запрет нарушался лишь однажды - когда в Синем Алустрале появился варанский флот и Гамелины вели войну с Сиятельным князем и Ганфалой, его слабосильным союзником.
     На эти Игрища в Наг-Нараон собрался весь цвет Синего Алустрала. Второй, блеклый цвет, ибо первый был безжалостно унесен ветрами прошлой войны.
     Лорчи, Хевры, Эльм-Оры, Орнумхониоры, Ганантахониоры, Гамелины - хозяева Игрищ - и Пелны.
     Гордые файеланты - по три от каждого Дома - выстроились вдоль пристани Миноговой Бухты. День, как это обычно случается на Игрища Альбатросов, выдался пронзительно-солнечный.
     Игольчатая Башня безжалостно вонзалась в ослепительную синеву неба. Тем, кто находился у ее подножия, казалось поразительным, что легчайшему небесному шелку удается сохранять цельность над ее острым жалом.
     Игольчатой Башне оставалось стоять чуть более пятнадцати часов.

4

     В первых четырех забегах сюрпризов не было. Почтенная публика скучала. Знатнейшие люди кланов и их надушенные спутницы - жены, кузины, любовницы и дочки на выданье, - зевали во весь рот безо всякого стеснения.
     Элай, Хармана и Герфегест, занимавшие самые что ни на есть почетные места под роскошным балдахином, скучали вместе со всеми.
     Элай все чаще бросал косые взгляды на Харману. Лицо Хозяйки Дома Гамелинов было непроницаемо, ее взор застыл на финальной беговой черте. Губы ее были плотно сомкнуты. "Невозможно поверить, что еще ночью эти губы были такими услужливыми", - уязвленно подумал Элай.
     Над Беговым Кольцом курилась серая осенняя пыль. Частички этой пыли смешивались с запахом духов госпожи Харманы и запах этот для Элая был сродни безумию. В чреслах Элая, который все еще был не в силах стряхнуть с себя наваждение минувшей ночи, медленно, но неумолимо подымалась свинцовая волна страсти. Ее не остановить.
     Герфегест не смотрел ни на Харману, ни на Элая. Все его внимание было сосредоточено на Тай-Кевре.
     Глава Дома Пелнов явился на Игрища последним. Глава Дома Пелнов сдержанно, но, как показалось Герфегесту, вполне искренне засвидетельствовал свое почтение Гамелинам и свою радость по поводу того и по поводу этого.
     Все три файеланта Пелнов были сравнительно небольшими трехъярусными кораблями и не представляли для Гамелинов ни малейшей угрозы. Но на душе у Хозяина Гамелинов было неспокойно.
     Распутного вида женщина, которую привез с собой Тай-Кевр, обернулась и, сделав призывный знак веером, бросила на Герфегеста быстрый испытующий взгляд. Что она хотела сказать? "Давай встретимся сегодня вечером после ужина?" "Я знаю, как доставить удовольствие настоящему воину?" Нет, что-то непохоже.
     В пятом забеге участвовали три колесницы. От Хевров, Гамелинов и Пелнов. Сигнальная труба швырнула осеннему солнцу высокую протяжную ноту.
     Возничие подхлестнули лошадей. Забег начался.
     Полкруга колесницы шли колесо в колесо. Потом возничий Хевров начал отставать. Конечно, какие могут быть лошади у Хевров? Они и так держались слишком долго. То ли дело грютские скакуны Гамелинов - подарок самого Элиена!
     Колесница с черными лебедями на гнутом передке из орехового дерева уверенно рванулась вперед. Герфегест хорошо знал возничего - незаконного сына Артагевда от чахоточной белошвейки из Авен-Рамана. Это был бойкий и лживый малый, ни в чем не похожий на своего доблестного отца. Верткий, недалекий и безграмотный, зато прекрасно владеющий спаркой кинжалов и длинным боевым цепом с кожаной петлей для кисти.
     Герфегест напрягся, желая возничему легкой и быстрой победы: во имя погибшего Артагевда, забыть которого Герфегест не мог, как ни старался.
     Скачки, нововведение последних лет, занесенное из Сармонтазары восточными ветрами, были алустральскому люду в тягость. Скачки устраивали лишь затем, чтобы не казаться варварами перед лицом гостей из просвещенной Сармонтазары. То ли дело гребные состязания, гонки "морских колесниц" и травля каракатиц! Вот что в два счета ставило на уши знатнейших и их надушенных спутниц!
     Треск и гибельное ржанье в восемь конских глоток. Восторженный вопль зрителей, чью скуку мгновенно развеял грохот на Беговом Кольце.
     Возничий Пелнов швырнул коней вправо и спустя несколько мгновений обе колесницы, как две падающих звезды, исчезли в вихре обломков, пыльном облаке, мельтешении конских ног.
     Отставшая почти на полкруга колесница Хевров звездой-победительницей промчалась мимо. Но это уже никого не волновало.
     Все разом вскочили на ноги. И лишь Хармана осталась сидеть. Элай, чьим вниманием невиданное происшествие владело лишь несколько мгновений, помедлил и тоже сел.
     Оба возничих выжили. Это стало совершенно ясно, когда в пыли блеснула стальная искорка и в нескольких шагах от нее - другая.
     Надрывалась сигнальная труба, но возничим было не до нее. Сын Артагевда и возничий Пелнов, виновник происшествия, не сговариваясь выхватили длинные ножи. Их всегда берут с собой на забег опытные колесничие - если надо, можно полоснуть по вожжам. Можно полоснуть и соперника - как, например, сегодня.
     Двое, ставшие в одно мгновение смертельными врагами, закружили в танце смерти, выставив перед собой клинки. Зрители затаили дыхание.
     Труба замолкла - таковы правила. Если возничие решили оспаривать победу в поединке, никто не вправе препятствовать.
     Выпад, еще выпад, лязг стали, грамотный отскок назад. Герфегест внимательно следил за сыном Артагевда. "Похоже, малый не на шутку зашиб себе колено. Но держится молодцом, правильно закрылся..."
     Глубокий выпад, ометающий удар ногой, гортанный вскрик раненого сына Артагевда.
     Хозяин Гамелинов ничем не выдал своего волнения. Но хотя лицо Герфегеста и казалось скучающим, он весь был там - на Беговом Кольце, среди вражды, пота и пыли.
     Герфегест видел, что возничий Пелнов мог бы быть мертв уже дважды. Сын Артагевда - трижды. Но пока еще оба были живы. Как вдруг...
     "Нет, только не это! Только не это!" Клинок наконец изведал плоти сына Артагевда.
     С торжествующим воем возничий Пелнов извлек безжалостную сталь из тела юноши. Кровь хлынула на землю. Навострили уши разбежавшиеся кони.
     Зрители взорвались ревом, в котором смешались одобрение, негодование, жажда кровопролития. Да, десять лет мира - слишком много для Синего Алустрала. Синий Алустрал не любит скучать. К Хуммеру ристалища, если на них никого не убивают...
     Тай-Кевр, сидевший тремя рядами ниже, поднялся с места и повернулся к Герфегесту. В его руках был тугой кожаный кошель.
     - Вира  за твоего возничего. Для такого размазни тут с лихвой, - с кривой ухмылкой сказал он и швырнул кошель. Тот не долетел до Герфегеста и брякнулся к ногам Элая.
     Элай, мгновение поколебавшись, решил не подавать кошель Хозяину Дома Гамелинов. "Лучше не вмешиваться. Знал бы отец, какие порядки у них тут в Алустрале! Убил, заплатил - и все довольны!"
     Герфегест поднял кошель сам.
     Пристально глядя в глаза ухмыляющемуся Тай-Кевру, он неспешно развязал кошель. Монеты с профилем императора Торвента Мудрого звонко хлынули к его ногам.
     - Вира принята, - невозмутимо сказал Герфегест, когда последний золотой, встретившись с носком его са