е за что, - пожал плечами Элиен.
     Настроение у него было неважное. Как только всколыхнулась Завеса Хуммера, Элиен почувствовал -непреодолимое желание проведать Герфегеста. Наплевать на то, что в их отношениях давно воцарилась тягостная двусмысленность. Пусть Герфегест бросит на него косой взгляд и процедит что-нибудь вроде "Здравствуй, правитель-градостроитель..." Пусть опять заведетмрачный разговор о Шете. Пусть сделает что угодно - главное увидеть его целым и невредимым, побыть несколько дней рядом с ним, выяснить, кто же проник в Сармонтазару из Алустрала и как это ему удалось. Съездить, в конце концов, к Вратам Хуммера. Хорошо хоть пути осталось всего ничего - до заката будем на месте...
     Элиен почувствовал присутствие смерти. Смерти было много, и смерть была разной. Около жилища Герфегеста прекратили свое существование по меньшей мере десять мужчин, один сгусток подвижной неживой материи и один "сделанный" человек; Для начала неплохо, Хуммер меня раздери!
     Понять, есть ли там что-то живое, Элиен не успел. Потому что, пригнувшись к самой гриве, он уже гнал коня вскачь. Неважно, что низкие ветви деревьев хлещут по волосам. Неважно, что вовсю бранится Фор за его спиной. Неважно, что конь скорее всего переломает ноги, если на их пути попадется поваленное дерево или валун. Главное - успеть.
     На поляне лежал аккуратный ряд трупов в незнакомых доспехах. Элиен соскочил с коня, выхватывая меч Эллата, и страшным голосом звезднорожденного проорал: "Герфегест! Герфегест! Услышь меня, шлю-хин сын!" Никакого ответа.
     Подоспевший Фор спешился у самой двери святилища. Он тоже извлек из ножен меч, заглянул внутрь... В этот момент Элиен почувствовал, как в двух шагах от Фора, в святилище, вспыхнула совершенно бездушная, ледяная злоба. В следующее мгновение Фор страшно захрипел, и Элиен увидел на его горле что-то, похожее на тонкое шипастое щупальце.
     Элиен молниеносно оказался рядом с Фором. Щупальце принадлежало чудовищному в своих размерах и противоестественности пауку. Или, скорее, сольпу-ге. Элиену показалось, что тварь уже сильно изуродована чьим-то старательным мечом. Но он не стал долго раздумывать над этим. Поющее Оружие очень скоро пропело свою победную песнь над останками твари.
     Но Фор был уже мертв. Смертоносный двойной бич, который рос на нижней поверхности приплюснутой головы паука, разодрал горло Фора во многих местах. Шипы наверняка были напоены ядом.
     Элиен бессильно выругался. Он слишком давно не обнажал своего меча. Его душа размягчилась семью годами мира. Мира, который иногда стоит слишком дорого.
     Элиен сел, привалившись спиной к стене святилища. Сейчас он займется чем надо. Сейчас продолжит искать следы и знаки. Сейчас. Пусть только немного утихнет боль утраты.
     Он ведь чувствовал, что эта тварь мертва. И сейчас он чувствует то же самое. Значит, эту тварь не умертвить. Даже Поющее Оружие не смогло уничтожить ее. Чужая магия. Синий Алуотрал. Какой-то там у них Пастырь, какие-то Семь Благородных Домов... Что он вообще знает об Алустрале? Ничего. Ровным счетом ничего. Кроме того, что через Завесу Хуммера в его мир, в Сармонтазару, пришли чужие люди и чужие вещи. Потому что не бывает таких пауков. Они - чьи-то подвижные вещи. Они принадлежат кому-то. И этот кто-то ему, Элиену, совсем не понравился. Как в свое время не понравился Октанг Урайн - Длань, Чресла и Стопа Хуммера.

Глава вторая

ПРОШЛОЕ

     Тогда Герфегест не сразу заметил, как у вековых кедров на круче появилась рыжеволосая охотница в кожаных штанах и полотняной куртке. Он был слишком увлечен своим луком, чтобы беспрестанно оглядывать окрестности. Это было ни к чему - в глуши Хелтанских гор не стоило опасаться дурных гостей. Для дурных гостей существуют долины - плодородные, населенные, изобильные. Жилище Герфегеста было расположено в стороне от всего, что могло бы заинтересовать тех, кто умышляет злое. Герфегест жил там, где вьют свои гнезда белоголовые орлы и ищут себе пропитание маралы. И поэтому появление кого бы то ни было - тем более столь статной и молодой охотницы - виделось Герфегесту по существу невероятным. За время жизни здесь, в тихом уголке Сармонтазары, его бдительность изрядно притупилась.
     Выстроганные из кедра стрелы лежали по левую руку от Герфегеста. Они были длинны, прочны и ровны. Они ожидали того часа, когда хозяин наденет на каждую из них стальной наконечник. По правую руку от Герфегеста лежало крыло черного кондора - он подстрелил птицу на рассвете. Герфегест знал, что лишь стрелы, чье оперение сделано из маховых перьев этой гордой и свирепой птицы, в должной степени устойчивы в полете. Конечно, многим воинам хватила бы и голубиных перьев, но Герфегест был из тех, кто знает толк в хорошем оружии.
     Девушка, то и дело скрываясь за стволами кедров, спускалась вниз, к остывшим углям костра, подле которых сидел спиной к ней Герфегест. Она ступала легко и бесшумно, но, присмотревшись, можно было заметить, что ее левая рука закрывает глубокую рану в бедре, из которой сочится кровь. Рваная рана была скрыта под сделанной на скорую руку повязкой, под которой нестерпимо жглась и источала резкий запах кашица из пережеванных второпях целебных побегов. Охотница была бледна словно осенняя луна. У нее почти не имелось оружия. Лишь у пояса висел короткий кинжал - таким звероловы перерезают жилы раненым маралам.
     Тогда Герфегест еще не знал, что Тайен - так звали охотницу - никогда бы не показалась случайно встреченному на высокогорье человеку. В их деревне верили в оборотней, принимающих человеческий облик, и полагали, что местность, где было расположено жилище Герфегеста - их излюбленная вотчина.
     Никогда, если бы не рана. После схватки со снежным котом охотница оказалась слишком далеко от знакомых троп. Раны, нанесенные ей зверем, были глубоки. Ей оставалось одно - заночевать в горах. И она не колеблясь поступила бы так, если бы не твердое осознание того, что без посторонней помощи ее крепкое, но отнюдь не стальное женское тело истечет кровью еще до рассвета.
     По-прежнему погруженный в свое нехитрое ремесло, Герфегест приладил приготовленные отрезки перьев к кедровой заготовке, обмотал шелковой нитью их начала и концы и обмотал основание стрелы нитью потолще, пропитанной растительным клеем. Ему вспомнился тот день, когда он впервые самостоятельно смастерил стрелу. Тогда он еще не знал, что оперение для стрелы необходимо вырезать из одного или нескольких перьев, но непременно взятых из одного крыла - левого или правого. Тогда, будучи ребенком, он допустил ошибку, которую никогда больше не повторял - составил оперение из правого и левого крыльев альбатроса. Разумеется, стрела летела как попало, минуя цель, поскольку перья на левом крыле птицы слегка изгибаются влево, а на правом - вправо. "Сразу видно, что ты никогца не летал", - сказал юному Конгетлару наставник, отпуская беззлобную, но поучительную затрещину. Уста Герфегеста тронула улыбка - из беспорядочной череды мрачных воспоминаний это было одним из самых приятных.
     Девушка-охотница не видела его улыбки, хотя приблизилась достаточно - ей по-прежнему была открыта лишь спина Герфегеста. Она уже убедилась в том, что человек, мастерящий стрелы, не оборотень, поскольку за оборотнями такой досуг не водится. Но страх все же был велик, и потому она затаилась за камнем, чтобы понаблюдать за своим вероятным спасителем еще немного. Она прислонилась к валуну боком, но ее нога неловко скользнула по предательскому камню, рассудок Тайен полоснуло болью, и она не смогла сдержать сдавленный стон. Одно из ее ребер было сломано зверем, и обломок кости, растревоженный неловким движением, впился в плоть Тайен, причинив ей новые страдания.
     Герфегест насторожился. Теперь у него не было сомнений в том, что он не один на этом горном склоне, но выказать свою осведомленность Герфегест не торопился. Если это недруг, лучше пускай он до поры до времени держит Герфегеста за простака. Как ни в чем не бывало Герфегест взял полностью законченную стрелу, взвесил ее на указательном пальце и стал внимательно осматривать свое изделие. Не тяжела ли? Правильно ли лег центр тяжести? Схватился ли клей? За видимой беспечностью, однако, теперь скрывалась предельная концентрация. Герфегест обратился в слух, пытаясь понять, откуда был донесен ветром сдавленный человеческий стон.
     Но Тайен молчала. Она уже не смотрела на Герфегеста. Она сползла на землю и отерла рукой липкий холодный пот, выступивший на лбу. Боль ослепила ее и лишила всякого интереса к происходящему. Если бы в этот момент Тайен могла рассуждать, она поняла бы, что обломок ребра впился в печень. На ее губах выступила зеленая пена. Еще немного, и все будет кончено.
     Герфегест, смущенный наступившим затишьем, стал подозревать худшее. Он неспешно приблизился к своему могучему луку, который мирно покоился у ствола лиственницы. Тисовый лук был закончен Гер-фегестом этим утром. Смола, которой была пропитана тетива, еще не успела как следует просохнуть. Но это было не так уж и важно в свете возможной опасности. Герфегест вложил в лук свежую стрелу и прицелился как бы для пробы. Если кто-то действительно наблюдает за ним, затаившись за камнями, он должен видеть, что голыми руками Герфегеста не взять.
     Тайен дала себе зарок не обнаруживать себя до того, как не узнает, что за человек встретился ей в кедровой роще. Она пыталась оставаться незаметной, и до некоторого момента ей это вполне удавалось. Но теперь, когда горлом пошла желчь, а глаза заволокла болотно-зеленая пелена, Тайен было уже все равно. Мышцы перестали удерживать ее гибкое тело, и она упала, раскинув руки, на каменистую почву, поросшую сизым горным мхом. Резкий кашель, который нельзя было унять никаким усилием воли, вырвался наружу. Но Тайен не слышала его. Она вообще уже ничего не слышала.
     С быстротою молнии Герфегест взобрался по склону. Туда, где нашла себе пристанище раненая Тайен. Когда он увидел окровавленные губы охотницы, судорожно хватающие воздух, и слипшиеся от пота волосы, намертво приставшие к ее длинной лебединой шее, он опустил лук. "Не умирай, девочка", - прошептал Герфегест в ухо охотнице и, бегло осмотрев раны, нанесенные хелтанским котом, бросился вниз, за своим плащом.
     Он помнил множество сражений. На его руках отлетела в Святую Землю Грем не одна мужественная душа. Но и немало раненых было выхвачено Герфе-гестом из плена смерти. Герфегест прекрасно знал, что тех, у кого переломаны ребра, не стоит носить, закинув на плечо словно подстреленного оленя. Их следует аккуратно оттащить в убежище, положив на кожаный плащ, подбитый медвежьим мехом.

2

     Тайен была подвижна, словно ласка, красива, словно цветущая слива, а острота ее зрения иногда вызывала зависть у самого Герфегеста.
     После того как Герфегест неделю кряду морил ее целебными настоями и обливал ключевой водой, она довольно быстро поправилась.
     Спустя две недели Тайен уже хлопотала по хозяйству,
     В конце третьей - ее руки обрели былую уверенность и она, воспользовавшись луком Герфегеста, подстрелила быстроногую кабаргу.
     На исходе четвертой недели Тайен объявила, что вполне здорова и намерена возвратиться в свое селение. По ее словам, оно было расположено в долине, в двух полных дневных переходах от святилища, где жил Герфегест.
     Идущий Путем Ветра не привык выказывать своих чувств женщине. Даже самой обольстительной и искренней. Герфегест лишь сдержанно кивнул, когда узнал о желании Тайен покинуть его. Разумеется, он взялся сопроводить Тайен в родную деревню - ему были чужды нравы горцев, отпускающих своих дочерей охотиться в одиночку. Тайен, которую расставание с Герфегестом тоже, похоже, не радовало, охотно согласилась. Было решено двинуться в путь перед восходом солнца, а потому с началом сумерек и Тайен, и Герфегест, пряча свои смущенные взгляды, отправились спать.
     Но Сон не снизошел в ту ночь в жилище Герфегеста. Его место заняла Любовь. В ту ночь Герфегесту было суждено познать своенравную охотницу Тайен.
     Губы Тайен ласкали мускулистое тело Герфегеста без устали. И это было самой щедрой наградой за спасение, которую только получал Герфегест за тридцать пять лет своей многотрудной жизни. Тайен была искусна в науке любви, и Герфегест не переставал удивляться тому, сколь много просвещенного можно отыскать в нравах замкнутых и диких горцев, к народу которых принадлежала его Тайен.
     Ласки Тайен бьши сладки, словно созревший персик.
     Глаза Тайен блистали, словно угли.
     Кожа Тайен была нежнейшим шелком, а ее шепот - откровенной и манящей песнью Любви.
     Герфегест, поглаживая рукой ее рыжие кудри, с грустью размышлял о том, сколь пустой станет его обитель после того, как Тайен вернется под родной кров. Уже занимался рассвет, когда Герфегест, откинув покрывало, поцеловал белоснежный бок Тайен, совершенство которого не смогли нарушить даже розовые шрамы, оставленные на нем когтями снежного кота Хелтанских гор.

3

     Более всего Герфегесту не хотелось гостить в деревне Тайен, поддавшись ее настойчивым просьбам, которыми она донимала его на всем протяжении их утомительного спуска. На то было множество причин.
     Во-первых, общество людей с недавних пор претило Герфегесту. Путь Ветра не таков, чтобы стоило разменивать его на праздную болтовню. Во-вторых, Герфегест не хотел зла охотнице, чью любовь он изведал.
     Герфегест знал, что нравы хелтанских горцев строги и целомудренны и что при кажущейся наивности горцы отличаются редкой прозорливостью. Самым изворот -ливейшим враньем ему никогда не убедить родных Тайен в том, что они не были близки, прожив более месяца под одной крышей. Не убедить потому, что правду всякий может легко прочесть в глазах Тайен. И в его глазах тоже.
     На исходе второго дня из-за отрогов Старого Хребта показалась деревня Тайен. Герфегест в последний - как ему тогда казалось - раз соединил свои уста с устами охотницы и уже был готов попрощаться с ней, предоставив ей возможность проделать оставшийся путь в одиночестве.
     - Мой господин, - сказала встревоженная Тайен, указывая в сторону деревни, - там что-то неладно.
     Герфегест посмотрел вниз, напрягая зрение. И в самом деле. Ни над одним из домов не вился дымок. Не слышно было и лая собак. Ни одной живой души не было видно в окрестностях. Герфегест ничего не ответил Тайен. Они стали спускаться вниз, ожидая увидеть худшее.
     И худшее было явлено им властителем человеческих судеб. Там, где стояла деревня горцев, теперь было лишь пепелище. Полуобгоревшие дома были лишь декорациями, напоминавшими о кровавой драме, которая разыгралась на этом месте несколько дней назад. Разлагающихся трупов было немного. Гораздо меньше, чем жителей. Тех, кого не убили, увели в рабство. Герфегест не знал, кто и зачем превратил деревню в кладбище. Но сути дела это не меняло.
     - Керки убили их, - выдавила Тайен сквозь плотно сжатые зубы и не смогла сдержать горьких рыданий. - Наш род давно соперничает с ними. Раньше мы всегда брали верх, - всхлипывала Тайен, покрывая поцелуями священный для любого горца порог своего - в прошлом своего - дома. Единственная уцелевшая стена глядела на безучастные белые вершины пустыми мертвыми глазницами.
     Они возвращались назад в святилище, под защиту статуй-хранительниц очень долго. Глаза Тайен были красны от слез, а Герфегесту доставало такта не раздражать ее глупыми утешениями. Человеку, потерявшему родных и отчий дом, утешения не помогают. Некогда Герфегесту довелось узнать это на собственной шкуре.

4

     Четырнадцать лет назад Конгетлары нашли свою смерть, и никто не избег ее. Никто, кроме Герфегеста.
     Конгетларов нельзя было победить в честном единоборстве. Против одного Конгетлара другим Домам нужно было выставить по пять своих людей.
     После года тайных переговоров и интриг Дома договорились. Это был очень простой договор. "Все против Конгетларов". И никаких слов больше. Но этих трех слов хватило, чтобы уничтожить родичей Герфегеста.
     Истинно Благородных Домов в Алустрале семь. Дом Герфегеста был восьмым. Среди аристократов Конгетлары были отверженными. Но уступая в знатности и богатстве Семи Домам, они, однако, ничуть не уступали в остальном. Их мечи пели добрую песню, их флот был крепок и силен. Путь Ветра, которым следовали Конгетлары, делал их отважными и умелыми воинами.
     И все же ни один из Семи Домов не держал их за равных себе.
     Во-первых, Конгетлары были самыми искусными в науке смерти. На счету Конгетларов было столько заказных убийств, что каждый алустральский дворянин, кутаясь в меха за стенами своего родового замка, не раз подумывал над тем, что его скоропостижная кончина от сердечного приступа или неосторожный шаг на лестнице будет зависеть от воли Конгетларов. Поэтому Конгетларов боялись и скрывали свою боязнь за показным презрением.
     Во-вторых, Конгетлары никогда не заключали тайных союзов со своими соседями ни против других Домов, ни против Империи. Конгетлары служили всем. Всем, кто щедро платил. Всем, кто не платил, но нуждался в помощи. Всем, кто не платил и в помощи на первый взгляд не нуждался. Конгетлары хранили Равновесие - и не более. Такую беспринципность Благородные Дома Синего Алустрала тоже порицали, хоть и пользовались услугами Конгетларов с большой выгодой для себя.
     Разумеется, Благородные Дома расквитались с презираемыми Конгетларами сполна. Но это не принесло Империи мира. Распри, усобицы и войны продолжались и после падения Дома Конгетларов. И каждый следующий рассвет в Алустрале был еще более красен от крови, чем предыдущий.
     Это он учил Герфегеста крушить врагов волчезу-бым молотом. Это он обучал Герфегеста тому, чем не владел даже его наставник - осыпать противника непрерывным потоком "стального градам. Это он, его дядя Теппурт Конгетлар, руководил движениями Герфегеста, когда тот под его водительством изучал технику бросания "крылатых ножей" - так в Алустрале называли серпообразные стальные лезвия, лишенные рукоятей.
     Теппурт был главой Дома Конгетларов. И именно он был уничтожен первым.
     Для того чтобы разделаться с Теппуртом, враги заманили его в столицу на мнимые переговоры, о содержании которых не сообщалось. Дескать, слишком важно, чтобы разглашать подобные сведения через посредников. Когда галера Теппурта подходила к Рему, разразился сильный шторм. Благодаря этому корабли Эльм-Оров, поджидавшие его в нескольких лигах к северу от столицы, потеряли свою жертву за серой пеленой дождя. Шторм помешал врагам совершить убийство Теппурта втайне. Поэтому оно было совершено прилюдно, и Алустрал содрогнулся от такого чудовищного попрания устоев.
     Эльм-Оры нагнали корабль Теппурта прямо в восточной гавани Рема Великолепного. Над морем вставала радуга, а Теппурт и его сорок телохранителей из лучших ветвей Дома Конгетларов на глазах у всей столицы рубились в жестоком абордажном бою с сотней Эльм-Оров. А когда к галер Теппурта приблизился с правого борта второй файелант, число противников удвоилось.
     Они сражались, стоя на трупах своих врагов и своих друзей, утопая по щиколотку в крови, выкрикивая проклятия безучастным зрителям на десятках других кораблей, которыми полнилась гавань. Никто не пришел им на помощь, потому что смерти Конгетларов жаждали все. Но даже они - Хевры, Пелны, Га-мелины - не могли сдержать рукоплескании, когда двадцать уцелевших Конгетларов загнали неприятелей обратно на их файеланты. Рукопашная не принесла Эльм-Орам славы, и тогда с высоких бортов на Конгетларов обрушились стрелы. Обычные, отравленные и зажигательные.
     Теппурта достала отравленная стрела, выпущенная безродным наемником Эльм-Оров, когда Конгетлар пытался спастись вплавь с горящего корабля.
     Герфегест часто видел сквозь завесу сонного марева лицо дяди Теппурта - бескровное, изборожденное морщинами. "Ты проживешь долго. Ты само воплощение Первопричинного Ветра", - успокаивал он Герфегеста, когда у того не выходило какое-нибудь обязательное упражнение - например, защита без оружия от удара "прямей-вправо" или уклонение вниз от удара алебарды.