ника, отлучившегося по нужде.
     - Да не морочь меня, ты скажи, это ты или кто? - в голосе стража смешались страх и раздражение, которое было призвано этот страх скрывать.
     - Это я, - прошептал Герфегест и снес ему голову, одновременно с этим отскакивая как можно дальше. Он не хотел являться к Хармане с ног до головы перемазанным чужой кровью. Почему? Герфегест не стал искать ответ на этот вопрос, удовлетворившись весьма слабой версией о врожденной чистоплотности.
     Он двинулся дальше. Спальный покой Харманы располагался на четвертом ярусе замка.
     Герфегест просто не мог себе позволить проходить первый ярус, отправляя в Святую Землю Грем души всех охранников, которые могли встретиться ему на пути. Теперь он был еще более ограничен во времени, чем раньше. Он не знал, сколько раз за ночь сменяется стража в Наг-Нараоне. Но рассчитывал на худшее. Это значило, что на все про все у него не более получаса.
     Торопиться Герфегест не любил и не умел. Он прополз по-пластунски весь коридор второго яруса. Ему не хотелось связываться с молодцами, клюющими носами возле лестницы. В этот раз ему снова удалось остаться незамеченным. Затем он вылез в окно и снова пустил в дело трехлапую "кошку" - теперь расположение окон было таковым, что позволяло путешествовать по стенам безо всякой тревоги оказаться замеченным извне. Окон на северном фасаде было сравнительно мало. А те три окна, на которые держал курс Герфегест Конгетлар, были окнами спального покоя Харманы.
     Герфегест зацепился за подоконник крайнего окна и прислушался. Кто бы ни был в спальных покоях Харманы, он не спал. Этот некто мерил комнату беспокойными шагами. Гамелины, похоже, тоже страдали бессонницей.
     К счастью, окно было не заперто. Более того, оно было распахнуто настежь, и чугунная кованая решетка - два черных лебедя один подле другого - слегка подрагивала под напором ветра, издавая звуки, больше всего напоминавшие вздохи Морского Тритона, ослабленные расстоянием в сотню морских лиг. Еще минута, и он увидит Харману.

10

     Как он представлял себе Харману, Хозяйку Дома Гамелинов, виновную в смерти его возлюбленной Тайен? Что он знал о ней - женщине, которую, собирался убить?
     Перед тем как сделать последний рывок, Герфегест задал себе этот вопрос. На такой никогда бы не сподобился настоящий человек Алустрала. Тот, собравшись мстить, отомстит без всяких посторонних мыслей. Этот вопрос был вопрос человека Сармонта-зары, и Герфегест прекрасно отдавал себе в этом отчет. Дурно это или хорошо, но он давно перестал быть таким Конгетларом, какими были его кровники - красавец Вада, дядя Теппурт, отец, учитель Зикра. Они все умерли, а он остался. Он - новый Хозяин Дома. Он имеет право на неповиновение.
     Хармана Гамелин. Он знал, что она молода. Ста-гевд был старше ее, но он не был стар. Стало быть, ей никак не больше двадцати пяти. Она наверняка брюнетка, ибо женщины Гамелинов рождены с черными волосами. Она заплетает волосы в три косы - так водится у Гамелинов. На ее лице - печать Пути Стали. Этим путем следуют Гамелины.
     Ее глаза. Они наверняка злы, остры и проницательны. Герфегест не боялся чужого взгляда - он сам умел смотреть на людей так, что они признавали его правоту почти мгновенно. Часто - без слов. Герфегест не сомневался, что подобным качеством обладает и Хармана. Красива она или уродлива? Определенно, красива. Безусловно, уродлива. Герфегест допускал и то и другое. Герфегест никогда не лгал себе - где-то в глубине души он был уверен в том, что она красива и что красота эта тронута тлетворным дыханием смерти.
     Легкое и сильное тело Герфегеста взметнулось на подоконник, и минуту спустя он был уже в одной из трех комнат спального покоя Харманы. Если Хармана позволяет стражникам быть в комнате во время своих бессонных бдений, он убьет их всех. Сколько бы их ни было, немедленно. Безо всяких изощрений. Если стражи стоят под дверью, как это обычно бывает, он убьет их погодя - после того, как решится участь их госпожи. То же самое случится с придворными дамами, служанками и прочими.
     Если Хармана закричит и стражники бросятся на помощь, им придется умереть несколько раньше. Но что-то подсказывало Герфегесту, что она не закричит. Почему?

11

     Первая комната спального покоя была пуста, словно яичная скорлупа, покинутая вылупившимся цыпленком. Вторая тоже. Стражей, возни с которыми так опасался Герфегест, не было. Не было и служанок.
     Обе комнаты были выдержаны в весьма аскетическом духе. Герфегест даже стал опасаться, что, понадеявшись на свою интуицию и знание обычаев Гамели-нов, он забрался не в те комнаты. Уж очень все это было не похоже на жилище знатной дамы. Деревянные статуи в нишах. Покрытые магическими знаками гобелены. Редкая, низкая мебель. Только цветы в пузатой приземистой вазе успокоили Герфегеста. Желтые лилии - Цветок черных лебед й. И Харманы тоже. "По крайней мере, это комната женщины", - промелькнуло в мозгу у Герфегеста, когда он, по-прежнему бесшумный, словно ветер в месяце Эсон, остановился у порога третьей комнаты.
     Четыре масляных лампады, притаившиеся внутри хрустальных сосудов, стояли в узких и длинных прямоугольных нишах, освещая комнату дробящимся, неярким светом. Ложе - необъятное, широкое, без ножек - располагалось почти у самого пола, как это было в обычае у Гамелинов. Оно стояло в самом центре комнаты. На ложе, у самой его спинки с вездесущими лебедями и лилиями, сидела женщина. Лица ее Герфегест не видел. Оно было скрыто густым черным флером. Тело тоже пряталось под плотной черной тканью. Знак погруженности в глубокие и безрадостные раздумья. "О чем это она? Небось, о своем упыре Стагевде?" Герфегест был уверен в том, что она не спит - он слышал ее шаги, притаившись у подоконника. Его не проведешь такими детскими трюками.
     Герфегест снял с руки шелковую "змею". Госпожа Хармана - если это, конечно, госпожа Хармана, сейчас умрет. Наверное, то есть без сомнения, она чувствует его присутствие. И, конечно, задумала некий трюк. Смотрит на него из-под вуали и лелеет на груди какую-нибудь метательную гадость. И наверняка отравленную. Сейчас она бросит ее, а в случае неудачи пронзительно заорет. Не удалось, мол, справиться самостоятельно, так помогите же! Но он не даст ей заорать. Он обвернет вокруг ее шеи шелковый шнур и одним выверенным движением затянет его. Не сказав ни слова.
     Но отравленное лезвие не устремилось в грудь Герфегесту. Хармана - а это была она, и только она - отбросила с лица черное покрывало и тихо произнесла:
     - Я ждала тебя. Последний из Конгетларов. Я не стану звать стражу. Если бы я хотела обезопасить себя, я бы приказала схватить тебя в тот момент, когда ты сошел со спины боевого дельфина. Но я не хочу. Я знаю, что ты не убьешь меня. И ты тоже знаешь это.

12

     Поцелуй Харманы был соленым, словно поцелуй океанской волны. Ее объятия - объятия вечности, дрожащей в экстатическом наваждении.
     Путь Гамелинов - это путь страсти. Герфегест знал это. Сила Гамелинов - в любовном соитии Харманы и Стагевда. Так говорил Герфегесту Ганфала.
     Герфегест вошел в Харману так же естественно, как звенящие струи весеннего ручья вливаются в океан. Так же неистово, как ураган срывает соломенные крыши с крестьянских хижин. И он забыл обо всем, что слышал.
     Когда Герфегест и Хармана упали на ложе, светильники в хрустальных сосудах разгорелись ярким оранжевым светом. Жадные руки Герфегеста сорвали с тела Харманы черную вуаль. Под ней не было ровным счетом ничего. Ни платья, ни шелковой рубахи. Под ней было нечто более ценное, чем златотканая парча, чем варанский бархат, чем тончайший итский пергамент. Бледное и совершенное тело Хозяйки Дома Гамелинов.
     Герфегест забыл обо всем, что осталось позади. Для него не существовало ничего, кроме настоящего. Хармана была гением любви - никого лучше ее, ни одной лучше ее.
     Алчные губы Герфегеста ласкали ее мраморную грудь с напрягшимися от предощущения наслаждения сосками, и он был готов поклясться кровью Конгетларов в том, что никогда и ни одной женщине не случалось вызывать в нем такого трепета и такой страсти.
     Губы Харманы, трепещущие в неистовствующих страстью поцелуях, собрали с лица Герфегеста всю краску, призванную подменять белизну его кожи причудливым темным узором. Ее розовый мягкий язык слизнул две точки с подбородка Герфегеста, смел искривленные линии с его лба и скул, пока сам Герфегест входил в Харману мощными и умелыми толчками. Ветер больше не тревожил ореховую рощу.
     Герфегест поверил Хармане сразу и безоговорочно. Он простил ей сразу все грехи и подлости, которые она совершила. И все, которые она еще успеет совершить в будущем. Он простил Хармане все до скончания дней. Будь она самим исчадием Хуммеровой бездны, ему было все равно. Он любил ее так, как не любил ни одну женщину в мире. Вереница женских тел промелькнула мимо Герфегеста в кружении любовного танца. Ему больше незачем помнить о них. Он больше не желает помнить свою первую женщину, отравленную аконитом в Наг-Нараоне. Он больше не желает помнить о тысяче безымянных шлюх. О наложницах грютского царя Наратты. Он не желает больше вспоминать о Тайен. Пусть упокоится семя ее души - если только у нее была душа - в Святой Земле Грем. Он больше не будет тосковать о предательстве Киммерин. Ему все равно. Теперь у него есть нечто большее, чем любовные интриги и страстные объятия. У него есть вечность. И этой вечности имя Хармана.
     Хозяйка дома Гамелинов была совершенна и телом, и лицом. Ее брови были густы, а ресницы длинны. Волосы ее не были заплетены в косы и не были черны. Всезнающий Герфегест был посрамлен, когда, сорвав с ее волос волны черного флера, обнаружил, что женщина, которой сейчас наслаждается все его существо, отнюдь не брюнетка и ничем не походит на женщин из Дома Гамелинов, виденных им в ранней молодости. Ее волосы были серебристо-белы, словно пепел, остающийся после сожжения тонкой кисеи над пламенем свечи. Серебристо-белы, словно шкура горностая. Они были собраны в очень сложную высокую прическу, придавшую Хармане сходство со статуями оленеглавых дев, виденных некогда Герфегес-том в Варане. Пряди ее на диво богатых и длинных волос были украшены хрустальными бусинами, а прическа держалась благодаря восьми бриллиантовым заколкам и двум гребням. Когда тело Герфегеста содрогнулось в судороге наслаждения, Хармана выдернула из прически оба гребня и шесть из восьми бриллиантовых заколок. Ее волосы, похожие на расплавленное серебро, хлынули на грудь Герфегеста.
     Герфегест любил ее еще раз. Он не мог иначе. Она не могла не позволить ему. Она металась на ложе, словно израненная лань в силках. Она плакала, и слезы исполненной страсти делали ее лицо еще прекраснее. Герфегест. покрывал ее глаза поцелуями. Он был не в силах остановиться. Он знал - пока их тела не вздрогнут на пороге вечности в третий раз, он не скажет Хармане ни слова.
     Герфегест не лгал себе. Он знал, что теперь уже никогда не убьет Хозяйку Дома Гамелинов.

13

     Ночью Стагевд пробудился от легкого укола в чресла. Он вскочил со своего ложа, отбрасывая прочь шелковое покрывало, и нервно прошелся по флагманской каюте. Потом Стагевд накинул на плечи длинный угольно-черный халат и, открыв, дверь, оказался на палубе "Черного Лебедя".
     Его личная охрана, стоявшая на страже у дверей кормовой надстройки, вытянулась, беря позолоченные топоры на плечо.
     Стагевд успокаивающе махнул им рукой и прошел на нос гигантского корабля, где находилась наблюдательная башенка. Он быстро взбежал наверх по лестнице сандалового дерева и, выхватив у дозорного дальноглядную трубу, жадно впился в далекие силуэты кораблей южан. Хранящих Верность.
     Море было безмятежно, как дремлющая красавица. Но что-то в этом мире было не так. Что-то изменилось. Стагевд не понимал, что послужило причиной его пробуждения. Он привык крепко спать ночью и отменно сражаться днем. А сейчас он пробудился. Зачем?
     Молодая луна выглянула в просвет между тучами, и серебристая дорожка легла между двумя враждебными флотами.
     На что они надеются - эта жалкая кучка Хранящих Верность, несчастные, которым осталось жить до рассвета? Они ведь не знают, что уготовил им Стагевд. Они не знают, каковы истинные силы Гамелинов. Они не знают, отчего весь вчерашний день "мятежный" флот провел в показательном бездействии, хотя и превосходил их силы более чем втрое.
     Но странная, неведомая ранее тревога сжимала сердце Стагевда, и он не знал причин, ее породивших. Ожидание становилось невыносимым. Следует выступать либо сейчас, либо никогда. Они управятся и без Артагевда.
     Дозорный, стоявший рядом с ним, затаил дыхание. О чем сейчас думает его господин? О том простым людям Гамелинов знать не дано.
     Стагевд молча вернул ему дальноглядную трубу и спустился на палубу.
     Через час до всех кораблей мятежников был доведен приказ - готовиться к бою. Выступление было назначено вместе с восходом солнца.

14

     - Никто и никогда не любил меня так, как это делал ты, Конгетлар. Никто.
     Хармана положила голову на грудь Герфегеста и поцеловала его в левый сосок. Герфегест отдал ей ответный поцелуй. Конгетлары не любят лести, но ценят искренность. Хармана говорила искренне - поцелуи не лгут. Все его оружие, все его снаряжение и даже шелковая "змея" лежали на подступах к ложу. Они не нужны ему больше. Здесь и сейчас.
     - А Стагевд? - прошептал Герфегест одними губами ей на ухо. - Ты разве не любишь его?
     - Нет, Герфегест. Я всегдалюбила только тебя. Герфегест не знал, что ей ответить. Они не встречались никогда раньше. Хармана не могла знать его. Она не могла видеть его. И все-таки Герфегест не стал спорить с Харманой. Он сам чувствовал нечто подобное - где, когда, в какой из предыдущих жизней он встречал эту женщину с волосами, серебристыми, словно пепел? Как она выглядела тогда? Кем был он?
     Герфегесту не хотелось говорить о Стагевде. В ту ночь ему не хотелось знать ничего, кроме любви.
     - Я люблю тебя, потому что ты, Конгетлар, человек из другого мира. Все, что мы считаем твердым, ты разумеешь как мягкое. Все, что мы считаем важным, ты считаешь пустяком. Все, что для нас неизбежно, - для тебя лишь изменение. Я люблю тебя таким, потому, потому что...
     - Я собирался убить тебя, Хармана... - усмехнулся Герфегест. Теперь воспоминание о своем яростном желании отомстить казалось ему зыбким и иллюзорным. Почти нереальным.
     - Я знаю. Тебя послал Ганфала, заклятый враг черного лебедя.
     Герфегест провел ладонью по ее сказочным волосам. Бедная девочка сама не понимает, в какую страшную игру ввязалась при помощи своего матерого братца. Или понимает? Все равно.
     - Меня не посылал Ганфала, - примиряюще сказал Герфегест. Он не причислял себя к числу любителей вершить государственные дела в постели. - Рыбий Пастырь мне не хозяин.
     - Пусть так, Герфегест. Пусть так... - печально вздохнула Хармана, обвивая шею Герфегеста своими хрупкими тонкими руками.
     Герфегест подумал о том, что всю жизнь заблуждался в одном весьма важном вопросе. В вопросе понимания сути любви. То, что он называл любовью, было лишь слабым отголоском ее. То, что он называл страстью, было лишь легким волнением. То, что он называл женской красотой, было лишь жалким подобием. Подобием красоты Харманы. Она была стройна словно стебель горного тюльпана. Ее ноги были безукоризненны. Когда мягкие волосы ее лобка коснулись живота Герфегеста, он ощутил, как где-то там, у основания его позвоночника, расправляет листья и поднимает голову навстречу солнечному ветру бутон, как где-то там, глубоко внутри него, снова расцветает золотой цветок. Цветок страсти.
     Он сжал Харману в объятиях и вошел в нее в третий раз. Она застонала и откинула голову на атласные подушки. Ее голос словно звон серебряных бубенцов на ручных горностаях в Наг-Туоле... Наг-Туоль, которого нет больше.
     "Наг-Туоль будет всегда", - подумал Герфегест и в изнеможении закрыл глаза.

15

     Рыбий Пастырь в эту ночь не ложился спать. Он вообще спал очень редко - куда реже, чем обычный смертный. Всю ночь Ганфала простоял, подобный безмолвному изваянию, на носовой площадке "Голубого Полумесяца", проницая тьму сверхчеловеческим взглядом. На севере, окутанная плотной Завесой Силы, возвышалась на скальных уступах цитадель Наг-Нараон. Даже своим зрением Надзирающего над Равновесием Ганфала не видел ничего, кроме расплывчатых очертаний крепостных построек. Что сейчас происходит с Последним из Конгетларов, он не знал. Он знал только одно: Герфегест все еще жив. И это позволяло надеяться на успех.
     Команды кораблей флота Хранящих Верность были подняты со своих жестких коек за полтора часа до рассвета. Крикливые надзиратели разогнали гребцов по длинным скамьям, воины облачились в доспехи, лучники разбежались по боевым галереям. Обслуга метательных машин извлекала и растягивала между изогнутыми рогами "скорпионов" снятые на время похода воловьи жилы.
     По левую руку от "Голубого Полумесяца", занимавшего в построении центральную позицию, стояли файеланты Ганантахониоров. Их было немного - чуть более двадцати. Они должны были выполнить роль приманки, связать боем флот Стагевда и вслед за тем кануть в небытие.
     На правам фланге флота Хранящих Верность располагалась главная ударная сила - двадцать семь кораблей Орнумхониоров. На них, доверенные лучшим воинам этого южного Дома, были установлены трубы с "черным пламенем". По две на корабль. Они были закреплены на носовых площадках и, завернутые в полотнища запасных парусов, выглядели более чем невинно. Но всеиспепеляющей силе, заключенной в них, предстояло решить судьбу сражения.
     На флоте Хранящих Верность горны пропели еще до рассвета, и якоря, залежавшиеся в бесплодных песках пролива Олк, поползли вверх. На верхушках мачт развернулись и затрепетали знамена. Тунцы южан и имперские полумесяцы рядом с ними.
     Как только якоря были вытравлены, загремели гонги на капитанских мостиках. Это означало: корабль отныне свободен и волен устремиться вперед, чтобы победить или погибнуть. Тотчас же на кораблях Ганантахониоров раздался первый удар боевых барабанов. Тысячи весел в одном слаженном движении вышли из воды, чтобы спустя десять ударов сердца снова вернуться в воду и сотрясти корабли первым мощным толчком.
     Движение началось, и оно было неотвратимо.

Глава третья

ХОЗЯИН ГАМЕЛИНОВ

     Герфегест проснулся очень поздно. Солнце стояло высоко, освещая цитадель Наг-Нараона. Он смотрел на дневное светило сквозь окно четвертого яруса. Через окно спального покоя госпожи Харманы, Хозяйки Дома Гамелинов. Он не двигался. У него не было сил двигаться. Не было и желания.
     Что творится сейчас в проливе Олк? Состоялось ли сражение? Кто вышел из него победителем? Ста-гевд? Или, быть может, Ганфала, счастливый обладатель "черного пламени"? Быть может, только сейчас два флота, развернувшиеся друг напротив друга, ринулись в бой? Да и было ли вообще начато сражение?
     Герфегест провел языком по пересохшим губам. События прошедшей ночи воскресли в его памяти. Он вспомнил волшебные руки Харманы. Свое любовное безумие. Он посмотрел вокруг в ожидании увидеть свою несостоявшуюся жертву мирно спящей на атласных подушках. Женщину с серебристыми волосами.
     Но он не увидел ее. Потому что ее не-было в комнате. Он поднялся на ложе. Прядь волос упала ему на лицо. Он поднял руку, чтобы убрать ее, водворив на надлежащее место, завернув за ухо. Но что-то помешало ему сделать это.
     Герфегест посмотрел на свою руку. Цепь. Тончайшая цепь толщиной с волос. Каждое звено цепи величиной с горчичное зерно. Два маленьких замочка - ими с обеих сторон оканчивается цепь. Один замочек на указательном пальце левой руки, другой - на указательном пальце правой. Герфегест натянул цепь и попробовал порвать ее. Сталь, заговоренная Гамели-нами. Тщетно.
     Дурак, не знающий ни Искусств, ни Путей, никогда бы не поверил, что столь тонкую цепь не порвать. Не ровен час, он бы запряг по двенадцать лошадей, поставил бы их задом друг к другу и помест