рин, которая возилась с ужином, стал удаляться от лагеря, стараясь избежать встречи с Гор-хлой, которому тоже не сиделось у костра.
     Герфегесту хотелось побыть в одиночестве. Наедине со своей памятью, в которой Врата Хуммера навеки отчеканили два коротких слова.

3

     Тогда, на пристани мертвого порта в Поясе Усопших, Герфегест принял решение идти в Сармонтаза-ру, не тратя время на долгие сборы.
     Он сдержанно попрощался с Нисоредом. Он шел семь дней и семь ночей, останавливаясь только ради сна. Он позволил себе трехдневную передышку лишь на западных отрогах Хелтанских гор, когда мерцающая явь и жуткие миражи Пояса Усопших остались у него за спиной.
     За эти три дня Герфегест сделал главное. То, что было бессмысленно делать раньше, ибо никто не мог поручиться за его жизнь, пока он преодолевал Пояс Усопших, то, что было нельзя сделать позже, ибо только здесь, в низких предгорьях, он мог сосредоточиться на своей работе.
     Уходя, Герфегест взял у Нисореда короткий отрез пергамента и набор старых письменных принадлежностей. Он рассуждал так: коль скоро Врата Хуммера отнимут его память, значит самое важное следует доверить пергаменту. Идя Поясом Усопших, Герфегест обдумал все и теперь точно знал, что и как ему нужно написать, чтобы не упустить ничего значительного и в то же время уместиться на отведенном его знаниям месте.
     Нисоред записал для него в начале пергамента Четыре Заклинания Врат. Под ними Герфегест изложил свою историю. Имя, происхождение, родство. Заклятие Конгетларов. Смерть Теппурта. Смерть Зикры. Падение Наг-Туоля. Самоубийство Конгетларов в старом порту Калладир. Внизу оборотной стороны еще оставалось достаточно места, чтобы крупно вывести: "Семя Ветра". Все. Больше ему ничего не понадобится.
     Спустя две недели Герфегест, увязая в снежной каше, вышел в ущелье Голодных Камней, миновав которое, он рассчитывал увидеть Врата.
     И он увидел их. Они сияли изумрудно-зеленым провалом на фоне заснеженных вершин - тогда Герфегест еще не знал их названий. В тот миг, когда солнце, выползшее из-за темно-синей тучи, осветило Проклятый Мост - запорошенный снегом, недоступный, пугающий, огромный, - Герфегест впервые за все путешествие потерял уверенность в том, что ему удастся открыть Врата.
     Два дня он провел в нерешительности и наконец, сжав в кулак всю свою силу духа, пошел вверх. То был день весеннего равноденствия. В северных землях Сармонтазары справляли приход нового года.
     Врата Хуммера, казалось, не обращали на непрошеного гостя никакого внимания. Герфегест, вспомнив все, о чем наспех предупреждал его Нисоред, распластался перед Вратами на животе, выбросив руки вперед. "Это совершенно необходимо", - говорил злосчастный чернокнижник. Затем, выждав положенное время, которое показалось ему целой вечностью, Герфегест стал произносить заклинания.
     Это было Истинное Наречие Хуммера. Им владел Элиен, повергший темное владычество Октанга Урай-на. На нем отдавал приказания своим птицечеловекам со странным названием "кутах" и сам Октанг Урайн. Истинное Наречие Хуммера наверняка доступно и Шету оке Лагину, в прошлом - названому брату Элиена, а ныне - Сиятельному князю Варана. Наречием Хуммера владел Хранитель Шара Леворго, а с ним и другие диофериды.
     Но Герфегест тогда не знал этих людей, а большинство из них не знали Наречия Хуммера. Более того, Герфегест, распластавшийся перед Вратами и больше всего радевший о том, чтобы унять дрожь в голосе, не знал, на каком языке он сейчас обращается к Вратам. Наречие Хуммера говорило ему не больше шелеста тростника.
     Наконец Четыре Заклинания были произнесены полностью, и Герфегест затаился в ожидании.
     Ждать ему пришлось очень долго. Лишь спустя две недели он пришел в себя и осознал, что под его ногами - земля Сармонтазары, что он - Герфегест Кон-гетлар и что жизнь, как это ни странно, продолжается.
     Врата Хуммера пропустили его. Но они лишили его памяти. Герфегест не был магом, и Путь Ветра еще не был пройден им до конца. Тогда он был всего лишь двадцатилетним отпрыском проклятого Дома. Несмотря на знание многих тайных искусств своего Дома, он был наивен и простодушен, словно птица перед лицом вечности. Но Врата Хуммера лишили его памяти, а вместе с нею и простоты неведения. Так что в некотором смысле это была равная мена.
     Герфегест поднялся на ноги и оглянулся. Врата Хуммера по-прежнему стояли затворенными. Но если прежде за ними скрывалась для него неведомая Сар-монтазара, то отныне Врата служили ему непреодолимой преградой к возвращению в Алустрал.
     За поясом Герфегеста был заткнут какой-то пергаментный свиток. Он о недоумением развернул его. Пергамент был девственно чист. Было совершенно очевидно, что чернила никогда не касались его безупречно выделанной поверхности. Герфегест посмотрел на другую сторону. Там, внизу, словно бы выжженные чьим-то жестоким огненным перстом, чернели два слова: "Семя Ветра". И все.
     Он - человек, он - Герфегест Конгетлар, он-в Сармонтазаре. Это ему было ясно. Что такое "Семя Ветра" он не знал. Но его надо найти, ибо в этом отныне заключался смысл его жизни.
     Так четырнадцать лет назад в Сармонтазаре появился человек по имени Герфегест. Он искал знание о себе, и единственным ключом к этому знанию было Семя Ветра.

4

     Горхла принес в палатку добрые вести. Дорога свободна, погода обещает быть доброй, и кое-какие припасы, оставленные ими на пути в Сармонтазару, целы и невредимы.
     Наутро они начали восхождение. Герфегест дивился выносливости Киммерин, в чьем хрупком на вид теле, казалось, были скрыты .неисчерпаемые запасы силы. Свирепый резкий ветер пронизывал насквозь их одежды, и даже видавший виды Герфегест, чья привычка к высокогорным холодам питала завистливые россказни сармонтазарских горцев о его причастности к делам Хуммеровой силы, чувствовал себя прескверно. Но Киммерин, казалось, все было нипочем.
     Своей внешностью Киммерин была полной противоположностью Тайен, мысли о которой гнал прочь от себя Герфегест. Тайен была стройна, но невысока. Ее руки были руками охотницы - сильными и мускулистыми. Ее рыжие волосы были собраны в пучок, перевитый кожаными лентами, а иногда - лежали на плечах двумя медными волнами. Ее лицо светилось жизнью, и чистота намерений отражалась в бездонных серых глазах. Она мало походила на горцев лицом и повадками. Все в ней выдавало принадлежность к северной расе.
     Киммерин же была черна словно вороново крыло, ее волосы были коротко, необычно обрезаны. Так стригут в Алустрале мальчиков Дома Лорчей - вспомнил Герфегест. Киммерин была выше Тайен на две головы и своим ростом была почти ровня Герфегесту - именно поэтому, когда нити их судеб переплелись впервые в кровавой сече близ святилища, он принял Киммерин за весьма женственного юношу. Грудь Тайен была упруга и велика, а вот грудь Киммерин, то и дело показывавшаяся из-под неумело залатанной кожаной рубахи, походила скорее на два не вполне созревших яблока. Но это не делало Киммерин непривлекательной, а, напротив, сообщало ей некую особую прелесть. Таких девушек не было в Сармонтаза-ре - в этом был готов поклясться Герфегест. Вот именно такой красотой был богат Синий Алустрал.
     Киммерин отличалась большим тактом и была молчалива. Пристальный взгляд ее карих глаз мог выдержать не каждый, но когда она глядела на Герфегес-та, обыкновенная ее замкнутость сменялась сочувствием. Вечерами, когда Герфегест сидел у костра, а в его душе звучали погребальные песни и бессильно постанывала скорбь по Тайен, в чьем уходе было так много странного и недосказанного, Киммерин не терзала его расспросами и не приставала с глупыми россказнями. Обыкновенно она передавала ему свою чашу, вырезанную из черного дерева, до краев наполнив ее душистым отваром.
     - Что это? - спросил в один из таких разов Герфегест, указывая на струящуюся в чаше жидкость.
     - Это лечит раны, - с загадочной улыбкой отвечала Киммерин.
     - Думаю, это лишнее, - бросил Герфегест. - На мне все заживает, словно песок затягивается. Телесные недуги это не то, о чем стоит беспокоиться в моем положении, Киммерин.
     - Это лечит раны души, Герфегест, - парировала Киммерин, и ее голос был очень тих.
     Герфегест отставил чашу прочь. Его глаза сверкали яростью и, хотя он не отличался вспыльчивостью, почувствовал гнев.
     - Если тебе, Киммерин, удастся представить, как страдает человек, потерявший свое сердце, ты узнаешь, что чувствую я. Но у меня нет желания расставаться со своей болью. Эта боль не дает мне забыть о Тайен - девушке, которую я люблю больше, чем люблю себя. Я не хочу, чтобы затянулась та рана, которой разорвана надвое моя душа после смерти Тайен.
     - Тайен умерла, но ты, Герфегест, жив. У тебя будут другие женщины. Ты воин, который придется по душе любой, - не изменившись в лице, ответила невозмутимая Киммерин.
     Герфегест сомкнул брови над переносицей. Ему вспомнился красавец Вада Конгетлар, о любвеобилии которого в Алустрале ходили легенды. Вада Конгетлар приходился ему двоюродным братом по материнской линии. И даже когда из перерезанного кинжалом горла Вады уже успела вытечь бадья крови, его губы продолжали улыбаться. Это была улыбка сладострастия.
     - Пускай так, Киммерин. Но сейчас мне не хочется думать о ком-либо, кроме Тайен. И мне не понять, почему это так тебя беспокоит.
     Герфегест стиснул зубы и призвал себе на помощь всю свою сдержанность - больше всего в этот момент ему хотелось залепить уста Киммерин увесистой оплеухой, какими мрачные керки награждают своих не в меру языкастых жен.
     - Потому что я хочу тебя, - ледяным голосом сказала Киммерин, и в ее глазах не было скользких отблесков лжи.
     Трое - Двалара, Герфегест и Киммерин - распластались перед Вратами Хуммера, вжимаясь телами в ледяные камни. Изумрудно-зеленые отсветы, вырывавшиеся из-за ворот, ложились на их потрепанную мокрую одежду, и злой ветер вылизывал их лица и руки. Горхла долго ходил вдоль ворот, ощупывая их. Затем и он лег.
     Герфегест закрыл глаза. Горхла начал читать четыре заклинания Врат, которые, слетев с его уст, приобретали для Герфегеста совсем новый смысл. Они обрели тот смысл, которого раньше не имели.
     - Горхла опытный человек, ученик самого Рыбьего Пастыря, - шепнула Герфегесту Киммерин. - Врата послушны ему. Мы можем ни о чем не тревожиться.
     Но Герфегест и не думал тревожиться. Странное безразличие овладело им. Он не боялся потерять память снова - то, что уже изведано, не может быть по-настоящему страшным. В отдаленных тайниках его души даже теплилась надежда на такой исход - если Врата Хуммера отнимут у него память, они отнимут ее вместе с воспоминанием о смерти Тайен.
     Ждать не пришлось долго. Изумрудно-зеленое сияние померкло, и Врата распахнулись.
     - Добро пожаловать в Синий Алустрал, - с недоброй улыбкой сказал Горхла. Улыбка была адресована персонально Герфегесту.
     Когда Последний из Конгетларов прошел под массивной гранитной аркой, он не стал оборачиваться. Сармонтазары больше не было - он знал это. Сар-монтазара осталась позади. Вместе с его прошлым.
     Впереди лежали земли Пояса Усопших, скрытые сиреневым маревом.

6

     - Мы не будем отдыхать, пока не доберемся до Денницы Мертвых. Так зовется город, где мы ненадолго остановимся, - Горхла ткнул крепким пальцем в засаленную карту.
     По негласному уговору Горхла был старшим в отряде. Герфегест не роптал - он давно оставил позади тот возраст, когда начальствование над кем-либо приятно щекочет нервы, веселит душу и пестует гордыню. Ему было все равно.
     - Мы будем идти ночью, а спать днем, - продолжал Горхла.
     Никто не возражал. Все знали, что ночевать в Поясе Усопших гораздо опаснее, чем дневать. А спать во время опасности гораздо хуже, чем бодрствовать.
     - Через восемь дней мы доберемся до старого порта Калладир. Там нас ждет корабль.
     "Ждет, разумеется, если его палуба еще не превратилась в мраморную плиту, а паруса - в зеленые сопли", - подумал, но благоразумно смолчал Герфегест. Он знал, что в таком изменчивом месте, как Пояс Усопших, рассчитывать на что-либо постоянное значит совершать большую ошибку.
     - Поэтому сегодняшнюю ночь мы проведем в пути, - подытожил Горхла и отхлебнул из фляги, висевшей у него на поясе.
     Герфегест поймал недовольный взгляд, брошенный Дваларой на Киммерин. У него не было сомнений в том, что двое его попутчиков состоят в любовной связи. Безусловно, именно этим объяснялась подчеркнутая холодность, которую все время демонстрировал по отношению к Герфегесту Двалара. Ему было явно не по вкусу радушие Киммерин, не желавшей видеть в Герфегесте ни недоброжелателя, ни конвоируемого.
     "Пояс Усопших - это место, где ночные кошмары обретают плоть и кровь", - предупредил Горхла Гер-фегеста еще перед Вратами Хуммера. В свое время, четырнадцать лет назад, Герфегест прошел через Пояс с удивительной легкостью. Естественно, он удивленно вздернул брови и осведомился у Горхлы, что, собственно, успело измениться за эти годы. "Хуммер дышит", - ответил Горхла, и Герфегест почел за лучшее отказаться от расспросов.
     Горы сменились холмами, а спокойствие - неопределенностью. Неуловимое бредовое бормотание хаоса, вплетавшегося в ткань реальности в Поясе Усопших, делало их сны беспокойными и сумбурными. Ну а бодрствование было похоже на коллективное сумасшествие.
     Миражи сражений, казней и гибели городов сопровождали их в пути, но, к счастью, исчезали при приближении. Голосаусопших родственников говорили с ними из ниоткуда. Голоса врагов нагоняли жуть своими непрошеными и одинаково зловещими предсказаниями. Разлагающиеся руки женщин ласкали их волосы. Призрачные стрелы зависали в воздухе, не долетев до лица двух ладоней. Запах тления преследовал неотвязно, и не было никого, кто мог бы положить этому конец.
     Но не все миражи исчезали, как исчезает радуга или приязнь к женщине. Некоторые оставались - застывшие и неколебимые - утверждая свою власть над реальностью, делая ее зыбкой и не обещающей ровным счетом ничего хорошего.
     Через день пути отряд вышел к озеру. Воды его были черны, словно застывшая смола. Ни ряби, ни волнения у кромки воды. Тишина.
     - Усопшие по-прежнему морочат нас, но это отнюдь не худшее, что может встретиться в виду Денницы Мертвых, - с многоопытным видом изрек Горхла, когда Двалара, Киммерин и Герфегест замерли на берегу, удивленные стойкостью видения.
     - Это блуждающая вода, - сказал Горхла и склонил свою уродливую голову над черной поверхностью озера.
     Минуту спустя он обернулся к застывшим спутникам. Его редкие седые волосы торчали дыбом, словно ячменная стерня. Его зрачки были величиной с горчичные зерна, а в глазах не было ничего, кроме ужаса. Он сжал узкие сухие губы в потешную свистульку. Ничего смешного не было. Герфегест давно заметил за ним этот жест, означавший только одно: Горхла озадачен и напуган. Горхла думает о том, чтобы не ло-терять лицо и сохранить спокойствие.
     - Блуждающая вода не хочет пропускать нас, - сказал Горхла быстрым шепотом, как будто вокруг были люди, от которых следовало таиться.
     - Что значит "не хочет пропускать"? - твердо и громко сказал Герфегест. Ему хотелось ободрить Киммерин, на лице которой застыло отрешенное выражение, столь свойственное напуганным девочкам.
     - Куда бы мы ни шли, Герфегест, нашу дорогу всегда будет преграждать это озеро. Оно не даст нам идти дальше, потому что никто из нас, насколько я знаю, не обучен ходить по воде.
     - Мы перейдем его вброд! - присоединился к беседе осмелевший Двалара.
     - Блуждающее Озеро не имеет дна. И не советую тебе, Двалара, проверять правдивость моих слов, - отрезал Горхла.
     Карлик выпрямился. В таком положении он доставал Герфегесту ровнехонько до ножен с метательными кинжалами.
     - Хорошо, Горхла, - в задумчивости сказал Гер-фегест. - Я видел твое мастерство и знаю, чтоТы сведущ в магиях обеих ступеней. Что нужно делать, чтобы покончить с этой напастью?
     Горхла выдержал долгую паузу - тем ценнее будут его слова, когда он наконец заговорит.
     - Чтобы ответить, вы все должны посмотреться в воду. Я это уже сделал.
     Маленький отряд послушно придвинулся к самой кромке безжизненной иссиня-черной воды. Кимме-рин, Герфегест и Двалара присели на корточки и наклонились над зеркалом вод в точности так же, как это несколькими минутами раньше сделал Горхла.
     Зеркала на то и зеркала, чтобы создавать двойников и умножать сущее. Но зеркало вод блуждающего озера если и было зеркалом, то лишь на одну треть. Ни Герфегест, ни Двалара не увидели своих лиц. Узреть свое отражение посчастливилось лишь Кимме-рин. Да и то - посчастливилось ли?
     Горхла беспокойно вглядывался в мертвенно-спокойную гладь озера - по всему было видно, что те выводы, к которым приходил мало-помалу карлик, нельзя назвать утешительными.
     - Ни я, ни ты, Двалара, ни Герфегест не нужны озеру. Ему нужна Киммерин.
     - Ясное дело! Одна женщина всегда лучше трех мужиков - как говорили пажи Ее Величества Императрицы Сеннин, - скептически процедил Герфегест, но никто не улыбнулся.
     - Озеро требует жертвы, - сказал карлик. - Если оно не получит ее, мы все можем считать себя покойниками.
     Как бы в подтверждение правоты Горхлы, сквозь черные воды стали медленно проступать крохотные острова в форме отпечатка маленькой ступни. Женской ступни, милостивые гиазиры. Эти следы-острова образовывали цепочку, своего рода архипелаг, который заканчивался у большего по размеру острова, на котором можно было и стоять, и сидеть. Прямо на глазах картина, едва только наметившаяся, обрела почти законченный вид и изменения завершились.
     Герфегест никогда не отличался недостатком сообразительности, но даже он не сразу сообразил, что имеет в виду Горхла. Озеро. Жертва. Киммерин. Киммерин должна быть принесена в жертву для того, чтобы экспедиция могла быть продолжена. Так? Но не успел Герфегест открыть рот и возразить Горхле, как заговорила сама Киммерин.
     - Я согласна, - мужественно сказала она и подошла к тому месту, где обсыхал под фиолетовым солнцем Пояса Усопших первый из островков.
     - Благословляю тебя, - с поддельной значительностью, а на самом деле тоном придворного кривляки изрек Горхла.

8

     "Верное сердце - первое достоинство воина. Душа, послушная смерти, - второе. Тот, кто обладает обоими, да изопьет из чаши преданности учителю", - эти слова были начертаны на пергаментном свитке, бывшем единственным украшением зала для гимнастических упражнений, расположенном под самой крышей Белой Башни. Зикра Конгетлар никогда неакцентировал внимания своих питомцев на этом изречении, и, может быть, именно поэтому каждый Кон-гетлар сызмальства знал его наизусть. И Герфегест знал его.
     Киммерин не нужно было бывать в Белой Башне, чтобы не задумываясь бросить свое "верное сердце" на алтарь преданности учителю, то есть Ганфале. Ее душа была послушна смерти, и она была готова умереть в любую минуту. Опять же, испив из чаши преданности учителю.
     Киммерин не принадлежала, да и не могла принадлежать павшему Дому Конгетларов, но в том-то и беда, что понятия о правильном и неправильном, о приличествующем воину и не нужном для него были приблизительно одинаковы во всех Благородных Домах Алустрала. И воинов всех Домов воспитывали сходным образом. Беспрекословная преданность, самопожертвование, "верное сердце", рассеченное на тысячу частей по первому слову императора, учителя, старшего.
     Пятнадцать лет назад такое положение казалось Герфегесту не только естественным, но и единственно возможным. Если старший в отряде говорит тебе, что ты должен быть принесен в жертву Блуждающему Озеру, разлившему свои черные воды по землям мертвых, значит, иной судьбы у тебя нет и быть не может. Но тогда, пятнадцать лет назад, Герфегест был человеком Алустрала. Странствия по Сармонтазаре многое изменили в его душе. В частности, взгляд на "верность сердца".
     - Никаких жертвоприношений. Не бывать этому! - Голос Герфегеста был тверд и неколебим - к его собственному приятному удивлени