авшего Дома, сколь бы умелым воином тот ни оказался.
     "Никогда не пытайся отбить удар, не будучи уверен в том, что враг действительно рассчитывает ударить. В противном случае ты будешь обманут, и обман будет стоить тебе жизни", - учил Герфегеста Зикра Конгетлар. Герфегест за время своего ученичества успел затвердить это нехитрое правило настолько крепко, что безо всякого участия рассудка определял замыслы противника. Иное дело - Матагевд. Он, похоже, был почтительным сыном Пути Правды. Даже слишком почтительным. Обманы удавались ему плохо. Отражая удары, он делал слишком широкие замахи правой рукой, слишком откровенно открывал себя и подставлял свое мускулистое, но негибкое тело для изысканных и легких ударов Герфегеста. Один такой удар раздробил ему левое запястье. Если бы не стальная наручь - подобная тем, какие носят на себе сокольничие во время охоты - он остался бы калекой. "Легко отделался", - отметил про себя Герфегест и, не давая Матагевду опомниться, приблизился к нему на два шага. Усыпив бдительность Матагевда ложной защитой правого бока, он вонзил клинок в его левый бок.
     Дюжина Сильнейших издала недоуменный вздох, от которого воздержался один лишь Ламерк. Он, казалось, наблюдал за поединком безо всякого интереса. Все кончилось как-то слишком неожиданно. Герфегест наклонился над Матагевдом Он дышал. Он, разумеется, был жив. "Задета только селезенка", - отметил про себя Герфегест, осмотрев нанесенную рану. Ему вовсе не хотелось отправить в Святую Землю Грем дядю своей возлюбленной.
     Матагевд открыл глаза. В ответном взгляде Герфегеста не было ни алчности, ни жестокости.
     - Я преклоняю перед тобой колени, Конгетлар, - прохрипел Матагевд и, поднеся к белым, словно мел, губам край плаща Герфегеста, поцеловал его.
     Но Герфегест не слышал его слов. Он был привлечен другим. Среди шелеста одежд, среди мягких поса-пываний мехов и парчи, он различил звук, причину которого он определил тотчас же. Жужжание стали. Полет стального клинка. Его ни с чем не спутаешь. Хармана истошно закричала.
     Герфегест не потерял ни секунды. Он присел на корточки быстрее, чем клинок впился в его затылок. В иное время в ином месте он успел бы даже повернуться навстречу опасности и на лету перехватить метательный кинжал, пущенный ему в затылок Ламер-ком, плешивой овцой из стада Гамелинов. Во время тренировок в Белой Башне он проделывал этот трюк десятки раз. Но тренировки это одно. А действительно неожиданный предательский бросок - совсем другое. Клинок, проскользнув мимо цели, ударился о дальнюю стену Нефритовой гостиной. Дюжина Сильнейших проводила его трусливым взглядом. Кое-кто даже не успел сообразить, что произошло. Но не Герфегест.
     Секунду спустя все четыре метательных кинжала, висящих у него за поясом, полетели к цели, прочертив в воздухе четыре стальных линии, соединяющих Гер-фегеста и Ламерка. Еще секунду спустя Ламерк, пораженный одновременно в сердце, правую руку, левый глаз и пах, упал на пол Нефритового зала, харкая кровью.
     Герфегест был вне себя от ярости. "И этот человек, назвавший Конгетларов негодными трусами, а себя освободителем Синего Алустрала от наемных убийц, бросает кинжал в затылок воину, стоящему над телом поверженного врага!" Герфегест стремительно приблизился к Ламерку и снес ему голову. Быстрее, чем успел понять, что этого делать не следовало.
     Когда он повернулся к Дюжине Сильнейших, он увидел, что положение далеко от того, каким он справедливо мнил его себе еще минуту назад. Разумеется, Ламерк сделал то, о чем тайно мечтал любой из Дюжины Сильнейших. Сколь бы подл ни был бросок кинжала в спину, он отвечал велениям сердца многих Гамелинов. Теперь для дальнейшей сечи был найден подходящий повод. Ламерк подал сигнал к бунту, и его сигнал был понят верно.
     Вид обессиленной магическим действом госпожи Харманы придал Сильнейшим наглости, и они, только что присягавшие Герфегесту на верность, преклоняя перед ним колени, схватились за мечи. Хармана полулежала на троне и уже не видела ничего из того, что происходило. Остатка ее силы хватило лишь на то, чтобы дождаться победы Герфегеста. Ветер Вечности овевал ее лицо. Глаза ее были закрыты, а в лице не было ни кровинки.
     Герфегест снова поднял меч. Неужели снова битва? Выходит, пока он не покончит со всей Дюжиной Сильнейших, не видать ему покорности Дома Гамелинов?
     Двое самых молодых выступили вперед. "Что ж, значит они будут первыми во втором круге смерти", - вздохнул Герфегест, становясь в оборонительную стойку и отходя к стене, чтобы обезопасить свой затылок от метательных кинжалов. Но тут двери Нефритовой гостиной распахнулись и внутрь вошел, а точнее влетел подобно морскому бризу, юноша, которого Герфегест узнал тотчас же. "Никогда не забывается лишь первая женщина. Но всякий противник помнится до смерти", - так говорили Лорчи, и в этом Герфегест был с ними согласен. Он сразу вспомнил красивое лицо Артагевда, которое ничуть не проиграло после того, как Герфегест сломал ему нос рукоятью меча.
     Артагевд был горяч и несдержан. Он был юн и слишком красив для того, чтобы быть по-настоящему хорошим бойцом. Но он был умен и сразу сообразил, о какой участи для Герфегеста молят Путь Стали Гаме-лины.
     - Остановитесь! - вскричал Артагевд, вставая на пути между Герфегестом и Гамелинами и обнажая свой изукрашенный орнаментом клинок. - Этот достойный муж спас мне жизнь в Наг-Киннисте. Если кто-нибудь решит померяться с ним силой, пусть имеет в виду - я буду на стороне Конгетлара.

16

     Среди Дюжины Сильнейших, которая теперь обратилась восемью колеблющимися вельможами, не нашлось желающих сражаться с блистательной парой, какую являли собой порядочно утомленный Герфе-гест и свежий и наглый Артагевд.
     - Мы нижайше просим прощения у тебя, Герфе-гест Конгетлар, - сказал толстяк в малиновой мантии с пряжкой из черного сердолика. - Ламерк был самым знатным из нас, пока не появился Артагевд. Ярость замутила наш разум, ибо заведено у Гамелинов так: делать то, что делает самый знатный. Ламерк бросил кинжал, и мы, словно бессловесное стадо, последовали его примеру. Но теперь Артагевд старший среди нас. Его слово значит для нас очень многое.
     "Люди Алустрала", - процедил сквозь зубы Гер-фегест, отирая пот со лба.
     - Что здесь происходит? - осведомился Артагевд, опуская меч уже после того, как клинки присутствующих заняли свои места в глубине богато изукрашенных ножен. Он смотрел на обезглавленное тело Ла-мерка и на отходящего в земли предков Матагевда в полном непонимании.
     - Мы всего лишь преклоняли колени перед новым Хозяином нашего Дома, - ответствовал Артагев-ду тот, что в желтых одеждах. - Госпожа Хармана пожаловала ему Перстень. Ты, Артагевд, можешь зреть голову нашего прежнего господина Стагевда в "мертвой корзине", которая стоит у подножия трона нашей госпожи.
     Артагевд озадаченно вздохнул. Бросил на лежащую на троне Харману взгляд, исполненный нежности и сочувствия. Потом он спросил:
     - Кого же госпожа Хармана желает видеть новым Хозяином Дома?
     Воцарилось неловкое молчание. Не найдя ничего лучшего, Герфегест подошел к Артагевду и показал правую руку. Перстень Гамелинов горел на его указательном пальце, словно бы пойманная в кристальную ловушку капля лунного сияния. Артагевд склонил взгляд долу. Он понял все. В этот момент он пожалел о" том, что взял в подарок от Герфегеста жизнь. Не будь Герфегеста, новым хозяином Дома Гамелинов стал бы он, Артагевд.
     - Я не добивался этого перстня, Артагевд, - сказал Герфегест. - Но слово вашей госпожи - закон не только для людей Дома Гамелинов.

17

     Хармана не дышала. Герфегест держал ее холодные руки и целовал их, пытаясь возбудить в ней дыхание жизни. Магия - слишком опасная штука для того, чтобы использовать ее часто. Магия Стали, к силе которой воззвала Хармана для того, чтобы укротить неповиновение своих вассалов, унесла все ее силы без остатка.
     Стагевд был мертв. Некому было поддержать ее. Невидимая линия, которая связывала его сердце и сердце Харманы, оборвалась. Герфегест, как бы сильно он ни любил Харману, не мог восстановить ее сил. Он не знал, что делать. Он был сведущ в Пути Ветра, но не в Пути Стали, который лишь грубые вояки вроде Матагевда называли Путем Правды.
     Дюжина Сильнейших стояла вокруг трона своей госпожи, взявшись за руки, и произносила заклинания, призывающие душу Харманы вернуться в тело. Но, судя по результатам, что-то они делали неправильно. Торвент сидел у края тронного возвышения, уронив голову на колени. Его губы шептали искупительные молитвы. Герфегест чувствовал себя обессиленным и беспомощным. "Пожалуй, будь жив Стагевд, он в два счета привел бы госпожу в чувство", - вот о чем думали сейчас Сильнейшие. Вот о чем думал сейчас Герфегест.
     - Ты - Носящий Перстень. Ты должен сделать что-нибудь, - тихо сказал Артагевд. В его глазах было столь много скорби, что Герфегест тотчас же догадался - не только весть о смене Хозяина Дома и не только мертвенная слабость Харманы делали его печальным. Красивый, словно мраморное изваяние крылатого бога, юноша был безответно влюблен в Харману и страшно ревновал ее к Герфегесту. "Как ему горько, должно быть, называть меня Носящим Перстень", - подумал Герфегест без всякой тени злорадства.
     Хармана не умрет - это Герфегест знал абсолютно точно. Но сколь долго пролежит она без дыхания, бледная и прозрачная, словно сотканная не из плоти, а из стальных нитей и хрусталя, он не знал. Два месяца? Год? Три четверти Вечности? Герфегест помнил о том, сколь часто маги могут впадать в оцепенение на долгие годы. Он не хотел ждать годы. Он хотел видеть Харману, озаренную земным светом. Харману с румянцем на лице. Харману, чьи глаза переливаются всеми красками любви и жизни. Но он не знал, что делать.
     - Я обращаюсь к вам. Сильнейшие! - Герфегест говорил тихо, но даже глухой услышал бы его. Ибо в словах его было гораздо больше смысла, чем звука. - Мы все, и я тоже, виновники того, что происходит сейчас с госпожой Харманой. Мы все.
     Дюжина Сильнейших молчала. Молчал и Артагевд. Знак согласия, как ни крути.
     - Быть может, я не достоин быть главой вашего благородного Дома, Гамелины, - продолжал Герфегест. - Но Хармана захотела, чтобы это было так, а не иначе. Иного пути победить Ганфалу нет. Я не безродный выскочка, как кажется некоторым из вас. Дом Конгетларов пал, но Хозяин Дома Конгетларов жив, и он перед вами.
     Похоже, это заявление Герфегеста прозвучало настолько неожиданно, что показалось всем без исключения неправдоподобным. Даже Артагевду. Герфегест заметил это, но не смутился. Ибо у него было чем доказать справедливость своих слов.
     - Дай мне твой кинжал, Артагевд, - попросил юношу Герфегест.
     (Его собственные четыре метательных кинжала по-прежнему были воткнуты в бездыханное тело Ла-мерка, которое никто пока что не удосужился убрать.)
     Когда опрятный кинжал с круглой гардой и редким трехгранным лезвием попал в руки к Герфегесту, он сделал вот что.
     Он откинул черную парчу плаща, обнажив бедро. Нашел почти неприметную белую полоску шрама. И одним, точно отмеренным Движением вонзил клинок в свою собственную плоть. Он не чувствовал боли - на это у него не было времени. Медлить было нельзя - иначе будет гораздо труднее остановить кровотечение, да и сама сцена из впечатляющей превратится в отвратительную. Затем он отбросил окровавленный клинок и развел края раны указательными пальцами. Там в глубине раны покоился, вот уже пятнадцать лет дожидаясь своего часа появиться на свет, перстень Конгетларов.
     Затем Герфегест надел перстень Конгетларов на указательный палец левой руки - алмаз, омытый кровью, засиял. Шальные искры иллюзий первопричин-ного ветра разлетелись по плитам Нефритовой гостиной. Артагевд и Сильнейшие наблюдали за действиями Герфегеста в полном недоумении. "Если бы Хармана могла видеть это, она сразу поняла бы все", - вздохнул Герфегест.
     Не говоря ни слова, Герфегест свел вместе края раны пальцами правой руки. А левой достал из волос "щуку" - так назывался в Синем Алустрале предмет, удерживающий прическу воина из Дома Конгетларов, а заодно и бывший инструментом для остановки кровотечения. "Щука" и впрямь походила на зубастую рыбью пасть - в умелых руках Герфегеста она сомкнула челюсти на краях раны, не давая им расходиться. Боец, прихвативший рану "щукой", мог продолжать бой даже с сильной рубленой раной. Впрочем, для этого он должен был идеально контролировать свои чувства и не давать боли достучаться в его сознание. Герфегест это умел. Он мог продолжать задуманное, забыв о ране. Он скрыл рану одеждой и вновь обратился к Сильнейшим:
     - Благородные Гамелины! Кому из вас приходилось видеть два подлинных перстня главенства над Домом, причем два разных перстня, на руках у одного и того же человека? - Герфегест с легкой улыбкой оглядел всех присутствующих.
     Все они лишь отводили взгляды в сторону.
     - Вы все видите этот перстень, - Герфегест воздел вверх левую руку с алмазом Конгетларов. - Так знайте же, я - Хозяин павшего Дома Конгетларов.
     Сильнейшие и Артагевд удрученно молчали. Многие из них помнили резню в Наг-Туоле. Многие познали страх, который сеяло в их души само упоминание проклятого Дома. И все, абсолютно все знали, сколь много горя принесло в Синий Алустрал истребление Конгетларов. Семь Домов оказались не в силах жить в худом мире, предпочтя добрую вражду. И не было более Конгетларов, чтобы положить конец кровавому безумию и водворить равновесие.
     - Да будет предан смерти тот из нас, кто осмелится назвать тебя безродным самозванцем, - бросил трухлявый вельможа с низкой жемчуга на левом запястье. - Ты единственный человек, кому посчастливилось носить перстни двух Домов.
     Герфегест опустил руку. Он подошел к Хармане. Ее пепельно-седые волосы разметались по обитой бархатом спинке трона, ее грудь была совершенно неподвижна. Она не дышала.
     И тогда Герфегест поднял ее правую руку, бледную и холодную, словно безжизненное стекло. Он снял окровавленный перстень Конгетларов со своего указательного пальца и одел на палец Харманы. Герфегест наградил свою возлюбленную поцелуем, исполненным нежности и сострадания. Вместе с перстнем Конгетларов он отдал ей все, чем владел. Всю свою волю к жизни, всю свою несгибаемую решимость оставаться в мире сущего. Всю свою любовь и силу. И Хармана приняла этот дар.
     Первопричинный ветер вошел в ее хрупкую плоть снова. Она вздохнула, словно бы пробудившись от долгого и тягостного кошмара. И стала дышать.
     Благополучие Сильнейших и благополучие всего Дома Гамелинов было напрямую связано со здравием и могуществом их госпожи. Конгетлар, кем бы он ни был, вернул дыхание Хармане. Он восполнил ее силы. Он оживил ее. Дом Гамелинов будет жить с новым Хозяином.
     И Сильнейшие, не сговариваясь, преклонили колени перед Герфегестом. Но на сей раз их жест повиновения был исполнен искренности.

18

     С тех пор как Герфегест привел к повиновению Дом Гамелинов, прошло три дня.
     За эти три дня многое успело измениться. "Новый Хозяин" - так теперь называли Герфегеста Гамелины. "Братья" - так называл теперь Первых из Гамелинов Герфегест. "Люди" - так звал, Герфегест стражу и воинов, присягнувших, вслед за Дюжиной Сильнейших, на верность своему Новому Хозяину.
     Три дня Хармана не открывала глаз - она лежала в своем спальном покое. В том самом, куда еще недавно пробирался Герфегест, отправляя при помощи духового ружья с отравленными иглами в Святую Землю Грем стражников, карауливших террасы Наг-Нараона.
     Хармана как будто спала. Веки ее слегка подрагивали. Но сон ее был неспокойным. Герфегест, почти неотлучно сидевший возле ее ложа, видел, как ее совершенным лицом овладевают попеременно то пе-чаяь, то радость. "Где, в каких неведомых землях, в каких мирах странствует ее душа, пока ее тело, ставшее лишь немного теплее, чем раньше, но все-таки еще нечеловечески прохладное, покоится здесь?" - вот какой вопрос задавал себе Герфегест. Но ответа на него он не знал.
     Челядь исправно носила Герфегесту изысканные яства, к которым он не притрагивался. Не менее изысканные вина, которыми он брезговал. Военачальники пичкали его новостями, которыми он не слишком интересовался. Пока Харманы нет с ним, интересоваться чем-либо кроме нее кощунственно.
     Но терпение Герфегеста было вознаграждено. Утром четвертого дня Хармана открыла глаза. Встретив своим затуманенным взором взор Герфегеста, исполненный любви и жалости, сказала:
     - Все это время я думала только о тебе. Хозяин Дома Гамелинов. - И, заметив на своем указательном пальце перстень Конгетларов, добавила:
     - Это будет первый равный союз за всю историю нашего Дома.

19

     - Семя Ветра. В нем ключ к нашему торжеству. Или, по крайней мере, к спасению, - сказала Хармана, но в ее голосе было больше грусти, чем торжества.
     Как бы откликаясь на ее слова, Герфегест нащупал под рубахой медальон с Семенем Ветра и задумчиво погладил его пальцами. Ключ-то, конечно, ключ. Но где та самая замочная скважина, к которой он подойдет? Да и что скрыто за дверью, несущей замочную скважину, он тоже не знал.
     - Скажи мне, Герфегест, зачем тебе понадобилось Семя Ветра? Я знаю, ты принес его из Сармонтазары, и Ганфала, который точил на него зубы, обласкал тебя. Зачем оно Ганфале - мы не знаем. Но скажи хотя бы, зачем оно тебе? Почему ты носишь его на груди?
     - Зачем? Это странный вопрос, Хармана. Можешь ли ты внятно и толково объяснить мне, зачем мы встретились с тобой? Зачем все произошло так, а не иначе? Зачем светит солнце и прибой лижет скалы близ Наг-Нараона? Зачем мне Семя Ветра... Я не знал, что с ним делать, когда отыскал его в подземельях Тай-Ароан, обжитых крысами и бестелесными призраками замученных пленников Октанга Урайна. Так семь лет назад звали первого по могуществу темного мага Сармонтазары, называвшего себя Устами и Дланью Хуммеровой. Один из отшельников Пояса Усопших - Нисоред, последний, кто видел меня в Синем Алустрале пятнадцать лет назад, научил меня,-как пройти сквозь Врата Хуммера. Нисоред говорил мне, что у меня есть все шансы отыскать Семя Ветра в тех землях, где мне предстоит скитаться не один год. Я слышал о Семени Ветра и раньше...
     - От кого на этот раз? - оживилась Хармана.
     - На этот раз от моего учителя, Зикры Конгетла-ра. К сожалению, многого узнать мне не удалось, хотя все, что говорил по этому поводу Зикра, я помню наизусть. "Когда для тебя наступит двадцать первая весна, когда она уступит место другим временам и возрастам твоей жизни и первопричинный ветер овладеет всем твоим существом, тогда, но не ранее чем тогда, я расскажу тебе о Семени Ветра". Как видишь, не очень густо, моя девочка...
     Хармана нетерпеливо кивнула. Она явно знала что-то интересное:
     - Зикре Конгетлару были открыты тайны жизни и смерти. Я видела его имя в Скрижалях Вечности. Он был одним из немногих людей Алустрала, кто служил не своему Дому, но Ветру, - задумчиво сказала Хармана. - Я слишком молода, чтобы утверждать что-либо точно, но, насколько я знаю, он мог тягаться с любым из нас в магических искусствах.
     - Это правда, Хармана, - подтвердил Герфегест, для которого Зикра Конгетлар был более чем отцом. Даже если бы сказанное Харманой не было правдой, он все равно сказал бы то, что сказал. В роду Конгет-ларов нельзя было поступать иначе, когда речь шла о твоем учителе. - Только не пойму, о каких искусствах ты говоришь. Насколько я помню, Зикра не хотел, чтобы его считали магом.
     - Однако это не мешало ему совершенствоваться в искусстве та-лан, - Хармана сомкнула на переносице свои тонкие брови. - Мой учитель говорил мне об одном из отцов вашего Дома, теперь я уверена, что именно о Зикре... он говорил мне, что ему нет равных в искусстве перерождения... Мой учитель сам был мастером...
     Сказанное Харманой оказалось откровением для Герфегеста. Откровением, подобным удару молнии. Он знал, что такое та-лан. Это слово пришло из древнего языка Народов Моря и, насколько можно было верить книгам, означало буквал