имеет какую-то чарующую силу. И потом то  же  чудовище,  то  же  magnum
ignotum253, пятнающее  неизгладимым  пятном,  дальнейший  намек  на  которое
заставляет краснеть и позорит-  ставится  целью  ее  жизни.  Мальчику,  едва
умеющему ходить, дают жестяную саблю, приучая его к убийству,  ему  пророчат
гусарский мундир и эполеты, девочку убаюкивают надеждой богатого,  красивого
жениха, и она мечтает об эполетах, но  не  на  своих  плечах,  а  на  плечах
суженого.

   Dors, dors, mon enfant,
   Jusqua lage de quinze ans,
   A quinze ans faut te reveiller,
   A quinze ans faut te marier254.
   Надобно дивиться хорошей человеческой  натуре,  не  поддающейся  такому
воспитанию, - следовало бы ожидать,  что  все  девочки,  так  убаюканные,  с
пятнадцати лет пустятся на ускоренную замену убитых мальчиками,  приученными
с детства к смертоносным оружиям.
   Христианское учение вселяет ужас перед "плотью"  прежде,  чем  организм
сознает свой пол: оно будит в ре(439)бейке опасный вопрос, бросает тревогу в
отроческую душу, и, когда приходит время ответа, - другое  учение  возводит,
как мы сказали, для девушки половое  назначение  в  искомый  идеал;  ученица
становится невестой, и та же тайна, тот  же  грех,  но  очищенный,  является
венцом воспитанья, желанием всех родных, стремлением всех  усилий,  чуть  не
общественным долгом. Искусства и науки, образование, ум, красота, богатство,
грация - все устремлено туда же, все это розы,  которыми  усыпается  путь  к
официальному  падению...  к  тому  же  греху,  мысль  о  котором   считалась
преступлением, но которое изменило свою сущность тем  чудом,  которым  папа,
взалкавши на дороге, благословил скоромное блюдо в постное.
   Словом, отрицательно и положительно  все  воспитание  женщины  остается
воспитанием  половых  отношений,  около  них  вертится  вся  ее  последующая
жизнь... от них она бежит, к ним она бежит, ими опозорена,  ими  гордится...
Сегодня  хранит  отрицательную  святость  непорочности,  сегодня   ближайшей
подруге, краснея, шепотом говорит о любви, завтра при  блеске  и  шуме,  при
толпе, зажженных люстрах и громе музыки бросается в объятия мужчины.
   Невеста,  жена,  мать  -   женщина   едва   под   старость,   бабушкой,
освобождается от половой жизни и становится самобытным существом,  особенно,
если дедушка умер. Женщина,  помеченная  любовью,  не  скоро  ускользает  от
нее... беременность, кормление, воспитание, развитие той же тайны,  того  же
акта любви, в женщине он продолжается не в одной памяти, а в крови и в теле,
в ней он бродит и зреет и, разрываясь, - не разрывается.
   На это физиологически крепкое и глубокое отношение христианство  дунуло
своим лихорадочным, монашеским аскетизмом, своими романтическими бреднями  и
раздуло его в безумное и разрушительное пламя- ревности, мести, кары, обиды.
   Выпутаться женщине из этого хаоса-геройский подвиг, его совершают  одни
редкие, исключительные натуры; остальные женщины мучатся и если не сходят  с
ума, то только благодаря легкомыслию, с которым  мы  все  живем  до  грозных
столкновений и ударов, не мудрствуя лукаво и бессмысленно переходя с дня  на
день от случайности к случайности и от противоречия к противоречию, (440)
   Какую  ширину,  какое  человечески  сильное  и  человечески  прекрасное
развитие  надобно  иметь  женщине,  чтоб  перешагнуть  все   палисады,   все
частоколы, в которых она поймана!
   Я видел одну борьбу и одну победу...

ГЛАВА ХLII
   Coup dEtat. - Прокурор покойной республики. - Глас коровий в пустыне. -
Высылка прокурора. - Порядок и цивилизация торжествуют.

   "Vive  !a  mort255,   друзья!   И   с   Новым   годом!   Теперь   будем
последовательны, не изменим собственной мысли, не  испугаемся  осуществления
того, что мы предвидели, не отречемся от знания, до которого дошли  скорбным
путем. Теперь будем сильны и постоим за наши убеждения.
   Мы давно видели приближающуюся смерть; мы можем  печалиться,  принимать
участие, но не можем ни удивляться,  ни  отчаиваться,  ни  понурить  голову.
Совсем напротив, нам  надобно  ее  поднять  -  мы  оправданы.  Нас  называли
зловещими воронами, накликающими беды, нас упрекали в  расколе,  в  незнании
народа, в гордом удалении, в детском негодования, а мы были только  виноваты
в истине и в откровенном  высказывании  ее.  Речь  наша,  оставаясь  та  же,
становится утешением, ободрением устрашенных событиями в Париже".
   ("Письма из Франции и Италии" письмо XIV, Ницца, 31 дек. 1831.)
   Утром, помнится, 4 декабря, вошел ко мне наш повар Pasquale Rocca  и  с
довольным видом объявил, что в городе продают афиши с извещением о том,  что
"Бонапарт разогнал Собрание  и  назначил  красное  правительство".  Кто  так
усердно служил Наполеону и распространял, даже вне Франции (тогда Ницца была
итальянской), такие слухи в народе-не знаю,  но  каково  должно  быть  число
всякого рода агентов, политических кочегаров,  взбивателей,  подогревателей,
когда и на Ниццу хватило? (441)
   Через час явились Фогт,  Орсини,  Хоецкий,  Матье  и  другие,-все  были
удивлены... Матье, типическое лицо из французских  революционеров,  был  вне
себя.
   Лысый, с черепом в  виде  грецкого  ореха,  то  есть  с  черепом  чисто
галльским, непоместительным, но  упрямым,  с  большой,  темной  и  нечесаной
бородой, с довольно добрым выражением и маленькими глазами-Матье походил  на
пророка, на. юродивого, на  авгура  и  на  его  птицу.  Он  был  юрист  и  в
счастливые  дни  Февральской  республики  был  где-то  прокурором   или   за
прокурора. Революционер он был до конца ногтей: он отдался  революции,  так,
как отдаются религии, с полной верой, никогда  не  дерзал  ни  понимать,  ни
сомневаться, ни мудрствовать лукаво, а любил и верил, называл  Ледрю-Роллена
- "Ледрррю" и Луи-Блана - Бланом просто, говорил,  когда  мог,  "citoyen"  и
постоянно конспирировал.
   Получивши весть о 2 декабре, он исчез и возвратился  через  два  дня  с
глубоким убеждением, что Франция поднялась, que cela chauffe256  и  особенно
на юге, в Барском департаменте, около Драгиньяна. Главное  дело  состояло  в
том, чтоб войти в сношения с представителями восстания... кой-кого он  видел
и с ними решил ночью, перейдя Вар на известном месте, собрать  на  совещание
людей важных и надежных... Но,  чтоб  жандармы  не  могли  догадаться,  было
положено с обеих сторон подавать  сигналы  "коровьим  мычанием".  Если  дело
пойдет на лад, Орсини хотел привести всех своих друзей и, не совсем  доверяя
верному взгляду Матье, сам отправился вместе с  ним  через  границу.  Орсини
возвратился, покачивая головой, однако, верный своей революционной и немного
кон-дотьерской натуре, стал приготовлять своих  товарищей  и  оружие.  Матье
пропал.
   Через сутки ночью меня будит Рокка, часа в четыре:
   - Два господина, прямо с дороги,  им  очень  нужно,  говорят  они,  вас
видеть. Один из них дал эту записку  -  "Гражданин,  бога  ради,  как  можно
скорее, вручите подателю триста или четыреста франков, крайне нужно. Матье".
   Я захватил  деньги  и  сошел  вниз:  в  полумраке  сидели  у  окна  две
замечательные личности; привычный ко всем мундирам революции, я все-таки был
поражен посетите(442) лями. Они были покрыты грязью  и  глиной  с  колен  до
пяток,  на  одном  был  красный  шарф,  шерстяной  и  толстый,  на  обоих  -
затасканные пальто, по жилету пояс, за поясом большие пистолеты, остальное -
как следует: всклоченные волосы, большие бороды и крошечные трубки. Один  из
них, сказав "citoyen", произнес речь, в которой коснулся до моих  цивических
добродетелей я до денег, которые ждет Матье. Я отдал деньги.
   - Он в безопасности?-спросил я.
   - Да, - отвечал его посол, - мы сейчас идем к нему за Вар. Он  покупает
лодку.
   - Лодку? зачем?
   - Гражданин Матье имеет план высадки, - гнусный трус лодочник не  хотел
дать внаем лодку...
   - Как, высадку во Франции... с одной лодкой?."
   - Пока, гражданин, это тайна.
   - Comme de raison257.
   - Прикажете расписку?
   - Помилуйте, зачем.
   На другой день явился сам Матье, точно так  же  по  уши  в  грязи...  и
усталый до изнеможения; он всю ночь мычал коровой, несколько раз,  казалось,
слышал ответ, шел на сигнал  и  находил  действительного  быка  или  корову.
Орсини, прождав его где-то часов десять  кряду,  тоже  возвратился.  Разница
между ними была та, что Орсини, вымытый и, как всегда,  со  вкусом  и  чисто
одетый, походил на человека, вышедшего из своей спальной, а Матье  носил  на
себе все признаки,  что  он  нарушал  спокойствие  государства  и  покушался
восстать.
   Началась история лодки. Долго ля до греха, -  сгубил  бы  он  полдюжины
своих да полдюжины итальянцев, Остановить, убедить его  было  невозможно.  С
ним показались и военачальники, приходившие ко мне ночью,- можно  было  быть
уверенным, что он компрометирует не только всех французов, но и нас  всех  в
Ницце. Хоецкий взялся его угомонить и сделал это артистом.
   Окно Хоецкого, с небольшим балконом, выходило прямо на  взморье.  Утром
он увидел Матье, бродящего с таинственным видом по  берегу  моря...  Хоецкий
стал ему делать знаки; Матье увидел и показал, что сейчас придет к нему,  но
Хоецкий выразил страшнейший ужас - теле(443)графировал ему руками неминуемую
опасность и требовал, чтоб он подошел к балкону.  Матье,  оглядываясь  и  на
цыпочках, подкрался.
   - Вы не знаете? - спросил его Хоецкий.
   - Что?
   - В Ницце взвод французских жандармов.
   - Что вы?!
   - Ш-ш-ш-ш... Ищут вас и ваших друзей, хотят делать у нас домовой  обыск
- вас сейчас схватят, не выходите на улицу.
   - Violation du territoire...258 я буду протестовать.
   - Непременно, только теперь спасайтесь.
   - Я в St.-Helene к Герцену.
   - С ума вы сошли! Прямо себя отдать в руки,  дача  его  на  границе,  с
огромным садом, и не проведают, как возьмут - да и  Рокка  видел  уже  вчера
двух жандармов у ворот.
   Матье задумался.
   - Идите морем к Фогту, спрячьтесь у него покаместь, он,  кстати,  всего
лучше вам даст совет.
   Матье берегом моря, то есть вдвое дальше, пошел к Фогту и начал с того,
что рассказал ему от доски до доски разговор с Хоецким. Фогт в ту же  минуту
понял, в чем дело, и заметил ему:
   - Главное, любезный Матье, не теряйте ни минуты времени. Вам через  два
часа надобно ехать в Турин- за горой проходит дилижанс,  я  возьму  место  и
проведу вас тропинкой.
   - Я сбегаю домой за пожитками...  -  и  прокурор  республики  несколько
замялся.
   - Это еще хуже, чем идти к Герцену. Что вы, в своем  ли  уме,  за  вами
следят жандармы, агенты, шпионы... а вы домой  целоваться  с  вашей  толстой
провансалкой, экой Селадон! Дворник! - закричал Фогт (дворник его  дома  был
крошечный немец, уморительный, похожий на давно не мытый  кофейник  и  очень
преданный Фогту). - Пишите скорее, что вам нужна рубашка, платок, платье, он
принесет и, если хотите, приведет сюда вашу Дульцинею. целуйтесь и  плачьте,
сколько хотите.
   Матье от избытка чувств обнял Фогта.
   Пришел Хоецкий. (444)
   - Торопитесь, торопитесь, - говорил он с зловещим видом.
   Между тем воротился дворник, пришла и Дульцинея - осталось ждать, когда
дилижанс покажется за горой. Место было взято.
   - Вы, верно, опять режете гнилых собак или кроликов? - спросил  Хоецкий
у Фогта.- Quel chien de metier!259
   - Нет.
   - Помилуйте, у вас такой запах в комнате, как в катакомбах в Неаполе.
   - Я и сам чувствую, но не могу понять, это из  угла...  верно,  мертвая
крыса под полом - страшная вонь... - И он снял  шинель  Матье,  лежавшую  на
стуле. Оказалось, что запах идет из шинели.
   - Что за чума у вас в шинели?- спросил его Фогт.
   - Ничего нет.
   - Ах, это, верно, я, - заметила, краснея, Дульцинея, - я  ему  положила
на дорогу фунт лимбургского сыра в карман, un peu trop fait260.
   - Поздравляю ваших соседей в дилижансе, - кричал Фогт, хохоча,  как  он
один в свете умеет хохотать. - Ну, однако, пора. Марш!
   И Хоецкий с Фогтом выпроводили агитатора в Турин. В Турине Матье явился
к министру внутренних дел с протестом. Тот его принял с досадой и смехом.
   - Как же вы могли думать, чтоб  французские  жандармы  ловили  людей  в
Сардинском королевстве? - Вы нездоровы.
   Матье сослался на Фогта и Хоецкого.
   - Ваши друзья, - сказал министр, - над вами пошутили.
   Матье написал Фогту; тот нагородил ему, не знаю какой вздор в ответ. Но
Матье надулся, особенно на Хоецкого, и через несколько  недель  написал  мне
письмо, в котором между прочим писал: "Вы один, гражданин, из этих господ не
участвовали в коварном поступке против меня..."
   К характеристическим странностям этого дела принадлежит, без  сомнения,
то, что восстание в Варе  было  очень  (445)  сильное,  что  народные  массы
действительно поднялись и были усмирены оружием с  обыкновенной  французской
кровожадностью. Отчего же Матье и телохранители  его,  при  всем  усердии  и
мычании, не знали, где к ним примкнуть? Никто не подозревает ни его, ни  его
товарищей, что они намеренно ходили пачкаться в грязи и глине  и  не  хотели
идти туда, где была опасность, - совсем нет. Это вовсе не в духе  французов,
о которых Дельфина Ге  говорила,  что  "они  всего  боятся,  за  исключением
ружейных выстрелов", и еще больше не в духе de la democratie militante261  и
красной  республики...  Отчего  же  Матье  шел  направо,  когда   восставшие
крестьяне были налево?
   Несколько дней спустя, как желтый лист, гонимый вихрем, стали падать на
Ниццу несчастные жертвы подавленного  восстания.  Их  было  так  много,  что
пиэмонтское правительство, до поры до  времени,  дозволило  им  остановиться
какими-то биваками или цыганским табором возле  города  Сколько  бедствий  и
несчастий видели мы на этих кочевьях, - это та  страшная,  закулисная  часть
внутренних войн, которая обыкновенно остается за  большой  рамой  и  пестрой
декорацией вторых декабрей.
   Тут были простые  земледельцы,  мрачно  тосковавшие  о  доме,  о  своей
землице и наивно говорившие: "Мы вовсе не возмутители и не paitageux262;  мы
хотели защищать порядок,  как  добрые  граждане,  се  sont  ces  coquins263,
которые нас вызвали  (то  есть  чиновники,  мэры,  жандармы),  они  изменили
присяге и долгу, - а мы теперь должны умирать с голоду в чужом крае или идти
под военный суд?.. Какая же тут справедливость?"  -  И  действительно,  coup
dEtat вроде второго декабря убивает больше, чем людей, - он  убивает  всякую
нравственность, всякое понятие о добре и зле у целого населения,  это  такой
урок разврата, который не может пройти даром. В числе  их  были  и  солдаты,
troupiers264, которые не могли сами надивиться как они, вопреки дисциплины и
приказаний капитана, очутились не с той стороны, с которой полк и знамя.  Их
число, впрочем, не было велико. (446)
   Тут были простые, небогатые буржуа, которые  на  меня  не  делают  того
омерзительного впечатления, как не простые-жалкие,  ограниченные  люди,  они
кой-как, с трудом, между обмериванием и обвешиванием усвоивая  себе  две-три
мысли и полумысли об обязаиностйх, - восстали за них, когда увидели, что  их
святыня попрана-"Это победа эгоизма, - говорили они, - да, да, эгоизма, а уж
где эгоизм, тут порок; надобно, чтоб каждый исполнял долг свой без эгоизма".
   Тут были, разумеется, и городские работники, этот искренний и настоящий
элемент революции, стремящейся декретировать la  sociale  и  в  ту  же  меру
воздать буржуа и aristo265, в какую они им воздают.
   Наконец, тут были раненые - и страшно раненые. Я помню  двоих  крестьян
средних лет, доползших, оставляя кровавый след, от границы до предместья,  в
котором жители подняли их полумертвыми. За ними гнался  жандарм,  видя,  что
граница недалеко, он выстрелил в одного и  раздробил  ему  плечо...  раненый
продолжал бежать... жандарм  выстрелил  еще  раз,  раненый  упал;  тогда  он
поскакал за другим и нагнал его сначала пулей, а потом сам.  Второй  раненый
сдался, жандарм второпях привязал его к лошади и вдруг  хватился  первого...
тот дополз до перелеска и пустился бежать... догнать его верхом было трудно,
особенно с другим раненым, оставить лошадь невозможно... Жандарм выстрелил a
bout portant266 пленному в голову  сверху  вниз,  тот  упал  замертво,  пуля
раздробила ему всю правую сторону лица, все кости. Когда он пришел в себя  -
никого  не  было...  он  добралсй  по   знакомым   тропинкам,   протоптанным
контрабандистами, до Вара  и  перешел  его,  исходя  кровью;  тут  он  нашел
совершенно истощенного товарища и с ним дожил до  первых  домов  St.-Helene.
Там, как я сказал, их спасли  жители.  Первый  раненый  говорил,  что  после
выстрела он зарылся в какие-то  кусты,  что  он  потом  слышал  голоса,  что
охотник-жандарм, верно, настиг других и поэтому удалился.
   Каково усердие французской полиции!
   За ним следовало усердие мэров, их помощников, прокуроров республики  и
префектов, оно показалось при подаче и счете голосов; все это истории  чисто
французские, (447) известные всему миру.  Скажу  только,  что  в  отдаленных
местах меры для достижения огромного большинства при вотировании были  взяты
с сельской простотой. По ту сторону Вара в первом местечке мэр и жандармский
brigadier сидели возле урны и смотрели, какой бюллетень кто кладет,  тут  же
говоря, что они свернут потом в бараний  рог  всякого  бунтовщика.  Казенные
бюллетени были печатаны на особой бумаге, - ну, так и  вышло,  что  во  всем
местечке  нашлось,  не  знаю,  пять  или  десять  смельчаков   беспардонных,
вотировавших против плебисцита; остальные, и с ними вся Франция,  вотировали
империю in spe267.



   1 По указу е. и. в. Николая I... всем и каждому, кому ведать надлежит и
т. д. и т. д.  ...Подписал  Перовский,  министр  внутренних  дел,  камергер,
сенатор и кавалер ордена  св.  Владимира...  Обладатель  золотого  оружия  с
надписью за храбрость (нем.).
   2 Черт возьми!.. ладно уж, ладно! (итал.).
   3 Ваше высокоблагородие (нем.).
   4 Так-то так (нем.).
   5 Эй! малый, пусть запрягут гнедого (нем).
   6 Стой! Стой! Вот проклятый паспорт (нем.).
   7 По сему надлежит всем высоким державам и всем и каждому, какого  чина
и звания они ни были бы... (нем.).
   8 "Письма из Франции и Италии". Письмо I. (Прим. А. И. Герцена.).
   9 его величество (нем.).
   10 Король прусский, увидя его, Сказал: это  в  самом  деле  удивительно
(франц.).
   11 северный ветер (от итал. tramontane).
   12 Теперь оно есть. (Прим. А. И. Герцена.).
   13 О - прошу прощения - у меня была жажда  (искаж.  франц.).  -  Ничего
(франц.).
   14 возмутитель общественного порядка (франц.).
   15 рожденная Аргу; игра слов: nee - урожденная,  ner  -  нос  (франц.).
   16 простите мне это слово (франц.).
   17 Суждение это я слышал потом раз  десять.  (Прим.  А.  И.  Герцена.).
   18 Виктор Панин. (Прим. А. И. Герцена.).
   19 "Да здравствует республика!" (франц.).
   20 носильщике (от итал. facchino).
   21 ударами ножа (от итал. coltellata).
   22 и за духовных лиц - республиканцев! (франц.).
   23 "За будущую республику в России!" (франц).
   24 "За всемирную республику!" (франц.).
   25 настоятель (франц.).
   26 Помнишь ли ты?.. но здесь я умолкаю, Здесь кончаются все благородные
воспоминания (франц.).
   27 Писано в конце 1853 года. (Прим. А. И. Герцена.).
   28 лунатичка (итал.).
   29 снятый боже (итал.).
   30 иностранок (итал.).
   31 "Да здравствуют иностранки" (итал.).
   32 Мой сон исчез - и новым не сменился! (англ.).
   33 окраина (франц.).
   34 "Иностранные бунтовщики" (франц.).
   35 в нижнем этаже (франц.).
   36 Но это подло, этому нет названия! (франц.).
   37 Сударь, вы говорите с должностным лицом! (франц.).
   38 протоколе (франц.).
   39 Ну, что вы! (франц.).
   40 тигра-обезьяну (франц).
   41 братство народов (франц.).
   42 непринужденностью (франц.).
   43 экспромт (лат.).
   44 "Прошу слова" (франц.).
   45 истрепанного славою (франц.).
   46 духовидца (от франц. Visionnaire).