его не стоило поместить Анну в комнату Кэтрин, а вот самой воцариться в апартаментах тетушки Филипа было как-то неловко.
     Бетти уже ждала меня в гардеробной, и, увидев знакомое лицо, я немножко приободрилась. Я переговаривалась с ней искусственно-оживленным тоном, пока она помогала мне переодеваться.
     Болтовня с Бетти отвлекала меня от мысли, что в этом доме существует только одна спальня для хозяина и хозяйки, а не две.
     В гардеробной имелось высокое зеркало на подвижной раме, так называемое псише, и я бросила в него взгляд перед тем, как выйти из комнаты. К облегчению своему, я увидела, что внутренние тревоги совсем не отразились на моем лице.
     Я нервно разгладила складки золотистого шелкового платья и приготовилась встретиться с моим мужем за обеденным столом.
     Лакей ожидал меня на выходе из комнаты, чтобы проводить в столовую. Он сообщил, что несколько комнат на первом этаже отведены под семейные и что обед будет подан в комнате, которую называют утренняя. Я испытала невыразимое облегчение от этой новости - значит, я буду избавлена от необходимости вкушать трапезу в итальянском палаццо.
     Филип ожидал в маленькой приемной с тремя позолоченными зеркалами, желтым шелковым диваном и тремя стульями. Увидев меня, он не улыбнулся.
     - Анна присоединится к нам? - спросил он.
     - Нэнни сказала, что ей сегодня лучше подать обед в ее комнату.
     Он слегка приподнял брови, потом сказал:
     - Утренняя комната за следующей дверью, - а затем подошел ко мне и предложил руку. Я оперлась на нее, и мы вместе прошествовали в комнату, которая по величине была такой же, как и наша столовая в Уэлдон-Холле.
     Филип отодвинул для меня стул, и я заняла свое место за полированным столом красного дерева. В свете свечей галстук Филипа казался белоснежным, глаза напоминали сверкающие сапфиры, а волосы были черны, как ночь.
     В груди у меня застрял комок величиной с кулак.
     Внесли суп, и передо мной поставили тарелку. Лакей встал у буфета, и я остро ощущала его присутствие.
     "Мы не можем молчать весь обед, - в отчаянии подумала я. - Надо как-то начать разговор".
     Но ничего не могла придумать.
     - Почему этому спаниелю дали кличку Снежок? - вдруг спросил Филип совершенно обыденным тоном.
     Вопрос и особенно спокойный небрежный тон, которым он был задан, застали меня врасплох, и я невольно усмехнулась. К тому времени когда я закончила рассказывать историю Снежка, комок, засевший в груди, сам по себе исчез, и я смогла проглотить немного супа.
     После обеда я оставила Филипа, чтобы он мог выпить свой портвейн в одиночестве, и миссис Фром провела меня в зеленую гостиную. Это была огромная, богато обставленная комната на семейной половине первого этажа. Стены ее были обиты зеленым шелком, а полированный паркет покрывал широкий турецкий ковер. Французские двери вели на террасу, выходившую в палисадник. До меня донесся аромат роз.
     Несмотря на все вышеупомянутое великолепие, внимание мое в первую очередь привлекли хрупкие изящные фигурки двух журавлей с позолоченными крыльями, что стояли на полированном столике в центре комнаты. Когда я спросила о них миссис Фром, она сообщила, что эти фарфоровые статуэтки привез из Китая отец покойного графа Уинтердейла.
     - Они прелестны, - благоговейно вымолвила я.
     Слабая улыбка тронула суровое лицо экономки. Она кивнула и осведомилась:
     - Вам принести чаю, миледи?
     - Нет, благодарю вас, миссис Фром. - Я еще раз окинула взглядом комнату. Повсюду были расставлены очаровательные вещицы, а на каминной полке я заметила еще несколько китайских фигурок птиц. Но музыкального инструмента я не увидела.
     - А где фортепиано мисс Кэтрин? - полюбопытствовала я.
     - Наверху, в голубой гостиной, - последовал ответ.
     - Да, это и в самом деле огромный дом, - небрежно заметила я. - Завтра вы проведете меня по всем комнатам, миссис Фром.
     - Я к вашим услугам, миледи, - сказала женщина, и на лице ее снова застыла маска невозмутимости.
     Она удалилась, а я прошла по турецкому ковру к столику, на котором стояли журавлики. Я долго рассматривала их с нескрываемым восхищением, когда дверь снова отворилась и вошел Филип.
     Я обернулась к нему. За окном стемнело, и сад покрыло мраком. Я серьезно посмотрела ему в глаза и сказала то, что было у меня на сердце:
     - Мне так жаль, что ты вынужден был жениться на мне, Филип. Да, я с помощью шантажа заставила тебя устроить мне сезон, но и не предполагала, что тебе придется стать моим мужем. - Я твердо взглянули ему в лицо и добавила:
     - Тебе, наверное, неприятно, что ты женат на женщине, которую не можешь уважать. Прости меня, если можешь.
     Он посмотрел на меня, и в глазах его отразилась бесконечная усталость.
     - Джорджиана, - промолвил он, и мое сердце подпрыгнуло, когда я услышала свое имя из его уст, - поверь, этот брак повредил не мне, а тебе. Такой человек, как я, не имел права жениться на невинной девушке. И я никогда бы этого не сделал, если бы не сложившиеся обстоятельства.
     Я уставилась на него в полном недоумении.
     - Что значит "такой человек, как я"? - спросила я наконец.
     - Ты понятия не имеешь о том, какую жизнь я вел все эти годы, - угрюмо ответил он. - История эта не для твоих ушей, но, поверь, я не могу даже коснуться тебя, не осквернив твою чистоту. Хочу, чтобы ты знала это. Знай же и то, что я предоставляю тебе право выбора. Если желаешь только воспользоваться моим именем и освободить себя от супружеских обязанностей, я все пойму.
     Я стояла словно громом пораженная. Этого я никак не ожидала услышать. Я не знала, что и отвечать. По правде сказать, я толком не понимала, что он мне предлагает.
     - Ты считаешь, что мы с тобой можем жить как... как брат и сестра? - осторожно спросила я.
     - Да. Если ты этого хочешь, я сдержу свое слово. - Голос его звучал спокойно, но хотя он стоял на другом конце комнаты, я чувствовала в нем внутреннее напряжение. - Я не собираюсь принуждать тебя к этому силой, - добавил он.
     Я попыталась привести в порядок разбегавшиеся мысли, что в данном случае было непросто. Наконец решила: лучшее, что сейчас можно сделать, это затронуть практическую сторону вопроса.
     - Мы не можем так поступить, - сказала я. - Кем бы ты ни был в прошлом, теперь ты граф Уинтердейл, и тебе нужен наследник. Честно говоря, мне и самой хочется детей, Филип. - Я глотнула воздуха и заключила:
     - Поэтому мы не можем жить как брат и сестра, иначе мы не достигнем этой цели, правда?
     Его лицо застыло.
     - Да, правда.
     - Ну тогда, - промолвила я, изо всех сил стараясь, чтобы это выглядело так, будто я всего лишь здраво рассуждаю о весьма обыденных вещах, - думаю, у нас должна быть настоящая супружеская жизнь.
     Я заметила, что он сжимает и разжимает пальцы.
     - Ты уверена, Джорджиана? - хрипло спросил он.
     - Да, - ответила я, придав своему голосу твердости. - Да, я уверена.

Глава 16

     Бетти помогла мне переодеться в ночную рубашку из тончайшего шелка. Ее глубокий вырез и длинные рукава окаймляли кружева. Бетти расчесала мне волосы, и они покрыли плечи блестящей каштановой волной.
     Наконец приготовления были закончены, я прошла через смежную дверь гардеробной в спальню и улеглась в широкую постель с пологом, изготовленную еще во времена короля Джеймса.
     Когда Филип спросил меня, согласна я или нет, чтобы у нас была настоящая супружеская жизнь, я нисколько не сомневалась, каким должен быть мой ответ. И дело было не только в том, что мне хотелось иметь детей. Просто я чувствовала, что если не буду близка с ним телом, то и на духовную близость рассчитывать не придется. А мне хотелось, чтобы мы с ним были близки.
     Как бы то ни было, я с некоторым страхом думала о том, что должно произойти между нами в нашу брачную ночь.
     Окна спальни были закрыты от холодного ночного воздуха, и в комнате стояла тишина. Из соседней графской гардеробной не доносилось ни голосов, ни шагов. В камине пылал огонь, и я уставилась на красные угольки, стараясь ни о чем не думать и не смотреть в сторону гардеробной. На инкрустированном столике между окнами стояла ваза, полная цветов, и их аромат разливался в воздухе, смешиваясь с запахом дыма, исходящим из камина. У кровати горела лампа. Я села в постели, прислонившись спиной к подушкам, расправила одеяло и стала ждать.
     Задвижка гардеробной тихо звякнула. Я подняла глаза и увидела входящего Филипа. На нем был черный халат, и когда он приблизился ко мне своими мягкими шагами пантеры, меня охватило смешанное чувство тревоги и волнения.
     Я думала, что он подойдет к кровати со своей стороны, но вместо этого он сел на постель рядом со мной и взял мои руки в свои. Сердце мое учащенно заколотилось.
     - Тебе известно, что должно сегодня произойти между нами, Джорджиана? - серьезно спросил он.
     Кровь прилила к моим щекам. Я росла в сельской местности и, конечно же, знала основы животного воспроизводства. Картина эта была не из приятных, и я предпочитала не размышлять на эту тему. Всю предыдущую неделю я гнала от себя эти мысли.
     Я отвела взгляд и промолвила:
     - Думаю, что да.
     - А ты понимаешь, что я могу причинить тебе боль? - снова спросил он.
     Я невольно вскинула на него глаза.
     - Боль? - повторила я. Об этом аспекте близости мне ничего не было известно.
     - Чтобы войти в тебя, я должен буду нарушить твою девственность, и это причинит тебе боль, - пояснил он. - Я хочу, чтобы ты осознала это, пока у тебя еще есть время переменить свое решение.
     Я взглянула ему в лицо. Он смотрел на меня с затаенным напряжением во взгляде. Мне показалось, что он усилием воли сдерживает себя.
     - А это всегда будет больно? - спросила я.
     - Нет. Только в первый раз.
     - Ну хорошо, - согласилась я со смесью стоицизма и напускной храбрости. - Тогда, полагаю, нам надо через это пройти, не так ли?
     Впервые за все эти дни слабая улыбка тронула его губы.
     - Потрясающая практичность, - пробормотал он.
     Я смотрела в его голубые глаза и вовсе не ощущала себя практичной. У меня голова шла кругом, Я беспомощно кивнула.
     Он провел рукой по моим распущенным волосам. Я ощутила приятное покалывание от его прикосновений.
     - У тебя такие красивые волосы, - негромко промолвил он. Его пальцы запутались в мягких каштановых прядях, и он слегка отклонил мою голову назад, приблизил ко мне лицо и стал целовать меня.
     Я с такой готовностью откликнулась на его поцелуй, что это испугало меня. Я обхватила его руками за шею и не подумала возразить, когда он склонил меня на постель. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки я почувствовала, как его пальцы ласкают мою грудь. Это было так приятно.
     Его губы продвинулись к моему уху, шее, впадинке между грудей.
     Меня поразили те ощущения, которые рождали его прикосновения. Тот легкий трепет, который всегда пробегал по моему телу, когда он дотрагивался до меня, не шел ни в какое сравнение с теми чувствами, что владели мною сейчас.
     Он все целовал и целовал меня, пока у меня не закружилась голова и все мысли не улетучились из головы. Я не заметила, когда он успел снять свой халат, но в какой-то момент с удивлением обнаружила, что на нем нет одежды. Я провела ладонями по его обнаженным плечам и ощутила силу его мускулов под своими пальцами. Ничего подобного мне раньше испытывать не приходилось. Он снова поцеловал меня в губы, требовательно и настойчиво, я приоткрыла губы, и его язык скользнул мне в рот и обвился вокруг моего.
     Он обхватил ладонями мое лицо, удерживая меня. Я закрыла глаза, и постепенно мой собственный язык стал повторять его движения. Моя ночная рубашка собралась складками на талии, и его ладонь скользнула вверх по моей ноге.
     А потом он коснулся меня.
     Я вздрогнула от неожиданности и удовольствия.
     Он продолжал целовать меня, а его рука тем временем ласкала меня, и трепет пробегал по телу.
     Я почувствовала, как что-то твердое уперлось мне в бедро, и ощутила странную смесь испуга и возбуждения.
     И тут он промолвил хриплым голосом, который я не сразу узнала:
     - Ну вот, Джорджи. Теперь держись.
     Самое удивительное, что мне хотелось, чтобы он вошел в меня. Я и думать забыла о боли, думая только о тех приятных ощущениях, которые он вызвал во мне, и я хотела, чтобы это произошло. Вот почему неожиданная боль повергла меня в шок.
     Ему пришлось с силой толкнуться, чтобы войти в меня, и тело мое застыло от незнакомого, неприятного ощущения. И тут я вспомнила, о чем он меня предупреждал.
     Но я никак не ожидала того, что произошло потом. Я не ожидала, что меня пронзит жгучая боль и я буду истекать кровью. Я не ожидала, что он придавит меня своим тяжелым телом и станет раскачиваться во мне взад-вперед, причиняя боль каждым движением. Он ведь был гораздо сильнее меня. Он не только причинил боль, но посеял во мне страх.
     Когда же все закончилось и он лежал на мне, тяжело дыша, мне потребовалось собрать всю свою силу воли, чтобы не заплакать.
     Он приподнялся и заглянул мне в лицо - я поспешно отвернулась.
     - О Господи. Прости меня, Джорджи, - сказал он. Его голос звучал хрипло, и он тяжело дышал, как если бы пробежал не одну милю. - Я не хотел, чтобы все так получилось.
     Он перевернулся на спину, положив руку на лоб и уставившись в потолок.
     - Боже мой, - вырвалось у него.
     Он произнес это с таким отчаянием, что моя собственная боль отступила перед его страданием. Я еле слышно спросила:
     - Что-нибудь не так?
     - Мне следовало быть нежнее, осторожнее, - угрюмо промолвил он. - Все было бы совсем не так. Боюсь, я... забылся. Я сожалею. Прости меня.
     Он, видите ли, сожалеет, с горечью подумала я.
     Я слегка отодвинулась от него и вдруг обнаружила, что мое беспокойство частично проистекает оттого, что я лежу на липком влажном пятне. Я опустила руку, пощупала простыни и поняла, что это кровь.
     - Филип! - в панике воскликнула я. - У меня кровь!
     Он сомкнул пальцы у меня на запястье, поднял мою руку, и мы вдвоем уставились на мою ладонь, испачканную в ярко-красной крови.
     - Ничего страшного, - промолвил он каким-то странным голосом. - Это подтверждение того, что ты девственница, Джорджи. Это значит, что до меня ты никогда не принадлежала мужчине.
     Он продолжал смотреть на мою руку, как завороженный. Минуту спустя я выдавила из себя:
     - Мне надо пойти переодеться, и простыни тоже надо переменить. Ведь мы не можем спать в этом.
     Он отпустил мое запястье и сказал обычным тоном:
     - Я попросил Бетти подождать в гардеробной, чтобы тебе помочь. Иди, а я позабочусь о том, чтобы переменили простыни.
     Я сползла с кровати и направилась к двери, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не броситься туда бегом.
     - Я здесь, миледи, - послышался знакомый успокаивающий голос Бетти, когда я вошла в мои личные апартаменты и закрыла за собой дверь. - Идите-ка в уборную и приведите себя в порядок, а я тем временем достану вам новую чистую рубашку.
     Похоже, ее ничуть не удивило мое появление в перепачканной кровью рубашке, и я решила, что Филип не солгал, когда говорил, что это случается со всеми девушками в первую брачную ночь.
     Я закончила свое омовение в уборной, и Бетти надела на меня новую ночную рубашку из белого льна. Кровь течь перестала, но боль не проходила. Я неохотно приблизилась к двери, ведущей в спальню.
     Меньше всего мне сейчас хотелось застать там горничную, которая меняла эти отвратительные перепачканные простыни, и я осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Комната была пуста. Я тихонько прокралась в спальню и забралась в свою супружескую постель.
     Свернувшись калачиком и отвернувшись от той половины кровати, что полагалась Филипу, я крепко зажмурила глаза и притворилась, что сплю. Впрочем, о сне и речи быть не могло. Я, притаившись, лежала на постели в огромной элегантной комнате, и мне было ужасно грустно.
     По щекам моим потекли слезы.
     Прошло минут десять, и в спальню вернулся Филип. Я не пошевелилась, моля Бога, чтобы он подумал, что я заснула. Он задул светильник и лег в постель рядом со мной. Я замерла, стараясь не двигаться, - он не должен видеть, что я плачу.
     Я плакала совершенно беззвучно, но он внезапно произнес в темноте:
     - Джорджи, не плачь, прошу тебя.
     В его голосе звучало то же отчаяние, что и раньше. Он коснулся рукой моего плеча.
     - Иди ко мне, - сказал он.
     Я нехотя повернулась к нему и вдруг очутилась в его объятиях. Тут я перестала сдерживать слезы и заплакала навзрыд.
     - Прости, Джорджи, мне так жаль, - промолвил он и прижался губами к моим волосам. - Прости.
     - Все начиналось так... так х-хорошо, - всхлипывала я, - а п-потом...
     И я зарыдала еще горше.
     - Я знаю, - устало произнес он. - Помнишь, ты как-то сказала, что жизнь несправедлива к женщинам? Ну вот тебе еще один пример. Первый раз для мужчины полон незабываемых ощущений, а женщина испытывает боль.
     Рыдания мои поутихли, и мерный стук его сердца под моей щекой успокаивал меня. Его рубашка намокла от моих слез, но я подумала, что это еще малая плата за все, что он со мной сделал.
     Я неожиданно зевнула.
     - Спи, милая моя, - сказал он. - Ты устала. - И он выпустил меня из своих объятий.
     Да, я страшно устала и измучена, и все по его вине, но мне почему-то не хотелось, чтобы он отпускал меня.
     Я прижалась к нему, пробормотала что-то вроде "обними меня" и провалилась в глубокий целительный сон.

***

     Когда на следующее утро я проснулась, яркое солнце уже проглядывало сквозь щелки жалюзи на окнах. Я посмотрела на часы на каминной полке и к ужасу своему обнаружила, что пробило десять часов утра.
     Я лежала в постели одна.
     Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь спала до десяти часов утра. Со мной такого еще ни разу не случалось.
     "Какой позор! - подумала я. - Так-то я начинаю новую жизнь в Уинтердейл-Парке!"
     И где Филип?
     Я встала с кровати и подошла к высокому окну, что выходило во внутренний дворик. Я открыла ставни, и моему взору открылся прекрасный парк, одна из главных достопримечательностей поместья Уинтердейлов.
     Вид, открывавшийся из окон, был так красив, что дух захватывало. Широкая заросшая травой тропинка вела от каменной террасы за домом к беседке в виде маленького замка, окруженной шарообразными кронами тисов. В парке росли буки, дубы, каштаны и кедры, а в центре парка виднелся декоративный пруд с маленьким островком посередине, на котором возвышался изящный павильон.
     По тропинке бегала Анна со своим песиком. Ее золотистые волосы были перевязаны голубой ленточкой, и она весело смеялась.
     К горлу моему подкатил комок.
     - А, вы уже проснулись, миледи. - Это вошла Бетти, держа в руках поднос с горячим шоколадом и булочками. Я обернулась к ней и сказала:
     - Прости, Бетти. Я никогда еще так долго не спала. Тебе следовало меня разбудить.
     - У вас же были на то причины, миледи, - успокоила меня служанка. - Да к тому же его светлость приказал вас не будить. Так я и сделала.
     Я выпила шоколад, съела булочку, оделась в миленькое желтое утреннее платье и спустилась вниз, чтобы встретиться с экономкой.
     Остаток утра я провела с миссис Фром, которая водила меня по всему особняку. Девушке, которая всю жизнь прожила в простом кирпичном доме, апартаменты Уинтердейл-Парка казались великолепными. Мне никогда еще не приходилось видеть столько мрамора.
     К счастью, семейная половина особняка выглядела более уютно. Зеленая гостиная на первом этаже - та, где находились китайские статуэтки, - была парадной, а вот две другие комнаты поменьше на втором этаже имели более жилой вид. В одной из этих маленьких гостиных я и обнаружила фортепиано Кэтрин.
     В качестве настенных украшений в большинстве комнат преобладали итальянские пейзажи семнадцатого века и зеркала в золоченых рамах.
     Когда я завершила свой обход, наступило время ленча. Я поблагодарила миссис Ф