- Девочка говорит чистую правду, - подтвердил ее отец. - Так не поступают с приличными людьми.
     - Не обращайте на них внимания, - прошептал мне на ухо Роджер. - У них язык как помело. Не знаю, как их терпел мой несчастный брат.
     В наступившей тишине прозвучал спокойный и властный голос Сэйвила:
     - Я бы не хотел больше ничего слышать о так называемых колдуньях, Гарриет. Мне приходилось встречаться с мисс Маргарет Лонгуорт, и я убежден, что это слово не имеет к ней никакого отношения.
     - Я говорила уже, - вмешалась я, - она просто лечит травами. И многие приходят к ней за лекарствами.
     - И за приворотным зельем, - упрямо повторила Гарриет, взглянув на меня из-под полуприкрытых тяжелых век темными блестящими глазами. - Все это знают. И знают, как вам удалось женить на себе Тома Сандерса. С помощью любовного напитка!
     Я не могла не рассмеяться. Мысль, что Томми стал жертвой моей любовной атаки, развеселила меня.
     Сэйвил продолжил тем же холодным, не допускающим возражения тоном:
     - Что касается причины, по которой Том Сандерс полюбил свою будущую жену, то у всех, кто имеет глаза, не должно возникнуть недоуменных вопросов. Тут не нужны никакие приворотные зелья!
     - Господи! - воскликнул Роджер с преувеличенным удивлением. - Да неужели кто-нибудь, кроме невежественной крестьянки, верит сейчас в приворот?
     Гарриет побагровела и отвела глаза.
     Ее отец хлопнул ладонью по столу так, что подскочили стоявшие рядом тарелки.
     - Вы называете мою дочь невежественной? - рявкнул он.
     Роджер вяло оправдывался, а я продолжала смотреть на пылающее лицо Гарриет, и забавная мысль мелькнула у меня в голове: уж не была ли она сама одной из пациенток моей тети Маргарет, не просила ли у той любовного снадобья, чтобы вернее приворожить несчастного Джорджа?
     На минуту мне стало жаль эту располневшую женщину с малопривлекательным лицом, лишенную какого бы то ни было обаяния. К тому же, вероятно, понуждаемую в свое время тщеславным отцом выйти замуж за человека, которого она не любила, и попасть таким образом в среду, чуждую ей как по интересам, так и по потребностям. Но уж теперь, хочешь не хочешь, нужно держать фасон. Что она и пытается делать... Хотя, вполне возможно, она любила Джорджа, потому что... потому что его трудно было не любить. Но, к несчастью для нее, он любил другую. Однако это не помешало ей добиться своего, а ему - жениться на нелюбимой...
     Сэйвил уже увел разговор в другую сторону: спросил у сестры, сидящей напротив него, почему не приехал ее муж.
     - Джервез должен остаться в Лондоне, - отвечала Реджина, - чтобы выступить в Королевском научном обществе. Ты ведь знаешь, Ральф, - добавила она с улыбкой, - как любят эти ученые слушать его рассказы о кометах. Как малые дети. Но сегодня он будет им рассказывать только об одной.
     - Как же она называется? - спросила я, чтобы продолжить разговор.
     Леди Реджина улыбнулась еще шире.
     - Комета Джервеза Остина, - ответила она. - Он ее сам нашел с помощью своих телескопов и расчетов.
     - Джервез - один из крупнейших математиков нашего времени, - сказал Сэйвил. - Неудивительно, что его хотят услышать ученые.
     - Не один из крупнейших, а самый крупный! - со смехом поправила леди Реджина. - Я в этом не сомневаюсь.
     Элберту Коулу не понравилась ее веселость, и он посчитал необходимым внести поправки.
     - Спросите меня, - сказал он, хотя никто его не спрашивал, - и я отвечу вам, что все это пустая трата времени. Математика нужна только для одного - считать деньги.
     - Ну, если так, - раздался голос Роджера, - то вы, Коул, можете считаться величайшим математиком Европы. Если не всего мира.
     Тон был шутливым, но в голубых глазах я прочла удивившую меня злость. Таким же был взгляд Джона Мелвилла.
     Да, не слишком большой любовью пользовался бедняга в этом семействе, что, впрочем, неудивительно.
     Сэйвил поднес ко рту салфетку и закашлялся, как я поняла, чтобы не рассмеяться в голос, а леди Реджина сказала с нарочито капризными интонациями:
     - Умоляю, мистер Коул, не рассказывайте нам вновь сагу о том, как вам удалось подняться из пучины нищеты к вершинам богатства. Мы слышали ее много раз.
     Коул, ничуть не оскорбленный, ответил уверенным, категоричным тоном:
     - Вы не собьете меня, леди Реджина. Готов спорить на тысячу фунтов, что и вы, и ваш ученый муж мечтаете иметь такие денежки, как у Элберта Коула, сидящего сейчас за вашим столом.
     Та, к кому он обращался, гневно сузила глаза и хотела было ответить, но ее опередил Джон Мелвилл.
     - Если бы у Джервеза Остина было много денег, - примирительно сказал он, - они все ушли бы на новые телескопы и другие приборы. Для таких людей деньги ничего не значат.
     Элберт Коул немедленно отреагировал на его слова:
     - Деньги не могут ничего не значить!..
     Представители семейства Мелвиллов сделали вид, что первый раз в жизни слышат это удивительное утверждение.
     Мне, разумеется, неоднократно встречались люди, похожие на мистера Коула. Их было немало и среди моих клиентов - родителей тех, кого я обучала верховой езде. И полагаю, я не без основания могу считать, что лучше, нежели аристократы Мелвиллы, разбираюсь в образе мыслей и поведении этих людей.
     Да, он невоспитан и груб. Неотесан и мужиковат. Но чего у него не отнимешь, так это того, что он действительно сумел, родившись в нищете, выбраться на поверхность и в полном смысле этого слова своими руками слепить собственную судьбу - тяжелым трудом, умом и хитростью добиться немалых успехов.
     А потому он прав, во всяком случае, в том, что деньги немало, если не все, значат для многих людей. Таких, как он. И таких, как я. А не таких, как Мелвиллы, обеспеченные всем с самого рождения. Хотя и у них, как я успела заметить, существуют свои трудности.
     К Сэйвилу подошел дворецкий и спросил, можно ли подавать сладкое.
     - Полагаю, да, Пауэлл. Меняйте скатерть.
     К моему удивлению, именно это лакеи и сделали: убрав посуду, сняли со стола тяжелую скатерть, под которой оказалась другая, тоже необыкновенной чистоты. На столе появились чистые бокалы, ножи, вилки, тарелки, салфетки. Для женщин подали сладкое вино, для мужчин - кларет и портвейн.
     Дворецкий сам водрузил на середину стола огромное блюдо с яблочным пирогом.
     - Вам положить, Гарриет? - спросил граф Сэйвил у вдовы.
     - Да, пожалуйста, - ответила та, с трудом изобразив улыбку.
     Хозяин отрезал куски пирога, клал на тарелки, один из лакеев разносил их.
     Однако я осмелилась отказаться от права оказаться в числе счастливцев. Сказалось отсутствие привычки к такой обильной пище: желудок был просто не в состоянии принять что-либо еще.
     Через какое-то время леди Реджина поднялась из-за стола и предложила женщинам пройти в малую гостиную, против чего ни Гарриет, ни я не возражали. Мужчины остались со своими разговорами и портвейном.
     Но когда мы вошли в уютную комнату, стены которой были обтянуты бледно-зеленой камчатной тканью, такого же цвета была и мебель, и когда Гарриет, усевшись возле камина, обратила ко мне свое одутловатое лицо, я почувствовала вдруг, что больше не могу - с меня довольно и этого обеда, и этого общества. Я должна побыть одна. Отдохнуть и предаться своим мыслям. Пусть не слишком веселым, но своим.
     - Простите, леди Реджина, - сказала я, - мне необходим отдых. Спокойной ночи и извинитесь за меня перед мужчинами.
     - О, не лишайте нас вашего общества, - жалобно произнесла сестра Сэйвила, выразительно глядя на меня, и я вполне поверила в ее искренность: пребывание наедине с Гарриет отнюдь не сулило удовольствия.
     Но я осталась тверда и безжалостна: кивнув вдове Джорджа, я вышла из комнаты, отказавшись от предложения леди Реджины вызвать слугу для сопровождения, а также горничную, чтобы помочь мне раздеться.
     В коридорах было холодно, однако лишь только я открыла дверь в свою спальню, меня окатила волна теплого воздуха. В комнате горели масляные лампы, одна возле камина, другая у изголовья кровати, и, раздеваясь, я не могла не сравнить эту красивую светлую комнату со своей скромной, полутемной, далеко не всегда теплой по причине вынужденной экономии угля и масла.
     Только я собралась погасить лампы и лечь в постель - не прыгнуть, как зачастую делала дома, чтобы скорее согреться, а именно лечь, - как в дверь постучали. Это была горничная, она принесла нагретый кирпич, чтобы положить мне в ноги.
     Ох, все-таки этот малоприятный Элберт Коул прав: иметь много денег лучше, чем не иметь!
     И еще подумалось: что с того, если за роскошным обедом я чувствовала себя чуть ли не Золушкой, попавшей в королевский дворец, но зато еда была - пальчики оближешь? Приятно вспомнить. А ведь это был всего-навсего обыкновенный семейный обед. Интересно, что подают у них к столу на официальных приемах?..
     Пожалуй, этого мне никогда не узнать, решила я без особой печали. Ни по рождению, ни по доходам, если можно их так назвать, я не принадлежу и не буду принадлежать к обществу, в котором вращаются граф Сэйвил и ему подобные.
     Не подумайте, что я стыжусь своего происхождения. Я родилась во вполне благопристойной семье: отец был врачом в городе Йорке, а мать дочерью священника. Еще когда мы с сестрой были детьми, отца с уважением принимали в так называемом приличном обществе. Нам с Деборой и в голову не приходило, что мы можем считаться не такими, как другие.
     А потом отец с матерью отправились на недалекий морской курорт и погибли во время пожара в гостинице, где они остановились. С тех пор весь мир для меня перевернулся...
     Я села в постели, обхватив руками колени, и уставилась на догоравшие угли камина.
     Каким страшным было для нас с Деборой путешествие в дилижансе из Йорка в Хатфилд к тетушке Маргарет, сестре отца, нашей единственной в ту пору родственнице. Помню, всю дорогу мы, крепко взявшись за руки, молча и неотрывно смотрели в окно.
     До той поры мы никогда не видели тетушку, и встреча с ней была для нас своего, рода потрясением. Намного старше отца, она долгие годы провела в добровольном затворничестве. Появление в ее тихом доме двоих детей не могло не нарушить установленного распорядка, а для тех, кто не по своей воле вторгся в ее жизнь, пребывание там было, без сомнения, не менее трудным.
     Дело не в том, что она не заботилась о нас. Когда мы были рядом, в поле ее зрения, она о нас помнила. Но большую часть дня тетя Маргарет проводила у себя в саду, занимаясь растениями, и в эти часы мы с Деборой просто не существовали для нее.
     В результате мы часто были предоставлены самим себе и обладали свободой, как ни одни девочки в округе, гуляя где угодно и встречаясь с кем хотели.
     Однако когда мы немного подросли, такое отсутствие опеки со стороны взрослых стало казаться многим жителям нашего городка скандально-неприличным. Жена приходского священника миссис Бридж сочла необходимым строго поговорить с тетей Маргарет о ее обязанностях по отношению к племянницам, но что могла поделать бедная тетя, если совершенно разучилась покидать пределы собственного жилища. Это, видимо, стало у нее родом болезни, название которой я не знаю до сих пор.
     Нужно отдать должное миссис Бридж, которая предпринимала героические усилия, чтобы приобщить нас с Деборой в компании с собственной дочерью к многочисленным утренникам, пикникам и благотворительным вечерам, проводимым деятельными матерями девушек и юношей нашего города, разумеется, не без тайной мысли, что, быть может, кто-то из любимых чад найдет там свою судьбу.
     Мне еще не было пятнадцати, когда я впервые встретилась с Томми Сандерсом, приехавшим на лето из Итона, где он учился в школе. Это произошло на берегу пруда, где я спокойно сидела с удочкой. Он появился, весело насвистывая, тоже намереваясь попытать удачи в рыбной ловле.
     Мне он сразу понравился, в основном потому, что не задавался и не пытался учить меня уму-разуму, как многие другие мальчишки, кто был хоть немного постарше.
     Но лишь на следующий год, когда мое тело начало приобретать женские формы, он стал обращать на меня серьезное внимание.
     А еще через год появился Джордж. Я хорошо помню, как увидела его в первый раз: на пикнике, который устроила все та же миссис Бридж. Как и Томми, он приехал в наш город на лето, но уже не из школы, а из университета в Кембридже. Наверное, ему было тоскливо сидеть дома, поэтому и решил принять участие в экскурсии к каким-то местным руинам, а потом и почтить своим присутствием наш пикник.
     Конечно, почти все девушки - клянусь, за исключением меня - тотчас влюбились в него: он был, ничего не скажешь, очень красив, а кроме того, ему предстояло в свое время стать следующим лордом Девейном.
     Но так или иначе, с того самого дня - более десяти лет назад, - когда я впервые увидела его на том пикнике, он не приносил мне ничего, кроме тревоги, смятения и подлинного горя...
     Я страстно надеялась, что завтра, когда решительно отвергну его дар, смогу наконец окончательно и твердо сказать "прощай" Джорджу Мелвиллу, лорду Девейну.

Глава 8

     Проснулась я в обычный для себя ранний час, но, поскольку была уверена, что вся семья поднимается значительно позже, позволила себе понежиться в постели.
     Чтобы забыть о предстоящем через несколько часов событии, о новых встречах с малоприятными людьми, я начала думать о самом главном и насущном для себя - о деньгах.
     Несомненно, тех средств, что я зарабатывала и продолжаю зарабатывать, обучая молодых людей верховой езде, будет явно недостаточно для того, чтобы просуществовать ближайшие несколько лет: все дорожает, да и уроков, судя по всему, станет меньше. Так что перспективы самые безрадостные. Отсюда следует простой вывод: необходимо а) меньше тратить или б) больше зарабатывать. Поскольку первое я и так стараюсь все время делать, остается подумать о втором. Но как? Как заработать больше? Я мучительно думала и пришла к неутешительному итогу: следует еще больше сократить расходы. Конечно, можно попытаться увеличить плату за уроки, но согласятся ли клиенты? Вернее, один клиент, потому что в последнее время у меня не было одновременно больше одного ученика.
     А расходы... Господи, сколько расходов! Уход за лошадьми, их целых семь, кормежка, плата за аренду дома и конюшни. А когда ученики живут у меня в доме, разве можно точно подсчитать, сколько на них тратится еды, питья, мыла, белья, топлива и всего прочего? И в чью пользу получается итог?
     Когда мы с Томми в течение двух лет вместе работали и содержали дом, дела у нас шли совсем неплохо. Клиентов было намного больше: Томми обучал мужчин и мальчиков, я - девочек. После его смерти все сразу пришло в упадок: мужчины почти перестали заниматься у меня, остались только девушки, и тех становилось все меньше. Правда, постепенно удалось снова увеличить клиентуру за счет мальчиков, а девочек становилось иногда на две-три больше, но тем не менее все оставалось зыбким, неопределенным. Прошедшее лето было, пожалуй, самым плохим за все время. И особых надежд на улучшение я не питала.
     Если же я все-таки решусь увеличить плату за обучение, то к чему это может привести? В конце концов, отцы моих клиентов - это те же Элберты Коулы, а они прекрасно знают, во что оценивается тот или иной товар, и ни одного пенни сверх положенного не дадут.
     Как ни крути, пришла я к окончательному выводу, придется увеличить плату за уроки и проживание (если будет кого учить). В это время, слава Богу, вошла горничная, прервав мои горестные размышления. Она принесла чашку шоколада и кувшин с горячей водой.
     Горничная сказала, что леди Реджина просила передать: завтрак от девяти до половины одиннадцатого в малой столовой.
     Шоколад она подала мне на подносе прямо в постель, воду отнесла в гардеробную и вылила в фарфоровый тазик. Вернувшись в комнату, девушка предложила помочь мне одеться, но я вежливо отказалась. Перед уходом она подбросила углей в камин.
     Я выпила шоколад, подождала, пока в комнате станет немного теплее, и встала.
     Мое зеленое платье из мериносовой шерсти никак нельзя было назвать слишком элегантным, но оно было удобным и теплым, а другого я с собой не захватила.
     Умывшись, я присела перед зеркалом, чтобы причесаться. Я больше не обращала внимания на красивые предметы, окружавшие меня, словно давно к ним привыкла. Сейчас лишь одна мысль билась у меня в голове: "Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы в завещании Джорджа не упоминалось о происхождении моего Никки! Прошу Тебя, Господи..."
     Эту мольбу я произносила про себя, с закрытыми глазами. Потом открыла их, положила гребень, встала и надела платье. Руки мои слегка дрожали.
     Но когда я вышла из комнаты, спина и плечи распрямились, голова была высоко поднята.
     Без особых усилий я нашла малую столовую и вошла туда, чувствуя, что ничего не смогу съесть.
     За столом сидели только Роджер и леди Реджина. Она приветливо улыбнулась мне и сказала:
     - Мой брат и мистер Мелвилл с самого утра занимаются делами в поместье. Гарриет с отцом завтракают у себя. Пожалуйста, берите, что вам нравится, вся еда на боковом столике.
     Я оказалась права, предположив, что графа Сэйвила нужно потчевать с утра не кашей, а мясом. Причем обильно и разнообразно. Во всяком случае, на столе я увидела почки, бекон, а также свиные отбивные, не говоря уж о крутых яйцах, хлебе и сдобных булочках. Взяв одну, я села возле леди Реджины. Лакей, внимательно наблюдавший за мной, что с непривычки вызывало у меня некоторую неловкость, тут же налил чашку кофе.
     - Что, еда несколько однообразна? - заметила леди Реджина, увидев мой выбор.
     - О нет, - ответила я. - Просто не хочется есть.
     С трудом проглотила я кусок булочки и сделала несколько глотков кофе.
     Роджер и леди Реджина не сводили с меня глаз, что показалось мне не очень-то вежливым. Отодвинув чашку, я напрямик спросила:
     - Что-нибудь не так? У меня грязь на лице?
     Оба рассмеялись.
     - Вовсе нет, - весело сказала леди Реджина, а Роджер зашел чуть дальше и откровенно объяснил:
     - По правде сказать, мы умираем от любопытства, миссис Сандерс. Наш братец ничего не изволил нам объяснить, кроме того, что вы включены в завещание Джорджа, поэтому и присутствуете здесь.
     - Разделяю ваше любопытство, милорд, - ответила я, стараясь сохранять спокойствие. - Я тоже хочу знать, каким образом завещание касается меня.
     Мои собеседники переглянулись: видимо, такого ответа они не ожидали. А у меня внезапно проснулся аппетит, я съела еще кусочек булочки и выпила кофе.
     - Гарриет не очень рада вашему присутствию, - сказал, подзадоривая меня, Роджер.
     Я не поддалась на провокацию и молча кивнула, чем усилила их любопытство и недоумение.
     Возможно, я и получила бы небольшое удовлетворение от своей вполне невинной игры с этими знатными господами, если бы так не волновалась в ожидании того, что могло произойти через несколько часов.
     Поскольку лорд Девейн и его кузина были все же достаточно воспитанными людьми и больше не пытали меня вопросами, мы быстро перешли к теме вполне невинной и наиболее ходовой в Англии - к погоде. Однако она вскоре исчерпалась.
     После того как я немного поела, леди Реджина предложила показать мне долгую галерею, где находятся семейные портреты. Я с благодарностью согласилась.
     Слово "долгая" вполне подходило для названия галереи, ибо, проходя по ней, я насчитала три длиннющих персидских ковра разного цвета, покрывающих блестящий паркет. Высокий куполообразный потолок украшали яркие фрески. Портреты, висевшие на обитых светло-коричневыми панелями стенах, были написаны маслом и вставлены в золоченые рамы.
     - Здесь представлена, можно сказать, вся история семьи Мелвилл, - сказала леди Реджина. - А также портреты друзей и дальних родственников. Я могу очень коротко рассказать о наших предках, поскольку для того, чтобы выслушать полную историю семьи, боюсь, вам придется приговорить себя к пожизненному заключению в гале