огла любить и не говорить правду? - крикнул он. - Разве так любят? Я понял, если бы ты сказала... Но ты не говорила!..
     Я с мольбой протянула к нему руки:
     - Дорогой... пойми, сестра никогда не признавалась мне, что она и Джордж женаты. Ни я, ни твой па... Ни я, ни Томми не знали, что ты законное дитя... И мы не хотели... боялись, что твое незаконное рождение может помешать тебе в жизни... Ты понимаешь?
     Я видела, он не понимал, даже не пытался понять. Весь мир в одну минуту перевернулся для него, для мальчика, которому всего восемь лет. Что он мог уяснить? Только одно: та, кого он все эти годы считал матерью, ему не мать. Остальное было не важно.
     Неожиданное открытие ошеломило его, вывело из равновесия. Опустошило.
     Я должна была предвидеть, что так будет... Но могла ли я поступить иначе?..
     Внезапно Никки сорвался с места и побежал туда, где стояли наши лошади. В одно мгновение он отвязал Нарсаллу, вскочил в седло и, рванув поводья, заставил ее сначала слегка попятиться, потом сразу перейти в галоп. Мгновение, и он скрылся из виду.
     Я осталась стоять, сжавшись от страха, но не считая для себя возможным поехать вслед за ним. Я понимала, он должен побыть один. Без меня.

***

     Тучи сгустились еще больше и опустились ниже к тому времени, когда я вернулась в замок. Флаги на его четырех башнях едва виднелись в сером, тоскливом небе.
     Войдя в холл, я первым делом спросила у дворецкого, не видел ли он Роджера: я не хотела, чтобы тот находился сейчас вне пределов дома, потому что не верила словам Ральфа, будто его кузен никогда не причинит зла моему Никки.
     Ответ дворецкого успокоил меня: после разговора в библиотеке Роджер ушел к себе в комнату и не выходил оттуда.
     Мой второй вопрос был о Ральфе: где он сейчас?
     - Мне кажется, его сиятельство у себя в кабинете, - последовал ответ, и я сразу направилась туда.
     С ним находился один из его помощников по хозяйству, но Ральф пригласил меня войти, сказав, что они уже закончили все дела.
     После ухода помощника Ральф сразу спросил, состоялся ли разговор с Никки, и я рассказала обо всем, что произошло.
     Когда я закончила, он встал из-за стола и, выйдя в холл, велел находившемуся там слуге немедленно пойти на конюшню и передать Джону Гроуву, чтобы тот отправил нескольких конюхов на поиски Никки, а когда найдут, чтобы попросили мальчика срочно прийти в кабинет.
     Вернувшись в комнату, Ральф снова уселся напротив меня и, слегка хмурясь, сказал:
     - То, что происходит с Никки, естественно. Не следует так переживать, словно наступил конец света, и худеть с каждым днем.
     - Конечно, - ответила я, - жизнь с постоянным страхом в душе весьма способствует аппетиту, не правда ли?
     - Но череда несчастий уже закончилась, дорогая Гейл. Ты можешь снова приняться за еду.
     Я вздохнула и потерла виски.
     - Ты в самом деле считаешь, что Никки больше ничего не грозит?
     - Уверен в этом, - ответил Ральф. - И потому решил завтра отправить вас обоих в Девейд-Холл. Об этом мы как раз говорили с моим помощником, когда ты вошла. Он поедет туда прямо сейчас и подготовит все, что нужно, к вашему прибытию.
     У меня опустились руки, я в полном оцепенении воззрилась на него:
     - Ты хочешь, чтобы мы там жили? С завтрашнего дня?
     Взгляд его янтарных глаз был спокойным и уверенным.
     - Да, - услышала я в ответ. - Это необходимо, чтобы утвердить Никки в его законных правах. Правах наследника и владельца Девейн-Холла... Тебе не обязательно сразу же начинать объезд ваших владений, - добавил он с улыбкой, - но необходимо, чтобы там как можно скорее появились хозяева. Тем более что твои ближайшие помощники, наверное, уже прибыли туда, и им не терпится тебя увидеть... Я говорю о мистере и миссис Макинтош. Будем надеяться, кулинарные способности старика помогут тебе прекратить голодовку.
     - Возможно, ты прав, - сказала я без всякого энтузиазма.
     Меня не радовал переезд, я боялась нового дома, не хотела быть там одна. Без него. Хотя понимала, что иного выхода нет.
     - Девейн-Холл, - заговорил он вновь, - уже можно считать вашей законной собственностью - твоей и Никки. Я связался со своим поверенным в Лондоне, и тот начал подготовку к оформлению твоей опеки над Никки... - Увидев мое расстроенное лицо, Ральф поспешил добавить:
     - Ты сохраняешь все права, как его мать, дорогая. Это подтверждено законом. Я же остаюсь душеприказчиком мальчика до его совершеннолетия.
     Я не могла не спросить, так ли уж необходим наш спешный отъезд и можно ли считать, что Никки будет там в безопасности.
     Ответ Ральфа показал, что он хорошо понимает мое состояние.
     Повторив, что совершенно уверен в безопасности Никки, Ральф добавил:
     - Не думай, будто я хочу отделаться от тебя, Гейл. Обещаю, что, как только смогу, а это будет совсем скоро, мы увидимся с тобой. Просто мне необходимо решить здесь еще кое-какие неотложные дела.
     В этот момент в комнату вошел дворецкий с сообщением, что мистера Никки уже нашли, он в полном порядке и через несколько минут пожалует к его сиятельству графу.
     Я прикрыла глаза и вознесла благодарственную молитву Господу.
     После ухода дворецкого я уже могла думать и говорить о другом и попросила Ральфа, чтобы в предстоящем разговоре с мальчиком тот не касался самой болезненной для меня и Никки темы.
     - Не имею ни малейшего намерения вмешиваться в ваши отношения, Гейл, - заверил он меня.
     - О чем же тогда будет разговор?
     - Об ответственности юного лорда Девейна перед его сводными сестрами.
     - Что? - переспросила я, не сразу уразумев, что речь шла о трех дочерях Гарриет. А когда поняла, добавила:
     - У их деда, слава Богу, денег куры не клюют.
     На что Ральф ответил:
     - Дело не только в деньгах. Дело в том, чтобы эти девочки не оказались в положении незаконнорожденных.
     Я в тревоге посмотрела на него:
     - Но разве можно что-то сделать?
     - Это я и хочу обсудить с Никки.
     - Ральф! - воскликнула я. - Ему еще только восемь лет!
     - Но он уже лорд Девейн и должен смолоду учиться понимать свою будущую роль и ответственность перед многими людьми, чье благополучие так или иначе будет зависеть от него. Он должен знать, что ответственность - это часть тех привилегий, которыми его наделила судьба.
     С этим я не могла и не хотела спорить. И вообще не хотела больше вступать в полемику с Ральфом. Единственное, чего мне сейчас хотелось, - чтобы он крепко обнял меня и сказал, что любит, что не представляет жизни без меня и больше всего желает, чтобы я стала его женой, невзирая на мое незнатное происхождение.
     Но услышать это - как я поняла, поднимаясь со стула, - не было никакой надежды. Вместо всего этого он завтра отправляет меня из своего дома и, как видно, очень доволен таким решением, находя для его оправдания какие-то дурацкие причины - вроде того, что Никки и я должны поскорее вступить во владение этим чертовым Девейн-Холлом и начать мудро управлять им... О нет, я не думала, что Ральф намерен сразу же прервать наши отношения - зачем ему это, пока он не нашел никого другого? Он даже станет навещать меня в Девейн-Холле, чтобы и там прислуга шепталась о том же, о чем, несомненно, судачат в Сэйвил-Касле...
     Но он не принимает во внимание одного, потому что и не догадывается об этом, - как только моя нога коснется земли Девейн-Холла, я уже никогда - слышите, граф Сэйвил, - никогда не лягу с вами в одну постель!.. Да, я найду в себе силы забыть о вас, милорд, - о вашем знатном происхождении, о благородстве... Даже о сделке, заключенной с вами относительно моей любимой лошади Марии... Если вы сами не соизволите вспомнить о ней...
     Стук в дверь прервал мои размышления. На пороге стоял мой сын... То есть мой Никки.
     - Вы хотели видеть меня, сэр? - робко спросил он.
     - Да, входи.
     Было видно, мальчик не ожидал застать меня здесь.
     - Добрый вечер, ма... - проговорил он в смущении.
     Он показался мне по-прежнему бледным, волосы и одежда намокли. Бросив взгляд в окно, я удостоверилась, что дождь льет вовсю.
     - Пожалуй, я оставлю вас, - негромко сказала я. - Переоденься в сухое, Никки, поскорее.
     Они оба кивнули, ничего не ответив.

***

     В тот вечер я не спустилась к обеду, вместо этого пошла в детскую. Там было непривычно тихо, царило некоторое уныние. Трех дочерей Гарриет уже и след простыл, а сыновья леди Реджины, Чарли и Тео, были явно огорчены предстоящим отъездом Никки.
     Я долго не задержалась там, пожелала всем спокойной ночи и поцеловала Никки, что всегда делала перед сном. Он ответил на поцелуй и назвал меня мамой, это наполнило мое сердце радостью и принесло некоторое успокоение.
     Потом я вернулась в комнату, закончила укладывать вещи и долго стояла у темного окна, за которым шумел дождь.
     Ральф пришел ближе к полуночи, когда дождь прекратился и через открытое мной окно в комнату врывался густой аромат садовых цветов.
     - Не замерзла? - спросил он, закрывая за собой дверь.
     - Я люблю запахи сада после дождя, - отвечала я.
     Он приблизился, вгляделся в мое лицо.
     - Все готово к отъезду? По дороге вы сможете переночевать в гостинице, а мой помощник Баррет и экономка Миллер, когда прибудете на место, окажут вам необходимую помощь. Кроме того, как я уже говорил, вас встретят супруги Макинтош. Не волнуйся, Гейл, все будет хорошо.
     Только сейчас я ощутила холод, идущий от раскрытого окна, и поежилась.
     - Должна повторить, Ральф, что так и не понимаю необходимости столь поспешного отъезда.
     - Главным образом для того, - ответил он спокойным, деловым тоном, - чтобы к тому времени, как Коул обратится с претензией в судебные инстанции, вы с Никки уже фактически вступили во владение Девейн-Холлом.
     - Неужели он это сделает? Значит, впереди еще и тяжба? Разве венчание Деборы и Джорджа в приходской церкви может оказаться недостаточным основанием?
     Ральф пожал плечами.
     - Кто знает, что соизволит придумать такой сутяга, как Элберт Коул? Особенно когда в ярости.
     Я вздрогнула:
     - Да, правда. Умоляю тебя, пусть один из этих людей из Лондона продолжает охранять Никки. Можно это сделать?
     - Я сам пришел к этой мысли, Гейл.
     - Значит, мальчику продолжает грозить опасность? Но ведь ты совсем недавно говорил...
     - И продолжаю считать, что опасности нет. Однако предосторожность никогда не мешает.
     Его слова меня нисколько не успокоили, Ральф это заметил, потому что подошел еще ближе и ласково произнес:
     - Гейл, пожалуйста, не думай, что я оставляю тебя на произвол судьбы. Это совсем не так. Через несколько дней я приеду в Девейн-Холл и...
     Я прервала его:
     - Понимаю, Ральф. Не нужно больше об этом.
     Я действительно не хотела, чтобы он продолжал убеждать меня в том, во что сам не верит, и желала лишь одного: чтобы эта ночь, последняя наша ночь, была такой же прекрасной, как все предыдущие.
     Ему тоже было не до слов. Он обнял меня, прижал к себе, его губы скользнули по моей шее, он начал целовать мои глаза, губы. Я чувствовала легкую небритость его щек.
     - Ты в самом деле очень похудела, дорогая, - прошептал он, сжимая мне бедра. - Но ничего, старики Макинтоши тебя быстро откормят.
     - Ты говоришь обо мне, как о рождественском гусе, - со смешком сказала я, и Ральф тоже не удержался от смеха.
     В эту ночь наши ласки были более медленными, но и более насыщенными, нежели раньше. Словно и он проникся моим ощущением неизбежного расставания.
     Впрочем, не думаю, что Ральф разделял бы мои чувства, одобрил бы мое решение. Скорее всего он полагает, что будет приезжать в Девейн-Холл как душеприказчик своего кузена Джорджа и наши отношения продолжатся.
     Однако я не могу... не смогу... Главным образом из-за Никки. Достаточно и того скандала, который, несомненно, будет сопутствовать - он еще не разразился в полную силу - его водворению... нашему водворению в Девейн-Холле. Я не могу... не хочу подбрасывать хворост в костер пересудами о своей любовной связи с графом Сэйвилом.
     Но ни о чем таком я и словом не намекнула Ральфу в ту ночь.
     После его ухода я долго лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к шуму вновь начавшегося дождя.
     Горькая истина заключалась в том, что я хотела невозможного: любить Ральфа как мужа, а не как любовника. Жить с ним в одном доме - в его доме, который он так любит, помогать ему, родить ему детей, просыпаться каждое утро, видя на подушке рядом со своей головой его лицо в ореоле золотистых волос.
     Я отдавала себе отчет в том, что это совершенно неосуществимо. Пусть мое имя очищено от подозрений в незаконной связи с Джорджем, но я все равно остаюсь женщиной незнатного происхождения, дочерью сельского врача, которая зарабатывает на жизнь уроками верховой езды... В общем, женщиной, недостойной стать супругой графа Сэйвила, члена палаты лордов Великобритании.
     Осознание этого разбивало мне сердце.

Глава 26

     Одно по крайней мере было хорошо в нашем путешествии в Девейн-Холл: Никки и я оказались на много часов пленниками кареты и могли попытаться смягчить возникшую между нами напряженность, которая, безусловно, тяготила нас обоих.
     - Прости, мама, что я вчера удрал от тебя... Тогда, в лесу... - сказал мне Никки после того, как мы тронулись в путь и уже свернули на дорогу с подъездной аллеи замка.
     Его голос звучал не так звонко, как обычно, а с усилием, приглушенно, и мне сделалось и радостно от того, что он осознает свою вину, и до слез больно, от того, что я стала невольной причиной его недетских переживаний.
     Мы сидели рядом на нешироком сиденье, обтянутом, как и стенки кареты, темно-синим бархатом, но я видела: Никки не хочет оказаться ближе ко мне, не хочет, чтобы я обняла его, как бывало раньше.
     Я негромко ответила:
     - Ты очень расстроился, милый, и имел для этого все основания. Я это хорошо понимаю. Но поверь мне, то, что ты вчера узнал, не так страшно, потому что ничего не меняет. Ты останешься для меня тем же Никки, моим дорогим сыном, а я... Я буду, как и раньше, твоей любящей матерью... Ведь у меня нет и не было другого сына, кроме тебя... А у тебя, - добавила я, помолчав, - не было и нет другой матери.
     - Да, - не сразу услышала я его все такой же напряженный, ломкий голос, - граф Сэйвил то же самое говорил мне вчера... Когда позвал меня.
     И опять только шорох колес и лошадиных копыт по размытой вчерашним дождем дороге.
     - Ты все еще сердишься на меня, - спросила я, - за то, что я намного раньше не рассказала тебе всю правду?
     - Нет, мама. По-моему, я понял, что ты не могла... Ведь ты дала слово своей сестре, даже клятву. А клятву не нарушают, верно?
     В его все еще напряженном голосе уже не слышалось вчерашнего отчаяния.
     Я с трудом подавила желание обнять его, прижать к груди, заверить, что люблю его теперь еще больше, чем раньше, если только это возможно; что благодарю за то, что он, такой маленький и беззащитный, нашел в себе силы и... мудрость - да, мудрость - сломать стену, которая начала было вырастать между нами.
     Пожалуй, около часа, если не больше, после этого мы продолжали путь почти в полном молчании, нарушая его только короткими фразами или восклицаниями, выражавшими наше отношение к тому, что мы видели из окон кареты.
     Наконец я задала Никки вопрос о том, что меня тоже волновало, однако неизмеримо меньше наших взаимоотношений. Я спросила, говорил ли с ним лорд Сэйвил о трех девочках, дочерях Гарриет.
     Наверное, в первый раз за время поездки он взглянул мне прямо в лицо своими светлыми наивными глазами.
     - Ой, да! - сказал Никки совсем другим, почти прежним тоном. - Его сиятельство объяснил мне, что о них нужно позаботиться. О Марии, Френсис и Джейн. И о ребенке, когда он родится... Или это будет она?.. Никто не знает, да, мама?.. Граф сказал, что разговор еще впереди, но что надо отдать им - чтобы они там жили - другой дом... Кажется, он называется Марион... или место так называется... Он сказал, им не следует во всем зависеть от мистера Коула, а еще... - Никки наморщил лоб, вспоминая. - Еще говорил, что леди Гарриет совсем не виновата в том, что Джордж Девейн женился на ней, когда вовсе не должен был... не имел права... Он нарушил свою клятву перед Богом... Я правильно объясняю, мама?.. Граф говорил, что у нас это... ответственность перед ними...
     - Да, мой милый. И граф, и ты совершенно правы.
     Никки продолжал смотреть на меня, и в его чистых глазах я прочитала какое-то сомнение. Они вновь сделались чужими. Или мне показалось?
     - Мама, - сказал он, - ты по правде любила меня или у тебя тоже была эта самая... ответственность?
     Никки с трудом выговорил все это, а я... я готова была убить Ральфа за его взрослые разговоры с мальчиком.
     - Должна тебе прямо сказать, дорогой, - ответила я, - что Абигейл Сандерс, то есть я, человек отнюдь не благородного происхождения, как, например, граф Сэйвил, а потому мои чувства, возможно, и проще, и прямее. Поэтому мне не мешают любить или не любить кого-то сословные различия... Как и мысли о том, в какой школе или в каком окружении находятся мои дети или дети моих родственников.
     - Не надо так кричать, мама, - сказал Никки. - Я ведь сижу рядом и хорошо тебя слышу. Но я совсем не понимаю, о чем ты говоришь...
     - О, Никки! - воскликнула я, обнимая его так крепко, что, наверное, у него перехватило дыхание. - И не надо понимать! Я люблю тебя - вот главное, что я хотела сказать, и буду любить всегда! Я готова умереть за тебя!..
     - Не надо, мама, не надо умирать, - проговорил он сдавленным голосом мне в плечо. - И не плачь, пожалуйста.
     - Я никогда не плачу.
     - Ну, как же, если у меня намокла вся макушка.
     Я не сумела сдержать смеха, отпустила его и вытерла слезы, достав платок из сумки. После чего почувствовала себя гораздо спокойнее и смогла продолжать разговор не на повышенных тонах.
     Никки, разумеется, больше хотел узнать о Деборе, и я стала рассказывать ему о нашем детстве - дома, с родителями, и у тетушки Маргарет.
     А потом он задал вопрос, который за день до этого я уже слышала от Ральфа: отчего Дебора не призналась мне, что они с Джорджем Мелвиллом поженились? И почему никак не помешала его женитьбе на Гарриет?
     Я взяла его руку в свою и ответила так:
     - Когда Дебора прибежала ко мне в дом, а Джордж... твой отец не пришел вслед за ней, чтобы увести обратно, это разбило ей сердце. И наверное, тогда она решила, что никогда, никогда не отдаст ему своего будущего ребенка... Тебя, Никки... Решила, что ты останешься с нами - с ней и со мной. - Я помолчала и добавила со вздохом:
     - Возможно, когда ты родился, она поняла, как плохо, если у ребенка нет отца и если его считают как бы незаконным. Быть может, она бы что-то и сделала, но бедняжка умерла через два дня после твоего рождения. Спасти ее было нельзя.
     - Только не плачь опять, мама, - сказал Никки. После очень долгого молчания я услышала:
     - Наверное, мой отец был нехорошим человеком.
     - Он не был плохим, - ответила я. - Только очень слабым.
     - Но он поступил плохо.
     - Джордж боялся своего отца, Никки. Потому и совершал недостойные поступки. Но перед смертью он попытался оправдаться перед тобой.
     - Как оправдаться, мама?
     - Завещал тебе деньги. Двадцать тысяч фунтов. Откуда-то он узнал о твоем рождении и включил тебя в завещание. Из-за этого граф Сэйвил и приезжал к нам в дом прошлой зимой... Чтобы отвезти меня туда, где была оглашена последняя воля твоего отца.
     - Я рад, - сказал Никки после очередной паузы, - что меня не отправили жить с отцом.
     Я снова обняла его.
     - Я тоже рада, мой милый.
     - Опять плачешь?
     - Не буду.
     Я увидела, что мальчик не может сдержать зевоту. Конечно, он устал и не выспался вчера после всех этих треволнений. Пусть поспит.
     - Почему бы тебе не вздремнуть, дорогой? - сказала я. - Положи голову мне на плечо. Мы еще не скоро сде