все мысли. Потом медленно, словно в полусне, подошла к гардеробу и достала с верхней полки мешочек с лекарственными травами, который захватила с собой.
     Я очень ясно помнила день, когда тетушка Маргарет дала мне самый первый пакетик с тем, особым, составом. Это было ровно за неделю до того, как мы с Томми поженились. Тетушка вошла ко мне вечером и сказала, протягивая пакетик: "Повремени с детьми, Гейл, ты еще так молода. Вам с Томасом нужно сначала стать на ноги. Принимай это, как там написано, каждый день, и не торопись заиметь ребенка".
     Однако она запоздала со своим снадобьем: через шесть месяцев после свадьбы у нас появился Никки. Правда, это было...
     Я держала в руках пакет и продолжала вспоминать.
     Тогда, после рождения Никки, я поняла, что мы с Томми не можем позволить себе еще одного ребенка, и стала принимать лекарство тети ежедневно. Я научилась сама приготавливать его. И оно оказалось действенным: ни разу за время брака я не забеременела.
     После гибели Томми у меня не было необходимости прибегать к нему, но я захватила пакетик с собой, когда собирала вчера вещи. Зачем? В этом я не хотела признаваться даже самой себе, пряча, как страус, голову в песок. Выходило, что я решила стать любовницей Сэйвила задолго до сегодняшнего поцелуя в саду.

***

     Он пришел почти через полтора часа. Все это время я сидела в постели, рядом горела свеча, я смотрела в раскрытую книгу, но не понимала ни слова.
     Услышав негромкий стук в дверь, я спокойно произнесла:
     - Войдите.
     Дверь открылась, он стоял на пороге, доставая головой почти до притолоки. На нем были светлая рубашка и штаны от вечернего костюма. Закрыв за собой дверь, Сэйвил сказал:
     - Меня атаковал в библиотеке Роджер. Я уж начал думать, что никогда не смогу от него отделаться и придется его убить.
     Я захлопнула книгу, положила ее на столик у кровати.
     - Я знала, что вы все равно придете.
     Пройдя легкой для своего роста походкой через всю комнату, Сэйвил подошел ко мне.
     - Гейл, - произнес он.
     Усевшись на край кровати, он некоторое время внимательно смотрел мне в глаза, словно что-то искал в них. Видимо, то, что он там нашел, удовлетворило его, потому что он кивнул головой и, приподняв мою руку, повернул ее ладонью вверх и поцеловал туда, где проступали голубые жилки.
     - Благодарение Богу, - сказал он.
     Под его губами мой пульс начал биться, как во время быстрого бега.
     - Милорд, - выдохнула я.
     Сэйвил поднял голову.
     - Ральф, - поправил он. - Мне хочется услышать, как вы называете меня по имени.
     Я облизнула пересохшие губы.
     - Ральф, - повторила я, стараясь унять дыхание, смирить биение пульса.
     Он улыбнулся своей ослепительной улыбкой:
     - Кажется, я всю жизнь только и делал, что ждал, когда вы произнесете мое имя...
     Он был - извините за банальное сравнение - как солнечный свет: горячий, несущий жизнь, пробуждающий эту жизнь, и мое тело тянулось к нему, как к солнцу.
     Наклонившись еще ниже, он поцеловал меня, его пальцы ласкали мою шею, ключицы. Он продолжал целовать меня, и я, обхватив его руками, притянула к себе.
     Мне хотелось обнимать его вечно, постоянно ощущать на себе его тело, вдыхать запах кожи, волос... И целовать...
     Наконец его губы оторвались от моих и опустились ниже, коснулись шеи, груди.
     - Гейл... - хрипло выговорил он. - Господи, Гейл, что ты со мной делаешь...
     - По-моему... мне кажется, - умудрилась я выговорить, - эти чувства взаимны.
     Сэйвил опрокинул меня на подушки, его руки смело двигались по моему послушному телу. Отстранившись, я начала расстегивать его белоснежную батистовую рубашку. Он застыл и терпеливо ждал, пока я закончу. А потом я стала гладить и целовать его теплое смуглое тело... обнаженное тело...
     Как мне описать то, что свершилось между нами в ту ночь? Техника любви, я полагаю, остается техникой - почти машинальными движениями, и то, что происходит между одной любовной парой, не слишком отличается от действий второй или третьей. Разница в малом, а вернее, в самом что ни на есть огромном - в чувствах. В накале страсти, в яркости огня, в его насыщенности. В мере нежности. И доброты.
     В ту ночь Ральф и я стали любовниками. От слова "любовь", а не от слова "незаконное сожительство", "тайная связь". Хотя и от последних значений никуда не уйдешь.
     Мы стали любовниками, когда я ощутила его внутри себя, когда мы слились воедино; когда я почувствовала, какое наслаждение мы даем друг другу - никто из живущих на земле не сможет мне дать ничего подобного.
     От этой мысли мне стало горько, потому что я знала - он не может стать всецело моим.
     Но лето лишь начиналось. Впереди было еще много дней, которые я проведу в этом прекрасном замке, а значит, до расставания далеко...

***

     Ральф ушел от меня на рассвете, а встретились мы уже за ранним завтраком. Он сидел за столом, когда я вошла, и ответил на мое приветствие наклоном головы и едва заметной улыбкой, тронувшей лишь уголки губ.
     Я же была еще наполнена переживаниями минувшей ночи.
     Взяв с буфетной стойки тарелку и положив какую-то еду, я заняла место подальше от Ральфа, хотя, кроме него, за столом сидела только его сестра.
     - Сегодня мы с Джоном, - обратился он ко мне, - собираемся проверить, как идет строительство некоторых новых зданий, и сразу после завтрака отправимся туда. А наши мальчики еще вчера уговорили меня дать распоряжение наполнить бассейн. Это уже делается, там можно будет плавать. Если хотите, второй завтрак подадут прямо на лужайку перед банями, и можно устроить пикник с детьми.
     - Мой сын не умеет плавать, милорд.
     - Вы уже говорили об этом. Значит, необходимо побыстрее научить его, чтобы он тоже не был лишен этого летнего удовольствия, миссис Сандерс.
     - Мои мальчики впервые начали плавать в нашем бассейне, - сказала леди Реджина. - А также, насколько помню, Ральф и Джон. Да и я тоже.
     Я не скрыла удивления:
     - Вы умеете плавать, леди Реджина?
     - Представьте, да... И у меня к вам небольшая просьба: поскольку вы наша гостья и пробудете здесь какое-то время, называйте меня просто Джинни, а мне разрешите звать вас Гейл.
     Этим предложением леди Реджины я была удивлена намного больше, чем ее умением плавать. Ведь исходя из того, что она могла подумать, когда узнала, в какой спальне мне предложено обосноваться, линию ее поведения я представляла себе несколько иной. Во всяком случае, на сближение я не рассчитывала.
     - Вы очень любезны, леди Реджина, - ошеломленно ответила я.
     - Джинни, - тут же поправила она.
     - Джинни, - неуверенно повторила я.
     Она повернулась к брату:
     - А мне тоже можно участвовать в вашем пикнике у бассейна?
     - Конечно, Джинни. Я еще не успел сообщить об этом всем остальным.
     Реджина удовлетворенно вздохнула.
     Я же с настойчивостью, достойной лучшего применения, вернулась к вопросу, всерьез меня беспокоящему, помимо всего прочего, конечно, а именно: кто будет учить Никки плавать и отвечать за его безопасность. Мистер Уилсон еще так молод.
     - Подозреваю, что за это возьмется сам Ральф, - весело сказала Джинни. - Он уже проверен на моих мальчиках. Они плавают как рыбы.
     Ральф поднялся из-за стола:
     - Прошу извинить, Джон ожидает меня. До встречи, леди.
     Я старалась не провожать его глазами, когда он выходил из комнаты.

Глава 16

     После завтрака Джинни повела меня в сад, расположенный за крепостными стенами. Боже, как много тут садов, парков, цветников? Хотя за столько веков можно было, наверное, устроить еще больше. К счастью, их никто не разрушал, не разорял, не сметал с лица земли. С каждым веком они только улучшались, разрастались и хорошели.
     Однако моя спутница, она же мой новый чичероне, сменившая на этом поприще своего брата, не была расположена к историческим экскурсам, а, напротив, рассказывала мне о нынешнем положении Сэйвил-Касла.
     - Ральф совершенно перестроил конюшни за последние пять лет, - говорила она. - Каретный сарай тоже оказался мал для его коллекции экипажей, поэтому он его снес и построил новый. Там даже есть специальная, как это называется... мойка для карет.
     Утро было изумительное - настоящее лето. Его начало приветствовали флаги цветов рода Сэйвилов, развевающиеся под легким южным ветерком на четырех башнях замка. Тропинка, по которой мы шли с Джинни, вывела нас прямо к конюшням, и я с восторгом и завистью смотрела на "лошадиный дворец".
     - Все это стоит немалых денег! - вырвалось у меня, прежде чем я поняла свой промах. Залившись краской, я сказала виноватым тоном:
     - Прошу прощения, Джинни, мне не следовало так говорить. Какое право я имею рассуждать о расходах графа!
     Его сестра добродушно рассмеялась:
     - Но это в самом деле стоит целого состояния, Гейл. А еще одно состояние ушло на новые постройки. Зато он гордится, что может дать работу многим людям, оставшимся без куска хлеба после окончания войны с Наполеоном.
     Я знала, о чем говорит Джинни: наши солдаты, победителями вернувшиеся с полей сражений, нашли страну обнищавшей и истощенной, в ней для них не было ни места, ни работы, их семьи голодали и были готовы на все, чтобы прокормиться.
     - Рада за тех, кто нашел здесь работу, - сказала я. - Представляю, как благодарны они вашему брату.
     - О, если бы вы видели! - воскликнула Джинни. - Ральф построил целый поселок, где они живут со своими семьями. Он не говорил вам?
     - Нет, - ответила я, торопясь отнести и этот факт к достоинствам графа Сэйвила, коих и так набралось уж слишком много для одного человека.
     Мы обогнули конюшни и миновали проход, который, вероятно, раньше служил тыловыми воротами в крепостной стене. Картина, представшая перед моими глазами, не могла не вызвать восхищения. Мы оказались на огромном лугу, поросшем изумрудного цвета травой. Она сверкала и переливалась под лучами солнца, почти сливаясь с омывающими ее водами озера.
     - Давайте присядем, Гейл, - сказала Джинни. - Мне стало трудновато ходить.
     - Конечно, Джинни, - тотчас согласилась я.
     - Эту беременность я переношу тяжелее, чем три предыдущие, - продолжала она. - Видимо, сказывается возраст.
     Поскольку она сама заговорила на эту тему, я спросила о сроке ее беременности.
     - Семь месяцев, - ответила Джинни.
     - Ну, тогда у вас есть все основания уставать от ходьбы. Мы прошли не так уж мало.
     Морщась, она приложила руки к пояснице и тяжело опустилась на ближайшую скамью. Действительно, вид у нее был усталый. Я решила не беспокоить ее разговором и молчала.
     Реджина заговорила сама и, к счастью, опять о поместье и ни о чем другом.
     - В средние века замок всем обеспечивал себя сам, - рассказывала она. - Даже теперь здесь производится почти все, что необходимо для жизни его обитателей и окрестных жителей. Это намного дешевле, чем привозить откуда-нибудь издалека.
     Чем больше я узнавала, тем больше удивлялась, а вернее, пугалась этой грандиозности: мне начинало казаться, что Сэйвил-Касл не просто большое поместье, а чуть ли не целая страна или на худой конец графство.
     Через какое-то время Джинни, охнув, поднялась со скамьи и сказала, что, пожалуй, следует отправляться назад.
     - А удовольствие рассказать вам о новых постройках и показать их я оставлю Ральфу. Вообще-то такой человек, как он, - сказала она доверительным тоном, - должен заниматься не хозяйственными, а государственными делами. Но пока в правительстве лорд Ливерпул и его приверженцы-тори, Ральфу нечего делать в Вестминстере.
     - Но он ведь принимает участие в заседаниях парламента? - осторожно спросила я, опасаясь сказать какую-нибудь глупость и признать таким образом свою полную несостоятельность в политических делах.
     - Да, и всегда голосует против правительства Ливерпула, но это, увы, не приносит ощутимых результатов. У тори сейчас большинство.
     Итак, к длинному списку достоинств лорда Сэйвила прибавилось еще одно: смелые выступления в парламенте.
     Мы не спеша шли к дому под теплым утренним солнцем, и я тщетно пыталась увязать в уме образ нежного и страстного любовника с образом благородного лорда, заседающего в парламенте и решающего дела государственной важности.
     Слова Джинни еще больше отдаляли его от меня. А может, именно эту цель она себе и поставила?..

***

     Когда мы пришли в замок, Роджер с мальчишеской радостью поспешил сообщить нам, что Гарриет не примет участия в намеченном пикнике: она получила известие, что ее папочка изволит прибыть в середине дня, и будет дожидаться его в замке, как Пенелопа своего Одиссея.
     Джинни не слишком одобряла выпады Роджера и сказала, что ему давно пора повзрослеть и не выходить за рамки светской любезности.
     - А, собственно, почему? - возразил Роджер, глядя на свою кузину светлыми, как утреннее небо, наивными глазами. - Да, я не люблю ее. А точнее, терпеть не могу! И между прочим, - добавил он, слегка понизив голос, - у меня вполне серьезные сомнения относительно того существа, что созревает у нее в животе. Является ли оно ребенком Джорджа? Не решилась ли она на этот шаг уже после его смерти - от неистового желания заполучить наследника и преемника Девейн-Холла?
     - Роджер!
     Леди Реджина была глубоко возмущена.
     Что касается меня, то, должна признаться, подобная мысль закралась мне в голову еще до того, как я услышала откровения Роджера. Поэтому меня они совсем не удивили.
     - Как ты можешь говорить такие ужасные вещи? - продолжала Джинни.
     - Очень просто, - ответил он с подкупающей искренностью.
     В это время лакей доложил, что для пикника все готово, и мы вышли из дома.
     Экипаж и лошади стояли у дверей. Роджер оседлал чистокровного гнедого скакуна, двое слуг помогли Реджине сесть на переднее сиденье экипажа, я уселась рядом с ней и взяла в руки вожжи, на запятках устроился один из слуг. Я уже знала, что ехать нужно в сторону дамбы.
     Снова мне показалось странным, не соответствующим окружающему пейзажу здание в виде греческого храма, стоящее под ветвистыми английскими дубами на типично английской аккуратно подстриженной лужайке. Но когда вспомнила, что это всего-навсего бани с бассейном, мое потревоженное чувство вкуса успокоилось и смирилось.
     Под одним из развесистых деревьев уже стояли белые садовые стулья, окружая складной стол под белой скатертью, на котором разместились корзины с едой и бутыли с напитками. Из-за белых колонн здания слышались веселые детские голоса.
     Роджер отправился взглянуть, что там делается, и поведал нам: Ральф и Джон плещутся вместе с детьми, состязаясь, кто кого сильнее обрызгает. Мы с Джинни присели на стулья под дубом.
     - Хотелось бы, - сказала она, - чтобы мой муж так играл с ребятишками, как Ральф. Но это, к сожалению, ему несвойственно.
     - Некоторые мужчины, - попыталась утешить я, - начинают общаться с детьми, лишь когда те становятся старше.
     - Дай-то Бог. Он, конечно, любит мальчиков, но Каролина может из него веревки вить.
     - Она прелестная девочка.
     - Слышали бы вы, какой она подняла визг, когда я не разрешила ей купаться вместе с мальчиками. Этого только не хватало!..
     Мы еще поговорили о детях. Вскоре плеск воды и крики утихли, и джентльмены разного возраста появились между белыми колоннами, чтобы присоединиться к нам.
     Мои глаза сразу нашли Ральфа. Он был уже полностью одет - в белой рубашке и синем сюртуке, влажные волосы утратили свой золотистый цвет и были просто светло-коричневыми.
     - Где же Гарриет? - спросил он сестру.
     - Получила известие о прибытии отца и собирается ждать его в доме.
     - О Господи! - раздался голос Джона Мелвилла. - Он все-таки возвращается?
     Меня снова кольнула жалость к Гарриет и ее отцу, которыми все здесь тяготятся - и, кто знает, из-за чего? Из-за их неприятного нрава или потому, что они люди другого круга? Но я ведь тоже человек другого круга...
     Со ступенек "греческого храма" послышался звонкий детский голос:
     - Мама! Мама! Ты привезла еду?
     - Еда уже на столе, Тео, - ответила Джинни, - Конечно, умираешь с голоду? А как Чарли?
     - Еще больше умираю, - похвастался мальчик, прыгая вниз по ступенькам.
     Вслед за ним выскочил мой Никки. Наконец-то! Я взглянула на его довольное лицо, мокрые волосы и поняла, что можно ни о чем не спрашивать, - ему все здесь нравится.
     - Ой, мама! - возбужденно заговорил он, подбегая ко мне. - Я окунулся! Много раз! Даже держался на воде, честное слово! Лежал прямо на воде! И лицо в ней!
     О Господи! Не могу сказать, что это обрадовало меня. Картина, которую я представила, была ужасна: мертвое тело, распластанное на поверхности воды. Брр...
     Я снова нашла глазами Ральфа, что было нетрудно: он стоял рядом.
     - Как это получается? - спросила я у него. - Для того чтобы научиться плавать, нужно сначала научиться тонуть?
     Он не удержался от смеха.
     - Вы почти правы, Гейл. Только одна поправка: словечко "не". Нужно научиться не тонуть. Чему мы уже научились, верно?
     Последняя фраза относилась к моему сыну, и тот закивал головой так, что влажные волосы рассыпались по лицу.
     Никки убежал к мальчикам, Ральф сел возле меня и продолжил разговор о том, что так волновало меня в эту минуту, - о плавании. Тот, кто боится окунуть лицо в воду, сказал он, никогда не научится плавать, поэтому, начиная обучение, нужно избавить человека от страха. Никки с этим уже справился - значит, к концу недели будет плавать почти как рыба.
     Сидящий напротив Джон подтвердил его слова, добавив с улыбкой, что они все здесь островитяне и опытные пловцы, а потому я должна им верить.
     Пикник вполне удался - дети веселились от души, взрослые без напряжения и пикировки спокойно общались между собой. Я уж не говорю о вкусной и обильной еде, о том, что каждое наше желание тотчас угадывалось исполнительными слугами, а нам оставалось только наслаждаться покоем и бездельем.
     Я, кажется, начинала понимать, какое блаженство может принести эта полная удовольствий и праздности жизнь богатых людей.
     Неподалеку, у берега озера, были привязаны две лодки, и Ральф пригласил всех покататься. В одну из лодок сел он сам с мальчиками, шкипером и гребцом второй стал Джон. Леди Реджина предпочла остаться на земле, к ней присоединился Роджер, сказавший, что совершенно не понимает желания Ральфа постоянно что-то делать. Куда приятнее сидеть на одном месте, погрузившись в созерцание и свои мысли, не делая лишних движений. На что его кузина сухо заметила, что действительно, единственное движение, которое он позволяет себе делать, - это держать в руках игральные карты.
     - О дорогая Джинни, - сказал на это Роджер, ничуть не обидевшись, - как хорошо ты меня знаешь!
     Перед тем как сесть в лодку, я взяла клятву с Сэйвила, что, если она перевернется, он спасет Никки, а с Джона - что в том же случае он будет спасать своего единственного пассажира, то есть меня.
     - Поехали! - закричал нетерпеливый Тео, когда мы расселись по лодкам.
     Мой спутник был словоохотлив, от него я узнала немало нового о Ральфе и вообще об их семье.
     - Бедняга Ральф, - говорил Джон, - настолько добросердечен от природы, что его семья, не стесняясь, садится ему на шею. Ну зачем, спрашивается, он дает приют этой Гарриет и ее отвратительному папочке? Какие у него могут быть обязательства перед ними? У старика Коула денег куры не клюют, он может нанять целую армию слуг и лекарей, чтобы присматривать за дочерью, пока та не родит, как они оба надеются, наследника Девейн-Холла.
     Я опустила пальцы в тихо струящуюся за бортом лодки воду, которая приятно холодила кожу, и спросила:
     - Верно ли я поняла, что, согласно завещанию, Роджер в любом случае получит достаточно денег, чтобы существовать вполне безбедно?
     Джон презрительно фыркнул:
     - Так оно и есть. Но нужно знать Роджера. У него никогда не будет денег. Хорошо еще, что, по настоянию Ральфа, он отдал хоть часть осно