тна.
   - Как только ты покончишь со своим обжорством, мы сможем  отправиться
туда и увидеть все своими  глазами!  -  промолвила  герцогиня  с  мягкой
укоризной.
   - Я и сам не пойму, с чего это так проголодался! -  весело  встряхнул
головой герцог, поддев на вилку изрядный кусок яичницы.
   Это было уж слишком. Интимные нотки в голосе его друга ударили  Макса
по самому уязвимому месту. Макс еще ни разу в  жизни  не  слышал,  чтобы
герцог разговаривал с кем-нибудь таким тоном.
   Его голова резко вскинулась кверху, а ноздри  угрожающе  раздулись  -
как у дикого зверя, почуявшего опасность.

***

   После завтрака герцог повел молодую  жену  к  северной  стене,  чтобы
подняться  по  лестнице  на  древние  укрепления.  Вырубленные  в  стене
ступеньки были  такими  узкими,  что  Энтони  пришлось  пропустить  Сару
вперед.
   -  Так  я  успею  поймать  тебя,  если  ты  споткнешься,  -  серьезно
предупредил он.
   Она ответила ему задорной гримаской, приподняла подол и в  два  счета
оказалась на стене.
   Перед ней открылась серая громада морских волн,  увенчанных  коронами
белой  пены.  Как  завороженная,  с  широко  раскрытыми   глазами   Сара
приблизилась к внешнему краю мощной пятнадцатифутовой стены, не  отрывая
взгляда от безбрежной дали.
   Под ее ногами седые волны с грохотом обрушивались на  отвесный  обрыв
не меньше сотни футов высотой. Резкий ветер растрепал ее прическу; чайки
с пронзительными криками кувыркались в потоках воздуха над головой.  Это
была грозная, но прекрасная картина.
   - Ну, что скажешь? - прозвучал над ухом бархатный голос.
   Сара снова окинула взором серые валы с седыми  шапками,  пронзительно
синее небо и белоснежных чаек и лишь покачала головой - у  нее  не  было
слов.
   Герцог ласково  обнял  ее  за  плечи  и  привлек  к  себе,  не  мешая
любоваться пейзажем, который она непременно захочет написать.

***

   Макс извелся в одиночестве в  библиотеке,  пока  наконец  не  получил
долгожданное  приглашение  от  Энтони.  Он  помчался  на   конюшню,   но
оказалось, что там уже ждут и Лоренс с Патриком.
   Секретарь испытал ни с чем не сравнимое отчаяние. Он надеялся, что во
время поездки Энтони будет  целиком  в  его  распоряжении,  и  вовсе  не
собирался делить его общество с двумя деревенскими олухами,  называвшими
себя его братьями.
   - Я пригласил сопровождать нас  лорда  Лоренса  и  лорда  Патрика,  -
надменно игнорируя сердитую мину Макса, сообщил герцог. - Судя по всему,
лорд Лоренс выполнял  обязанности  управляющего  гораздо  усерднее,  чем
старина Уильяме.
   - Очень хорошо, - буркнул Макс, но не  выдержал  и  взорвался,  когда
конюх подвел ему каракового жеребца, на котором обычно ездил  герцог.  -
Что же ты делаешь? - рявкнул он на конюха, но Энтони перебил его:
   - Сегодня ты поедешь на Сэме!
   - А ты, Энтони? - опешил Макс.
   - На Родриго, - последовал небрежный ответ.
   - На Родриго?! - Макс не знал, что и подумать.
   - Боюсь, что у нас не найдется для вас лишней лошади, мистер Скотт, -
пояснил Патрик.
   - Но ведь Родриго предназначен для скачек, это не рабочая скотина!  -
возмущенно обратился к герцогу Макс. Каким бы превосходным наездником ни
был Энтони, Макс и думать не смел о том,  чтобы  рисковать  чистокровным
скакуном на непривычных сельских дорогах.
   - Да ничего с ним не сделается! - небрежно заявил Энтони, после  чего
секретарь счел за благо воздержаться от дальнейших споров.
   Лоренсу подвели мосластого гнедого жеребца, а Патрику - еще крепкого,
но давно поседевшего от старости пони. Вся герцогская свита  вскочила  в
седла без происшествий, но в тот момент, когда сам Энтони хотел усесться
верхом, Родриго шарахнулся от конюха, тащившего по проходу ведро воды, и
взвился на дыбы, пугая беспомощного  парня  молотившими  воздух  острыми
подкованными копытами.
   Энтони успел вдеть ногу только в одно стремя, но это не помешало  ему
с легкостью удержаться  в  седле  и  с  небрежным  смехом  похлопать  по
атласной шее не в меру расходившегося жеребца.
   Родриго недовольно мотнул головой, но успокоился.
   Уже на выезде из конюшни герцог заметил:
   - Первым делом позабочусь о том, чтобы купить хороших лошадей.
   - Мой приятель хочет продать отличного  рысака!  -  заметно  оживился
Лоренс.
   Далее  средний  брат  пустился  в  подробное  и,  как  полагал  Макс,
чрезвычайно занудное  описание  достоинств  этого  коня.  Он  так  и  не
научился интересоваться конскими статями, хотя сам служил в кавалерии.
   Однако герцог отнесся к речам Лоренса с дружеским вниманием,  и  весь
путь через парк до границ ближних ферм компания вынуждена  была  внимать
разглагольствованиям о каком-то никчемном жеребце.
   Макс, которому отлично была известна придирчивость  Энтони  во  всем,
что касалось конских родословных, готов  был  поспорить,  что  герцог  и
смотреть не станет на эту несчастную конягу, столь милую сердцу Лоренса.
Но секретарь  понимал,  почему  Энтони  с  таким  терпением  выслушивает
занудные речи среднего брата.  Он  старается  завоевать  его  доверие  и
расположение.
   Скотт раздраженно думал о том,  что  его  друг  ведет  себя  чересчур
покладисто - недостаток, в котором он обвинял Энтони множество раз. И  с
чего это герцог вообразил, будто может расположить к себе кого угодно?
   Площадь  земельных  угодий,  имевших  отношение  к  поместью  Чевиот,
оказалась весьма обширной, однако фермы находились в довольно  плачевном
состоянии - в точности как предупреждал Лоренс.
   Хотя теперь, конечно, благодаря мистеру Паттерсону Энтони  больше  не
испытывал затруднений с финансовыми вложениями.
   Все арендаторы встречали лорда Лоренса с неизменной приветливостью  и
радушием. Так что под конец Максу стало казаться, что Лоренс  похитил  у
Энтони роль, на которую имел право лишь хозяин поместья.
   Самого же герцога  нисколько  не  смущала  столь  явная  популярность
среднего брата. С благожелательной улыбкой на красивом лице  он  вежливо
пожимал руки фермерам, смотревшим на него как на заморское чудо. Кое-кто
вспомнил, что Энтони очень походит на мать.
   И все как один хвалили лорда Лоренса  за  внимание  и  заботу  об  их
хозяйствах.
   - Я рад это слышать, - снова и снова повторял герцог.  -  Значит,  он
даст мне  правильный  совет,  какая  помощь  вам  потребуется  в  первую
очередь.
   Эти волшебные слова всякий раз  вызывали  на  обветренных  фермерских
лицах счастливые улыбки.
   Родриго капризничал, но герцог относился к его выходкам с  неизменным
спокойствием.  Максу  казалось,  что  застоявшийся  жеребец  вот-вот  не
выдержит и понесет, однако Энтони управлял им железной рукой.
   И только на обратном пути,  когда  кавалькада  уже  въехала  в  парк,
герцог спросил у Лоренса:
   - В каком состоянии беговая  дорожка  вокруг  парка?  Она  не  сильно
заросла?
   - По крайней мере проехать можно, - холодно отвечал Лоренс.
   -  Отлично,  -  обрадовался  Энтони.  -  Родриго  нужно  как  следует
размяться!
   Он направил жеребца на дорожку и отпустил поводья.
   - Черт побери! - вырвалось у Лоренса,  с  открытым  ртом  смотревшего
вслед испарившемуся коню с всадником.
   - В прошлом году он  получил  первый  приз  на  французских  скачках,
приравненных к нашему дерби, - не без злорадства огорошил этого недотепу
Макс.
   - Но как он достался Энтони? - полюбопытствовал Патрик.
   - Родриго еще жеребенком подарил Энтони его дядя, принц де Варонн,  -
сообщил Макс.
   Упоминание столь  знатного  имени  пробрало  даже  несносных  братьев
Селбурн - они замолчали.
   Так, в полном молчании,  троица  дождалась,  пока  Энтони  прокатится
вокруг парка и вернется к ним - запыхавшийся и  довольный.  Он  выглядел
таким счастливым!
   У Макса снова сладко замерло сердце  при  виде  этого  неподражаемого
человека. Такому, как он, вовсе ни к чему любовь и  уважение  этих  двух
олухов, из-за которых он так переживает!
   - А ты отличный наездник, Чевиот, - с явной неохотой признал Лоренс.
   - Спасибо! - тепло улыбнулся  брату  герцог.  Родриго  успел  изрядно
пропотеть и  всю  оставшуюся  дорогу  до  дома  вел  себя  исключительно
по-джентльменски.

***

   Кончился май, начался июнь, и жизнь немногочисленных обитателей замка
Чевиот мало-помалу начала входить в привычное русло.
   Герцог  трудился  на  благо  поместья,   а   Сара   устраивала   себе
художественную мастерскую. Она выбрала для этого пустовавшее помещение в
башне Маргариты. Так звали одну из герцогинь,  которая  во  время  осады
Оливера Кромвеля была вынуждена дать жизнь своему ребенку в этой  башне,
так как остальные строения были небезопасны из-за обстрела.
   Как только студия была  устроена,  Сара  приступила  к  осуществлению
своего замысла - морскому пейзажу.
   К обоюдной радости Энтони и Сары, они обнаружили, что  могут  считать
себя по-настоящему счастливой парой. После  стольких  лет  добровольного
изгнания герцог наконец позволил себе не только вернуться  домой,  но  и
привести поместье в достойный вид. А она обрела возможность работать,  и
никто больше не претендовал на ее время, отрывая от  любимого  дела.  По
вечерам они находили друг в друге внимательных и заботливых  слушателей,
перед которыми так приятно было похвастаться своими успехами. А по ночам
становились страстными и нежными любовниками под уютным  балдахином  над
кроватью в спальне Сары.
   Итак, и герцог, и герцогиня были вполне довольны жизнью. К несчастью,
их умиротворенное состояние  отнюдь  не  разделяли  остальные  обитатели
замка.
   Вдовствующая герцогиня ни за что не желала примириться  с  понижением
своего статуса - ведь теперь она во всем считалась номером вторым  после
Сары. И хотя Сара предпочитала не совать нос в  домашние  дела  и  вдова
по-прежнему заправляла хозяйством в замке, ее бесило, что  при  малейшем
признаке неудовольствия челядь старалась выполнить прежде всего  прихоти
Сары.
   Мало того, слуги откровенно обожали молодую  хозяйку.  Поскольку  для
самой вдовы сколько-нибудь дружеское или хотя бы вежливое  обращение  со
слугами  было   признаком   непозволительной   слабости   и   отсутствия
воспитания, поведение Сары казалось ей возмутительно  плебейским.  Слуги
на то и существуют, чтобы служить, и не пристало настоящим  аристократам
интересоваться их мнением по поводу того, в какой цвет следует выкрасить
стены в столовой!
   А две дюжины новых тюфяков, которые Сара распорядилась приобрести для
этих никчемных созданий? Те тюфяки, что имелись раньше в помещениях  для
слуг, никто и не думал менять на протяжении десятков лет - так почему же
теперь они вдруг стали плохи?
   Каждый  вечер  вдова  скрипела  от  злости  зубами  при  виде   Сары,
занимавшей хозяйское место за столом, а потом  удалявшейся  в  хозяйскую
спальню. Ее совершенно не трогали попытки  Сары  проявить  дружелюбие  и
наладить хоть  какие-то  отношения  -  напротив,  покладистость  молодой
герцогини только разжигала ярость вдовы.
   Она лезла из кожи  вон,  чтобы  отравить  существование  этой  наглой
самозванки,  но,  несмотря  на  все  ее  усилия,  "неблагодарная  тварь"
выглядела неизменно счастливой и довольной жизнью!
   В не менее расстроенных чувствах пребывал и лорд Лоренс. Несмотря  на
радость по поводу того, что  сиятельный  Чевиот  наконец-то  снизошел  к
чаяниям малых сих и  готов  удовлетворить  их  нужды,  Лоренс  ненавидел
Энтони за то, что не он, а его старший брат  принес  в  поместье  мир  и
процветание. Он ревновал к популярности, которую начинал приобретать его
брат у арендаторов. И главное - был возмущен тем, что Энтони увел у него
из-под носа герцогский титул.
   Сколько лет, сколько долгих лет Лоренс жил в ожидании его  гибели  на
этой проклятой войне! Вот и мама  нисколько  не  сомневалась:  рано  или
поздно это случится.
   И все эти годы Лоренс лелеял мечту унаследовать отцовский титул - он,
а не Энтони будет герцогом Чевиотом!
   Однако жизнь преподнесла ему горькую пилюлю, и Лоренс оказался  не  в
силах так просто ее проглотить.
   Патрик буквально разрывался на части. Он  преданно  любил  Лоренса  и
считал ужасной несправедливостью то, что Энтони досталось  место,  давно
уготованное Лоренсу. Но честный, по-детски  непосредственный  Патрик  не
мог не проникнуться симпатией к Энтони. А потом, он ни за что не  посмел
бы искренне пожелать, чтобы другого человека убили на войне - тем  более
его собственного брата!
   Все это лишало Патрика покоя. Он считал, что предает Лоренса, слишком
по-дружески относясь к Энтони, но в то же время чувствовал, что поступил
бы не по-христиански, обвиняя Энтони в праве первородства. Мало  того  -
он все чаще замечал, с какой ненавистью относится к Энтони его  мать,  и
начал подозревать, что это злое чувство зародилась отнюдь не сегодня.
   Он однажды спросил у матери, почему герцог не явился  в  замок  после
ужасного ранения под Саламанкой, и ему ответили, что Энтони  терпеть  не
может Чевиот.
   Это было откровенной ложью. Потому что Патрик видел, как его  старший
брат любит свою землю. Энтони не жалел ничего, чтобы вернуть Чевиоту его
былое величие. А слова о том, что Энтони  никто  сюда  не  звал,  больно
врезались Патрику в память  и  внушали  все  большую  тревогу.  Ситуация
складывалась пренеприятная: на глазах у Патрика рушился  весь  привычный
мир.
   И все же самым несчастным существом в замке Чевиот по праву следовало
бы считать Макса.
   Ах, с какими пылкими надеждами он предвкушал их с  Энтони  переезд  в
Нортумберленд! Там, вдали от столичной суеты и  бессердечных,  чванливых
друзей, они с Энтони снова станут неразлучны, и  Макс  опять  будет  для
него тем незаменимым и  единственно  близким  человеком,  каким  являлся
когда-то в Испании.
   Но ничего такого не случилось.
   Во-первых, потому, что Энтони взбрело в голову сделать  своего  брата
непременным участником всех его начинаний. Лоренс таскался  за  ними  по
пятам по всему поместью. Ему было дозволено присутствовать  даже  тогда,
когда герцог обсуждал с Максом финансовые проблемы.
   Макс  понимал,  чего  пытается  добиться  Энтони,   но   считал   это
бесполезной и утомительной затеей. По мнению Макса, этот тупой, коварный
и неблагодарный мальчишка попросту не способен измениться к лучшему.
   Но даже несмотря на все неудобства, которые  причиняло  ему  общество
неотесанного  Лоренса,  Макс  не   считал   среднего   брата   серьезным
соперником. Ведь Энтони  старался  проявить  привязанность  к  брату  из
чувства долга, а не по велению сердца, Да, Лоренс  мог  рассчитывать  на
общество Энтони и на его внимание, но  он  не  мог  бы  претендовать  на
любовь.
   А вот с герцогиней все обстояло не так просто.
   Макс никогда еще не  видел,  чтобы  какой-то  женщине  удавалось  так
околдовать его друга. У  Макса  не  укладывалось  в  голове,  что  такую
утонченную, изысканную личность,  как  герцог  Чевиот,  могла  очаровать
невзрачная девчонка  в  жутких  потрепанных  платьях,  вечно  измазанных
краской.
   До сих пор Макс довольно успешно  подавлял  порывы  жгучей  ревности,
поскольку не сталкивался с  серьезными  претендентами  на  привязанность
Энтони. И  он  терпел  всех  этих  приятелей  своего  кумира  постольку,
поскольку ни один из них не мог  претендовать  на  приз,  приготовленный
Максом исключительно для себя. Рано или поздно Макс должен стать в жизни
Энтони самой важной персоной.
   Его бесила даже мысль о  том,  что  это  место  может  занять  кто-то
другой. Естественно, Что чем теснее на глазах у Макса  герцог  сближался
со своей молодой женой,  тем  явственнее  простая  неприязнь  к  молодой
герцогине перерастала  в  смертельную  ненависть.  И  теперь  было  лишь
вопросом времени, когда бурлившее у  Макса  в  душе  дьявольское  варево
вырвется наружу и повергнет обитателей Чевиота в пучину боли,  страха  и
всеобщей подозрительности.

Глава 19

   Как обычно, собираясь приступить  к  новой  картине,  Сара  начала  с
небольшого наброска маслом. Чтобы поймать игру первых утренних лучей  на
поверхности моря,  она  в  течение  целой  недели  ровно  в  семь  часов
поднималась на крепостную стену со своим этюдником и занималась эскизом.
   Макс раздраженно следил за  миниатюрной  фигуркой,  карабкавшейся  по
каменным парапетам, и  его  любопытство  по  поводу  ее  таланта  быстро
превратилось в настоящую манию. Для него  было  пыткой  то  уважение,  с
каким Энтони относился к увлечению  своей  жены.  И  напрасно  секретарь
повторял  про  себя,  что  это  ничего  не  значит,  что  это  очередное
проявление душевной щедрости  его  друга,  -  он  должен  был  убедиться
собственными глазами, что молодая герцогиня вовсе не так талантлива, как
о ней говорит ее муж.
   Возможность сделать это представилась в одно мрачное утро, когда небо
загромоздили кучевые облака, а воздух стал ~ тяжелым и влажным -  воздух
перед грозой. Выходя из замка через заднюю дверь,  Макс  повстречался  с
Сарой. Она шла из сада.
   Он задержался на крыльце и придержал дверь перед молодой хозяйкой.
   -  Доброе  утро,  ваша  светлость!  -   поклонился   секретарь.   Его
придирчивый взгляд не упустил ни старого платья, измазанного краской, ни
растрепавшихся на ветру волос.
   Макса передернуло от брезгливости. И как только  Энтони  не  противно
иметь дело с этой замарашкой?
   - Доброе утро, мистер Скотт, - с улыбкой отвечала она.
   - Вы снова за работой?
   - Да. -  Ее  темно-каштановые  волосы  отливали  золотистым  блеском,
гармонировавшим с легким загаром, покрывавшим щеки и лоб. - Но я обещала
мужу, что непременно позавтракаю с ним.
   В груди у Макса шевельнулась ядовитая ревность. Супруги действительно
взяли в привычку завтракать  вдвоем  в  гостиной  у  герцогини,  и  этот
очередной признак их близости также оказался записан  на  счет,  который
Макс рано или поздно собирался предъявить этой особе.
   Едва дождавшись, пока Сара войдет в  замок,  Макс  поспешил  в  башню
Маргариты. Какое-то время она проведет вместе с  мужем,  и  Макс  успеет
проникнуть к ней в студию и посмотреть на ее работы.
   Ему определенно везло в это утро - никто не  заметил,  как  секретарь
тайком  приблизился  к  двери  в  башню.  Ему  пришлось  остановиться  и
подождать, пока глаза  привыкнут  к  сумраку.  Сюда,  к  подножию  узкой
винтовой лестницы, едва  доходили  отблески  света  из  высоких  бойниц,
прорубленных в толстой стене.  Утро  было  довольно  душное,  и  влажный
воздух башни показался Максу намного прохладнее.
   Наконец он освоился настолько,  что  смог  начать  подъем  по  старой
каменной  лестнице,  осторожно  ставя  ноги  на  неровные   выщербленные
ступеньки. Наверху оказались две одинаковые двери. Макс толкнул ту,  что
была ближе.
   Первое, что бросилось ему в глаза, - большой мольберт,  установленный
перед окном, недавно застекленным по приказу Сары. Она также  приказала,
чтобы здесь выскоблили пол и принесли  небольшую  жаровню,  обогревавшую
эту просторную пустую комнату.
   Скупую обстановку  завершали  длинный  стол,  заваленный  красками  и
кистями, и множество полотен, расставленных вдоль стен.
   Макс ощутил первый укол тревоги.  Все  это  слишком  мало  напоминало
уютное убежище  взбалмошной  девицы,  от  скуки  играющей  в  искусство.
Медленно, даже нерешительно он приблизился к мольберту  и  посмотрел  на
полотно.
   Сара едва успела начать свою картину. Она сделала лишь первые  мазки,
обозначив синее небо и серые волны.
   Какая неудача! Можно ли судить о художнике по отдельным мазкам?  Макс
нахмурился, но тут же  заметил  небольшую  работу,  стоявшую  на  стуле.
Наверное, это был один из тех набросков, что Сара делала  на  крепостной
стене.
   Макс  впился  глазами  в  эскиз.  Легкие,  искусные  мазки   блестяще
передавали волшебную игру света на утреннем небе. Максу даже показалось,
что он чувствует, как движутся облака, а стена под ногами вздрагивает от
ударов огромных волн.
   Он был ошеломлен, раздавлен. В е