: "Мон ами, благодарю вас  за  присланные  документы  и
выражаю уверенность в том, что ваши заслуги будут по достоинству оценены
магистром... Чаша Грааля должна быть полна  знаний...  Высший  рыцарский
совет Царьграда награждает вас за блестяще проведенную операцию  крестом
в петлицу.... Ваш брат Бертло".
   - Бертло известнейший ученый, - воскликнула Елизавета Викентьевна.  -
Но как он оказался в Царьграде...
   - Это я так перевела, мамочка, - вздохнула Мура. - Здесь написано - в
Базеле. Базель - Василий, а Василий и означает - царь, значит  Базель  -
Царьград.
   - По-твоему, Константинополь - это тоже Базель? - с опаской  спросила
Елизавета Викентьевна. - Вас этому на курсах учили?
   - Чушь какая-то, -  подала  голос  Брунгильда.  -  Константинополь  в
Швейцарии?
   - Меня больше интересует  адресат  письма,  мсье  Бертло,  -  сердито
заметил доктор. - Письмо надо вернуть  по  назначению.  Нехорошо.  Может
быть, он его ищет.
   - Конечно! - Мура всплеснула руками. - И  он  может  в  любую  минуту
явиться сюда! У вас есть оружие?
   - Зачем вы меня пугаете? - Доктор вскочил в возмущении, тем более что
старик полез проверять свой карман. - Неужели из-за этой бумажки адресат
устроит перестрелку с беззащитными женщинами?
   - Устроит, устроит! - уверенно заявила Мура, пряча заветный листок  в
складках лифа. - И запомните хорошенько, мы ничего не видели и не знаем,
у нас ничего нет. Отпираемся как можно убедительней.
   - Но зачем? Зачем? - возопил доктор Коровкин.
   - Мы не знаем его имени! Оно здесь не указано.  И  он  может  явиться
сам, а может прислать посланца...
   От звука звонка из прихожей все вздрогнули. Старик вынул  из  кармана
пистолет и вышел. Доктор онемел. Мура взяла плащ со звездой и кинула его
на спинку стула. Все чинно расселись по местам и замерли.
   В дверях гостиной явилась Глафира и возвестила:
   -  Брунгильда  Николаевна,  изволите  ли   вы   принять   мадемуазель
Воронину?
   - Мадемуазель Воронину? - переспросила  старшая  профессорская  дочь,
растерянно обводя взором домашних.
   - Разреши ей войти, - зашептала Мура. - Не волнуйся.
   - Проси, - хрипловато велела  Брунгильда,  не  поворачивая  головы  к
служанке.
   Мадемуазель   Воронина   оказалась   ладной,   миловидной   женщиной,
полноватой для своих лет - ей было не более двадцати. Ее вишневое платье
из бархатного пана украшали обильные рюшечки, розетки и  модные  широкие
рукава с узкой манжеткой с воланом у кисти. Шляпку с  высокой  тульей  и
завязками,  несмотря  на  позднюю  осень,   венчали   золотистые   ветви
искусственного винограда - последний крик моды,
   Мадемуазель Воронина подняла густую вуаль, на свежем личике  блестели
темные глаза, пухлые губы были ярко накрашены.
   - Мадемуазель! - обратилась она чересчур громко к Брунгильде,  нервно
оглаживая  широкие  кисти,  плотно  обтянутые  перчатками.  -   Могу   я
переговорить с вами наедине?
   Брунгильда встала, выпрямилась во весь рост.
   - Мне нечего  скрывать  от  своих  родных,  -  металлическим  голосом
произнесла она.
   - Тогда пеняйте на себя!
   - Мадемуазель! - Доктор Коровкин шагнул к наглой  особе.  -  Извольте
объяснить ваши слова!
   - Она знает, о чем я! - дерзко ответила доктору мадемуазель Воронина.
- Я каждый вечер играю со смертью. И соперниц я не потерплю!
   - Милочка, - попыталась сгладить  напряжение  Елизавета  Викентьевна,
беспомощно взглянув на доктора и дочерей, - прошу  вас,  присядьте.  Это
какое-то недоразумение.
   - Вы ошибаетесь! - парировала гостья. - Недоразумения нет. Вчера  мон
ами весь вечер увивался вокруг вашей дочери! Зачем она явилась туда, где
ей не место? Мне не до смеха, уверяю  вас,  -  в  голосе  молодой  особы
зазвучали визгливые нотки, - когда  человек,  от  которого  зависит  мое
будущее, лакомится фарфоровыми блондинками!
   - Выбирайте слова, мадемуазель! - взмолилась Елизавета Викентьевна, с
ужасом глядя на свою старшую дочь.
   - Я не понимаю, о чем речь, - сказала  Брун-гильда  матери.  -  Здесь
что-то не то!
   - То! То! - разъяренная гостья бросилась к черному плащу, висящему на
спинке стула. - А это что? Что это, я вас спрашиваю! Может быть,  здесь,
у вас, в потайном кармашке хранится и его любовная  записка?  Признание?
Назначение свидания?
   - Не трогайте, отдайте, отпустите! - Мура схватила  плащ  и  потянула
его к себе. - Там ничего нет, ручаюсь вам.
   - Я хочу убедиться в этом сама! - рычала мадемуазель Воронина.
   - Ладно, ладно, - уступила Мура, - только потом отдадите?
   - Мне  таких  тряпок  не  надо,  у  меня  своих  полно,  -  прошипела
эксцентричная девица.
   Мура резко выпустила из рук  ткань,  и  гостья  повалилась  со  своей
добычей на пол. Клим Кириллович,  а  следом  за  ним  из-за  портьеры  и
седобородый старик бросились к поверженной победительнице и  помогли  ей
подняться. Злобно посверкивая исподлобья  черными  глазами,  мадемуазель
Воронина убедилась, что записок нет, и кинула плащ на пол.
   - Предупреждаю, - заявила она Брунгильде. - В цирк - ни ногой.  А  то
ненароком уроню что-нибудь  с  проволоки,  да  прямо  на  вашу  кудрявую
голову.
   - Не желаете ли чашечку чая? - сконфуженно предложила хозяйка дома. -
Попробуем все выяснить, разрешить недоразумение.
   - Мне некогда! Я  должна  найти  изменника!  -  отрезала  мадемуазель
Воронина. - И потом, на улице холодно, а в коляске меня ждет  Сигизмуша.
Так что, мерси боку.
   Странная визитерша легко повернулась и выбежала из  гостиной.  Старик
прытко кинулся вслед за ней. Мура подняла  с  полу  злосчастный  плащ  и
вновь повесила его на спинку стула.
   - Это... это... - оскорбленный до глубины  души  доктор,  в  сознании
которого клокотали самые  фантастические  предположения,  не  знал,  как
сформулировать вопрос. - Это и есть адресат письма мсье Бертло? Со  всей
этой чушью о рыцарских советах и Царьградах-Базелях?
   - Доченька, прошу тебя, объясни, кого здесь искала мадемуазель?
   Брунгильда покосилась на доктора.
   - Не знаю.
   - Может быть, она поклонница господина Скрябина? -  предположил  Клим
Кириллович.
   -  Ты  была  сегодня  ночью  со  Скрябиным?  -  испугалась  Елизавета
Викентьевна.
   - Не помню, - пробормотала Брунгильда, пряча глаза от матери.
   - Не  думаю,  -  пришла  сестре  на  выручку  Мура.  -  Софрон  Ильич
обязательно бы узнал Скрябина, его портреты есть в каждой нотной  лавке.
А мадемуазель Воронина наверняка - синьорина Чимбалиони, похожа на  свои
афиши, и про цирк она говорила. Но кого она имела в  виду.  Кто  ее  мон
ами?
   - Надо было отдать ей записку, - мрачно сказал  доктор,  -  возможно,
мсье Бертло писал именно ей. Познакомился с ней во время  ее  гастролей,
цирковые артисты разъезжают по всему миру.
   - Я не помню из  лекций  господина  Гревса,  были  ли  среди  рыцарей
Иерусалима женщины и вручали ли им крест в петлицу, - ворчливо возразила
Мура.
   - О! - доктор Коровкин схватился за голову. - Да какое вам  до  всего
этого дело? Отдайте записку - и перестаньте мучить нас всех.
   - Я бы отдала, - тяжело вздохнула Мура, - но она сама сказала, что ее
в коляске кто-то ждет... А если адресат именно он? И вся сцена  ревности
искусно разыгранная комедия?
   -  Это  Сигизмунд  Суходел  всего-навсего,  -  простонал  доктор,   -
компаньон покойного Сайкина. Он ни при чем!
   - А я в этом не уверена, - упорствовала Мура.
   - Ты права, Машенька,  -  поддержала  младшую  дочь  изнуренная  всем
произошедшим мать. - Крест в петлицу больше к лицу мужчине.
   - Если эта негодяйка разыграла комедию, а вовсе не ревнует, я ее убью
сама, - с трудом скрывая ярость, процедила сквозь зубы Брунгильда. -  Да
кончится ли когда-нибудь весь этот кошмар?
   Ответом ей стал электрический звонок из прихожей.
   - Может быть, это Николай  Николаевич?  Или  хотя  бы  его  ассистент
Прынцаев? - с робкой надеждой спросил доктор, глянув на Муру.
   Она приложила палец к губам.
   После недолгого ожидания белая створка двери отворилась, и  в  проеме
возникла Глафира, с визитной карточкой на подносике.
   - Господин Коровкин, -  сказала  она  растерянно,  -  вас  спрашивает
господин Астраханкин. Прикажете принять?
   Клим Кириллович вопросительно уставился на Елизавету Викентьевну,  та
автоматически поправила прическу.
   - Обязательно, - зашипела Мура, сделав, умоляющие глаза.
   Елизавета  Викентьевна,  не  дождавшись  реакции  доктора,   согласно
кивнула. Глаша вышла, и  вскоре  на  пороге  возник  элегантный  высокий
господин  средних  лет,  довольно  плотный,  в  темно-синей   тройке   и
белоснежной рубашке, высокий ворот которой подпирал  строгий  галстук  с
коралловой булавкой. Черная с проседью шевелюра и такая  же,  стриженная
полукругом бородка обрамляли благообразное румяное лицо.
   -  Прошу  прощения,  если  нарушил  ваш  покой,  -  сказал  он,  сияя
располагающей улыбкой. - Позвольте?
   Он представился, неспешно подошел к хозяйке  и  поцеловал  протянутую
ему руку. Затем  с  исключительной  аккуратностью  приложился  пушистыми
усами к ручкам барышень. И только после этого пожал руку доктору.
   - Телефонировал вам домой, уважаемый Клим Кириллович, -  объявил  он,
усаживаясь на предложенный стул, - да разведал, что вы сюда отправились.
Не утерпел. Захотелось поблагодарить вас за то,  что  ночью  спасли  мое
сокровище.
   - Я как раз собирался к вам, но обстоятельства задержали, -  смущенно
пробормотал доктор.
   - Анечка прекрасно  себя  чувствует,  немножко  бледненькая,  но  уже
готова резвиться. Страшно представить, что моя дочь едва не погибла. И я
отсутствовал. Дела, знаете ли, для них и стихия не заказ, пришлось ехать
к графу д'Ассейну. И ведь полон дом прислуги, мать грамотная женщина.  А
за ребенком уследить не могут.
   Господин  Астраханкин  остановил   внимательный   взор   на   бледной
Брунгильде.
   - Я лишь выполнял свой профессиональный долг, - заметил доктор.
   - Вот и я, господин Коровкин, -  продолжил  Астраханкин,  внимательно
разглядывая  старшую  профессорскую   дочь,   -   поспешил   вас   лично
отблагодарить. Гонорар гонораром, но примите от меня маленький  презент.
С радостью бы выхлопотал бы для вас крест  в  петлицу,  по  собственному
опыту знаю, как радуют такие знаки отличия, но надеюсь, мой дар вам тоже
понравится.
   Он снял с пальца перстень и протянул его доктору Коровкину.
   -  Я  не  могу  принять  такой  дорогой  подарок,  -  возразил   Клим
Кириллович.
   - Вы  обидите  господина  Астраханкина,  -  с  внезапной  горячностью
вступила Мура, - берите  и  благодарите.  Действительно,  жизнь  ребенка
дороже золота.
   Доктор  смущенно  принял  перстень.  Мура,  не  скрывая  любопытства,
нагнулась, чтобы лучше его рассмотреть. Это был перстень с печаткой.  На
его поверхности вырисовывался четырехлистник с бугорком  в  перекрестье.
Но надписей никаких.
   - А  нет  ли  в  этом  перстне  тайника?  -  спросила  она  господина
Астраханкина, передвинувшегося к стулу, на спинке которого висел  черный
плащ.
   - Тайник есть, - ответил Астраханкин. - Нажмите на  кнопочку.  Внутри
на крышке найдете мою фамилию.
   - Вы шутите, - Мура отпрянула, - в тайниках хранятся яды.
   - Вы слишком романтичны! - улыбнулся Астраханкин.  -  "Волшебный  дар
Изоры"! Глупостям учат вас в гимназиях. Клянусь своей дочерью,  яда  там
нет.
   - Машенька у нас большая шутница и выдумщица,  -  пояснила  Елизавета
Викентьевна и растроганно добавила:
   - Я понимаю ваше состояние. Это ужасно, лишиться ребенка. Слава Богу,
все обошлось. Да и Клим Кириллович мог пострадать. Он прекрасный доктор,
обидно было бы из-за досадной ошибки потерять репутацию, когда уже  пора
думать о собственной клинике...
   Астраханкин в задумчивости посмотрел на смущенного доктора.
   - Клим Кириллович, если наши интересы совпадут, то не исключено,  что
среди моих благотворительных заведений появится и клиника. Думаю, и граф
д'Ассейн, известный благотворитель,  с  удовольствием  присоединится  ко
мне, он и к наукам неравнодушен.
   -  Приятно,  когда  состоятельные  люди  тратят  свои   капиталы   на
благотворительные дела, а не на пустые развлечения, -  с  воодушевлением
заметила Елизавета Викентьевна и не удержалась, выговорила наболевшее:
   - Что может быть нелепее маскарадов во время наводнения?
   - Не каждый маскарад нелеп, - мягко возразил Астраханкин, - иногда  и
за пустыми развлечениями скрываются самые благородные цели.  -  Он  взял
наконец в руки черный плащ со спинки стула. - Наряд знакомый... Вчера  у
графа... Вы там были? Мне кажется ваше лицо знакомым. - Он с восхищением
смотрел на точеный профиль  золотоволосой  красавицы.  -  Эти  противные
капюшоны... Значит, мы еще с вами встретимся. - Он скомкал плащ и бросил
его на прежнее место. - Позвольте? -  Он  склонил  крупную  черноволосую
голову  и  со  значением  поцеловал   руку   Брунгильде.   -   Позвольте
откланяться.
   Лицо гостя приобрело каменное выражение, глаза потухли, он повернулся
и оставил гостиную.
   В повисшей тишине Муромцевы  и  доктор  напряженно  ждали,  когда  за
посетителем захлопнется дверь  и  раздастся  отдаленный  звук  железного
засова.
   - Фу. -  Мура  в  изнеможении  откинулась  на  спинку  дивана.  -  Вы
заметили? Он пришел сюда, чтобы осмотреть этот плащ.  Он  его  незаметно
ощупал! Я видела!
   - Причину своего визита он объяснил внятно и убедительно,  -  охладил
ее пыл доктор. - Не приписывайте господину Астраханкину своих фантазий.
   - Но он подарил вам этот проклятый перстень! - вскричала  Мура.  -  А
там яд! Я уверена! Едва вы откроете крышку и  вдохнете  кристаллики,  вы
умрете!
   - Зачем ему надо убивать спасителя его дочери? - вытаращился на  Муру
доктор.
   - Как вы не понимаете? - воздела она руки к потолку. - Потому что  он
увидел здесь этот проклятый плащ! Потому что он думает, что вы завладели
письмом мсье Бертло! А вы уверены, что он не знает  о  вашей  дружбе  со
следователем Вирховым? И потом! Потом! Вы  ведь  можете  уличить  его  в
убийстве!
   - Об убийствах слышать не хочу, - всхлипнула Брунгильда.
   В голосе Муры доктор расслышал что-то, что  вернуло  его  к  мысли  о
необходимости скрывать ото всех важную информацию... Ведь она расследует
дело... Или уже не расследует?
   - Мура, ты думаешь, что мсье Бертло  писал  письмо  именно  господину
Астраханкину? - спросила Елизавета Викентьевна.
   - Вполне возможно, - внезапно пыл Муры остыл. - Если  только  его  не
подослал истинный адресат.
   - Но ведь какой-то крест в петлице у господина Астраханкина  есть,  -
заметила профессорская супруга, - он сам признался.
   - А если такой знак в Петербурге имеют и другие рыцари?  -  задумчиво
ответила Мура. -  Все-таки  не  хочется  подозревать  такого  достойного
человека. Надо все хорошенько обдумать.
   - Надо показать господину Астраханкину письмо мсье Бертло!  -  заявил
доктор.
   - Клим Кириллович, не сердитесь, - попросила Мура. -  Хотя  синьорина
Чимбалиони....
   -  Ты  думаешь,  она  искала  у   нас   господина   Астраханкина?   -
встрепенулась хозяйка. - Это он ухаживал за  нашей  Брунечкой  и  вызвал
такую вспышку  ревности  у  циркачки?  Странно,  такой  благовоспитанный
господин, и так любит свою дочь.
   - Нет, нет и нет! - вскочила Брунгильда. - Вы меня сведете с ума!  Не
ухаживал за мной этот торговец!
   - Ты просто не помнишь! - возразила Мура. - Ты же сама говорила,  что
тебя опоили каким-то наркотическим зельем....
   - О Боже! - Доктор  рухнул  на  стул.  -  Скорей  бы  пришел  Николай
Николаевич! Он во всем разберется!
   Пристыженные женщины  прикусили  язычки,  и  как  раз  вовремя  -  из
прихожей послышался звук электрического звонка.
   - Вот и он, - облегченно вздохнула  Елизавета  Викентьевна,  -  пора.
Сейчас все расставим по своим местам.
   Но вместо профессора в белом проеме дверей вновь появилась Глафира.
   - Господин Холомков, Илья Михайлович. Изволите принять?
   Елизавета Викентьевна и  Брунгильда  переглянулись,  Клим  Кириллович
недовольно поморщился, а Мура снова умоляюще зашипела:
   - Пустите, пустите его, прошу вас.
   Доктор вспыхнул.
   -  Проси,  -  обреченно  вздохнула  Елизавета   Викентьевна,   сквозь
охватившее ее волнение она заметила  по  некоторым,  одной  ей  понятным
признакам несомненный внутренний трепет и у дочерей.
   Когда на пороге гостиной возник рослый красавец, легонько  тряхнувший
пышной русой шевелюрой - в знак общего сдержанного поклона,  -  и  обвел
пространство  своими  синими  глазами,  в  которых  проплывали  туманные
облачка, женщины задержали дыхание и  изобразили  прохладную  учтивость.
Разъяренный доктор Коровкин  закашлялся  от  ударившего  в  нос  пряного
дуновения дорогого одеколона.
   - Прошу прощения  за  внезапный  визит,  -  сказал  Илья  Михайлович,
собираясь приступить к целованию дамских рук.
   Он не успел сделать  и  шага,  как  внезапно  вскочила  Брунгильда  и
выкрикнула:
   - Что все это значит? Как вы смеете меня преследовать?
   Улыбка медленно сползла с губ русского Адониса.
   - Зачем вы здесь? - продолжила Брунгильда. - Что вам  от  меня  надо?
Проклятый плащ? Так забирайте его и уходите!
   Она бросилась к стулу, схватила в охапку  черный  плащ  с  капюшоном,
ткнула его в грудь Ильи Михайловича и топнула ножкой.
   - Вон! Вон! Не смейте мне  показываться  на  глаза  вместе  со  своей
синьориной Чимбалиони!
   -  Брунгильда!  -  Елизавета  Викентьевна  и  доктор  заторопились  к
девушке.
   - Уходите! - кричала Брунгильда. - Она вас там ждет!
   Пятясь к дверям,  со  скомканным  плащом  в  руках,  Илья  Михайлович
растерянно бормотал:
   - Прошу вас, успокойтесь... Вы ошиблись... Ее там нет...
   - А кто там вас ждет? - набросилась на Холомкова Мура.
   - Герр Вернер... мой приятель...
   Мура едва вспомнила человека, имя которого слышала один раз в  жизни.
Неожиданно разъярившись, она пронзительно взвизгнула:
   - Я все расскажу госпоже Малаховской!

Глава 19

   Карл  Иванович  Вирхов  спешно  покинул  здание  Окружного  суда   на
Литейном, рядом с ним рысцой трусил кандидат на судебные должности Павел
Миронович Тернов. Юный юрист бережно  прижимал  к  груди  портфель,  где
лежали  должным  образом  оформленные  бумаги,  -   товарищ   прокурора,
покоренный  безупречной  логикой  опытного  следователя,  без  колебаний
подписал разрешения на обыски и арест, о которых тот хлопотал.
   Следователь теперь точно знал, кто убийца книжного воротилы  Сайкина.
Этот  человек   фотографировал   Сайкина,   Суржикова   и   компанию   в
издательстве. Карл Иванович в который раз за свою  многолетнюю  практику
убедился, что  стоит  начать  расследование,  как  из  массы  ежедневных
случайностей обязательно всплывают имеющие непосредственное отношение  к
делу. Такой судьбоносной случайностью стала  и  демонстрация  тщеславным
морским волком доктору Коровкину знаменательной фотографии.
   Теперь  Вирхов  направлялся  к  Суржикову,  важнейшему  свидетелю   в
запутанном деле, чтобы прихватить его на  очную  ставку  с  убийцей.  По
дороге Вирхов заглянул в участок, забрал околоточного - на случай,  если
потребуется применять силу.
   Прислуга  провела  Вирхова  и  его  спутника  в  запущенную  комнату,
служившую и гостиной, и столовой. Любитель кактусов и  двое  его  друзей
хлопотали вокруг винной бочки, водруженной на деревянную лавку, пребывая
в изрядном подпитии.
   - Прошу прощения, ваше превосходительство, -  растерянно  пробормотал
Суржиков, узрев на пороге человека в шинели и форменной фуражке.  -  Чем
обязан?
   - Вижу, некстати,  -  пробасил  важно  Вирхов,  осматривая  необычное
убранство гостиной. - Что празднуем?
   - Праздника особого вроде нет. - Суржиков поскреб затылок и просиял:
   - Да душа у меня поет! Зацвел мой самый драгоценный  кактус.  Видимо,
от повышенной влажности и упавшего давления. Эх,  такие  наводнения,  да
почаще бы... Поверьте мне на слово, этот кактус  -  панацея  от  мужской
слабос