руку профессору.
   - Если вы о Бурбонах,  то  это  не  по  моей  части.  У  меня  другие
проблемы: придется  завтра  облаву  организовать.  Пора  положить  конец
безобразиям...
   - Но облаву можно и отложить, - неуверенно  произнесла  Мура,  отводя
глаза  от  испытующего  взора  Вирхова.  -  Могут  обнаружиться   другие
обстоятельства, которые поменяют ваши планы...
   - На что вы намекаете? - в голосе Вирхова послышалась тревога. -  Вам
что-то известно?
   - Пока еще нет, - уклонилась Мура, - но  завтра  станет  известно  из
выпуска "Петербургского листка". Только умоляю  вас,  примите  все  меры
предосторожности.

ГЛАВА 24

   Карл Иванович Вирхов попал на Литейный уже  за  полночь.  Однако  его
кабинет был заполнен людьми. Павел  Миронович  Тернов  и  письмоводитель
Поликарп Христофорович принимали кого-то  в  следственной  камере;  кого
именно, Вирхов сразу не разобрал. Зато  тут  же  отметил,  что  кандидат
восседает за его письменным столом! Ему это не понравилось, но искренняя
радость подчиненных смягчила душу, и следователь решил не  размениваться
на пустяшные выговоры.
   - Карл Иваныч, - Тернов выбежал навстречу начальнику и  егозил  перед
глазами Вирхова. - Как я рад,  что  вы  вернулись!  Поздравляю!  -  Пока
письмоводитель помогал начальнику разоблачиться, Тернов  изливал  потоки
слов. - Мы уже знаем, что вас отпустили, звонил товарищ прокурора. Но  и
я не терял даром  времени.  -  Кандидат  приосанился.  -  Я  связался  с
сыскным, потребовал, чтобы всех свободных агентов  отправили  на  поимку
преступников: часть - в автомобильную мастерскую, а часть - в  Шахматный
клуб. Велел им рассредоточиться и занять посты наблюдения. Пока новостей
нет, но я уверен, уверен, что кто-нибудь из них да появится!
   - Хорошо, - устало похвалил Вирхов, - а что здесь происходит?  Почему
здесь господин Загнобийло?
   Остап Тарасович еще по прибытии следователя вскочил со стула,  теперь
же он вытянул руки по швам и вращал  глазами,  не  решаясь  ответить  за
Тернова. Вирхов жестом пригласил его присаживаться.
   - Господин Загнобийло дал нам новую  нить.  Он  вам  сейчас  все  сам
расскажет. А вот ваша кухарка.... - затараторил Тернов.
   - В чем дело, Прасковья? - перебил его Вирхов, только теперь  опознав
в закутанной бабе,  сидевшей  у  стола  Поликарпа  Христофоровича,  свою
собственную прислугу, а в мужике рядом с ней знакомого дворника. - Опять
забыла открыть печные вьюшки?
   - Господь с вами, барин, - Прасковья перекрестилась.
   - Господин Вирхов, -  подоспел  Поликарп  Христофорович,  -  со  слов
свидетелей мною записаны новые показания, они  проливают  дополнительный
свет на отравление Минхерца.
   Расспросив самолично дворника и кухарку,  Вирхов  выяснил  следующее:
днем  дворник  Селифан  Клушин  поднялся  на  крышу  скидывать  снег   и
обнаружил, у одной из печных труб снег притоптан, а около  -  крышка  от
бочки и моток провода с чугунным  шаром  на  конце.  Получалось,  кто-то
орудовал у дымовой трубы, как  раз  у  той,  что  связана  с  дымоходами
вирховской  квартиры,  мог  и  набезобразничать.  Впрочем,  теперь  сама
Прасковья во всем сомневалась: в каком положении были вьюшки, когда  она
уходила вечером и  когда  она  утром  вошла  в  удушливую  квартиру,  не
помнила, двигала ли она их, потеряв голову...
   - Тьфу ты, - Вирхова охватило раздражение, - ну и  бестолочь.  Ничего
не понять. А откуда взялась крышка от бочки? Впрочем, все равно. Чтобы с
крыши повредить мой дымоход, надо быть сильно грамотным.
   Утомившийся Тернов  давно  перестал  молотить  языком  и  восторженно
пялился на вернувшегося начальника. Тот отпустил Прасковью и дворника  и
обернулся к Загнобийло.
   - Итак, Остап Тарасыч, докладывай, с чем пришел.
   Загнобийло огладил пышные черные  усы,  концы  которых  свисали  ниже
подбородка.
   - Вам известно, Карл Иваныч, у меня на участке баловства нет. Народ у
меня смышленый, бузить остерегается - научен горьким  опытом.  Обо  всех
непорядках мне сообщает. Так вот. Один из моих людей  нашел  на  помойке
автомобильный руль. Другой - через несколько дворов -  огромные  очки  в
желтой  кожаной  оправе,  автомобильные.  А  третий  углядел   в   жерле
водосточной трубы нечто черненькое и выволок кожаную перчатку.
   - Ну и что? - поторопил Загнобийло Вирхов.
   - Вычертил я на бумаге  траекторию  точек,  где  обнаружены  все  эти
предметы, - Загнобийло снова огладил усы и протянул Вирхову  исчерченный
лист, -  определил  направление  движения  и  возможный  радиус  поисков
преступника.
   -  Похоже,  находки  связаны   с   взрывом   автомобиля,   -   Вирхов
сосредоточенно изучал самодельную карту.
   - Я же говорил вам, Карл Иваныч, - встрял Тернов, -  что  водитель  с
рулем вывалился из машины!
   Вирхов поморщился, как от зубной боли и изрек:
   - Мало ли что кто мне говорит? Вон  Кронберг  уверял,  что  Шевальгин
глухонемой, а у вас заговорил. Да и Фанфалькина шахматистом  аттестовал,
а профессор Муромцев утверждал мне противоположное.  Продолжайте,  Остап
Тарасыч.
   - Слушаюсь, ваше превосходительство. Попервоначалу я думал, это эсеры
балуют, их расплодилось, что крыс. Однако опросил  глазастых  жильцов  и
выяснил: кое-кто кое-что видел.  И  вышел  я  на  известного  вам  сынка
хозяина трактира "Чарочка".  Это  меня  смущает.  Сынок-то  в  связях  с
эсерами не замечен. Хлопчик правильный, безвредный. В шахматишки играет.
С парубками. Собираются в задней комнате трактира.
   - А что за дружки? - спросил Вирхов. - Студенты?
   - Двое вроде как студенты. А третий рохля, тюха, из  рода  черепашек,
медленный, сонный.
   - Так что ж ты хочешь, Остап Тарасыч?
   - Тай думку и гадаю, - Загнобийло поскучнел. - То ли идти с  обыском?
То ли нет? А ну как в лужу сяду? Да  и  ночь  уже,  поздно...  Хозяин-то
"Чарочки", поп-расстрига, гневлив... Так и разбрелись, уж, верно.
   - Та-ак... - холодея, протянул Вирхов, -  а  сынка  его  не  Дмитрием
кличут?
   Остап Загнобийло помертвел.
   Вирхов  испытывал  хорошо  знакомый  ему  внутренний  трепет:  он  не
сомневался, что с помощью ретивого служаки вышел на след  банды  "Черный
сапсан",  соединялось  все  в  единую  цепь:   "Лейнер",   "Семирамида",
шахматный клуб, автомобильная  мастерская,  "Чарочка".  Посовещавшись  с
Остапом Загнобийло, решили, что  ночью  в  закрытом  и  пустом  трактире
делать нечего, а  вот  приглядеть  за  ним  стоит,  дождаться,  когда  в
"Чарочке" соберутся подозрительные личности, и тогда уж устроить облаву.
И привлечь к ней и городовых, и тайных агентов, которых кандидат  Тернов
отправил мерзнуть по адресам бесполезным.
   Отпустив Загнобийло, Вирхов не стал делать  никаких  внушений  своему
истерзанному помощнику, а предпочел лечь на  черный  служебный  диван  и
попытаться, укрывшись шинелью, заснуть.
   Горя желанием с утра быть под рукой  у  начальника,  Тернов  тихонько
выскользнул в смежную комнату, где имелось местечко и для  него,  и  для
Поликарпа  Христофоровича,  чтобы  прикорнуть  до  утра.   Засыпая,   он
предвкушал момент, ради которого пришлось столько  вытерпеть,  -  поимку
дерзких бандитов. Он представлял, как с револьвером в руке возникнет  на
пороге соколиного гнездышка.  Последней  мыслью  его  было  то,  что  на
несколько дней он станет героем газетных репортажей...
   Но утром,  когда  его  поспешно  и  бесцеремонно  растолкал  Поликарп
Христофорович, мечты его рухнули. Вбежав в вирховский кабинет, он застал
свеженького и отдохнувшего начальника в страшном гневе.
   - Я же просил, я же  требовал,  -  кричал  он  на  письмоводителя,  -
достать мне Куприна  из-под  земли!  Вместе  с  его  пуделем!  И  почему
Фрейберг не пришел? Чем он занимается?
   - Господин Фрейберг сослался на неотложные дела, - промямлил Поликарп
Христофорович. - Сказал, что вы сами  справитесь.  Только  будьте  очень
осторожны, не ходите один и не обращайте внимания на  монгольские  черты
лица Куприна.
   - Что? - взревел Вирхов. - Он надо мной  издевается?  При  чем  здесь
монгольские черты? Хотя... Да, Куприн имеет азиатский  тип  лица.  Черт!
Что все это значит? Павел Миронович! Что вы стоите как столб? Читайте!
   Вирхов  сунул  в  руки  кандидата  смятые  страницы   "Петербургского
листка". Сначала на глаза Тернову попалась статья о событиях на  Дальнем
Востоке, затем  траурное  сообщение  о  безвременно  скончавшемся  вчера
профессоре фон Арке. И рядом на первой полосе объявление возмутительного
содержания: "Сегодня в  полдень  следователь  Окружного  суда  г-н  В-въ
принесет  публичные  извинения  безвинно  посаженному   им   на   скамью
подсудимых Трифону Кошечкину.  Церемония  покаяния  состоится  по  месту
жительства Кошечкина, на Петербургской стороне".
   - Черт знает что  такое!  -  буркнул  Вирхов.  -  И  снова  подписано
Куприным и Манычем! Как это понимать? Что за шутки?
   - Репортера Куприна разыскать не удалось. Сказали, что  он  вместе  с
Манычем ищет пуделя, - оповестил дрожащим голосом письмоводитель.
   - Может, он специально помещает ложные объявления, чтобы потом писать
сногсшибательные  репортажи.  Наверное,  на  выпивку   не   хватает,   -
предположил Тернов.
   - И ради сногсшибательных  репортажей  и  выпивки  газетчик  собирает
толпу, в  которую  врежется  автомобиль  с  динамитом?  -  саркастически
заметил Вирхов.
   - О нет, - Тернов поспешил успокоить начальника, - он просто  строчит
газетные утки.  Карл  Иваныч,  никаких  автомобилей  у  избушки  Трифона
Кошечкина, уверен, не появится. Все уже привыкли  к  купринским  шуткам,
никто не поверит в эту чушь.
   Тернов с презрением швырнул "Петербургский листок" на стол и отряхнул
руки.
   - Думаешь, не поедут газетчики к Кошечкину? Погода не располагает?  -
Вирхов презрительно скривился и уставился в окно. - Метет  действительно
противно, снег сырой, все залепляет. Репортерам фотографий не сделать, а
без них - никакой радости.
   - О чем это вы, Карл Иваныч? - с тревогой спросил Тернов.
   -  Христофорыч,  -  Вирхов  решительно  встал,  -  оставляю  тебя  за
главного. Свяжись с сыскной и Загнобийло, напомни  еще  раз,  чтобы  все
ходы и выходы вокруг трактира "Чарочка" оцепили. Да чтобы ни  одна  мышь
не проскочила. Пусть ждут моего прибытия. А мы с  вами,  любезный  Павел
Миронович, отправимся на Петербургскую сторону.
   - К Трифону Кошечкину? - Тернов от изумления открыл рот. - А облава?
   - К нему, голубчику, к нему. Облава подождет, - Вирхов злорадно потер
ладони. - Вы еще слишком молоды, дорогой Павел Миронович, не знаете, что
православный россиянин не должен пренебрегать покаянием.  Но  по  совету
Марии Николаевны Муромцевой примем предосторожности.
   Следователь решительно двинулся к вешалке, облачился в свою форменную
шинель и, не дожидаясь пока оденется кандидат, выскочил из кабинета.
   Выбежав на Литейный следом за Вирховым, Тернов  попал  под  снегопад,
нещадно заваливавший город. Противные мокрые хлопья  залепляли  ресницы,
не давали раскрыть глаза. Чуть ли не на ощупь он  забрался  в  экипаж  и
привалился под бок начальнику. Дежурный  извозчик  по  указанию  Вирхова
медленно двинулся к Петербургской стороне. Под снежной завесой  смутными
тенями вырисовывались дома, встречные экипажи, немногочисленные прохожие
у  афишных  тумб,  хлопотливые  дворники  с   бесполезными   деревянными
лопатами.
   Извозчик  остановился  у  покосившегося  забора.  Вирхов   решительно
спрыгнул с  саней,  за  ним  на  тротуар,  покрытый  пушистым  покровом,
скатился  и  Тернов.  Сквозь  мутную  пелену  он  углядел  темное  пятно
гниловатой избы. Опустив голову вниз, кандидат с  горечью  подумал,  что
если даже подлые газетчики пробрались в дом в ожидании сенсации,  следов
их не обнаружить - все засыпано снегом.
   Вирхов взбежал на крыльцо и резко распахнул дверь. Миновав сени,  он,
слыша  за  собой  поступь  помощника,  шагнул  в  просторную  полутемную
горницу, освещенную тусклой керосиновой лампой. В дальнем углу  горницы,
под образами, сидел Трифон Кошечкин. Его помятое лицо  припухло,  мутные
глазки слезились. В  руках  он  держал  тарелку  с  двумя  поставленными
рюмками. У его ног, обмотанных портянками неопределенного цвета, жалобно
скулил мокрый пудель, капли растаявшего снега стекали с белой шерсти  на
затоптанный пол.
   - Значит, эти шутники здесь, - Вирхов  расстегнул  кобуру  и  вытащил
револьвер. - Где они скрываются? Признавайся!
   Он шагнул к Трифону и угрожающе взмахнул рукой. Мужичишка вздрогнул и
уклонился. Одна из рюмок соскользнула с тарелки на дощатый пол.
   На помятом лице Трифона промелькнула сложная гамма чувств: сожаление,
страх, злость. Он кивнул на аляповатый, давно утративший  краски  полог,
делящий горницу  пополам.  Из  подпола  и  с  полотка  неслись  какие-то
странные шорохи, будто там не ко времени расшалились мыши.
   - Теперь-то они,  голубчики,  у  меня  ответят.  -  Вирхов  подмигнул
растерянному Тернову и зашептал:
   - И за дурацкие объявления. И  за  дурацкие  статьи.  И  за  то,  что
испортили псину. Госпожа Бирон была права,  смотрите,  Павел  Миронович,
собачка-то лакает водочку.
   Следователь прокрался к ситцевому пологу. Тернов  вытащил  на  всякий
случай оружие и на цыпочках поспешил за начальником. По знаку Вирхова он
резко отдернул тряпку и сунул дуло револьвера в полумрак.
   За пологом, на постели, притаился сухощавый брюнет лет двадцати двух.
Он  смотрел  на  следователя,  как  на   ожившее   привидение.   Вирхов,
потрясенный тем, что вместо шутника  Куприна  и  его  беспутного  дружка
Маныча увидел дерзкого убийцу китайца Ерофея, ловил ртом воздух.
   - Руки вверх! Сопротивление бесполезно! - резко  и  оглушительно  над
самым его ухом завопил Тернов.
   В тот же  миг  по  дощатым  половицам  затопала  не  одна  пара  ног,
появились сомнительные личности с блокнотами и фотоаппаратами  в  руках:
газетчики высыпали из  подпола  и  с  чердака  и  окружили  сенсационную
композицию.
   Следователь вновь обрел  дар  речи.  По  его  требованию  мельтешащие
газетчики  связали  преступнику  руки:  шумная  братия  пустила  в   ход
содранные с постели тряпки и ремень от брюк самого бандита. По ходу дела
рыцари пера и фотоаппаратов с удовольствием охлопывали злоумышленника  -
искали оружие. Они извлекли из его карманов револьвер  и  подозрительный
пузырек.
   Когда  преступника  связали,  перед  взором  вышедшего  из  столбняка
Вирхова возникла хитрая физиономия с монгольскими чертами лица.
   - А, господин Куприн! - Левой рукой он схватил  газетчика  за  лацкан
пиджака. - Не спешите. Вы тоже арестованы!
   - За что? - Куприн прищурился и поискал глазами дружка. - Маныч, меня
в чем-то обвиняют. Клянусь, я не виновен. За что меня арестовывать?
   - Это вы устроили весь этот спектакль?
   - Ей Богу, не я!
   - Но объявление в газете поместили вы?
   - Маныч! Маныч! - воззвал к дружку Куприн. - Подтверди! Это не я! Мне
заниматься такими глупостями некогда, я теперь "Поединок" пишу. Меня сам
Горький знает!
   Пронырливый смуглявый Маныч, пытаясь и не  умея  остановить  бегающий
взгляд, забожился, что Куприн  тут  ни  при  чем.  Шутливый  фельетон  о
собаках на гауптвахте поместил в газете он, Маныч. Признается,  виноват.
А  подписал  Куприн-Маныч  потому,  как  оба  были  на  лестнице,  когда
скандалила Биронша, потому что газеты  на  имя  Куприна  падки.  Гонорар
платят бешеный.
   - Но кто же тогда организовал сегодняшнюю заваруху? - спросил Вирхов,
отпуская пиджак чтимого Максимом Горьким писателя
   - Тогда вы должны ответить, господин Куприн, - встрял  Тернов,  -  по
двум другим статьям. Во-первых, вы не выполнили распоряжение  властей  о
регистрации собак. А во-вторых, вы склонили вашего пуделя к алкоголизму.
   - А где же пудель? - спохватился Куприн. - Куда же он запропастился?
   - Лежит на полу пьяный,  -  язвительно  ответил  Тернов  -  Налакался
водки.
   Куприн сверкнул черными глазами и отошел.
   - Что-то я не вижу полиции, - сказал Вирхов помощнику. - И  где  этот
проклятый Трифон?
   Шустрый Маныч возник перед Вирховым и, понурившись, пояснил:
   - Сбежал. Мы сюда спозаранку прибыли, как только  объявление  прочли.
Заплатили Трифону хорошенько, чтобы засесть в подполе и на чердаке Я  за
печкой сидел. Видел, видел, как этот, - он указал на связанного, - велел
приготовить две рюмки водки, сыпал в рюмку порошок
   - Меня хотели отравить? - медленно произнес Вирхов. - Неужели я похож
на такого дурака, чтобы пить водку с Кошечкиным?
   - А отравили моего бедного пуделя, - послышался голос Куприна.
   Вирхов обернулся: на полу под образами на корточках  сидел  писатель,
обнимая хладный труп собаки. Из его узких монгольских глаз  текли  самые
настоящие слезы.

ГЛАВА 25

   На другой день после паломничества в церковь Тихвинской Божьей матери
обитатели квартиры профессора Муромцева проснулись поздно.  Переживания,
выпавшие им вчера, измотали физически  и  морально.  Кроме  того,  после
отбытия Вирхова Мура еще о чем-то шепталась с Бричкиным. Едва  дождались
момента, когда удалось запереть за ним все двери. Но и после  этого  еще
долго не удавалось никому заснуть  -  слишком  велико  было  возбуждение
нервной системы. Маета в постелях и  хождение  прекратились  лишь  после
того, как профессор велел всем страждущим выпить валерьянки,  да  и  сам
принял успокоительное.
   Чета Муромцевых и их  младшая  дочь  пробудились  оттого,  что  в  их
сознание проникли звуки музыки: гневные,  наступательные,  воинственные.
Хорошо  отдохнувшая  Брунгильда  Николаевна  предалась   своим   обычным
занятиям: утренним  двухчасовым  экзерсисам.  Ранняя  птичка,  она  уже,
видимо, подкрепилась стаканом чая и теперь не встанет из-за инструмента,
как минимум, два часа.
   С тяжелыми головами и в угнетенном состоянии духа домочадцы блестящей
пианистки  вскоре  собрались  в  столовой  и  сосредоточенно   поглощали
завтрак. Им не терпелось дождаться  прекращения  музыкальных  мучений  и
получить  от  надменной  невесты  генерала  Фанфалькина  хоть   какие-то
объяснения вчерашнему казусу.  Но  ожидание  затягивалось.  И  Елизавета
Викентьевна взяла в руки  свежую  газету,  вынутую  из  почтового  ящика
Глафирой, и погрузилась в чтение.
   - Это надо же! -  воскликнула  она,  отыскав  среди  публикаций  хоть
что-то  успокаивающее.  -  Не  перевелись  еще  на   Руси   умельцы!   В
Сангалльском саду сверхштатный  городовой  Игнатий  Донсков  вылепил  из
снега точную копию Афродиты.
   - А что  пишут  о  событиях  на  фронте?  -  перебил  сурово  супругу
профессор.
   - Ничего обнадеживающего. Закрыли "Петербургскую газету", за  то  что
запустила  утку  под  заголовком  "Победа.  Разгром  японского   флота".
Сообщают, что Колчак выехал из Якутска в Порт-Артур... Бедная Сонечка.
   В столовой  снова  воцарилась  тишина,  нарушаемая  лишь  энергичными
звуками музыки, доносившимися из гостиной.
   - О Боже! - Елизавета Викентьевна побледнела.  -  Наш  Фанфалькин!  В
разделе светской хроники!
   - Покажи, - протянул руку профессор, быстро пробежал заметку  глазами
и передал газету Муре. - Но здесь ничего не сказано о том,  кто  невеста
генерала.
   - И как ты думаешь, что все это значит?  -  растерянно  спросила  его
супруга. - И сообщать ли об этом Бруне?
   - Решай сама, - отмахнулся профессор, - это все мне уже надоело.
   Из замешательства  Муромцевых  вывел  звонок  в  прихожей,  и  вскоре
смущенная Глаша сообщила, что пожаловал Софрон Ильич Бричкин.
   - Проси, - милостиво распорядился профессор. - Всяко лучше, чем  если
моя дочь отправится в свою захудалую контору.
   - Она не захудалая, - возразила Мура, -  к  нашим  услугам  прибегают
особы королевских кровей.
   Она пригласила нерешительно топчущегося в дверях столовой Бричкина  к
столу и, наливая ему чай, торопливо спрашивала.
   - Ну как, Софрон Ильич, как? Вы выполнили все мои указания?
   - Да, Мария Николаевна, - ответил он,  принимая  стакан  с  ароматным
напит