решился:
   - Барышня кончается.
   - Как? - Доктор пошатнулся, как от удара. - Отчего?
   - Не ведаю  причины,  да  только  слуги  болтают,  что  вы  прописали
ребеночку порошки с ядом!

Глава 12

   Заканчивался второй день  дознания  по  случаю  смерти  книгоиздателя
Сайкина. В вечерний час Карл Иванович Вирхов отпустил  письмоводителя  и
кандидата Тернова.
   Юный юрист, прокопавшись полдня  в  чужих  рукописях  и  бумагах,  не
обнаружил в них почерка, совпадавшего с почерком на  записке,  найденной
под каменным котелком. Впрочем,  Павел  Миронович  не  очень-то  усердно
сличал буквы - более всего  он  любовался  на  фотографическую  карточку
синьорины Чимбалиони  с  собственноручным  ее  автографом.  По  счастью,
циркачка не увлекалась  сочинением  книжек,  и  ничего  похожего  на  ее
крупные округлые буквы Тернов в рукописях  не  встретил.  Карл  Иванович
прервал  его  бессмысленные  поиски:  кандидат  потребовался   ему   для
эксперимента, во время которого Павел Миронович Тернов,  зажав  в  руках
склянку с водой и обрывки бумаг, падал  под  пристальным  оком  Вирхова.
Изнурительный эксперимент убедил следователя в несостоятельности  версии
о  естественной  смерти  Сайкина,   а   утомленный   кандидат   вызвался
прогуляться к дому Рымши,  опросить  жителей:  не  видел  ли  кто-нибудь
ночных  гостей-полуночников,  являвшихся  к  покойному?  Следом  за  ним
удалился и Поликарп Христофорович, ему предстояло добираться в Коломну.
   Теперь в голове Вирхова царил сумбур. Визит Фрейберга подтвердил  его
догадку, переросшую в уверенность, что  книгоиздатель  Сайкин  погиб  не
своей смертью.  Значит,  кухарка  Манефа  не  лгала,  когда  говорила  о
незапертой на засов парадной  двери.  Значит,  кто-то  проник  в  тайную
квартиру Сайкина. И Сигизмунд Суходел, и Варвара  запросто  могли  взять
ключи из кабинета издателя. У  обоих  есть  мотивы  для  убийства.  Хотя
госпожа Малаховская и утверждала, что у дочери издателя есть алиби,  все
же не мешало это обстоятельство проверить. Ибо у Суходела алиби  твердое
- дворник подтвердил, что в ночь смерти Сайкина компаньон его из дома не
выходил. Томило Вирхова и упоминание  Манефы  о  старьевщике  в  морской
форме и о монашке, навещавших Сайкина в  его  логове.  Если  в  убийстве
подозревать этих людей, то неясно, как  к  ним  попали  ключи  из  ящика
редакционного стола.
   По-прежнему неясно, какую роль в смерти старого  развратника  сыграла
книжонка "Автомобиль Иоанна Крестителя", с которой следователь теперь не
разлучался.  Она  была  важной   составной   преступления,   Вирхов   не
сомневался. Иначе Карл Фрейберг не советовал бы ему ее прочитать.
   Вирхов приблизился  к  зарешеченному  окну  -  в  непроглядной  тьме,
раскачиваясь под железными колпаками, светились тусклым  светом  фонари.
Слышалось неясное гудение. В такую погоду не то что хозяин, но и  собака
хозяина должна сидеть дома. Как бы не смело хлипкого Тернова,  лучше  бы
тот отправился домой. Да и  у  Поликарпа  Христофоровича  путь  до  дому
сегодня нелегкий.
   Карл  Иванович  тяжело  вздохнул  и  снова  предался  размышлениям  о
запутанном деле: удастся  ли  установить  личность  шантажиста,  полгода
назад, по уверению Суходела, грозившего убить издателя? Вероятно, Сайкин
знал шантажиста и не сомневался в  серьезности  его  намерений.  Недаром
купил револьвер и держал его под рукой в редакции. А на  новую  квартиру
оружие не брал,  считал,  что  уж  там-то  ему  ничего  не  грозит!  Или
шантажист прекратил свои домогательства?
   Вирхов заходил из угла в угол.
   Возможно, Сайкин снимал  квартирку  вовсе  не  для  любовных  утех  с
синьориной Чимбалиони, а  чтобы  избежать  смерти.  Смерть  ему  грозила
именно в редакции! А  циркачку  на  тайной  квартире  издатель  принимал
безбоязненно.  Хотя,  по  словам  Тернова,  она   тоже   желала   смерти
влюбленному в нее издателю. И она же утверждала, что  вообще  не  читает
никаких книг, в том числе и про модных сыщиков. А  не  могла  ли  смерть
последовать  от  того,  что  в  пароксизме  страсти   игривая   красотка
неожиданно  для  немолодого  любовника  прижгла  ему   спину   зажженной
пахитоской?  Однако  пепельница  отсутствовала,  окурки  тоже.  Впрочем,
отчаянная циркачка могла их и унести.
   Карл Иванович вернулся к столу и перелистал дело. Ожог  под  лопаткой
Сайкина был свежий, на одежде, на сюртуке и рубашке, соответственно ему,
имелись маленькие дырочки с обуглившимися краями. Вполне могла  циркачка
подкрасться  сзади  и  приложить  пахитоску.  Вниманием  Вирхова   снова
завладели котелок и  флакон  с  кислотой.  Никто,  решительно  никто  из
допрошенных до зловещего полудня, когда обнаружили  тело,  не  видел  на
столе флакона с кислотой. Значит, он появился  ночью?  Кто  его  принес?
Убийца? Сам Сайкин? С какой целью? Смысл этого предмета Вирхову  постичь
не удавалось. Анатомы признаков отравления не обнаружили.
   Вирхов склонялся к мысли, что имеет дело с  изощренным  преступником,
придумавшим  хитроумную  комбинацию,  в  которой  каменный   котелок   с
сомнительной смесью и флакон с кислотой призваны направить  дознание  по
ложному пути. В  брошюрке  Е.  Марахиди,  как  он  помнил,  ни  о  каких
растительных примесях не говорилось! И кислота не фигурировала!
   А если убийца какой-нибудь отвергнутый автор? Тогда дело швах. Сердце
Вирхова захолодело, он представил огромную писательскую братию  в  своей
камере. Ясно, что тогда найти преступника практически невозможно. И свою
бездарную рукопись он, вероятнее всего, забрал...
   А может, дело не в отвергнутой рукописи? А в  ревности?  Какой-нибудь
воздыхатель несравненной Шарлотты приревновал ее к Сайкину?  И  вдобавок
он является и писателем? Перед внутренним взором Вирхова возникли фигуры
Отто Копелевича и Кондратия  Полянского.  "Сахарный  барон"  не  издавал
книжки у Сайкина, да и не годится на роль любовника. А вот  Полянский...
Строен, хорош собой, всяко лучше ожиревшего Сайкина, да  и  книжонку  по
костоправству выпустил.
   Вирхов давно собирался завершать свой присутственный день, однако все
тянул, ибо непогода за окном  не  располагала  к  тому,  чтобы  покидать
теплое помещение. Да и дома его ждало одиночество. Фрейберг  уж  сегодня
точно не придет, а кот Минхерц предпочитает кормилицу-кухарку.
   Неожиданно  для  самого   себя   Вирхов   решил   навестить   госпожу
Малаховскую. Предлог у него имелся - дознание, была и тайная  надежда  -
провести остаток вечера в обществе обаятельнейшей женщины.  Кроме  того,
при ее уме она могла высказать нечто посущественнее, чем  рассуждения  о
возмездии.
   "Странно, - думал он по дороге к Малаховской, - издатель Сайкин и его
компаньон,  судя  по  всему,  боготворили   госпожу   Малаховскую,   без
промедления публиковали ее  многочисленные  сочинения:  морализаторские,
кулинарные, педагогические. Какие же у нее основания, чтобы  говорить  о
заслуженном возмездии? Да еще ссылаться на библейских персонажей. Что-то
она не  договаривает,  -  решил  Вирхов,  -  верно,  знает  что-то,  что
позволяет ей делать такие выводы".
   Госпожа Малаховская встретила его в  уютной  гостиной  с  затопленным
камином: затянутые малиновым шелком стены давали дополнительное ощущение
тепла, живые цветы в вазах радовали глаз после уличной хляби.
   Миниатюрная  дама  любезно  протянула  ему  крохотную  нежную  ручку,
которую он с чувством поцеловал.
   - Я так  и  знала,  дорогой  Карл  Иваныч,  что  вы  сегодня  ко  мне
пожалуете, - изящным жестом она указала ему на стул, - женская интуиция.
Как продвигается ваше расследование? - вежливо поинтересовалась  она.  -
Могу ли я чем-то помочь?
   Вирхов охотно ответил:
   - Расследование идет успешно. Мы на верном пути.  Круг  подозреваемых
сужается.
   - Да? - Госпожа Малаховская подняла брови. - Поздравляю вас, господин
действительный статский советник. Подробностей не требую,  ибо  понимаю,
вы не в праве разглашать детали дознания.
   Вирхов  отхлебнул  ароматный  горячий   чай,   принесенный   ему   по
распоряжению хозяйки горничной: такой изумительный напиток  он  пробовал
впервые,  недаром  кулинарные  книги  Малаховской  расходились  по  всей
России. Он  обвел  гостиную  взором  -  в  красном  углу  образа  Христа
Спасителя,  Богоматери,  Святителя  Николая  и   еще   чьи-то,   им   не
распознанные,  образовывали  целый   иконостас,   в   голубой   лампадке
умиротворенно мерцал огонек.
   - Признаюсь вам, дорогая Елена Константиновна, вначале  я  подозревал
дочь покойного. Все твердили, что она открыто грозила убить отца.
   Малаховская звонко рассмеялась и, не расслабляя спину, откинулась  на
бархатную подушку дивана.
   - Варвара Валентиновна не при чем,  -  сказала  она,  -  она  женщина
страстная, а страсти ведут к неосмотрительным словам и действиям. Ну  да
за всякое праздное слово, которое скажут люди, дадут они  ответ  в  день
Суда. Ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься.
   - Я не силен в Священном Писании, - признался Вирхов, - но  с  трудом
верил, что дочь может убить отца из-за того, что тот не дает ей денег на
обратный билет.
   - С билетом все  обстоит  не  так,  как  вы  думаете.  -  Малаховская
склонила головку к плечу, и под тонкой кожей  на  шее  выступила  прямая
линия сухожилия. - Речь шла не  о  билете  на  поезд.  А  о  банковском.
Варвара мне рассказала.  Когда  она  выходила  замуж,  отец  подарил  ей
заемный билет, но боялся, если билет выиграет, она  со  своим  муженьком
спустят все деньги на безделушки. Он разрезал билет пополам и вручил  ей
половину, а другую взял себе.  И  представьте,  билет  выиграл!  Варвара
примчалась и стала требовать от отца вторую  половину.  Однако  господин
Сайкин уперся и отвергал домогательства дочери. Ему было жалко  отдавать
ей билет - сумма-то оказалась огромная.
   - Вот оно что... - протянул разочарованный Вирхов, - а я-то  думал...
Теперь проблема с билетом снимается. Он оказывается в ее  руках,  и  она
наследница отцовского дела. Надо  будет  принести  госпоже  Незабудкиной
извинения. Кстати, не у вас ли она сейчас?
   Малаховская вздохнула.
   - Дорогой Карл Иваныч, Варвара  Валентиновна  хлопочет  о  погребении
отца, ждет мать из Биаррица.
   Прикидывая, говорят ли эти сведения в пользу сайкинской  дочери,  или
та имеет какие-то корыстные расчеты, Вирхов пробормотал:
   - Да... Вообще-то я хотел спросить у вас еще кое о чем...
   - Спрашивайте, - госпожа Малаховская приветливо улыбнулась, - я  верю
в силу российского сыска. Это в Лондоне дознание ведет тупица Лейстред.
   Что-то в словах Малаховской заставило следователя насторожиться.
   - Что вы имели в виду, когда говорили о неминуемом возмездии?
   Госпожа Малаховская погрустнела, глаза ее затуманились,  повернувшись
к иконам, она перекрестилась.
   - Не судите, да не судимы будете. Горе миру от соблазнов, ибо надобно
прийти  соблазнам;  но  горе  тому  человеку,  через  которого   соблазн
проходит.
   Вирхов напрягся, отставил стакан с чаем.
   - В каких же соблазнах повинен господин Сайкин?  Вы,  как  и  Варвара
Валентиновна, считаете,  что  вместо  развлекательных  книжонок  следует
издавать только христианскую литературу и серьезные книги?
   - Отнюдь. Господин Сайкин регулярно печатал мои книги. - Лицо госпожи
Малаховской просветлело. - Кроме  того,  и  среди  развлекательных  есть
полезные. Например, "Автомобиль Иоанна Крестителя". Страдания героини от
шантажиста  -  естественное  возмездие.  Падшие  женщины,   законные   и
незаконные жены с их незаконными детьми величайшее зло. Сами несчастны и
других делают несчастными.
   - Есть же неотразимые законы организма, - осмелился вклиниться Вирхов
и нарвался на отповедь.
   - Наш организм подчиняется нравственным и гигиеническим средствам. От
нас зависит довести его или до святости, или до болезненного  бешенства.
Если  нарушен  данный  Богом  закон  -  это  не  любовь,   а   животная,
сатаническая страсть. Путь в царство тьмы. Но  конечно,  -  легкая  тень
пробежала по челу знаменитого автора  книги  "Голос  русской  женщины  в
защиту христианской семьи", - западные  камелии  не  равны  православным
женщинам.
   Вирхов понял, что госпожа Малаховская села на своего любимого конька.
Но можно ли счесть жизнерадостную циркачку камелией? Он протянул руку  к
настольной лампе с абажуром из  нитей  бисера  и  стекляруса,  свисающих
вокруг фарфоровой подставки в виде корзины с цветами,  и  несколько  раз
нажал на черную кнопочку выключателя.
   - Лампа  не  работает,  -  с  легким  укором  произнесла  хозяйка,  -
повредился шнур, пришлось отрезать. Вот и стоит для красоты. Впрочем,  в
гостиной и так хватает света.
   - Да-да, - Вирхов, смущенный выговором, отдернул руку от кнопочки,  -
это я автоматически. Дурная привычка.
   Он решил сменить тему разговора.
   - Я хочу знать ваше мнение о некоторых сайкинских авторах.  Например,
о Суржикове, о Полянском.
   - Что именно вас  интересует?  -  приятный  мелодичный  голос  звучал
снисходительно.
   - Вы встречались с ними в редакции?
   - Один раз, может быть, два.
   - И какие это люди по вашему мнению?
   Малаховская  кокетливо  разгладила  кружевную   манжету   на   рукаве
темно-синего суконного платья.
   -  Обычные.  И  совершенно  неинтересные.  Приземленные.   Если   вас
интересует, способны ли они на  убийство,  отвечу  -  нет.  Кроме  того,
господин Сайкин вряд ли пустил бы дурных людей в свой дом,  в  настоящий
дом, - подчеркнула она выразительно, - а их он принимал.
   - Я бы тоже так думал, - осторожно  заметил  Вирхов,  -  но  со  слов
прислуги,  по  ночам  к  Сайкину  в  его  тайную   квартиру   ходили   и
собутыльники, и развратные дамочки, и вовсе странные люди -  старьевщик,
монашка.
   - Монашка? Ночью? - Госпожа Малаховская  искренне  удивилась.  -  Тут
какая-то ошибка.
   - Боюсь, окружающие не слишком-то много знали о господине Сайкине. Он
давно вел тайную  жизнь.  Вот  вы,  например,  знали,  что  он  проводил
химические опыты?
   - Нет, господин Вирхов, не знала.  -  Бело-розовое  личико  светилось
доброжелательностью и тщательно скрываемым любопытством. - Это для  меня
подлинное открытие. Правда, я в химии не разбираюсь. Так  он  отравился?
Или его отравили?
   - Ни то и ни другое. Каменный котелок и флакон с кислотой  вообще  не
имеют отношения к существу дела.
   Малаховская  выпрямилась,  в  ее  темных,  умных  глазах  обозначился
откровенный интерес.
   - Как не имеет?! - воскликнула она. - Вы уверены?
   -  Уверен,  мадам.  -  Вирхов  галантно   склонил   голову,   женское
любопытство всегда его подкупало. - Убийца Сайкина - дьявольская бестия.
   Госпожа Малаховская побледнела и снова перекрестилась.
   - Я не люблю, когда в моем доме звучат сатанинские слова.  Но  почему
вы с такой уверенностью говорите об убийстве?
   - Я вычислил преступника, - ответил Вирхов.
   - Да? - Госпожа Малаховская подалась вперед. - И кто же он?
   - Персону указать не могу, - ответил следователь,  -  но  одно  скажу
точно - это бывший воздыхатель синьорины Чимбалиони, вхож к Сайкину.
   Лицо госпожи Малаховской отразило  бездну  разочарования,  она  вновь
откинулась на подушки.
   -  Тогда  все  упрощается,  -  она  попыталась  ободрить  следователя
улыбкой. - Однако смогу ли помочь вам? Писателей  знаю  многих,  но  вот
циркачку и ее воздыхателей...
   - Меня интересуют Суржиков и Полянский, что вы о них думаете?
   Госпожа Малаховская, помолчав, ответила:
   - И тот, и другой ничем не блещут. Вряд  ли  ими  могла  соблазниться
синьорина. Хотя Полянский далеко не стар... не урод... Думаете,  он?  Из
ревности?
   - Других подходящих  кандидатур  на  роль  убийцы  пока  не  вижу,  -
уклончиво сказал Вирхов. - Впрочем, у него может быть алиби.
   Госпожа  Малаховская  поднялась,  что  заставило  встать  и  Вирхова.
Выдержав паузу, она, глядя на него снизу вверх, произнесла:
   - Даже если  этот  вариант  окажется  ложным,  верю  в  успех  вашего
дознания. И весьма признательна вам, что сочли возможным так  откровенно
побеседовать со мной. Я попытаюсь что-нибудь разузнать, если  смогу.  Вы
указали мне ход мысли.
   - Но утром вы говорили, что это преступление раскрыть не  удастся,  -
заметил кокетливо Вирхов, склоняясь к ручке хозяйки.
   - Кто знает, может быть, повторю это  и  завтра  утром,  -  подыграла
приятному  гостю  хозяйка,  -  такова   уж   наша   женская   нелогичная
непоследовательная натура.
   Вдруг приятное лицо ее резко изменило выражение.
   - Что случилось? - обратилась она к кому-то за спиной гостя.
   Вирхов обернулся. В дверях с ноги на ногу переминалась горничная.
   - Там человек из Окружного суда, господин Тернов, -  сказала  она,  -
спрашивает, не у вас ли господин Вирхов?
   Карл Иванович виновато улыбнулся хозяйке.
   - Мой помощник, молод еще, рвется в бой.
   - Впусти, - милостиво согласилась хозяйка, на щеках ее заиграл легкий
румянец.
   Вирхов мысленно отметил, что госпожа  Малаховская  сохранила  девичью
привычку розоветь в предвкушении появления молодого смазливого человека.
   - Извините, уважаемая Елена Константиновна. - Тернов, с взъерошенными
волосами и искаженным лицом, стремительно влетел в гостиную и зачастил:
   - Заехал на  Литейный,  доложить  вам,  Карл  Иваныч,  о  проделанной
работе, а  дежурный  сказал,  что  вы  направились  сюда.  Не  собирался
беспокоить, но нам был телефон. Сообщение показалось  мне  значительным.
Вот и примчался наудачу.
   - Что за сообщение? - Вирхов перебил  кандидата,  заметив,  что  юный
юрист чаще поглядывает на хозяйку, чем на начальника.
   - Звонил господин Суходел!
   - Сигизмунд Николаевич? - удивилась Малаховская.
   - Он, он, - кандидат закивал. -  Страшно  возбужден.  Сказал,  что  в
издательство телефонировал писатель Короленко.
   - Как, опять Короленко? - Вирхов сердито передернул плечами.
   - Так он представился, - ответил Тернов, - требовал  дать  ему  адрес
писателя Ивана Каретина.
   - Ну и что? -  Вирхов  не  понял  и  взглянул  на  Малаховскую  -  ее
прекрасное лицо также отразило крайнюю степень недоумения.
   - Карл Иваныч, - тихо сказала  Малаховская,  -  этот  звонок  мне  не
нравится. Что-то здесь не то...
   - Вот именно! - вскричал громче, чем надо, Тернов. -  И  Суходел  так
думает! Во-первых, господин  Короленко  всегда  критиковал  деятельность
покойного Сайкина. А во-вторых, и главное - писателя Ивана  Каретина  не
существует в природе!

Глава 13

   Брунгильда Николаевна Муромцева знала, что она красива. Она привыкла,
что ее внешность: точеный овал лица в золотистом облаке  волос,  голубые
глаза под не правдоподобно длинными  шелковистыми  ресницами,  изогнутые
наподобие лука губы, изящная высокая фигура с тонкой  талией  -  кое-кто
находил ее излишне худощавой -  неизменно  вызывает  робкое  преклонение
мужчин,  вне  зависимости  от  их  возраста.  Чрезмерную   застенчивость
поклонников  она  не  могла  объяснить:  в  ее  поведении  не  было   ни
надменности, ни высокомерия, ни чванства.
   Испытывала ли она  сердечную  склонность  к  кому-нибудь?  Год  назад
трагически  погиб  юноша,  которого  она  готова  была   назвать   своим
возлюбленным, хотя не обмолвилась с ним ни  словом,  полгода  назад  при
странных обстоятельствах умер англичанин, безответно влюбившись в нее во
время ее гастролей по Европе, он последовал за ней в Россию, где и нашел
свою смерть.
   Время залечило первую рану, вторая едва ли коснулась ее  сердца.  Она
ценила дружбу преданного их семье Клима Кирилловича, но с легкой грустью
замечала, что он все больше  времени  проводит  с  ее  младшей  сестрой,
разделяя забавные сыскные увлечения Муры. Ее манил Холомков, с  ним  она
могла бы познать неведомые ей тайны женской жизни, но в  нем  скрывалось
что-то  опасное,  и  кроме  того,  Холомков  всегда  слишком  неожиданно
появлялся на горизонте и так же  неожиданно  исчезал...  И  все-таки  ее
серд