охотились   рыцари
Мальтийского ордена.
   - О Боже! - всплеснула руками вдова. - Вы в этом уверены?
   Она растерянно обернулась к молчаливой стенографистке.
   - Увы,  мадам,  -  подтвердил  Бричкин,  -  моя  помощница  прекрасно
разбирается в медиевистике.
   Мура прокашлялась.
   -  Рыцари  Мальтийского   ордена,   госпитальеры,   иоанниты,   давно
превратились в богатейшую организацию. Они  хотят  завладеть  всем,  что
умножит их могущество и процветание.  А  ваш  муж  подошел  к  открытию,
которое способно обеспечить длительное  военное  превосходство  западных
стран над Россией. Или над всем миром. Иметь в своем распоряжении секрет
дистанционного управления взрывами - это ли не мечта каждого властелина?
Перед таким оружием бессильна любая армия, любое государство.
   Госпожа Филиппова перевела недоверчивый взгляд на Бричкина.
   - Я не могу в это поверить. Зачем шпионаж монахам?
   Вместо него снова ответила Мура:
   - Простые монахи, как и  девятьсот  лет  назад,  помогают  больным  и
паломникам. Лечат бедных, содержат лазареты и постоялые  дворы.  Но  над
ними стоят рыцари, они хотят власти. Они богаты, ведут активную светскую
жизнь, и их никто не заподозрит в шпионаже.  Среди  них  есть  меценаты,
поддерживающие актуальные научные разработки.
   - Вы хотите сказать, что господин Демидов, господин Копелевич...
   - Не исключено, - ответил Бричкин.
   - Значит, и мсье Бертло...
   Бричкин сокрушенно развел руки.
   - Не верю, - неожиданно страстно возразила вдова, - этому я не верю.
   - У нас есть доказательство. - Бричкин полез в стол и извлек из ящика
записку, подписанную мсье Бертло. - Извольте  взглянуть.  -  Он  положил
листок перед несчастной женщиной. Дождавшись,  когда  госпожа  Филиппова
прочтет текст, Бричкин пояснил:
   - Это письмо найдено в потайном кармане мантии господина Джаманти.
   - Господин Икс проник на собрание иоаннитов и забрал мантию.  -  Мура
горделиво приосанилась. - Из-за этого письма убийца  вашего  мужа  хотел
прикончить похитителя, но ему не удалось. Благодарим вас за визитки, они
очень помогли нам.
   Бричкин вытащил из ящика футлярчик с картонками и протянул несчастной
женщине. Вдова, не проронив ни слова, подавленно приняла визитки.
   - К сожалению, мне не удалось предотвратить убийство вашей горничной.
- Бричкин нахмурился. - Покинув вашу квартиру, я случайно заметил ее  на
улице, она куда-то спешила. Я последовал за ней. Она пришла туда, где ее
ждали. Хорошо, что у вас я не назвался своим именем.  Настасья  сообщила
заговорщикам: писатель Иван Каретин интересуется  смертью  вашего  мужа.
Опытные шпионы  телефонировали  в  издательство  Сайкина.  Им  ответили,
такого писателя не существует. Они уверились, что  полиция  села  им  на
хвост. Настасья, единственный  свидетель  преступления,  стала  для  них
опасна.
   -  Вы  думаете,  ее  убили?  -  как-то  равнодушно  спросила   вдова,
погруженная в свои мысли.
   - И даже знаю как. - Бричкин очень жалел в душе, что  слишком  поздно
сообразил,  для  чего  в  паноптикум  в  ночь  наводнения  доставили  из
шереметьевской лавки на Литейном бочку с "Карданахом". - Затолкали  тело
Настасьи, отдавшей к тому времени Богу душу, в пустую бочку из-под вина.
Бочку выбросили в бушующую Неву.
   - Ее тоже отравили?
   - Совершенно верно,  -  подтвердил  Брич-кин.  -  Наделенные  особыми
полномочиями  иоанниты   имеют   перстни   с   тайниками,   хранят   там
сильнодействующий  яд.  Одного-двух   кристалликов   достаточно,   чтобы
остановить человеческое сердце. А при вскрытии  и  патологоанатомическом
исследовании медики еще не умеют распознавать такие ничтожные количества
яда.
   Во время беседы Мура вспоминала, как Вирхов допытывался у нее, откуда
она знала, что  в  бочке  из-под  "Карданаха"  находится  женский  труп.
Завонявшую бочку вскрыли после ночного визита Муры и доктора  к  Вирхову
на следующий день и обнаружили там скрюченное тело. Хорошо еще,  что  не
заставили опознавать труп, она боялась упасть в обморок, а сыщице  такое
ни к чему. Суржиков и его собутыльники  в  следственной  камере  Вирхова
также клялись, что мертвая женщина им неизвестна.
   - Значит, бедная Настасья плавает в бочке по волнам? А я думала,  она
пала жертвой стихии, - вдова перекрестилась.
   - Ее труп обнаружила полиция, он в покойницкой, в ожидании опознания,
- объяснил Бричкин.
   - Как  играет  человеком  судьба!  -  сказала  госпожа  Филиппова.  -
Настасью Бог наказал  и  без  меня.  А  убийца  моего  мужа  заслуживает
возмездия.
   Бричкин тяжело вздохнул.
   - Любовь Ивановна, если вы собираетесь заявить полиции о  результатах
нашего расследования, предупреждаю заранее, чем все закончится. Едва  вы
заикнетесь  о  заговоре  рыцарей   Мальтийского   ордена,   вас   сочтут
повредившейся в уме от горя. Настасья подтвердить ваших слов не может. А
если вы начнете говорить, что клоун в цирке, популярный  рыжий  коверный
Комикакимант - комик Аким Амантов и есть Джакомо Джаманти, он будет  все
отрицать.
   - Что же мне делать? Как наказать убийцу мужа?
   Бричкин впервые за беседу улыбнулся -  торжествующе  мстительной,  не
свойственной ему улыбкой:
   - Негодяй не уйдет от наказания. Он обвинен в покушении на  убийство.
Так что каторги ему не миновать. Уже приговорили.
   Госпожа Филиппова встала, оглаживая перчатки.
   - Значит, возмездие настигнет  его  и  без  меня.  Благодарю  вас  за
расследование. Я буду вечно молиться за вас и вашу помощницу.
   Посетительница медленно направилась к выходу, и Бричкин  поспешил  ей
вослед.  Когда  дверь  за   госпожой   Филипповой   закрылась,   Бричкин
расслабился и подошел  к  Марии  Николаевне.  Он  сел  на  стул,  и  его
безвольно опущенные плечи вызвали в душе Муры острую жалость.
   - Грустно, - сказала она, - грустно  думать,  что  мы  понимаем  суть
происходящего только тогда, когда нельзя уже ничего исправить.
   - Да, - тихо отозвался Бричкин, - возмездие не может быть  делом  рук
человеческих. Об этом и в  сегодняшней  газете  написано.  Дело  госпожи
Малаховской. Оно войдет в анналы: признана  в  умышленном  убийстве,  но
действовала в состоянии умоисступления и потому не подлежит наказанию.
   - Но  я  еще  не  читала  сегодня  газет.  Неужели  газетчики  хвалят
господина Вирхова?
   Казалось, усталость как рукой сняло с Бричкина. Глаза его загорелись.
   - Правильно  прогрессивная  общественность  бранит  дешевую  массовую
литературу. Мало  того,  что  переводят  бумагу  на  глупости,  так  еще
криминальное чтение достойных дам превращает в  преступниц.  Как  хорошо
все-таки, что у нас есть и настоящие писатели! Горький! Толстой!  Чехов!
Бальмонт!
   Настенные часы пробили шесть.
   - Ой! - вскочила Мура. - Я же опаздываю!
   В гардеробной она скинула с себя нелепую кофту и осталась  в  строгом
платье из голубого сукна, привезенным ей  сестрой  из  Парижа.  Поправив
прическу, она убедилась, что научилась наконец-то укладывать свою темную
косу на макушке так, чтобы ее круглое личико  казалось  аристократически
удлиненным.
   - Софрон Ильич, дорогой,  -  говорила  она  на  ходу,  направляясь  к
дверям, - вам следует отдохнуть. Отправляйтесь домой,  набирайтесь  сил,
отсыпайтесь.
   -  Да-да,  непременно,  Мария  Николаевна,  все  в   точности   будет
исполнено, - пообещал Бричкин.
   Он запер дверь за хозяйкой, подошел к шкафу  с  зелеными  шторками  и
вынул оттуда книжечку - на ее обложке был изображен мужчина в  маске,  с
огромным кинжалом в правой  руке,  согбенную  темную  фигуру  пересекала
надпись: "Козел в прихожей".
   А счастливая Мура уже  мчалась  в  пролетке  на  Мойку,  к  ресторану
"Контан".
   Огромная зала "Контана", прилегающие к ней маленькие и большие залы и
кабинеты  ресторана  переполняла   нарядная   публика.   Собрался   весь
литературный Петербург, соратники  Короленко  по  "Русскому  богатству",
дамы  из  просветительских  и  общественных  организаций  столицы,  цвет
петербургской адвокатуры, представители педагогических кругов и гости из
земств - посланцы всех классов мыслящего русского общества. В толпе Мура
узнавала знакомые лица профессоров,  журналистов,  благотворителей.  Она
волновалась, в гудящей массе  ей  никак  не  удавалось  разыскать  своих
бестужевок. Но ее волнение возросло еще  сильнее,  когда,  повернувшись,
она столкнулась с высоким молодым человеком с надменным удлиненным лицом
в ореоле темно-русых,  крупных  кудрей.  Он  в  упор  смотрел  на  Марию
Николаевну серыми, как ноябрьское небо, глазами.
   Она узнала его. Она видела его  на  музыкально-поэтическом  вечере  в
доме госпожи Малаховской! А затем? А затем - на парапете, над  Невой!  А
затем? Не он ли вскочил в экипаж, когда она с загримированным  Бричкиным
вышла из конторы бюро "Господин Икс"?
   Неужели он за ней следит?
   Мура побледнела. Ноги ее предательски дрожали  в  коленках.  Зловещий
незнакомец,  в  котором  чувствовалось   что-то   холодное,   нерусское,
потустороннее, растянул бледные губы в улыбке и шагнул к ней.
   - Что вам угодно? - не вынесла напряжения Мура.
   Незнакомец, не отводя взора, пробормотал:
   - И перья страуса склоненные
   В моем качаются мозгу.
   И очи синие, бездонные,
   Цветут на дальнем берегу...
   - Вы поэт? - прошептала Мура. Странный преследователь поклонился.
   - Мы с вами встречались, но не имели случая познакомиться.  Позвольте
представиться: Александр Блок.
   - О! Я знаю о вас со слов Дмитрия Ивановича Менделеева! А я  -  Мария
Муромцева.
   - Дмитрий Иванович о вас тоже мне говорил. - Статный молодой  человек
с широкими плечами и военной выправкой церемонно поклонился.
   - Издалека вы выглядите очень таинственно!
   Он отступил на шаг и продекламировал полушепотом:
   - И странной близостью закованный
   Смотрю за темную вуаль
   И вижу берег очарованный
   И очарованную даль.
   - Неужели эти строки  вы  написали  после  нашей  встречи  у  госпожи
Малаховской?
   - Нет, мадемуазель, после нашей встречи во время наводнения, смущенно
признался поэт. - Стихия всегда вызывает у меня экстатическое состояние.
А вы тогда были  в  вуалетке.  Впрочем,  еще  неизвестно,  получится  ли
когда-нибудь из этих строк настоящее стихотворение.
   - Придется ждать следующего наводнения, - кокетливо посетовала  Мура,
- или землетрясения.
   Их разговор прервала шумная овация: в "Контан" прибыл  сам  юбиляр  с
супругой. Муре с трудом удалось разглядеть через плечи гостей, хлынувших
навстречу писателю, кудлатую, черную с проседью,  голову,  широкий  лоб,
крупный выдающийся нос. В смешавшейся толпе она потеряла Блока, зато  ее
отыскали дамы из Комитета Бестужевских курсов и  повлекли  в  просторную
залу, за один из пятнадцати накрытых столов.  На  белоснежных  скатертях
под ярким светом люстр переливался радужными  искрами  хрусталь,  букеты
живых цветов возвышались над красочными композициями из блюд.
   Едва юбиляр с супругой  уселись  за  центральный  стол,  как  потекли
приветственные речи.
   - Для всех, кому дороги  интересы  русской  мысли  и  искусства,  это
праздник не одного  писателя,  а  всей  русской  литературы...  -  вещал
председатель Литературного фонда по правую руку писателя.
   Мура долго ждала, пока настанет ее очередь зачитывать адрес. Дамы  из
Комитета хвалили ее, когда она, вручив красочное послание носителю общих
идеалов, вернулась за стол, - с их  точки  зрения  она  читала  четче  и
проникновеннее всех предшествующих ораторов и так мило смотрелась  среди
солидных мужчин и дам.
   Когда поток поздравительных речей, приветственных телеграмм,  адресов
иссяк, ответное слово получил юбиляр. Он заметно волновался, но  говорил
ясно и мудро. Затаив дыхание, Мура ловила каждое его слово.
   - Всякое общество переживает три фазы своего  совершенствования.  Для
всякого прогресса нужны три стадии: мысль, слово и  дело.  Мысль  всегда
сильно работала в русском народе, только он  не  умел  выражать  ее.  Не
работала бы эта мысль, не было бы и  всей  русской  истории.  Теперь  от
затаенных дум мы перешли к слову. Дай же  Бог,  чтобы  царила  свободная
мысль и свободное слово и народили они ряд полезных дел для блага  нашей
дорогой Родины!



   Елена БАСМАНОВА
   ЗАГОВОР СТЕРВЯТНИКОВ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Зима 1904 года. В Петербурге орудует тайная организация,  совершающая
небывало дерзкие убийства. Полиция сбилась с ног в поисках преступников.
Опасность  и  запутанность  дела   только   разжигают   азарт   опытного
следователя  Вирхова.  Все  ближе   подбирается   он   к   преступникам,
неоднократно оказываясь на грани  гибели.  В  официальное  расследование
невольно вмешивается и Мура, хозяйка частного детективного бюро.  Только
ее проницательность позволяет разоблачить загадочных преступников...

ГЛАВА 1

   - Итак, уважаемые дамы  и  господа!  Перед  вами  не  преступник!  Не
банальный убийца, зарубивший подвернувшимся под руку топором беззащитную
женщину и спящего ребенка! О нет! Перед вами - несчастный продукт нашего
варварского общества! Нашей печальной  действительности,  погубившей  не
одну сотню и даже не одну тысячу личностей, не  развернувшихся  в  своем
развитии! Почему этот несчастный встал на путь, грозящий  ему  каторгой?
Да потому, что сама жизнь наша иной раз бывает хуже каторги! Потому, что
то тут, то там стесняет нашу душу жестокий, свирепый конвоир,  захватчик
свободы, опричник с  собачьей  головой,  притороченной  к  седлу!  Дикий
самурай, надругавшийся над свободной Афродитой! И нет, нет человеческому
разуму  никакого  спасения  от  этих  незримых  оков!  Подобно  Прометею
стремится  он  освободить  от  цепей  самого  себя,  а   затем   и   все
человечество! В этом смысле все мы находимся под игом; и все мы в разной
степени являемся Жанной д'Арк! Но  час  освобождения  Отечества  близок!
Темницы тяжкие падут - и братья  меч  нам  отдадут!  Кто,  кто  из  вас,
уважаемые господа присяжные, осмелится  вынести  смертный  приговор  вот
этой Орлеанской деве, то есть обвиняемому Трифону Кошечкину? Кто возьмет
грех на душу? Фемида истории проклянет род человеческий!.. Я сказал все.
   Обтерев  вспотевшую  багровую  плешь,   поблескивавшую   при   каждом
встряхивании головы, адвокат Семен Григорьевич Пасманик небрежно сунул в
карман  кроваво-клетчатый  носовой  платок  и  со  скорбным  видом  стал
собирать в стопку страницы, испещренные тезисами блистательной речи.
   Растроганная публика в зале судебных заседаний Окружного суда боялась
перевести  дыхание,  дабы   не   вспугнуть   волшебный   миг   всеобщего
воодушевления, охватившего не только зевак, явившихся поглазеть на финал
потрясшей несколько месяцев  назад  северную  столицу  драмы,  но  и  на
непосредственных участников процесса - от товарища прокурора  до  самого
преступника.
   Убийца, опустив голову, затих на скамье подсудимых и из-под  нависших
бровей злобно посверкивал мутными глазками. Рот новоявленной "Орлеанской
девы", этого  вполне  зверообразного  продукта  новейшего  времени,  был
приоткрыт: Трифон Кошечкин не понял  ни  слова  из  долгого  выступления
защитника, но  он  отлично  видел  заплаканные  лица  сердобольных  дам,
смущение хорошо одетых господ, растерянность  присяжных  заседателей,  -
невнятный гул внушал ему робкую надежду.
   Раздались нестройные аплодисменты, но овации не получилось,  так  как
дамы слишком часто прикладывали кружевные платочки к  глазам  и  поэтому
хлопали невпопад. Председатель суда объявил перерыв.
   Судебный следователь Карл Иванович Вирхов, не скрывая досады, покинул
зал в сопровождении своего друга,  короля  петербургских  сыщиков  Карла
Фрейберга.  Приятели  молча  прошествовали  по  просторным  лестницам  и
коридорам  в  кабинет  следователя.  Там  Вирхов   схватил   с   вешалки
партикулярное пальто и стал надевать его поверх мундира.
   - Я весьма сожалею, мин херц, - сказал резким  металлическим  голосом
Фрейберг, последовав примеру хозяина кабинета. - Но другого и ожидать не
приходилось. Вердикт тебя не интересует?
   -  Какой  это  вердикт?  -  отозвался  хрипло  Вирхов.   -   Предвижу
стопроцентное оправдание. Вся работа насмарку. Столько сил потрачено  на
следствие.  И  на  тебе  -  разгуливай  убийца  на  свободе,  размахивай
топориком всласть.
   - Не отправиться ли нам в "Лейнер"? - небрежно предложил Фрейберг.  -
Давно мы не сиживали за кружечкой пива.
   - Яволь, - буркнул Вирхов, нахлобучивая мерлушковую шапку  и  покидая
вместе с другом кабинет.
   Уже около месяца приходилось ему, как впрочем и остальным  служителям
юстиции, исполнять негласные рекомендации министра внутренних дел -  без
надобности не появляться на улицах в служебной форме. Якобы сама  форма,
шинели и фуражки, вызывает в неустойчивых юных душах,  отравленных  ядом
социальной  пропаганды,  непреодолимое   желание   бросить   бомбу   или
выстрелить из револьвера. Распоряжение, вступившее в силу с начала  1904
года,  диктовалось  сердечной  заботой  о  служащих:  бомбометателей   в
Петербурге  развелось  великое  множество,  в  прошлом   году   от   рук
психопатов-эсеров  погибли  сотни  городовых,   приставов,   жандармских
офицеров...
   Хмурые мужчины, не обращая внимания на возбужденных зрителей, которые
сквозь  оживленный  разговор  прислушивались  -  не  раздастся  ли  звук
колокольчика,  возвещающий   последний   акт   захватывающего   действа,
направились к выходу. Спустившись по лестнице, они вышли на Литейный.
   После долгой оттепели, испортившей святочные развлечения,  наконец-то
настала настоящая зима. Разливанное море дорожной жижи из грязи и  снега
в одну ночь схватил жестокий мороз, на мостовых и тротуарах образовалась
мощная корка из ледяных волдырей. Дворники  не  успевали  ее  скалывать:
густой январский снег валил беспрерывно.
   - Эй! - Фрейберг  крикнул  извозчика  и  опустил  мускулистый  бритый
подбородок в поднятый каракулевый воротник.
   Извозчик, на шапке и тулупе которого высились снежные  холмы,  тронул
понурую лошадку с места навстречу седокам.
   - Дяденьки,  дяденьки,  купите  газету!  -  послышалось  из-за  спины
друзей. - Вечерний выпуск! Срочное сообщение! Горячая  сенсация!  Япония
напала на Россию!
   Фрейберг уже поднимался в сани, а Вирхов притормозил и,  заплатив  по
требованию разносчика вместо обычного  пятачка  сорок  копеек,  поспешно
схватил протянутую  мальчишкой  газету.  Затем  угнездился  в  маленьких
неудобных  санях  с  низенькой  спинкой  и  придирчиво  пронаблюдал   за
извозчиком, старательно прикрывавшим ноги седоков суконной полостью.
   Всю дорогу Фрейберг и Вирхов подавленно молчали.
   Город казался им  зловещим.  Фонарные  столбы,  как  суровые  стражи,
выстроились вдоль улиц непрерывной шеренгой. Дома являли  собой  грозные
цитадели: бледные пятна окон светились  сквозь  снежную  мглу  тревожным
ожиданием, на неприступных стенах играли  отблески  фонарей  и  костров,
разложенных на перекрестках по случаю лютых  морозов.  У  цилиндрических
сооружений из железных прутьев, внутри которых  горели  дрова,  высились
заиндевевшие  городовые,  милостиво  принимая  под  свое  крыло   сирых:
съежившихся бродяжек в рваной  одежде,  вездесущих  мальчишек,  дрожащих
дворняг с поджатыми хвостами. Так бывало каждой суровой зимой,  но  ныне
бивачный характер картины проступал явственней; конные разъезды  солдат,
высматривавших, не замерзнет ли  кто  на  улице:  пьяненький,  заснувший
извозчик или бедняк, вызывали в душе тревогу.
   Сердце сжималось при виде стройных фигур офицеров, изредка мелькающих
в снежном мареве. Неужели эти люди, которые еще сегодня молоды, здоровы,
счастливы, через неделю-другую будут стоять на другом  краю  земли  -  у
берегов, омываемых Тихим океаном? Неужели им предстоит столкнуться лицом
к лицу с коварным азиатским врагом?
   Сани домчали Вирхова и Фрейберга к  началу  Невского,  до  "Лейнера".
Излюбленный  петербургскими  и  за