ажусь  сама  себе
сумасшедшей. Кстати, я забыла поблагодарить вас за возвращенную перчатку.
   Она улыбнулась, и отец Авель улыбнулся ей в ответ.
   - Вы знаете, я должна перед вами покаяться, - призналась  Мура.  -  После
тех событий я мучилась,  все  думала  о  том,  что  на  нашей  церкви  лежит
неискупаемый грех - предательство  царской  династии.  Теперь  я  вижу,  что
напрасно мучилась. Церковь несет свой крест и идет путем подвига.
   Отец Авель перекрестил ее и сказал:
   - Нам надо торопиться, сестра Мария. У нас мало времени.

Глава 25

   Они шли довольно долго, как казалось Муре - вниз, пока вновь не оказались
перед площадкой, над которой едва  просматривалось  узкое  светлое  горлышко
каменного колодца. По кладке камней, более мелких, чем раньше, по  их  более
темному, красновато-серому цвету, Мура поняла, что это не  тот  колодец,  по
которому они спускались вглубь Благозерской скалы. Оба встали на площадку, и
та медленно поползла вверх. Мура смотрела,  запрокинув  голову,  на  светлый
круг, увеличивающийся в размерах. Она держалась за рукав рясы отца  Авеля  и
чувствовала, что соскучилась по солнцу, по свету.
   -  Сейчас  мы  навестим  одну  добрую   богомолку,   она   проживает   по
благословению отца Гавриила на острове, - сказал, не оборачиваясь,  монах  в
тот момент, когда площадка вынесла их вверх.
   Переступив чрез край колодца, Мура огляделась. В помещение  свет  попадал
сквозь оконце в потолке. Голые беленые стены и  дверь.  Возле  нее  Мура,  к
своему удивлению, увидела обычный электрический звонок. Отец Авель нажал  на
кнопку звонка,  и  Мура  услышала  мелодичный  переливчатый  звук,  а  через
несколько мгновений легкие шаги.
   Дверь открылась, и на пороге появился маленький монашек лет  десяти,  его
веснушчатое лицо обрамляли золотые кудри. Он  улыбнулся,  скользнул  быстрым
взглядом по Муре, поклонился отцу Авелю. Тот перекрестил его и  потрепал  по
золотой головке. Пройдя по коридору,  они  попали  в  светлую  комнату  -  с
кроватью  и  деревянной  люлькой,  подвешенной  на  деревянных  лакированных
распорках, с круглым столом посередине. Вдоль стен стояли шкафчики, буфет  и
комод. В  правом  углу  под  иконой  Божьей  матери  теплилась  лампадка.  В
раскрытое  окно  вливался  теплый  майский  воздух,   насыщенный   ароматами
весеннего разнотравья и цветущих деревьев.
   Мура, как зачарованная, смотрела на икону в серебряном окладе и  боролась
с непреодолимым желанием подойти  к  ней  и  провести  ладонью  по  сияющему
серебру...
   У окна сидела приятная женщина средних лет,  одетая  в  темное  платье  с
глухим воротом, ее голову  покрывал  белый  платок.  На  руках  она  держала
ребенка. Крохотными нежными пальчиками он перебирал  янтарные  четки  на  ее
груди, и время от времени пробовал на вкус бусинки.
   - Зубки начинают резаться. - Женщина улыбнулась и  погладила  ребенка  по
головке с негустыми черными волнистыми волосиками. - Но спит пока  спокойно,
не плачет.
   Она взглянула на Муру, не сводившую глаз с малыша.
   - Воистину чадо - чудо  Божие,  -  глаза  женщины  светились  любовью,  -
благословите нас, отец Авель.
   Ребенок вынул из ротика четки и, выгнув спинку, поднял темные вопрошающие
глазки на отца Авеля, затем на Муру. Она  почувствовала,  что  по  ее  спине
пробегает озноб, - ребенок смотрел  серьезно  и  испытующе,  взгляд  казался
осмысленным и значительным. Как будто он знал что-то такое,  чего  не  знала
Мура.
   Она опустила взгляд и прошептала стоящему рядом отцу Авелю:
   - Неужели это Он?
   Вместо ответа отец Авель перекрестил ребенка, погладил по головке.  Потом
опустился на колено и взял в свою ладонь его маленькую  ручку,  все  еще  не
выпускающую четки. Он осторожно поднес детскую ручку к губам и поцеловал ее.
Мура видела, как внимательно следящий  за  движениями  монаха  ребенок  едва
заметно улыбнулся беззубым ротиком.
   - Могу ли я узнать имя этого ангела? - нерешительно спросила Мура.
   - При крещении Тимофеем нарекли, - отозвалась женщина.
   - Чудное имя, - сказала в задумчивости Мура, - если у  меня  когда-нибудь
будет сын, тоже назову его Тимофеем.
   - Простите, сестра Марфа, что потревожили, - отец Авель поднялся с колен,
- сморился ребеночек-то, почивать ему пора. Я навещу вас завтра.
   Он повернулся к стоящему позади монашку.
   - Что, братец Савватий, веди нас из светелки на волю.
   Через минуту они вышли на крылечко, а с него  ступили  на  землю.  Сквозь
буйные заросли  сирени  по  едва  заметной  тропке  выбрались  на  безлюдную
дорожку.
   - Отец Авель, - не выдержала  молчания  Мура,  -  сестра  Марфа  ведь  не
княгиня?
   - Сестра Марфа - кормилица, крестная мать младенца, ее попечению поручено
чадо, чудом спасенное... Княгиня узнала о судьбе своего сына в канун отъезда
в Ярославскую губернию. И ради безопасности своего ребенка остается вдали от
него - это ее судьба. Но когда-нибудь  она  отправится  в  паломничество  по
монастырям, среди них будет и Благозерский.
   - Вы вернули его к жизни, - Мура испытывала восторг  и  изумление.  -  Но
как? Ведь он  не  подавал  никаких  признаков  жизни.  Доктор  Коровкин  его
осматривал.
   - Да, сердце ребенка не билось. Дыхания не было.  Температура  тела  была
13,7 по Цельсию. Григорий очень переживал. Когда он услышал  звуки  шагов  и
голоса за углом, он положил ребенка в пустую колыбель в витрине, вскрытой до
него каким-то бродяжкой, теплое одеяльце осталось у него в руках.  Когда  он
вернулся, в доме уже царил переполох. Но замерзшего человека можно вернуть к
жизни. Вы этого не знали?
   - Нет, - сокрушенно вздохнула Мура, - и доктор не знал. Отец Авель, прошу
вас, не торопитесь. А что же случилось со свитком из тайника? Почему же  его
перестали искать?
   - Неужели вы не догадываетесь? - спросил, сбавляя  шаг,  библиотекарь.  -
Потому что они его нашли.
   Мура остановилась, пытаясь понять услышанное.
   - Вы изготовили копию? Но как?
   - Во всем мире есть только  несколько  человек,  которые  могут  отличить
настоящую тугру  от  поддельной.  Знаете,  что  такое  тугра?..  Это  особый
рисунок, в нем много секретов, не видимых простым глазом.  Они  и  позволяют
отличать подлинный документ от поддельного. Я несу послушание в  библиотеке,
в древлехранилище и знаю, как выглядят древние бумаги.
   - Вы все предусмотрели, - неожиданно горделиво, как будто здесь были и ее
заслуги, произнесла Мура, - даже древние пергамены. Они, наверное, есть и  в
тайниках вашего подворья в Петербурге?
   Она  засмеялась,  и  на  мгновение  монах  остановился,  как  бы   заново
рассматривая стоящее перед ним создание.
   - И Фрейберг был прав, - продолжала смеяться Мура, с наслаждением  вдыхая
благословенный воздух цветущего острова, - он сказал, что ваш враг Пановский
будет обманут.
   - Фрейберг? Он интересовался делом князя Ордынского?  -  усмехнулся  отец
Авель, и Мура в какой-то момент за монашеской  внешностью  собеседника  ясно
различила того самого архитектора Андрея Григорьевича, с которым  беседовала
на выставке в Академии художеств.
   - Так, любительски. Как занимательной интеллектуальной  головоломкой.  Но
признался, что впервые в жизни потерпел поражение.
   - Правильно, - кивнул отец Авель. - Так и  должно  быть.  Расследовать-то
ему было нечего. Никакого преступления там и не случилось.
   Как ни затягивала Мура разговор с отцом Авелем, но наступил момент, когда
поблескивающая  песчаная  дорожка  привела  их   к   застекленному   крыльцу
игуменских покоев и Мура вновь оказалась в помещении,  украшенном  картинами
художников-передвижников. За столом сидели игумен  Гавриил,  отец  Лукиан  и
доктор Коровкин. Перед ними лежали охапки травы и какие-то листья и цветы.
   - А вот и наша пропавшая гостья, - приветствовал Муру, вставая со  стула,
игумен, - не оправдывайтесь, в нашей библиотеке можно забыть о времени.
   Мура наклонилась к руке игумена и  с  благодарностью  приложилась  к  ней
губами.
   - Земля благозерская - чудесная, благодатная. - Отец Гавриил повернулся к
доктору, переставшему перебирать травы и  цветы.  -  Мы  ведем  переписку  с
Ботаническим садом, выписываем редкие растения со всех концов земли. Есть  у
нас и такие, что совершенно забыты современной медициной, но не сравнимые  с
пилюлями по своим целительным свойствам. А какие у нас  сады!  Наши  яблочки
золотыми медалями на выставках увенчаны. Верно я говорю, брат Лукиан? Хоть и
грех - хвастовство, но не своими трудами хвалюсь, а трудами братии нашей.  -
Он поправил тяжелый крест на груди. - Скоро возвестят вечернюю трапезу, а  я
вас задержал. Ничего, у вас есть еще три дня. А  отец  Лукиан  составит  вам
гербарий с подробными записями. Все польза будет от гостеванья.
   Он перекрестил Клима Кирилловича, потом Муру и сделал знак  отцу  Лукиану
следовать за ним.
   Клим Кириллович и Мура  смотрели  ему  вслед  с  жалостью  -  они  видели
согбенную усталую спину, бесцветные длинные волосы, и шаг игумена  показался
им неуверенным и тяжелым. В дверях он обернулся и сказал:
   - И позвольте молвить последнее  слово,  милый  доктор.  Берегите  сестру
Марию. Ее ждет необыкновенное будущее.
   Когда он  скрылся,  Мура  сказала  доктору,  в  растерянности  хлопавшему
глазами:
   -  Дорогой  Клим  Кириллович,  позвольте  представить  вам  монастырского
библиотекаря, отца Авеля.
   Она почувствовала,  как  доктор  вздрогнул  и  внимательно  посмотрел  на
стоящего у стены монаха, пробормотав:
   - Рад вас видеть.., отец Авель.
   Потом растерянно перевел взгляд на Муру и снова воззрился на  монаха,  не
зная, что сказать и можно ли ему напоминать  о  том,  что  они  виделись  на
выставке.
   Отец Авель, казалось, понял внутреннюю борьбу, происходившую в душе Клима
Кирилловича.
   - Я помню, что мы встречались  с  вами  в  миру,  -  сказал  он  мягко  и
доброжелательно, - вы ничуть не изменились.
   - А вы уже перестали быть архитектором? - Клим Кириллович чувствовал себя
почему-то обиженным и, поймав мелькнувшую мысль, продолжил:
   - Или никогда им и не были?
   Отец Авель не обратил внимания на скрытый упрек и кротко пояснил:
   - Я архитектор по образованию, работал вместе с одним из учеников Алексея
Максимовича Горностаева. Знаете такого?
   - Он много строил в Благозерске, - нехотя подтвердил доктор. - Мы  читали
в путеводителе.
   - Постриг я принял недавно, а до того пребывал на послушании. Да и теперь
иногда по благословению отца Гавриила разъезжаю по миру - обитель не тюрьма,
уже много связей в миру - и строительных, и хозяйственных, и издательских.
   Он улыбнулся и, видя, что Клим  Кириллович  больше  не  задает  вопросов,
предложил:
   - Завтра с утра непременно побывайте в нашем соборе. Осмотрите росписи  -
их выполняли и профессиональные художники, и люди из нашей братии. Даже отец
Гавриил участвовал - нескольких херувимов собственноручно написал. А  небеса
в храме! Такого божественной голубизны цвета, поющего,  ликующего,  сияющего
вы еще не видели нигде. Говорят, секрет этого цвета подарен мастерам обители
самим Архипом Ивановичем Куинджи!
   В глазах отца  Авеля  явно  появились  смешливые  лучики.  Он  поклонился
гостям, и Мура поняла, что разговор закончен.
   - Мы еще увидимся с вами, отец Авель?  -  Она  с  надеждой  взглянула  на
склоненного перед ней монаха.
   Отец Авель выпрямился и перекрестил обоих.
   - Пути Господни неисповедимы.
   По дороге к гостинице Мура и доктор Коровкин боялись почему-то  взглянуть
друг на друга. Мура чувствовала, что  Клим  Кириллович  хочет  о  чем-то  ее
спросить, но отвечать она была  не  готова.  Старалась  избежать  расспросов
доктора Коровкина и в то же время испытывала к нему щемящую благодарность за
то, что он по доброте своей привез ее сюда.
   - Я устала, - сказала Мура, - и страшно проголодалась. Сейчас бы  хорошую
котлетку! Но вряд ли здесь ее найдешь и за миллион золотом, все -  постники.
Пойду в свою келью ждать трапезы.
   Доктор подозрительно покосился на Муру. Не хочет ли  она  убедить  его  в
том, что иронизирует над здешними обычаями? Зачем же она ехала сюда, в такую
даль, да еще просила доктора ее сопровождать?  На  гостиничном  крыльце  он,
чувствуя бестактность и неуместность своего любопытства, не  мог  удержаться
от вопроса:
   - Я только не  понял,  что  делал  этот  монах  Авель  в  особняке  князя
Ордынского? Мура улыбнулась.
   - Милый Клим Кириллович! Полно вам поминать глупые детские фантазии! Отец
Авель не был в особняке.
   - Не был? - переспросил доктор, не веря муриному слову. - А на  кладбище?
Что он делал на Волковом кладбище?
   - На Волковом кладбище был не он. Я обозналась.
   Изящным движением руки с  тонким  запястьем  она  поправила  сползшую  на
затылок белую кружевную накидку, убрала под нее  выбившуюся  темную  прядку,
плавно повернулась, одарила доктора счастливой улыбкой и скрылась  в  дверях
гостиницы, оставив ничего не понимающего Клима Кирилловича в одиночестве.
   Черт с ним со всем, подумал он с  досадой  и,  поняв,  что  не  то  слово
выпрыгнуло, перекрестился. И в святой обители все у нее на уме кокетство  да
игривость, шуточки  да  прибауточки.  Здоровый  организм  не  так-то  просто
обольстить прелестями аскетизма.  Не  уйдет  в  монастырь  Мария  Николаевна
Муромцева, не уйдет. Теперь это ясно. А значит, это ненужное путешествие  не
было напрасным. Аминь.

Конецъ.



   Елена БАСМАНОВА
   ТАЙНА ДРЕВНЕГО САРКОФАГА



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  tp://www.bestlibrary.ru

Глава 1

   Он появился внезапно - как бы  ниоткуда.  Огромный,  темно-серый,  жирный
ночной  мотылек.  Оглушительно  хлопая  крыльями,  он  заполошно   заметался
зигзагами по веранде, и сидящие за чайным столом дачники замерли, пораженные
нежданным отвратительным явлением. Елизавета Викентьевна Муромцева застыла с
чашкой в руке,  граф  Санта-мери  уставился  на  замолкшую  на  полуслове  и
окаменевшую с открытым ртом Зизи; студент Петя  Родосский  прекратил  жевать
чудесный щавелевый пирог; Мура, младшая дочь профессора Муромцева, не  сводя
глаз с гадкого крылатого создания, медленно  сползла  со  стула  на  пол;  а
Брунгильда, лицо которой приобрело  мраморную  бледность,  начала  осторожно
подниматься - с явным желанием бежать куда глаза глядят. Но  свое  намерение
она осуществить не успела.
   Жирное омерзительное насекомое с  бешеной  скоростью  закружилось  вокруг
абажура и,  описывая  беспорядочные  петли,  через  мгновенье  задело  своим
шершавым крылом ясный лоб старшей дочери профессора Муромцева, -  охваченная
невыносимым ужасом, красавица потеряла сознание, рухнув на крашеные половицы
веранды.
   Именно в этот момент появилась с кринкой сливок в руках горничная  Глаша,
и ее непроизвольный, полный ужаса  вопль  пронзил  вечернюю  тишину  дачного
поселка. Немая сцена ожила, все вскочили со своих мест и бросились на помощь
бездыханной девушке.
   Вопль Глаши побудил и сползшую  под  стол  Муру  высунуть  голову  из-под
скатерти, свисающей  почти  до  пола:  первым  делом  Мура  обвела  взглядом
окружающее  пространство  -  мохнатое  чудовище,  так   перепугавшее   всех,
бесследно исчезло. Можно было покинуть убежище.
   -  Брунгильда,  доченька,  очнись.  -  Опустившаяся  на  колени  рядом  с
Брунгильдой Елизавета Викентьевна пыталась приподнять голову старшей  дочери
и легонько хлопала ее по щеке.
   - Надо принести холодной воды, -  заметил  граф  Сантамери,  с  некоторой
досадой покусывая полную  нижнюю  губу.  Стоявшая  рядом  с  ним  Зизи,  уже
успевшая  сомкнуть  ярко  накрашенный  рот,  с   силой   вцепилась   острыми
отполированными ноготками в его локоть и дрожала. "Не  хватало  истерики,  -
думал, претерпевая боль, граф, - послал  же  Господь  Бог  мне  сомнительное
удовольствие - сущее наказание - кафешантанную певичку. Что от нее ждать?"
   - Вера Засулич точно уж не хлопнулась бы в обморок от какого-то мотылька,
- шепнул на ухо Муре, неприметно выбравшейся  из-под  стола,  студент  Петя,
пытавшийся скрыть за надменным видом свою полную растерянность.
   - Ох, беда, беда, да что же теперь делать? -  причитала,  не  двигаясь  с
места, Глаша. - Куда девать сливки? Зачем я  их  несла?  Почему  барышня  не
встает? И доктор Коровкин, вот беда, не приехал!
   - Довольно, - мягко прервал бессмысленные причитания  горничной  граф,  -
принесите воды.
   Мура взяла из рук горничной кринку и поставила на стол.
   -  Холодной,  Глаша,  из  колодца,  и  побыстрее,  -  добавила  Елизавета
Викентьевна.
   Глаша сдвинулась  наконец  с  места  и,  озираясь  на  лежавшую  на  полу
Брунгильду, находящуюся все еще в бессознательном  состоянии,  выскочила  на
крыльцо. Сбежав со ступенек, она ринулась было к дальнему  углу  участка,  к
колодцу, но вспомнила, что не захватила с собой посуды  для  воды.  Повернув
назад, она заметила у калитки мужскую фигуру и, приостановившись, облегченно
вздохнула - к дому шел доктор Коровкин.
   Прибудь молодой доктор из Петербурга чуть раньше,  Брунгильда  Николаевна
Муромцева не оказалась бы в роковой для нее момент без  медицинской  помощи.
Но его задержал около калитки дачи Муромцевых худенький невзрачный попик. Он
смущенно пробормотал, что торопится и просит передать Псалтырь невесте князя
Салтыкова - она должна находиться сейчас здесь, на этой даче.
   Доктор машинально сунул в  карман  Псалтырь  и  отвернулся  от  спешащего
попика, ничем его не заинтересовавшего.  Была  ли  на  даче,  которую  сняли
Муромцевы на лето, невеста князя Салтыкова, он не знал. Но почему бы ей  там
и не оказаться? Дачная пора располагает к легким и неожиданным  знакомствам,
мало ли кто живет по соседству?
   Все это вихрем  пронеслось  в  сознании  Клима  Кирилловича  и  бесследно
исчезло, потому что в следующую секунду он увидел бегущую к нему по  дорожке
горничную  Глашу.   Она   размахивала   руками   и   выглядела   чрезвычайно
встревоженной.
   - Господин доктор, господин доктор, скорее! -  кричала  Глаша.  -  Скорее
идите в дом, как хорошо, что вы приехали!
   - Что случилось? - Доктор похолодел, пристально глядя  на  остановившуюся
перед ним взбудораженную девушку. Но попытался остаться спокойным.  -  Зачем
вы так кричите?
   - Бурнжильда... Брунгильда Николаевна... - Не в силах  продолжить,  Глаша
зарыдала.
   - Что с ней? Говорите же! - Доктор, отстранив  горничную,  быстрым  шагом
устремился к крыльцу.
   Но  едва  поспевавшая  за  ним   Глаша   не   могла   выговорить   ничего
членораздельного.
   Доктор, в воображении которого мелькали самые ужасные картины, взбежал по
ступенькам крыльца и оказался на веранде.
   Рядом со  столом,  сервированным  для  вечернего  чаепития,  стояли  трое
неизвестных доктору людей. На  полу  лежала  бледная  недвижная  Брунгильда.
Рядом с ней застыли на коленях Елизавета Викентьевна и Мура,  в  их  глазах,
обращенных к Климу Кирилловичу, читалось отчаяние.
   Клим Кириллович помог им встать. Потом присел сам и взял  в  руку  тонкое
запястье той, которая давно казалась ему самой прекрасной девушкой на свете.
Той, о ком он иногда в своих мечтах думал как о возможной  супруге.  Неужели
его мечты никогда не осуществятся? Неужели случилось непоправимое?
   Через несколько мгновений  его  опасения  развеялись.  В  голубой  жилке,
покоящейся под нежной девичьей кожей тонкого запястья, билась толчками живая
кровь. Старшая дочь профессора Муромцева была вне опасности.
   Доктор поднял взор на напряженно молчавших денников. Уловив в его взгляде
добрую весть, Елизавета Викентьевна вздохнула почти успокоено и обернулась к
Глаше:
   - Где же вода, милочка?
   - Не надо воды, - остановил собравшуюся было снова бежать Глашу доктор.
   Он раскрыл свой саквояж и достал флакончик с нашатырным спиртом. Отвернув
крышечку, он поднес его к лицу Брунгильды Николаевны и слегка поводил им  из
стороны в сторону над ее верхней губой.
   Красавица вздрогнула, повела головой и открыла глаза.
   - Доктор, милый доктор, где