улась доктору.
   Он неуверенно посмотрел на старшую дочь профессора.
   - Я тоже  надеюсь,  Клим  Кириллович,  на  ваше  согласие.  -  Брунгильда
чувствовала, что решение доктора зависело от  ее  слов  и  бросила  на  него
несколько поощряющих взглядов.
   - Хорошо, - расцвел  невольной  улыбкой  Клим  Кириллович,  -  но  только
ненадолго. Солнце уже печет вовсю, можно получить солнечный удар.
   - Мы возьмем зонтики, доктор, и пойдем  по  тенистой  стороне  дороги.  -
Казалось, Мура пыталась как можно скорее уговорить  доктора  и  двинуться  в
путь.
   - Вот и славно, - прервал профессор  разговоры  молодежи  и  встал  из-за
стола, - идите, проветритесь. А мне  уж  не  по  возрасту  поджариваться  на
солнце.
   - Мы с Полиной  Тихоновной  тоже  останемся  дома,  -  сказала  Елизавета
Викентьевна. - Нам и здесь есть чем заняться.
   Через  пятнадцать  минут  молодежь,  сопровождаемая   Пузиком,   который,
кажется,  окончательно  признал   хозяйкой   младшую   профессорскую   дочь,
отправилась к заливу.
   Они шли  по  притихшему  в  жаркие  дневные  часы  поселку.  Разнообразие
дурманящих ароматов, пиршество запахов  -  хвойных,  травяных,  цветочных  -
действовало  ошеломляюще,  будто  каждое  растение,  каждый   цветок   щедро
раскрывался навстречу июньскому солнцу. Тень от сосен не  спасала  от  жары,
так же как зонтики и  шляпы,  и  из  душного  соснового  леса  молодые  люди
поспешили выйти к берегу, надеясь, что  там,  вблизи  воды,  прохладнее.  На
Прынцаева жара не действовала совсем.  Он,  бодро  вскрикивая,  то  ехал  на
велосипеде вперед, то возвращался, делая вокруг маленькой компании круги, то
демонстрировал свое едва ли не акробатическое  мастерство.  Иногда  он  даже
исчезал из вида и, возвращаясь, таинственно ухмылялся Время  от  времени  он
близко подъезжал к Брунгильде и,  низко  наклоняясь  над  рулем  велосипеда,
пытался заглянуть под легкий  зонтик,  в  глаза  девушки,  убеждая  ее,  что
велосипед лучшее средство передвижения и в жару, и в непогоду.
   - Мы, велосипедисты, связаны восхитительными, жизнерадостными ощущениями,
мы приближаемся к птицам, для которых нет преград!
   - Почему и Прынцаев, и Петя хотят усадить меня на  этот  костотряс?  -  с
недоумением вопрошала Брунгильда Муру и Клима  Кирилловича,  когда  Прынцаев
снова удалялся. - Право, даже гадкий мотор кажется намного надежнее, там  по
крайне мере четыре колеса.
   Круги, выкрутасы и велосипедное лихачество решительно не нравились собаке
-  время  от  времени  Пузик  с  остервенелым  лаем  пытался  броситься   на
профессорского ассистента. Мура старалась утихомирить Пузика,  тот  подбегал
послушно, но при очередном пируэте Прынцаева снова начинал негодовать.
   - Вы не находите, Клим Кириллович, что Пузик очень посвежел и  похорошел?
- поддразнила Клима Кирилловича Мура.
   - Он просто разрумянился от прогулки и подзагорел. Кроме того, ему  пошло
на пользу вчерашнее купание. И похоже, он в восторге от своей хозяйки,  -  в
тон девушке отвечал Клим Кириллович, в его серых  глазах  светились  лукавые
искорки.
   Муре хотелось перекинуться  словечком  с  доктором  -  без  лишних  ушей,
поговорить - не о собаке, конечно. Но день стоял такой чудесный, что тревоги
уступали место беззаботной радости бытия.
   Они миновали  поселок  и  через  некоторое  время  вышли  к  дикой  части
побережья, где отсутствовали признаки цивилизации в виде шумных  дачников  и
навязчивых  лоточников.  Они  спустились  к  воде  между  двумя  обрывистыми
взгорками и, осмотревшись по сторонам, выбрали  плоские  низкие  валуны,  на
которые можно  было  присесть,  чтобы  полюбоваться  светло-стальным,  почти
бесцветным морем, которое где-то  у  горизонта  сливалось  в  одно  целое  с
серебристо-голубым  небом.  Далеко-далеко  тянулся  песчаный  берег  -  одна
сторона его омывалась морем, а другая иногда подбиралась к  высоким  кручам,
увенчанным вековыми соснами. Среди их светлых стволов в стороне  от  поселка
угадывался  стройный  силуэт  церковки  -  по   золотому   сиянию   крестов,
водруженных на деревянных луковках  и  островерхней  колокольне,  -  Церковь
Преображения Господня, как пояснила Мура доктору.
   Прынцаев прислонил свой велосипед к тощему ольховому деревцу.
   - Эх, хорошо бы искупаться,  -  он  расправил  плечи  и  сделал  круговые
движения руками, - вода хорошо прогрелась на мелководье.
   - Но здесь, верно, дно завалено камнями, - отозвался доктор - он  еще  ни
разу не купался в этом сезоне. - И думаю, полным-полно водорослей.
   - Да, - согласился Прынцаев, - место дикое. Но я с вашего позволения  вас
оставлю на несколько минут - мне надо  бы  отлучиться.  Велосипед  останется
здесь - если вы не откажетесь за ним присмотреть.
   -  Не  откажемся,  ступайте  спокойно,  -  пообещала,   ласково   щурясь,
Брунгильда. Ее необычная любезность сегодня приятно волновала велосипедиста.
   Когда Прынцаев  бодрой  рысцой  удалился,  скрывшись  за  взгорком,  Клим
Кириллович и барышни присели на валуны и  замолчали.  Легкие  белые  облачка
время от времени наплывали на солнце, давая глазам отдохнуть от нестерпимого
серебристо-белого блеска морской глади, от  сверкающих  кварцевыми  отливами
дюн. Свое крещендо звучно выводили  кузнечики.  В  дрожащем  воздухе  парили
огромные прозрачные стрекозы; капустницы  и  крапивницы  бесшумно  двигались
почти у самой земли. Мелкие букашки и паучки, не обращая внимания на  людей,
торопливо бежали по своим непостижимым крошечным делам. Ленивый и  бездумный
покой и умиротворение овладели молодыми людьми.
   Тишину нарушал только Пузик, бегающий  вдоль  линии  прибоя  и  беззлобно
лающий на неторопливо накатывающую волну.
   После длительной паузы Мура заговорила первой:
   - Почему-то мне кажется, что мы выехали из города тысячу лет назад.
   - А мне почему-то кажется, что я уже тысячу  лет  не  занималась  музыкой
всерьез. На даче все время что-то отвлекает. А мне предстоит выступление.  Я
беспокоюсь. Не растеряла ли я всю свою технику?
   - Вы не должны слишком волноваться, Брунгильда  Николаевна,  техника  так
быстро не утрачивается. И потом, вы же все равно занимаетесь каждый день.
   - Ах, милый доктор, музыка требует большой самоотдачи.
   - Все чем-то занимаются, что-то  делают,  -  сокрушенно  вздохнула  Мура,
поймавшая  и  посадившая  на  ладонь  божью  коровку,  -   только   я   одна
бездельничаю. Пора бы и мне подумать, где учиться. Посоветуйте,  милый  Клим
Кириллович, не пойти ли мне на Бестужевские курсы?
   - Разумно. И на чем вы остановили свой выбор? - поинтересовался доктор.
   - Я думала  об  истории,  -  виновато  призналась  Мура.  С  ее  ладошки,
расправляя жесткие крылышки, собиралась улететь божья коровка.
   - Я не вижу, какую пользу для общества могут принести историки. И потом -
все уже давно изучено,  известно.  Если  же  говорить  о  России,  то  лучше
Карамзина не написать. А как наука история, на мой взгляд, бесперспективна -
у нее нет точных методов.
   -  Вы  так  думаете?  -  немного  отстранившись  от  доктора,  попыталась
возразить Мура, но тут же добавила:
   - Папа тоже так считает. Даже не знаю что делать.
   Притихший было Пузик неожиданно сорвался с места и вновь бросился к линии
прибоя. Теперь он не стал бессмысленно носиться вдоль воды. Напротив, застыл
на одном месте и с диким остервенением принялся лаять, глядя вперед.
   - Собачку что-то  беспокоит,  -  предположила,  не  выходя  из  состояния
ленивой задумчивости, Мура. - А-а.., какой-то обломившийся куст  плывет,  на
него он и лает.
   Действительно,   между   выступающими   из   воды   валунами    странными
конвульсивными толчками передвигался обломок куста или дерева. На его ветках
между листьев болтались отвратительные  мочалки  бледно-зеленых  водорослей.
Куст неумолимо двигался по направлению к собаке.
   - Пузик, Пузик, глупый, иди сюда, - позвала Мура. Но пес, оглянувшись  на
голос хозяйки, с места не  двинулся.  Он  стал  лаять  еще  яростнее,  почти
захлебываясь. Странный куст  все  так  же  медленными  судорожными  толчками
проползал между камней. Наконец в сажени от  берега  он  остановился  весьма
загадочным образом. Валунов, способных притормозить его движение, здесь  уже
не было, волны по-прежнему набегали на берег - но куст оставался недвижим.
   - Нет, придется все-таки посмотреть, что там  такое.  -  Мура  решительно
встала. - Доктор, пойдемте со мной я одна боюсь.
   - Но и я здесь одна не останусь, - испуганно и резко вскочила Брунгильда.
- Я с вами.
   Все трое подошли  к  дворняге,  не  сводящей  глаз  со  странного  куста,
обвешенного водорослями. Там явно что-то шевелилось.
   Пес грозно и глухо зарычал. Через мгновение такое же рычание  послышалось
и со стороны куста. Доктор не поверил своим ушам. Он взглянул  на  Пузика  -
тот повернул к нему свою разномастную голову и выразительно  посмотрел,  как
бы говоря: вот видите, здесь что-то не так.
   Они снова воззрились на плавучий  куст.  Пузик  еще  раз  издал  сердитое
угрожающее рычание. Все прислушались - и в  ту  же  секунду  отпрянули:  под
ветками  куста  явно  пряталось  неведомое  чудовище,  его  раскатистый  рык
заставил всех похолодеть.
   - Спокойно, спокойно, -  доктор  сделал  шаг  вперед  и  загородил  собою
барышень, - вероятно, тюлень или морж.
   - Разве они здесь водятся? -  дрожащим  голоском  откуда-то  из-за  спины
доктора пролепетала Брунгильда.
   - Нет, не водятся здесь тюлени! - вскричал куст, и тут же ветки вместе  с
листьями и мерзкими водорослями взлетели вверх и нечто  огромное,  увешанное
тиной с головы до ног, устремилось большими скачками к берегу с воплем:
   - Встречайте Нептуна!
   Мура с Брунгильдой в ужасе отпрянули от  чудовища,  доктор,  соображавший
быстрее и испытывающий ответственность за безопасность барышень, едва  успел
сделать шаг назад и схватить девушек за руки.  В  одно  мгновение  он  узнал
Прынцаева.
   - Подарок от Нептуна! - Торжествующе поблескивая  глазами  между  космами
тины, профессорский ассистент, одетый в купальный костюм в синюю  поперечную
полоску, обтягивающий его торс и доходящий до колен, остановился в  шаге  от
своих невольных жертв и протянул им зажатые в обеих руках букетики ландышей.
   - О Боже!  -  выдохнула  Брунгильда  и  бессильно  опустилась  на  теплый
прибрежный песок. В эту же секунду раздался утробный рык: озверевший  Пузик,
оправившись  от  душевного  потрясения,  вцепился  в  мускулистую,  покрытую
густыми черными волосами ногу шутника. Он не разжимал  челюстей,  и  мертвая
хватка его не мешала беспрерывному рыку, в котором слышались и обида и жажда
отмщения.
   Доктор бросился приводить в  чувство  обессиленную  Брунгильду.  Мура  же
немало сил потратила на то,  чтобы  заставить  собаку  отпустить  не  годную
теперь для велопробега ногу  Прынцаева,  от  воплей  которого  уже  начинало
звенеть в ушах.
   - Сидеть, Пузик, сидеть, - говорила строгим голосом Мура, успокаивая  все
еще готовую броситься на велосипедиста собаку. - Нельзя. Сидеть.
   Прынцаев, избавленный от невыносимого страдания, присел и едва ли  не  со
слезами на глазах рассматривал капли крови на икроножной мышце.
   - Господин Прынцаев, - рассерженно сдвинула черные брови  Мура,  стараясь
заглушить сострадание к бедняге. - Вы сами виноваты. Так  шутить  нельзя.  А
вдруг наш Пузик бешеный?
   - Этого мне еще не хватало, - полурыдая проговорил доморощенный Нептун, -
я и так уж наказан.
   Он попытался стряхнуть с головы и плеч  омерзительные  зеленые  лохмотья,
покосился  на  рассыпанные  по  песку  ландыши,  потом  перевел  взгляд   на
Брунгильду: она сидела на песке, судорожно глотая полуоткрытым ртом  горячий
воздух.
   - Но даже если эта псина не бешеная, все равно она  дурная.  Лучше  б  не
пускала к вам изготовителей динамита, а то не ровен час - взлетите в воздух.
   - Кого вы имеете в виду? - сурово спросила Мура.
   - Догадайтесь сами, - проскулил обиженный Прынцаев, -  а  то  у  вас  все
благородные, все хорошие, кроме Прынцаева. И крестоносец Сантамери, и колосс
Родосский.
   Он поднялся, не попрощавшись с теми, кто не смог оценить  его  остроумную
изобретательность,  и  прихрамывая,  направился  к  своему  велосипеду.   Он
подхватил его за руль и покатил рядом с собой.
   - Вернитесь, Прынцаев! - устремился вслед за ним Клим Кириллович. -  Надо
обработать рану!
   Но Прынцаев не остановился.
   Мура смотрела ему вслед, и в голове ее друг за другом бегали по кругу две
мысли: "Изготовитель динамита - Сантамери?" и "Изготовитель динамита -  Петя
Родосский?".

Глава 8

   А студент Петя Родосский в это самое время, зайдя на дачу Муромцевых и не
застав дома барышень, остался подождать их и сейчас сидел в саду  на  скамье
под сиренью и беседовал с Полиной Тихоновной.
   - Какой вы милый, Петенька, - говорила тетушка доктора Коровкина,  -  мне
кажется, и Климушка был таким же  в  ваши  годы.  Хотя  он  и  не  занимался
репетиторством в летнее время.
   - Вашему племяннику повезло, - вздохнул Петя, - во-первых, потому, что  у
него есть такая  добрая  родная  душа.  А  во-вторых,  потому,  что  ему  не
приходилось иметь дела с малолетними балбесами.
   - Вам не нравится ваш ученик? - спросила Полина Тихоновна.
   - Дело не в том, что он мне не нравится, но  кому  же  хочется  в  летние
месяцы зубрить математику? Решать задачи, корпеть над примерами?
   - Мне показалось, что вы  немного  прихрамываете,  -  участливо  заметила
тетушка. - С велосипеда упали?
   - Вы очень наблюдательны, и я скажу вам  по  секрету,  что  дело  обстоит
гораздо хуже. Я подвергаюсь ежедневным истязаниям.
   - Как же так? - всплеснула руками Полина Тихоновна. -  Вы  говорили,  что
родители вашего ученика - люди достойные?
   - Более чем, - лицо Пети затуманилось, - однако у них есть еще и  младший
отпрыск. Сущее чудовище. Он  преследует  меня  повсюду,  настигает  в  самых
неожиданных местах.
   - Но в чем же причина его неприязни?
   - Причина установлена, да что толку?  Малец  упрямый  как  черт,  ему  не
хватает  старшего  брата.  Он  хотел  бы  вместе  с  ним  играть,  купаться,
резвиться. А значит - надо избавиться от меня. С этой целью он и вооружился.
Дротиками, ножами и остро заточенными палками.
   - Какой ужас! - воскликнула Полина Тихоновна. - Таким  оружием  и  впрямь
можно убить или серьезно поранить человека. А если дротик попадет в глаз?
   - Мне жаль, что я вас так расстроил, - Петя разомлел и от солнышка, и  от
искреннего сочувствия Полины Тихоновны,  -  но  маленький  дикарь  стремится
втыкать дротики и ножи только в мою пятку!
   - Теперь понятно, почему вы хромаете.
   - И подкрадывается, злодей, везде - и незаметно, бесшумно.  Зачем  только
детям морочат голову мифологией? Хотя, конечно,  с  его  точки  зрения  -  я
натурально могу сойти за Ахиллеса.
   Петя поведал тетушке, проявившей к нему подлинную доброту,  свою  ужасную
историю.
   Вам, конечно, известна, - откровенничал Петя, - древняя басня о том,  что
мать Ахилла, Фетида, знала - ее сын Ахилл погибнет  под  Троей.  И  пыталась
сделать его неуязвимым и бессмертным: она  опускала  его  в  священные  воды
Стикса. Но однажды ночью ее застал  за  этим  занятием  отец  ребенка,  царь
Пелей. Фетида убежала, не закончив своего дела.
   - А у Ахилла осталась уязвимая точка на теле - пятка, ведь опуская сына в
воду, Фетида держала его за пятку, - подхватила Полина Тихоновна.
   - И теперь, - завершил свою грустную повесть Петя, - вам должно быть  все
ясно! Маленький злодей колет меня чем попало в  пятку  и  приговаривает:  "В
пяточку попал, в пяточку попал..." Он надеется, что я погибну  и  он  сможет
без помех играть со старшим братом. Зачем маленьким детям мифология?
   Время шло к обеду, и расчувствовавшаяся Полина Тихоновна  попросила  Петю
остаться с ними пообедать. Петя ответил уклончиво - он еще не решил, что ему
делать. Кроме того, многое зависело от дочери профессора Маши - ее  домашнее
имя, Мура, студенту не нравилось. Поэтому пока он остался сидеть на  скамье,
а Полина Тихоновна ушла в дом.
   Несколько минут Петя чертил отломленным от куста прутиком узоры на  песке
дорожки. Затем заметил пробегавшую  по  направлению  к  погребу  темноглазую
пухленькую Глашу и окликнул ее:
   - Нет ли у вас почитать чего-нибудь? - спросил он игриво. - А  то  скучно
ждать.
   - Нет, барин, все книжки отравлены, - ответила Глаша, приостановившись на
мгновение.
   Петя рассмеялся, ему показалось,  что  ответ  горничной  прозвучал  почти
философски.
   - Ну а ваша Псалтырь? Нельзя ли хотя бы ее полистать?
   - И Псалтырь тоже отравлена. - Глаша повернулась, устремляясь к погребу.
   - Гомером, что ли? Этим нехристем?
   - Нет, Гомера я уничтожила, - ответила уже на бегу горничная.
   "Хорошо, что никто не слышит нашего разговора, - подумал Петя.  -  Звучит
он вполне безумно, и мало ли кто что может подумать?" У Пети имелось  и  так
немало нерешенных проблем, а переписка, которую он вел уже два месяца, могла
вот-вот стать достоянием  нежелательных  любопытствующих.  Спокойно  вынести
пугающую его мысль он не мог - и от волнения покрылся испариной.
   До его слуха донеслись знакомые голоса. С прогулки  возвращались  барышни
Муромцевы  и  сопровождавший  их  доктор  Коровкин.  Они  были  явно  чем-то
расстроены. Доктор придерживал под  руку  Брунгильду.  Проводив  девушку  на
веранду, он повернулся и быстро, едва кивнув Пете, пошел к  своему  флигелю.
Вскоре он появился оттуда с саквояжем,  устремился  к  калитке,  на  которой
красовалась фанерная табличка  с  надписью:  "Осторожно,  злая  собака!",  и
быстро куда-то побежал.
   -  Что  вы  здесь  делаете,  Петя?  Наслаждаетесь  одиночеством?  -  Мура
подкралась незаметно.
   - Я сейчас уйду, - ответил обиженно студент.  Ему  показалось,  что  Маша
слишком пристально и насмешливо смотрит на его лоб. На лбу ничего  не  было,
кроме небольшого прыщика. Утром Петя пытался от  него  избавиться,  но  лишь
ухудшил свой вид.
   Петя решил не оставаться на обед - тем более что Маша его не  пригласила,
а после своего ехидного вопроса пошла устраивать Пузика в тени под  деревом.
Следовало бы еще поговорить на одну важную тему с графом Сантамери,  но  он,
кажется, уехал на своем моторе в город - во всяком случае, у соседнего  дома
автомобиля не было. И Петя решил пока пойти к Прынцаеву - вернее, к  трассе,
на которой совершали ежедневные тренировки велосипедисты.
   Клим Кириллович к обеду  успел  -  он  ходил  приводить  в  порядок  рану
Прынцаева. Собственно, никакой особой раны не оказалось: при осмотре  доктор
обнаружил четыре красно-бурых синяка - там, где  собака  держала  отчаянного
спортсмена за  ногу,  и  свежую  поверхностную  царапину,  явно  не  имевшую
отношения к собачьим зубам. Скорее всего, Прынцаев поранил  ногу  в  воде  о
камни или о свою корягу. Клим Кириллович продезинфицировал рану и  перевязал
ее.
   Исполнив  свой  медицинский  долг,  Клим  Кириллович  возвращался  домой,
представляя себе, что все могло бы обернуться и  хуже,  если  б  разъяренный
Пузик прокусил мягкие ткани прынцаевской ноги. Пришлось бы доставлять  домой
Прынцаева всем вместе. Он шел бы, хромая и опираясь на надежную  руку  Клима
Кирилловича.  Мура  вела  бы  гордого  собой  Пузика  и  время  от   времени
выговаривала бы Прынцаеву, что он мог  сломать  собаке  зуб,  -  но  в  душе
опасалась бы отцовского гнева и наказания собаки. А Брунгильде  пришлось  бы
везти велосипед. Она старалась бы отстранить его как можно дальше от себя  -
и ее лицо походило бы на лицо христианских мучениц.
   Клим Кириллович вздохнул, прощаясь с милым  образом  утонченной  девушки,
счастливо избежавшей в реальности выдуманного им испытания велосипедом...
   В этот день за обеденным столом все чувствовали себя немного утомленными.
И от утреннего напряженного ожидания, и от жары. А молодежь  -  и  от  своей
краткой прогулки.  Особенно  обессилевшей  выглядела  Брун