евы упросили отца взять их с собой, как только узнали,  что  профессор
приглашен в гости к самому Стасову! Еще бы,  патриарх  российской  культуры,
законодатель мод в искусстве, непререкаемый авторитет! Всегда в центре всего
живого и настоящего, он обладал безупречным вкусом и  тонким  художественным
чутьем. Одна "Могучая кучка" чего стоит! А  художники-передвижники!  Увидеть
живого  Стасова,  услышать  его  многомудрые   суждения,   удостоиться   его
одобрительного взгляда - разве не значимое событие для юной души? Тем  более
для души девичьей, заведомо трепещущей от опасений, что  может  погибнуть  в
глазах мэтра из-за какого-нибудь неудачного бантика или излишней оборочки...
Николай  Николаевич  спрятал  лукавую  усмешку:   он   вспомнил,   с   какой
тщательностью готовились его девочки к визиту.
   В  прихожей  горничная  помогла  Муромцевым  раздеться.  Из-за  прикрытой
полузастекленной двери раздавались громкие мужские голоса.
   - А, любезный Николай Николаевич! Рады, рады видеть вас в наших  скромных
апартаментах. - Могучий старик, одетый в русскую рубаху, подпоясанную мягким
поясом, поднялся из-за круглого стола,  заваленного  книгами,  и  направился
навстречу профессору. - Простите великодушно, что оторвали  вас  от  научных
трудов. Но без вашей консультации не обойтись.
   Дородный, тучный,  с  картинной  седой  шевелюрой  и  седой  же  бородой,
спускающейся чуть ли не до пояса, хозяин  пожал  руку  Николаю  Николаевичу.
Отец вдруг показался Брунгильде и Муре маленьким и хрупким. Девушки смотрели
на знаменитость во все глаза.
   - Владимир Васильевич, приехал вот в сопровождении дочерей, - с  деланным
смущением ответил Муромцев. - Надеюсь, наше общество не будет вам в тягость.
   - Что вы, любезный Николай Николаевич! - горячо возразил Стасов. -  Такие
красавицы!
   Он протянул обе руки девушкам. Подержал их обтянутые перчатками  пальчики
в своих ладонях, как бы раздумывая, стоит ли их целовать, легонько тряхнул -
тем и ограничился.
   - Милости прошу к столу. - Стасов повернулся к ранее пришедшим гостям. Те
встали и смотрели с улыбками  на  вновь  прибывших.  -  Профессор  Муромцев,
Николай Николаевич. И его  дочери...  -  Стасов  взглянул  на  светловолосую
тоненькую девушку, как бы припоминая, - Брунгильда  Николаевна,  талантливая
пианистка, с большим будущим и... -  Он  перевел  глаза  на  барышню  пониже
ростом, с округлым лицом.
   - Мария Николаевна, - пришел на помощь хозяину профессор.
   - Замечательно, превосходно, - говорил на ходу Стасов.
   Все  расселись  вокруг  круглого  стола,  и  в  ярко  освещенной  комнате
установилась тишина.
   -  Позвольте  вам  представить,  Николай  Николаевич,   возможных   ваших
заказчиков.  -  Хозяин  дома  обвел   не   по-стариковски   ясным   взглядом
присутствующих.  -  Начнем  по  порядку.  Ротмистр  Великокняжеского  конвоя
Заурбек Теймуразович  Золлоев,  посланец  кубачинских  мастеров.  Коммерсант
Раймонд Шлегер, президент Благотворительного фонда "Хрустальный  Петербург".
Господин  Арсений  Афанасьевич  Апышко  -  хлеботорговец.  Господин   Максим
Иллионский-Третий актер и владелец антрепризы "Аполлон". А также наблюдатели
нашего  разговора,  к  проектам  не  равнодушные:  мой  коллега,   хранитель
Публичной библиотеки Анемподист Феоктистович Кайдалов и его родственник Глеб
Васильевич Тугарин, статистик. Молодой человек в Петербург  прибыл  недавно,
из  провинции.  И  поселился  в   Медвежьем   переулке,   в   доме   госпожи
Сильвуплеловой.
   По лукавым искоркам, появившимся в глазах главы дома, чувствовалось,  что
ему доставило удовольствие произнести  странно  звучащую  фамилию.  И  Мура,
конечно, не выдержала, воскликнув с удивлением:
   - А разве такие фамилии бывают?
   - Я склонен думать, что основателем рода был француз, - лаконично пояснил
Анемподист Феоктистович.
   - Давайте оставим филологические изыскания для других времен, приступим к
сути дела, ради которого мы здесь собрались, а  именно:  чем  можно  удивить
столицу в день ее двухсотлетия, - предложил Стасов и обернулся к  профессору
Муромцеву:
   - Николай Николаевич, мы рассчитываем на ваше профессиональное заключение
химика.
   - Что ж, уважаемые господа, готов выслушать ваши  предложения.  Излагайте
их коротко и ясно. Начнем с вас, господин Золлоев
   Профессор, до сих пор пытливо оглядывавший пестрое сборище, решил  начать
с ротмистра потому, что выпуклые черные глаза посланца кубачинских мастеров,
неотрывно  устремленные  на  Брунгильду,  явно  беспокоили   девушку.   Она,
сидевшая,  как  всегда,  очень  прямо  и,  как  всегда,  с  высоко  поднятым
подбородком, казалось,  окаменела  под  обжигающим  взором  смуглого  гостя.
Человек в форме русского офицера вызвал у Николая Николаевича  ассоциацию  с
горным орлом, выслеживающим добычу.
   Впрочем, утонченная красота Брунгильды привлекала  внимание  и  остальных
гостей, Николаю Николаевичу уже следовало бы привыкнуть к подобным  эффектам
Но прочие посматривали на  Брунгильду  не  так  пристально,  не  так  хищно.
Господин Шлегер - с грустной улыбкой, очень шедшей к его  темной  бородке  с
проседью и таким же усам. Румяный хлеботорговец с пушистыми, сливающимися  с
бородой усами, - почти украдкой, поправляя короткий ежик волос.  Импозантный
актер средних лет - с многозначительными театральными ужимками  и  вздохами.
Юный родственник библиотекаря Кайдалова, Глеб Васильевич, -  искоса,  из-под
опущенных ресниц, подчеркивающих прозрачную бледность его впалых щек.
   - Господин Золлоев, прошу вас. - Стасов подмигнул Муре.
   - Дело мое вот в чем. - Ротмистр с неохотой  перевел  горящий  взгляд  на
профессора. - Мы, дагестанцы, верой и правдой служим России почти сто лет. И
праздники России - это и  наши  праздники.  200  лет  столице  -  не  шутка.
Почтенный  возраст.  Все  российские  народности  и  племена  готовят   дары
Санкт-Петербургу. И мы не хуже других. Паши  кубачинские  мастера  дали  мне
поручение к городским властям. Грандиозная идея, достойная столицы и  нашего
Государя. В Петербурге строится Троицкий мост. Я  отправил  письмо  министру
Императорского двора с предложением установить  на  новом  мосту  серебряные
гербы подвластных земель и городов... Кубачинские  мастера  изготовят  такие
гербы.
   - И их быстренько сопрут, - играя  бархатными  обертонами  мощного  баса,
вставил Иллионский-Третий.
   - Сколько же серебра понадобится, - недоверчиво хмыкнул хлеботорговец,  -
а почему не из золота?
   - Вероятно, в горах Дагестана еще не нашли золотую  жилу,  -  предположил
Раймонд Шлегер.
   - Кубачинские мастера выбрали  серебро,  -  отчеканил  ротмистр  и  снова
воззрился на Брунгильду.
   - А чем здесь может помочь  химическая  наука?  Не  понимаю.  -  На  лице
профессора явно проглядывало недоумение. - Продолжайте.
   - Что же  непонятного?  -  Золлоев  не  сводил  глаз  со  старшей  дочери
профессора, на губах которой трепетала едва заметная улыбка,  обращенная  ко
всем и ни к кому. - Днем-то серебряные гербы будут видны  хорошо,  а  ночью?
Господин профессор, я читал в газете,  что  химики  открыли  какие-то  лучи,
заставляющие металлы светиться. Надо бы добавить в серебро то,  что  придаст
гербам особый блеск, чтобы кубачинский подарок светился в темноте. Или  наша
наука еще этого не умеет, а умеет только немецкая?
   Профессор вспыхнул:
   - И немецкая не умеет, батенька, что вы тут такое выдумываете?
   - Господин Стасов одобрил замысел кубачинских мастеров. И  он  утверждал,
что вы знаете ответ на этот вопрос.
   - Я вам и отвечаю - никакая наука не в состоянии это  сделать.  Излучение
это слабое и видно не простым глазом, а только с помощью  приборов.  Что  ж,
теперь каждому петербуржцу обзавестись таким прибором?
   - Прекрасная идея! - воскликнул Раймонд Шлегер. - И  может  быть,  весьма
прибыльная. Надо бы посчитать,  во  сколько  она  обойдется.  Сколько  стоит
прибор?
   - Прибор громоздкий, весьма дорогой. - Николай Николаевич пожал  плечами.
- Извините, господин Золлоев, на сегодняшний момент идея неосуществима.
   - Ничего, можно прибор упростить и удешевить, - не отступал Шлегер.
   - К юбилею все равно,  видимо,  не  успеть,  -  остановил  ненужный  спор
Стасов, слушавший до сих пор беседу молча,  полуприкрыв  глаза.  -  Дай  Бог
воплотить в жизнь ваш замысел, господин Шлегер. Он тоже еще под вопросом.
   - Но вполне готов к  реализации.  -  Господин  Шлегер  вынул  из  кармана
изящный портсигар, взглянул на барышень и, вздохнув, убрал  его  обратно.  -
Замысел великолепный. Все чертежи и расчеты  у  меня  имеются.  Комиссия  по
подготовке к юбилею ознакомилась с моей заявкой  и  не  отвергла  ее.  Кроме
того, у меня есть деньги,  а  это  уже  немало,  с  деньгами  можно  сделать
невозможное. Я вообще думаю, что  Нобель  был  не  прав.  Зачем  он  оставил
капитал для награждения ученых за открытия, которые ему неизвестны и,  может
быть, нам не нужны?
   -  Вы  мечтаете  учредить  аналогичную  премию?  -  с  сарказмом  спросил
профессор.
   - Пока еще не нажил такого  состояния.  -  Розовые  губы  предприимчивого
господина растянулись в улыбке.
   - Потому что в наше время  надо  не  благотворительностью  заниматься,  а
изобретением  взрывчатки,  продажей   динамита,   -   театрально   захохотал
Иллионский-Третий, скользнув взглядом по Муре.
   В Муриных глазах дрожали смешинки; ей нравился забавный полный  господин,
актер до мозга костей. Что ему могло понадобиться от профессора химии, какая
консультация?
   - Я думаю, найдется человек, который  также  оставит  свое  состояние  на
развитие науки, но только на конкретные  открытия,  -  мечтательно  произнес
румяный хлеботорговец.
   - У меня, конечно, еще миллиона нет, - подхватил господин  Шлегер.  -  Но
содействовать  развитию  российской  науки  я   готов.   Предприниматели   и
коммерсанты должны вкладывать деньги  в  новые  идеи  и  изобретения.  -  И,
заметив пристальный взгляд Муры, добавил:
   - Кажется, и Мария Николаевна согласна с этим.
   Мура отпрянула и покраснела.
   - Николай Николаевич, - продолжил Шлегер, -  если  бы  мой  фонд  объявил
крупную награду изобретателю сверхлегкого и сверхпрочного  стекла,  разве  в
России не нашлось бы пары-тройки талантливых  ученых,  которые  бы  изобрели
его, да в короткие сроки?
   - Ответить не берусь, - замялся профессор, - хотя талантливой молодежи  у
нас очень много.
   - Вот мы и дошли до сути дела. Представляете, чудесное майское  утро  над
Невой.  Светит  солнце,  плывут  корабли.  Государь  наблюдает   с   балкона
прекрасную панораму - Стрелка  с  Биржей,  Петропавловская  крепость,  новый
Троицкий мост... И вдруг  -  из-за  моста  поднимается  огромное  прозрачное
облако, оно растет и через несколько  минут  взорам  Государя  и  удивленных
обывателей предстает парящий чуть ли не под облаками Хрустальный  Петербург!
Нет, конечно не весь, допустим, - одна Петропавловская крепость...  Миллионы
лучей отражаются от поверхности Хрустального Петербурга, он парит в воздухе,
как сказка...
   В гостиной наступила полная тишина.
   - Такого еще не было, - прервал молчание Раймонд Шлегер. - Средства есть.
Уже  почти  два  года  мой  фонд,  который  так  и  называется  "Хрустальный
Петербург", собирает пожертвования.  Нет  только  одного  -  сверхлегкого  и
сверхпрочного стекла.
   - А ваш хрустальный Петербург не улетит? - не сдержала любопытства Мура.
   - Все рассчитано, - заверил ее коммерсант, - сооружение  будет  держаться
на воздушных подушках, закрепленных якорями.
   - А что потом, - не  успокаивалась  Мура,  -  после  юбилея?  Хрустальный
Петербург так и останется висеть в воздухе над Троицким мостом?
   - А потом будет так, как скажет Государь. Пошлем это чудо на  выставку  в
Париж Или установим в Царском Селе. Но сейчас главное  -  материал:  стекло,
сверхлегкое и сверхпрочное. Господин Муромцев, возможно ли за хорошую  плату
разработать рецепт такого стекла?
   - Разработки в этой области мы ведем, - ответил задумчиво профессор, - но
боюсь, что желанный результат получим нескоро.
   - Если б удалось создать такое стекло к Рождеству, то к маю  я  бы  успел
сделать все остальное! - воодушевленно завершил Раймонд Шлегер.
   Мура смотрела на него с восхищением - безгранична человеческая  фантазия!
Потрясающе красиво-в  синем  майском  небе  парящий  Хрустальный  Петербург!
Наверняка этот совсем не старый  статный  шатен  с  седоватой  бородкой  уже
осуществил немало удивительных проектов - и получил значительное  состояние.
Портсигар у  него  изящный,  белые  холеные  пальцы  двигаются  с  волнующей
грацией, а имя у него волшебное -  Раймонд.  Как  бы  оно  подошло  к  имени
Брунгильда!
   Мура  перевела  восторженные  глаза  на  сестру...  Что-то  в  ее  облике
показалось ей необычным. Сначала Мура заметила быстрый  взгляд  сестры  -  и
направление   его.   Брунгильда   смотрела   на   безмолвного   родственника
библиотекаря Кайдалова -  Глеб  Васильевич,  так,  кажется,  его  представил
Стасов. Мура внимательно оглядела  юношу:  лицо  худощавое,  нежная  светлая
кожа, волнистые соломенные волосы убраны  за  уши,  строгий  пиджак,  жилет,
белая рубашка... Глеб Тугарин был не старше двадцати двух лет.  Карие  глаза
его, чуть раскосые, на мгновение остановились на Муре и снова  обратились  к
ее сестре. Только тут
   Мура поняла, что необычно в Брунгильде, - та сидела  не  так  прямо,  как
всегда: плечи ее подались  вперед,  голова  чуть  потуплена.  Что  же  могло
произойти?
   - Могу ли я надеяться, профессор... - Голос Раймонда Шлегера звучал почти
умоляюще. - От вашего слова зависит судьба моего  проекта.  Может  быть,  вы
знаете перспективных химиков, которые могли бы взяться за эту задачу?
   - Сомневаюсь, что ее можно решить  в  сжатые  сроки,  -  покачал  головой
профессор, - не хочется вас обнадеживать понапрасну.
   Я и не требую ответа прямо сейчас, - вскрикнул Шлегер, - я могу подождать
два-три дня. Я понимаю, что вам нужно время для размышлений.
   - Хорошо, хорошо, господин Шлегер,  обещаю  подумать.  -  Профессор  явно
хотел завершить разговор. Он старался скрыть  досаду:  маниловские  проекты,
невежество, легкомыслие.
   - Самое главное - не потешать народ, а накормить его,  -  с  достоинством
заметил румяный хлеботорговец Арсений Апышко и продолжил:
   -  Я  знаю,  как  устроить  настоящий  праздник.  Вы  вот  говорили,  что
российские предприниматели должны поддерживать отечественных  изобретателей.
Я разыскал в одном из кабаков замечательного  изобретателя,  почитай  уже  и
спившегося. Кронштадтского мещанина Артемия Оголишина.  Изобретатель  машины
для выпекания блинов!
   - А машина-то, наверное, посложнее  заграничных  электрических  печей,  -
обрадовался Стасов, - и свое, чисто русское, национальное  изобретение.  Как
она устроена?
   - Охотно расскажу, - продолжил довольный хлеботорговец. Было в нем что-то
располагающее к нему - простота речи, непринужденность поведения, отсутствие
развязности, свойственной нуворишам. Он провел ладонью по коротко стриженным
волосам, бросил быстрый взгляд на Брунгильду и продолжил:
   - Агрегат Оголишина -  закрытый  ящик  с  небольшой  печкой.  Когда  печь
накаляется, специальная коробка наполняется маслом  и  в  аппарат  вливается
заранее приготовленная опара. Сбоку есть колесо-маховик, его надо  постоянно
вертеть. Через некоторое время блины начинают выползать из аппарата.  Вот  и
все. Агрегат экономичен, а процесс приготовления блинов ускоряется в  десять
раз!
   - А машинные блины от обычных отличаются? - Черные соболиные  брови  Муры
поползли вверх.
   - Отличаются, - улыбнулся Апышко, - машинные гораздо лучше грязной ручной
стряпни.
   -  И  при  чем  здесь  химия?  -  нетерпеливо  поинтересовался  профессор
Муромцев, его раздражало, что хлеботорговец чуть ли не  после  каждой  фразы
косился на Брунгильду.
   - Поясню, - ответил с достоинством покровитель  горе-изобретателей.  -  Я
уже изготовил двадцать таких агрегатов. И хочу поставить их в день торжества
на Дворцовой площади. Допустим, вокруг  столпа.  Там  же  установим  чаны  с
опарой. И весь день гуляющие смогут получать бесплатные машинные  блины.  Но
мне хотелось бы, чтобы эти блины были золотыми.
   -  Вы  предполагаете  добавлять  в  тесто  золото?  -  хмыкнул  профессор
Муромцев.
   - Разумеется, нет, уважаемый профессор, - улыбнулся Апышко, - мое желание
гораздо скромнее. Я  хотел  бы  добавить  в  опару  какое-нибудь  безвредное
химическое соединение, чтобы оно не ухудшало вкуса блинов, но  придавало  бы
им ровный  золотой  цвет.  Я  понимаю,  необходима  серия  опытов.  Я  готов
предоставить  в  ваше  распоряжение  один  из   агрегатов:   не   откажитесь
поэкспериментировать с разными веществами.
   Профессор  Муромцев  потерял  дар  речи;  он   смотрел   на   миловидного
хлеботорговца, как на сумасшедшего. В  мозгу  профессора  проносились  дикие
картины: в его лаборатории стоит чан с опарой, какой-то железный ящик, и его
ассистент  Ипполит  Прынцаев  изо  всех   сил   вращает   маховик,   любуясь
выползающими из агрегата блинами...
   - Я понимаю, что  задача  не  из  простых,  -  глубокомысленно  продолжил
Апышко, - получить блины румяные, желтые - нетрудно. А вот добиться  ровного
золотого блеска...
   - Я обещаю вам навести справки о безвредных пищевых красителях, -  быстро
проговорил профессор Муромцев, чтобы  избавиться  от  разговоров  о  золотых
русских блинах.
   - А станут ли люди есть такие блины? -  пророкотал  Иллионский-Третий.  -
Полагаю,  испугаются.  Побоятся  отравиться.  Или   решат,   что   блины   -
дьявольские, сатанинские. А что журналисты напишут? Впрочем,  как  бутафория
они должны смотреться хорошо
   - Господин Иллионский в бутафории знает  толк,  -  подтвердил  насмешливо
Стасов. - Мы вас еще не утомили, дорогой профессор?
   - Нет-нет, что вы, продолжайте. -  Вопрос  хозяина  дома  застиг  Николая
Николаевича врасплох. - Мне полезно познакомиться  со  столь  нетривиальными
идеями. Сидишь в своей лаборатории, думаешь, что занимаешься важным и нужным
человечеству делом,  проводишь  сложные  и  перспективные  исследования..  А
выйдешь за пределы лаборатории, так сказать, в мир, в люди, и видишь:  бедна
и  убога  твоя  научная  мысль...  Человеческая  фантазия  обгоняет  научный
прогресс.
   Он тяжело вздохнул и посмотрел на дочерей: на  розовых  губах  Брунгильды
застыла легкая улыбка. Мура  же,  явно  потрясенная  услышанным,  переводила
взгляд с одного стасовского гостя на другого,  кажется,  в  ее  темноволосой
головке зрел очередной нетерпеливый вопрос.
   - Я не займу у вас, уважаемый Николай Николаевич, слишком много  времени,
-  пророкотал  Иллионский  -  Дело  мое  простое.  Я   собрал   превосходную
антрепризу. И в день юбилея хочу показать грандиозный  спектакль  прямо  под
окнами Зимнего дворца. С привлечением народа. Мои актеры изобразят нашествие
врагов. Ну всяких печенегов, половцев, татар, поляков, турок,  французов.  Я
сам в образе ангела-хранителя России встану рядом с бутафорской пушкой - она
будет стрелять холостыми  зарядами  по  врагам,  по  требованию  собравшихся
горожан, поющих "Боже, Царя храни". Но, конечно,  никаких  крови  и  трупов,
люди должны веселиться. Поэтому я хотел бы узнать, есть ли такой  химический
состав, которым можно пропитать  костюмы  актеров,  играющих  врагов,  чтобы
костюмы воспламенились холодным огнем, и враги, оказавшись  голыми,  убежали
под свист и улюлюканье зрителей. Потом  эти  же  актеры  появятся  в  других
костюмах - и снова убегут  голыми...  Представляете,  как  будет  весело!  -
Иллионский захохотал и захлопал в ладоши. - Государю это должно понравиться.
   Актер откинулся на спинку стула и,  продолжая  смеяться,  бросал  игривые
взгляды на порозовевших дочерей профессора Муромцева.
   - Кстати, - заметил хлеботорговец Апышко, - в том же кабаке, где я  купил
агрегат для выпекания  блинов,  при