зь Бельский умер? - спросила растерянно Брунгильда.
   - Как есть умер,  барышня,  -  подтвердил,  перекрестившись,  мужичок,  -
сиротиночка вы наша бедная. Завтрева  обещали  нотариуса  вам  прислать.  Не
убивайтесь.
   - А вы что здесь делаете?
   - Сторожу вашу милость драгоценную, - сказал мужичок, - на  случай,  если
потребуется вам чего. Да чтоб покойней вам было.
   - Мне покойно, - ответствовала Брунгильда, - но...
   - Да, понял я, понял, вот извольте принять ночную вазу. Без этого нельзя.
А как сделаете свои дела, кликнете меня, в дверь постучите.
   Он поставил  перед  отпрянувшей  Брунгильдой  фарфоровую  ночную  вазу  с
крышкой и снова закрыл дверь.
   Брунгильда постояла в раздумье над горшком  -  нет,  ночная  ваза  ей  не
требовалась, она уже воспользовалась подобной в комнате Бельского.
   Она обвела взглядом стены: возле дверей,  за  портьерой,  она  обнаружила
кнопочку - как она раньше  не  догадалась  поискать  включатель!  От  одного
движения яркий электрический свет озарил мрачную комнату, грязные  пятна  на
когда-то роскошных темно-бордовых, с  золотыми  арабесками,  обоях,  светлые
следы от снятых фотографий и  кар  тин,  полуистертый  бархат  на  кресле  и
диване. К сожалению, на стенах не было ни одного зеркала! Кажется, не видела
она их и в спальне Бельского. Да и возвращаться туда не хотелось.
   С тех пор как она попала сюда, она еще ни разу  не  смотрела  на  себя  в
зеркало!  Старшая  дочь  профессора  Муромцева  вспомнила  о  подарке  Клима
Кирилловича и Полины Тихоновны.
   Свой кожаный ридикюльчик Брунгильда Николаевна обнаружила на  диване  под
подушкой. Она быстро достала чудесное зеркальце - и ахнула! Что творилось на
ее голове !  Чудесные  золотистые  кудри,  уложенные  в  прическу,  смялись,
растрепались,  обвисли.  Брунгильда  отыскала  в  ридикюльчике  расческу  и,
распустив волосы, тщательно расчесала их, уложила по-новому.  Потом  смочила
носовой платок сельтерской водой и отерла лоб, щеки, шею и руки. Взяв  снова
в руки зеркальце, она припудрила носик... Теперь пленница  чувствовала  себя
гораздо лучше.
   Приведя в относительным порядок  свое  платье,  старшая  дочь  профессора
Муромцева собралась с мыслями. Не выпуская из рук зеркальце, встала и  снова
направилась к двери к коридор. Постучала, и через минуту на пороге  появился
ее  сторож.  Невысокий  мужичок  уже   не   выглядел   сонным   и   довольно
доброжелательно смотрел на девушку:
   -  Сейчас,  сейчас,  милая  барышня,  заберу   вашу   ночную   вазу,   не
беспокойтесь.
   - Не надо, друг мой, оставьте, - как можно ласковее сказала Брунгильда. -
У меня к вам одна небольшая просьба.
   - Всегда готов служить вашей светлости, - добродушно ответил сторож. - Но
я хотела бы знать ваше имя, мне так удобнее будет разговаривать с вами.
   - Афанасий Егоров кличут, - польщенно ответил тот.
   - Афанасий Егорович,  я  -  княжна  Бельская.  -  Брунгильда  внимательно
посмотрела на своего тюремщика, он согласно молчал,  и  она  более  уверенно
продолжила:
   - Я приехала сюда вчера, несчастный мой отец умер, и  я  от  горя  совсем
ослабла. У меня болит голова, ломит  виски,  а  взять  с  собой  порошок  от
головной боли я забыла.
   На лице сторожа проступило смущение. Барышня действительно была  чересчур
бледненькой  и  тоненькой.  Маленький  аккуратный  носик,  чуть  приоткрытые
розовые губы, точеный подбородок, лебединая шейка... На длинных  шелковистых
ресницах дрожали крупные слезы.
   - Ах, у меня так  болит  голова,  -  обиженно  простонала  Брунгильда  и,
поднеся к лвцу зеркальце, поправила золотистый локончик, - я  чувствую  себя
неважно. Как я завтра предстану перед нотариусом? Что сказал бы мой покойный
отец - князь Бельский?
   Сторож, не зная, чем  помочь  барышне,  на  всякий  случай  уставился  на
зеркальце.
   - Ишь, какие загогулинки, - удивился он. - Впервые  такое  вижу.  Ника  к
золотые или просто позолоченные?
   - Золотые. Это подарок.,  -  слабым  голосом  пояснила  Брунгильда.  -  Я
занимаюсь музыкой.  Так  хотел  мой  отец.  И  зеркальце,  видите,  в  форме
скрипичного ключа.
   - Какого ключа? - переспросил сторож.
   - Скрипичного, есть такой знак в музыкальной грамоте. Афанасий  Егорович,
а у вас есть дети?
   - Да, барышня, дочка есть, Дарья. В неразумном возрасте еще она.
   - Дарья  Афанасьевна,  красиво  звучит,  -  вздохнула  Брунгильда,  -  не
сомневаюсь, из нее настоящая красавица и  умница  вырастет.  У  нее  хороший
отец. Вы так добры ко мне, к бедной сироте. Но что  теперь  со  мной  будет?
Впереди столько скорбных хлопот. А у меня так болит голова!
   - А не соснуть ли вам,  ваше  сиятельство?  -  Брунгильда  заметила,  что
сторож смотрит на нее сочувственно.
   - Ой, Афанасий Егорович, я на нервной почве беспробудно спала два дня,  -
пожаловалась Брунгильда, - оттого  и  голова  разламывается.  Где  же  взять
порошок? Не позвонить ли в аптеку? В  квартире  есть  телефон?  -  Последний
вопрос она задала нарочито равнодушно.
   - Здесь-то нет, а  в  аптеке  имеется.  -  Афанасий  Егорович  беспомощно
смотрел на мучения красивой барышни.
   - Быть может, вы сходите в аптеку? Я видела, она через  дорогу,  -  почти
пропела Брунгильда нежнейшим голоском.
   - Я бы сходил, мне не трудно. - Сторож в задумчивости почесал затылок.  -
Да не велено мне вас без присмотра оставлять.
   - Афанасий Егорович, а вы заприте меня  на  ключ,  -  ласково  предложила
Брунгильда. - Аптека рядом. Минутку-другую и займет все дело. А я никому  не
скажу, что вы отлучались. - Боюсь службу потерять, - признался сторож,  -  я
здесь по просьбе хозяйки моей, а и служу-то  сторожем  при  ней,  в  той  же
аптеке. Вдруг разгневается, уволит за ослушание.
   - А в аптеке сейчас есть кто-нибудь?
   - Почитай, без присмотру оставлена, я отсюда из окна в кухне поглядываю.
   - Так никто и не узнает. Ключ-то  у  вас  должен  быть.  А  найти  нужный
порошок вы наверняка сумеете.
   -  Да  где  какие  готовые  порошки  лежат,   знаю,   -   гордо   ответил
приосанившийся мужичок.
   - Когда все хлопоты кончатся, непременно подарю вашей Дарьюшке  такое  же
зеркальце. Чтобы любовалась собой да молилась за меня. Я,  княжна  Бельская,
не забуду вашей услуги.
   Брунгильда отошла к дивану и взяла свой ридикюльчик. Достала  зелененькую
купюру и протянула ее сторожу:
   - Вот вам деньги, дорогой друг, за лекарство надо платить.
   Сторож с восхищением смотрел на девушку, которая,  казалось,  стала  выше
ростом: она стояла прямо, гордо приподняв  головку  и  слегка  опустив  свои
длиннющие ресницы... Настоящая княжна! Голубая кровь!
   Брунгильда почувствовала готовность сторожа уступить ее просьбе и, словно
спохватившись, добавила:
   - Ах да, друг мой, Афанасий Егорович, не откажите еще в одной просьбе.  У
меня через несколько дней концерт. Я должна выступать, а я  не  предупредила
моего учителя, что не смогу посещать эти дни занятия. Он беспокоится, начнет
меня разыскивать. Может отменить концерт. Вы только скажите ему, что  все  в
порядке. А потом, после отпевания и погребения отца, я сама ему все объясню.
   Сторож с минуту еще колебался, но устоять перед искушением  не  смог.  Он
взял трехрублевую купюру, поклонился щедрой княжне, несколько  раз  произнес
номер телефона, названный ему Брунгильдой, и ушел, заперев дверь
   Брунгильда без сил  опустилась  на  диван.  Кажется,  ей  удастся  подать
весточку своим родным и близким. Позвонит ли сторож? Ее обманет ли?
   Брунгильда подошла к окну и стала смотреть в узкую щелочку меж  шторой  и
стеной. Вскоре она разглядела очертания коренастой мужской фигуры  в  ватном
пиджаке - сторож шел к аптеке. Брунгильда  хорошо  видела,  как  он  миновал
пространство перед домом, ставшим ее тюрьмой, пересек улицу и остановился  у
дверей аптеки. Повозившись немного с замком, он скрылся в глубине помещения.
   У нее появилась надежда. Что принесет ей завтрашний день? Как  никогда  в
жизни, она  хотела,  хоть  на  минуту,  увидеть  своих  родных:  строгого  и
заботливого отца, Николая Николаевича  Муромцева,  добрую  и  рассудительную
мамочку, забавную сестричку, с утра до вечера роющуюся в  старых  книгах.  С
каким  удовольствием  Брунгильда  сейчас  послушала  бы  ее  рассуждения   о
Рюриковичах и Гедиминовичах, Платонах и Аристотелях, Шекспирах и  Расинах...
Быстрее бы выбраться отсюда...
   А потом, а потом - она непременно найдет возможность увидеться и с Глебом
Васильевичем Тугариным. И никогда, никогда больше не будет так глупа,  чтобы
разлучаться с ними!
   Она старалась, но не смогла сдержать слезы.
   Она,  бедная,  еще  не  знала,  что  никогда  больше  не  увидит   своего
возлюбленного, Глеба Васильевича Тугарина, тело  которого  уже  доставили  к
этому часу в морг Обуховской больницы. Не знала она и того, что ее дорогой и
любимый отец, профессор Николай Николаевич Муромцев, лежит сейчас на кровати
почти бездыханный и доктор Коровкин произносит ужасные, роковые слова:
   - Разрыв сердца.

Глава 14

   Прошедшая ночь походила на ад  -  перенесенный  из  прихожей  в  спальню,
осторожно разоблаченный от башмаков и  одежд,  Николай  Николаевич  недвижно
лежал с закрытыми  глазами  на  постели.  Перепуганные  насмерть  женщины  с
надеждой обращали свои взоры  на  доктора  Коровкина,  сразу  же  пресекшего
начавшуюся было бестолковую суету. Он, скинув визитку, занимался  больным  и
давал  четкие  указания  -  из  спальни  бесшумно  бросались  исполнять  его
требования то Мура, то Глаша. Елизавета Викентьевна не отходила  от  постели
мужа, легкими касаниями рук поправляла больному подушку,  одеяло,  старалась
притронуться к его  бледному  широкому  лбу.  Она  не  хотела  мешать  Климу
Кирилловичу, но ее расширенные от  ужаса  глаза  говорили  доктору  то,  что
боялись сказать ее побледневшие губы, сейчас ее волновало только одно: будет
ли жив ее супруг?
   В   середине   ночи,   когда   стало   ясно,   что   состояние   больного
стабилизировалось  и  ухудшений  не  намечается,  что  страшный  диагноз  не
подтвердился, Клим Кириллович  Коровкин,  закрыл  свой  саквояж,  облекся  в
визитку и вышел в гостиную. Мура последовала за ним.  Елизавета  Викентьевна
осталась у изголовья больного. Глаша еще раньше - ушла на  кухню  и  дремала
там, прикорнув на табуретке у стола.
   - А вот сейчас я бы не отказался от рюмки водки, - сказал уже в  гостиной
доктор. - Такого сумасшествия в моей жизни еще, кажется, не было. И сна ни в
одном глазу.
   - В буфете есть графинчик, - вскочила Мура, с  сочувствием  посмотрев  на
утомленное лицо верного друга, - я сейчас налью вам рюмочку.
   Она достала небольшой хрустальный графин и рюмку.
   - Милый Клим Кириллович. - Мура опустилась на стул, рядом с доктором. - Я
тоже безумно устала. И вся ответственноеть ложится на меня. Папа болен, мама
от него не отходит, как бы и сама не слегла. А кто будет искагь  Брунгильду?
Кто поведет переговоры с шантажистами?
   - Готов вам помочь чем смогу, дорогая Мария Николаевна.  -  Доктор  выпил
рюмку водки и налил другую. - Что вы намерены делать?
   - Я думаю о том, где найти десять тысяч, которые  требуют  шантажисты.  В
доме таких денег нет.
   - Большая сумма, почти  три  годовых  жалованья  Николая  Николаевича,  -
нахмурился Клим Кириллович - посреди ночи ее не  найти.  К  сожалению,  и  я
такими средствами не располагаю. Но все, что  у  нас  с  Полиной  Тихоновной
есть, - к вашим услугам. Соберем ли мы хотя бы половину требуемой суммы?
   - У меня есть идея.  -  Измученные  синие  глаза  доверчиво  смотрели  на
доктора. - Надо продать что-нибудь из драгоценностей.
   - А вырученных денег хватит? - засомневался он.
   - Конечно нет, - скорбно вздохнула Мура. -  Но  решение  теперь  придется
принимать мне. За выкупом могут обратиться уже сегодня  утром,  и  я  сделаю
все, чтобы  освободить  сестру.  Возможно,  придется  продать  и  ту  черную
жемчужину, которую подарил Брунгильде покойный юноша. Возвращать  ее  больше
некому. Может быть, она спасет Брунгильду?
   - Дай бог, чтобы она оказалась ценной, - заметил доктор Коровкин.
   - Но что случилось с Глебом Тугариным? - Наконец  Мура  смогла  задать  и
этот вопрос: впервые за  весь  вечер  они  с  Климом  Кирилловичем  остались
наедине.
   Уже заканчивая свой рассказ, доктор достал из кармана  визитки  сложенный
бумажный листок и протянул его Муре:
   - А вот за него вы вряд ли что-нибудь выручите.
   - Что это? - При виде окровавленной бумаги девушка в ужасе отшатнулась.
   - Письмо, которое писал перед смертью Глеб Тугарин. Я забрал его с  места
преступления. Пошел против закона... Поглядите  и  поймете  -  почему.  Мура
осторожно развернула бумажный лист: "Незабвенная Брунгильда  Николаевна!"  -
прочла она вслух и подняла увлажнившиеся глаза на доктора  Коровкина.  -  Но
письмо залито кровью!
   Мы никогда не узнаем, что он хотел написать Брунгильде.
   - Возможно. - Клим Кириллович опрокинул в рот содержимое второй рюмки . -
Зато оно не будет фигурировать в деле об убийстве Глеба Тугарина. И  вас  не
будут таскать на допросы.
   - Можно я оставлю его у себя? - спросила Мура и, оглядевшись по сторонам,
сунула листок в карман юбки. - Итак,  я  поеду  к  какому-нибудь  ювелиру  и
попробую продать драгоценности.
   - Мария Николаевна, вы не можете  ехать  одна.  Мы  поедем  вместе.  Надо
сообразить, куда обратиться. Известные мастерские наверняка  сотрудничают  с
полицией. - Клим Кириллович нахмурился и многозначительно добавил. -  А  кто
знает, не является ли эта жемчужина краденой?
   - Как вы можете такое говорить? - вспыхнула Мура.
   - Могу. Потому что беспокоюсь о вас, - отрезал доктор. - Еще  неизвестно,
кто и за что убил этого Глеба Тугарина.
   - Вы правы, - вздохнула Мура, - спасибо, что предупредили.
   - Но и совсем в мелкие ювелирные мастерские не стоит  заглядывать  -  они
слишком дешево берут. Хотя краденое обычно скупают.
   - Хорошо, Клим Кириллович, - покорно  согласилась  Мура.  -  А  когда  мы
поедем? Вам же надо присматривать за отцом?
   - Чуть позже я позвоню Полине Тихоновне  и  попрошу  ее  прибыть  сюда  -
сиделка нужна, по-моему, и отцу вашему,  и  матери.  Вы  тоже  нуждаетесь  в
отдыхе. А сам я все-таки отправлюсь в эту проклятую  аптеку,  попытаюсь  там
что-нибудь разузнать. Потом вернусь за вами. Будем действовать согласованно.
И очень вас прошу ничего от меня не скрывать. От наших общих усилий  зависит
спасение Брунгильды.
   - Я знаю, - опустила голову Мура, - и очень признательна вам, милый  Клим
Кириллович, за вашу помощь и поддержку.
   Доктор хмыкнул, налил еще одну рюмку водки, но пить не стал, отставил  ее
и спросил:
   - Не возражаете, если я прикорну на пару часиков здесь, на диване?
   Мура ушла в свою спальню и легла в постель - сон пришел  к  ней  тяжелый,
прерывистый, тревожный. Ранним утром, когда  она  вышла  из  своей  комнаты,
доктор Коровкин уже был на ногах.  Он  осмотрел  профессора  Муромцева,  дал
строжайшие указания Елизавете Викентьевне,  Мурей  Глаше,  позвонил  тетушке
Полине и вызвал ее к Муромцевым.
   После легкого завтрака Клим Кириллович направился в аптеку.  Он  еще  раз
строго предупредил Муру, что, как только  он  вернется,  они  вместе  поедут
искать ювелира, а пока пусть  она  подберет  для  продажи  то,  что  считает
нужным, да и от шантажистов может последовать телефонный звонок...
   Но младшая дочь профессора Муромцева проявила своеволие... Заявив матери,
что ей надо обязательно пойти на курсы, она вышла из дома, взяла извозчика и
велела ему ехать в центр - она еще не знала, в  какую  ювелирную  мастерскую
зайдет  со  своими  драгоценностями,  решив  только  ни  в  коем  случае  не
связываться с ювелирами, чьи  объявления  о  скупке  драгоценных  изделий  и
квитанций от заложенных в ломбард ценностях обнаружила утром в газетах среди
рекламных объявлений.  Она  понимала,  что  заботливый  и  благородный  Клим
Кириллович будет огорчен, но по-другому поступить не могла.
   День выдался сырой, но теплый. Низкое  солнце  лишь  изредка  затмевалось
межкими сизыми клочьями  туч  Коляска  двигалась  по  улицам  Адмиралтейской
части, и  Мура  с  нетерпением  вертела  головой  по  сторонам,  разглядывая
вывески, пока наконец на одном из трехэтажных зданий не нашла,  что  искала:
"Бриллианты, жемчуг и драгоценности, цветные камни покупает  ювелир  Магазин
случайных вещей. Квитанции казенных других ломбардов на бриллиантовые  вещи.
Р. Михневич".
   Девушка велела извозчику остановиться и ждать.
   Сойдя на тротуар, она помедлила у витрины, в которой  размещались  муляже
украшений, и решительно толкнула толстую дверь, ведущую в ювелирную лавку,
   Мария Николаевна Муромцева оказалась в сумрачном помещении: стены en были
отделаны  дубовыми  панелями,  в  правой  части  и  расположилось  несколько
столиков и низкие стулья, предназначенные для посетителей,  которых  в  этот
утренний час еще не было, левую отгораживал довольно высокий барьер.
   На трель дверного колокольчика из-за барьера вышел  плотный  мужчина  лет
пятидесяти - его лысину прикрывала маленькая черная шапочка, поверх  черного
мятого  сюртука  была  накинута  серая  шаль,  наряд   дополняли   сатиновые
нарукавники
   - Господин Михневич? - Мура изучающе оглядела лицо  ювелира:  округов,  с
широко расставленными глазами под низкими густыми бровями.
   - Не извольте сомневатся, - ответил хозяин,  в  свою  очередь  пристально
расматривая зашедшую к нему в столь раннее время интеллигентную  барышню.  -
Чем могу служить? Изволите что-либо купить? Продать?
   Мура кивнула и, покопавшись в ридикюле, вынула шкатулочку с  безделушками
- сестры и своими. Открыла крышку и протянула ювелиру.
   - Вещи достойные, - заявил ювелир,  едва  скользнув  острым  взглядом  по
предложенным ему украшениям, - в хорошем  состоянии.  Но  много  за  них  не
выручите. На какую сумму вы рассчитываете?
   - Мне нужно много денег, - виновато призналась Мура.
   - А нет ли у вас еще чего-нибудь?
   - Есть одна небольшая вещица,  но  ее  ценность  мне  неизвестна.  -  Она
достала из ридикюля тугаринский ларчик и доверчиво протянула его Михневичу.
   Ларчик уместился на раскрытой ладони ювелира  Он  поднес  изящную  вещицу
ближе к  лицу.  Вставил  в  один  глаз  увеличительное  стекло  и  зашевелил
плоскими, чуть вывороченными губами.
   - А эту вещицу я купил бы у вас, мадемуазель Тугарина. - Он поднял карие,
внезапно заблестевшие глаза. - И по хорошей цене.
   - Мадмуазель Тугарина? - Мура от удивления открыла  рот.  -  А..  как  вы
узнали?..
   - На крышечке, все написано, дорогая красавица. Видите?  -  Ювелир  нежно
провел толстыми пальцами по деревянной коробочке. - Вещичка древняя, ларчику
этому кипарисовому лет  пятьсог  будет.  На  крышечке  значится  имя  вашего
достойнейшего предка. Арабские буковки вырезаны. Видите, что здесь написано?
Метель Тугарин.
   - А я и не знала, что петербургские ювелиры владеют арабским, - поспешила
поддержать Михневича Мура.
   - Петербургские, может, и не владеют. А мой отец и дед хотя и  занимались
ювелирным делом в столице, но мы  -  караимы,  выходцы  из  Крыма,  знаем  и
арабский, - пояснил ювелир, не выпуская изящную вещичку из своих рук
   - Вообще-то я хотела продать не ларчик, а то, что внутри его.
   - Посмотрим и что внутри. - Михневич аккуратно приподнял крышку, взглянул
внутрь: на бархатном ложе тускло мерцала  крупная  продолговатая  жемчужина,
под ее  сизыми  прожилками  явственно  проступал  внутренний,  почти  черный
слой...
   Ювелир перевел тяжелый взгляд на Муру.
   - Что? Ничего не стоит? - спросила растерявшаяся Мура.
   Господин  Михневич  сосредоточенно  молчал.  Он  прикидывал,  следует  ли
сообщить этому  юному,  явно  неискушенному  созданию,  что  всем  ювелирным
мастерским города  присланы  строжайшие  указания  -  задерживать  тех,  кто
предъявит черную жемчужину. Знает ли она, что полиция уже не  первую  неделю
ищет