защищает семью,  и  оно  тоже  право,
только в семье можно воспитать полноценного ребенка.
   Покорный облик немного смущенной Брунгильды давал основание предполагать,
что материнская тирада об оступившихся  женщинах  произвела  на  нее  нужное
впечатление.
   - Милый доктор, - всхлипнула неожиданно Мура, - я прошу вас  -  если  вы,
действительно, нас любите и уважаете, - узнайте, где погребен этот крошка. Я
думаю, на его могилке должны происходить чудесные явления. Может  быть,  она
способна исцелять бедных больных... Я бы хотела  посетить  могилку.  Доктор,
ну,  пожалуйста.  -  И   обведя   присутствующих   округлившимися   глазами,
таинственным шепотом добавила:
   - Мне сегодня ночью снились вспыхивающие и гаснущие звезды, значит,  надо
ждать загадочных событий и перемен.
   - Будут, будут перемены, - насмешливо хмыкнул Николай Николаевич.  -  Вот
поедете на бал в Благородное собрание, все мистические шутки забудете.
   И, окончательно уходя от уже вроде бы исчерпанной темы, хозяева  и  гость
заговорили о планах на две ближайшие недели:  о  костюмах  для  маскарада  в
Благородном  собрании,  об  открытии  новой  выставки  картин   в   Академии
художеств,  вызывающей  много  толков  в  обществе,  посетить  ее  следовало
непременно. Семья Муромцевых готовилась на святках побывать в Александринке,
на бенефисе Варламова в спектакле "Снегурочка". Кроме того, Брунгильду - она
готовилась поступить в Консерваторию и стать виртуозкой - волновало,  успеют
ли они найти время для посещения концерта  камерной  музыки,  замечательного
пианиста Л. Концерт интересовал ее явно больше, чем  подброшенные  младенцы.
Разговор переходил  в  более  подобающее  рождественскому  празднику  русло.
Договорились и о том, что через три дня Клим Кириллович на правах старинного
друга дома отвезет барышень в Юсуповский сад, где "Общество  любителей  бега
на коньках" готовило традиционную  Рождественскую  елку.  Ассистент  Николая
Николаевича, Прынцаев, входящий  в  организационный  комитет  по  подготовке
праздника, прислал Муромцевым пригласительные билеты и на  репетицию,  и  на
сам праздник, намеченный на 1 января. Святочная программа развлечений вообще
складывалась удачно.
   - Дорогой доктор, - через час, в  прихожей,  вдали  от  розовых  девичьих
ушек, сказал на прощанье Климу Кирилловичу профессор Муромцев,  -  не  знаю,
как насчет исцеления больных на могилке, но кто бы исцелил  мою  Мурочку  от
оккультной заразы?

Глава 4

   Утром  29  декабря  1900  года  доктор  Коровкин   просматривал   газеты,
накопившиеся за последние те дни, и обратил внимание на некролог: "В ночь  с
25 на 26 декабря в своем особняке  по  Большой  Вельможной  улице  скончался
князь Борис Степанович Ордынский.  Панихиды  служатся  в  10  часов  утра  в
Троицком соборе". Широкая траурная рамка и набранная особым крупным  шрифтом
фамилия усопшего подчеркивали значительность  покинувшей  сей  мир  персоны,
генерала в отставке, полного Георгиевского кавалера, кавалера  Белого  Орла,
Св. Владимира 2-й, 3-й  степеней,  Св.  Анны  3-й,  4-й,  героя  Крымской  и
Турецкой кампаний, в последние годы  занимавшего  должность  консультанта  в
Казачьей Персидской дивизии.
   Смерть князя Ордынского вызвала массу толков. Гадали, кому достанется его
огромное состояние, перебирали фамилии, которые могут  стоять  в  завещании.
Поговаривали, что погребен князь будет в родовом имении  под  Ярославлем,  в
фамильной усыпальнице, и там  же  состоится  отпевание...  Особняк  выглядел
таким же безжизненным, как и всегда. Изредка какие-то люди в черном заходили
в ворота, перед похоронами в этом не было ничего странного...
   Необъяснимую тревогу вызвала у доктора Коровкина другая заметка,  краткое
сообщение в полицейской хронике о  том,  что  труп  младенца,  подкинутый  в
Рождественскую ночь в витрину булочной Ширханова на углу Н-ского проспекта и
Большой Вельможной, два дня назад предан земле на  Волковом  кладбище  неким
сердобольным монахом.
   Клим  Кириллович,  вроде  бы  и  переставший  думать  о  своем  необычном
приключении, долго рассматривал газетную страницу. Тетушка,  с  которой  он,
вернувшись от Муромцевых,  поделился  новыми  версиями,  вероятность  личной
мести  Егору  Вострякову   исключала.   Востряковы,   семья   благочестивая,
богобоязненная,  пользовались  уважением   среди   обитателей   близлежащего
квартала. Конечно, что-нибудь могло скрываться  в  их  прошлом,  но  никаких
слухов, порочащих Егора Тимофеевича,  а  тем  более  Марфу  Порфирьевну,  не
возникало.
   Егор Тимофеевич витрину  все-таки  застеклил  и  снаружи  -  таково  было
распоряжение самого Ширханова. Против ожидания, посетители не стали обходить
стороной булочную, наоборот, их стало даже больше, чем в прошлые  праздники.
Многие хотели сами осмотреть  место  происшествия,  выразить  соболезнование
пострадавшему семейству. Судя по поведению Егора  Тимофеевича,  расставаться
со своей должностью управляющего  он  и  не  помышлял.  Карл  Иваныч  Вирхов
несколько раз  наведывался  в  булочную,  опрашивал  подробно  самого  Егора
Тимофеевича, домочадцев, прислугу. Он же сказал  Егору  Тимофеевичу,  что  и
ближайшие соседи ничего подозрительного в  ту  ночь  не  заметили.  К  Климу
Кирилловичу следователь не заходил...
   "Нет  никакого  смысла  копаться  в  этом  происшествии,  -  думал   Клим
Кириллович, отложив газету и начав собираться, чтобы согласно уговору  ехать
в дом Муромцевых, сопровождать барышень в Юсуповский сад, - забыть надо  эту
историю, заурядную, не произойди она в евангельских декорациях".
   ...Юсуповский сад встретил доктора и его спутниц  музыкой  и  праздничным
убранством.  Перед  ними  открылась  волшебная  панорама:  на   катке   была
воздвигнута  гигантская  ель,  освещенная,   несмотря   на   утренний   час,
электрическими лампочками, здесь  же  размещались  арка,  горевшая  тысячами
огней, громадный крылатый конек, звезды, щиты, развалины  ледяного  замка  и
прочие украшения, сплошь усеянные и иллюминированные фонариками и шкаликами.
По берегам пруда стояли высокие шесты с развевающимися флагами,  между  ними
тянулась  проволока  с  прикрепленными  к  ней  шестигранными  разноцветными
стеклянными фонариками - они зажгутся, как стемнеет. Тут же стояли маленькие
нарядные елочки и вылепленные из  снега  причудливые  скульптурки.  Иней  на
деревьях, изукрашенных  пестрыми  гирляндами,  ярко  блестел,  искрился  под
лучами  зимнего  солнца.  Сказочную  картину  морозного,  безветренного  дня
дополняли легкие облачка пара от дыхания, походившие на волшебные дымки.
   Клим Кириллович и барышни  Муромцевы  удобно  расположились  на  обширной
веранде,  предназначенной  для  зрителей,  которых,  вопреки  ожиданиям,  на
последнюю репетицию собралось немало. На веранде их и нашел Прынцаев, юркий,
подвижный,  разрумянившийся,  с  горящими  глазами,  явно  перевозбужденный.
Приветствуя своих гостей, он восторженно улыбался.
   - Ах, - говорил  он,  переводя  взгляд  с  одного  на  другого,  но  чаще
задерживая его на Брунгильде, - ах,  как  я  рад,  что  вы  пришли  сегодня.
Сейчас, сейчас начнется, хор  уже  собрался,  два  военных  оркестра...  Как
военная музыка заиграет, так и  шествие  начнется,  репетируем  в  костюмах.
Правда, сегодня не все огни горят, иллюминацию проверяют.
   Проверяли свои возможности и зрители, время  от  времени  в  их  довольно
значительной толпе вспыхивали звезды бенгальских огней, голубые  и  зеленые.
Брунгильда слушала быструю  сбивчивую  речь  Прынцаева  внимательно,  легкая
одобрительная улыбка, время от времени появляющаяся  на  ее  розовых  губах,
давала повод  Климу  Кирилловичу  считать,  что  девушке  Прынцаев,  молодой
человек двадцати трех лет,  недурной  собою,  неглупый,  спортивный,  скорее
всего, небезынтересен.
   Наконец под бравурные звуки музыки появились  первые  участники  шествия:
толпа гномов везла сани, на них восседала  молодая  конькобежица,  одетая  в
живописный костюм русской боярыни со звездою в руке.
   - Рождественская звезда, - радостно  взвизгнула  Мура  и  подпрыгнула  от
восторга.
   - Смотрите, смотрите дальше. Видите, салазки с  Дедом  Морозом...  Там  и
бочка со сластями. Их потом раздавать гостям будут, вечером, 1 января. И еще
в подарок готовят детям и конькобежцам бонбоньерки с гербом нашего общества,
крылатым коньком. Приходите  первого  обязательно,  -  Прынцаев  просительно
уставился на Брунгильду.
   Клим Кириллович тоже посмотрел на Брунгильду, легкий  морозец  разрумянил
ее щеки, глаза блестели, темные, тонко  прорисованные  брови  и  ресницы  на
свежем личике и белизна белков подчеркивали голубизну  и  яркость  ее  глаз.
Впрочем, оживленная Мура, тоже румяная,  белозубая,  сияющая,  выглядела  не
хуже... Обе барышни были  очень  милы  в  своих  отороченных  мехом  пальто,
тщательно подобранных в тон воротникам меховых шапочках, руки они прятали  в
меховые муфты.
   Толпа гномов вывезла на каток совсем удивительную повозку -  на  крылатом
коньке помещался крохотный мальчик, одетый в белоснежный костюм. В руках его
развевался огромный флаг с надписью "XX век".
   Среди конькобежцев и конькобежиц, появившихся вслед за аллегорическим  XX
веком, возникла какая-то сумятица. Прынцаев  забеспокоился,  вскоре  к  нему
подбежал  какой-то  озабоченный  молодой  человек,   они   пошептались,   и,
обернувшись к барышням Муромцевым, Прынцаев огорченно произнес:
   - Увы, увы! Я вынужден раскланяться, дела,  но  вы  непременно  приходите
первого,  будет  красиво,  вечер,  огни,  фейерверк,  приходите,  Брунгильда
Николаевна, Мария Николаевна, и вы, Клим Кириллович.
   Оставленные Прынцаевым, они еще некоторое время наблюдали за происходящим
на катке. Мура радостно повизгивала при каждом  удачном  пируэте  очередного
конькобежца, теребила Клима Кирилловича за  рукав...  Впрочем,  увлеченность
увиденным не помешала ей рассказать Климу  Кирилловичу,  что  отец,  Николай
Николаевич,  обещал  показать  ей  (тайно,  конечно,  через  щелочку)   один
мистический обряд. Ни для  кого  не  секрет,  что  многие  выдающиеся  люди,
начиная с Радищевa и Пушкина, были масонами; до сих пор  в  Петербурге  есть
немало лож и обществ, в котoрых  совершаются  древние  таинственные  ритуалы
отец, наверное, наконец-то понял, что интерес Муры к мистическим явлениям не
детская забава, решив приобщить ее к сокровенному знанию.
   Когда Клим Кириллович и барышни Муромцевы вышли из  сада,  предприимчивый
извозчик быстро подогнал маленькие  санки  с  низенькой  спинкой,  куда  они
уселись, решив, что возвращаться домой  рано  и  надо  насладиться  коротким
зимним днем в полную меру.
   Клим Кириллович приказал извозчику ехать на Невский проспект. Там  царила
толчея,  куда  большая,  чем  в  обычные  дни.  Меж  разномастных   экипажей
встречались роскошные тройки с веселящимися  компаниями.  Лихо  направляемые
кучерами в русских кафтанах и шапках с павлиньими перьями сани,  расписанные
цветами и петушками, казались Климу  Кирилловичу  символом  уходящей  эпохи.
Богатые дома и правительственные здания  украшали  газовые  и  электрические
вензеля: и с коронами, и составленные из первых букв имен членов царствующей
фамилии, и с надписью "XX век", - загоревшись ближе к вечеру, с наступлением
темноты, они явят собой эффектное зрелище.
   - Доктор, - Мура повернула оживленное личико к Климу Кирилловичу, - а что
с младенцем, которого вы вынимали из витрины?
   Неожиданный вопрос  девушки  застал  Клима  Кирилловича  врасплох,  и  он
машинально ответил:
   - Его похоронили на Волновом кладбище.
   - Поехали туда.
   - Мура, ты шутишь, - попробовала образумить сестру Брунгильда.
   - Нет, конечно. Клим Кириллович обещал мне...
   Мура уже не помнила, что никаких обещаний Клим Кириллович ей не давал.
   "А что, действительно, не поглядеть ли на могилку  несчастного  младенца?
Все-таки и я имею  к  его  душеньке  какое-то  отношение",  -  подумал  Клим
Кириллович, готовый склониться  к  просьбе  Муры.  Но  требовалось  получить
согласие Брунгильды, а она не любит потакать слабостям младшей сестры. К его
удивлению, Брунгильда не возражала, прогулка  в  санях  явно  доставляла  ей
удовольствие.
   Когда выехали на Лиговку,  электрические  фонари  сменились  на  газовые,
праздничное убранство почти исчезло.  Промелькнула  многоярусная  колокольня
Крестовоздвиженской церкви с выразительным шпилем. Миновали Обводный.  Вдоль
улиц, заваленных неубранными  сугробами,  жались  друг  к  другу  деревянные
домишки с неопрятными дворами, маленькие лавчонки, трактиры, чайные.  Доктор
пожалел, что повез барышень сюда, на  окраину,  в  "грязное  пятно  на  краю
Петербурга". Курская, Прилукская, Растанная... Извозчик  свернул  к  Волкову
кладбищу, и вскоре санки остановились у ворот.
   Велев извозчику ждать, Клим Кириллович взял под руки притихших  барышень.
Подбирая руками юбки, подбитые тесьмой, девушки шли по расчищенным  дорожкам
пустынного кладбища, стараясь держаться поближе к Климу Кирилловичу.
   Тишина  кладбища  являла  разительный  контраст  праздничному  и  шумному
Юсуповскому саду, радостной суете центральных улиц. Грустный вид надгробий и
крестов, покрытых толстыми шапками снега, каменные изваяния скорбящих  людей
и ангелов невольно заставляли сердце  сжиматься.  Огромные  черные  деревья,
беспорядочно возвышающиеся  вокруг,  протягивали  к  примолкнувшим  путникам
голые ветки  -  иногда  они  вздрагивали,  бесшумно  взлетали  потревоженные
вороны, роняя с веток снежную ласковую осыпь белого праха. Румянец  сошел  с
лица Брунгильды, она дрожала, и дрожала не от холода. Напряженно  молчала  и
Мура.  Спускались  сумерки,  задул  несильный,  но  неприятный  ветер.  Клим
Кириллович усомнился в разумности предпринятой  ими  прогулки.  Сразу  стало
понятно:  найти  безымянную   детскую   могилку   без   посторонней   помощи
невозможно...  Смотритель  кладбища,  худой  мужичок  в  высоких  сапогах  и
черненом полушубке, повел их по узенькой  притоптанной  тропинке  в  дальний
угол погоста. Удивленно поглядывая на странных посетителей,  он  сказал  им,
что за сиротской могилкой присматривает  какой-то  монах  Авель  с  Подворья
Благозерского монастыря, кажется, он и сейчас там.
   Обогнув очередной сугроб, они увидели большое темное пятно,  выделявшееся
на белом снежном пространстве. Около свежей могилы застыл на коленях, спиной
к ним, монах в черном одеянии. Тень от фигуры была так же недвижна, как и он
сам. Клим Кириллович и его оробевшие спутницы шли  тихо,  не  разговаривали,
замолк и смотритель. Монах, видимо, почувствовал их приближение, потому  что
вдруг  встал  во  весь  рост,  оглянулся,   нахлобучил   плотнее   скуфейку,
внимательно и строго , посмотрел на них и пошел прочь от могилы. Он явно  не
хотел с ними встречаться.
   Клим Кириллович, Брунгильда, Мура  не  могли  издалека  рассмотреть  лицо
монаха. Он был высок ростом, выше Клима Кирилловича, а по тому, как легко  и
стремительно он удалялся в  розово-голубой  сумрак  зимнего  дня,  пришли  к
выводу, что человек он, скорее  всего,  не  старый.  О  том,  что  монах  не
оставляет следов, Мура никому не сказала.
   - Он не захотел разговаривать с нами, - прошептала Брунгильда.
   - Потому что мы нарушили его святую молитву, - так  же  шепотом  ответила
Мура. - Видишь, сколько свечечек натыкано в снег!
   По  периметру  маленького  холмика  стояли  четыре  толстые,   наполовину
оплывшие зажженные свечи. Ничто не защищало свечи от  стелющегося  по  земле
ветерка, но они продолжали гореть, и пламя поднималось к  небу  вертикально.
Снег возле свечей подтаял, обнажив  кусочки  почвы.  Здесь,  как  показалось
Муре, пробивалась зеленая травка... Все трое немного постояли,  ощущая,  как
вместе с холодом сквозь тоненькие подошвы ботинок  неумолимо  поднимаются  к
сердцу печаль и уныние. В этот момент затея с посещением кладбища показалась
им ненужной и глупой.
   Извозчик ждал у ворот кладбища. На обратном пути девушки молчали,  доктор
Коровкин изредка спрашивал их, не замерзли  ли  они.  Уже  совсем  стемнело.
Празднично иллюминированные центральные улицы не радовали.
   Доставив барышень домой - Елизавета  Викентьевна  отнеслась  к  несколько
позднему  возвращению  дочерей  спокойно,  она  доверяла  доктору,  -   Клим
Кириллович отправился к себе  на  квартиру  пешком,  ему  хотелось  развеять
сгущающиеся в душе нехорошие предчувствия.  И  это  ему  почти  удалось.  Но
предпринятая  душевная  терапия  дала  результат  кратковременный   -   едва
добившись равновесия, доктор  был  неприятно  поражен  сценой,  которую  ему
пришлось  наблюдать  возле  особняка  покойного   князя   Ордынского.   Двое
полицейских выводили  из  ворот  благообразного  высокого  старика  с  гордо
посаженной седой головой. Руки старца были заломлены  назад,  сопровождающие
грубо подталкивали его, несмотря на протесты арестованного,  доносившиеся  и
до  доктора  Коровкина.  Доносились  до  доктора  также   брань   и   угрозы
полицейских. Доктор отвернулся с тягостным чувством и постарался забыть  эту
сцену. Конечно, он не знал, что вскоре и сам окажется в непростой ситуации.

Глава 5

   Илья Холомков вырос в провинциальной семье помощника прокурора,  человека
либеральных  взглядов,   даже   социалистических,   по   крайней   мере,   о
необходимости уничтожения проклятого самодержавия Михаил Алексеевич Холомков
поговаривал. В небольшом городке, где провел  Илья  свою  юность,  имелся  и
узкий   кружок   вольнодумцев,   их   невнятные,   типографски   неряшливые,
пересыпанные стихами прокламации революционного толка казались  Илье  вполне
безумными. Да и местные жители никак  не  хотели  загораться  прогрессивными
идеями, и ненужные бумажки ими если и читались, то тут же  выбрасывались,  а
то  использовались  для  самых  низменных  нужд.  Прогрессивные  идеи   Илью
Холомкова не волновали.
   Илья страстно мечтал вырваться  из  провинциальной  глуши,  жить  в  свое
удовольствие, и самым  мощным  инструментом  для  достижения  заветной  цели
считал  отнюдь  не  свое  дворянское  происхождение,  а   личную   природную
привлекательность. Ее  он  осознал  рано.  Статный,  с  пышной  светло-русой
шевелюрой, с правильными, если не сказать -  античными  чертами  лица,  чуть
удлиненным носом, Илья по утрам любовался в зеркале  своими  выразительными,
речной  синевы,  глазами.   Именно   глаза   завораживали   представительниц
прекрасной половины человечества, и покойная жена его  как-то  призналась  в
интимную минуту, что едва не теряла сознание  от  его  долгого  пристального
взгляда
   Внешность-то и помогла ему достигнуть желанной цели. Удачная женитьба  на
богатой,  хотя  и  не  дворянских  кровей,  сироте  сделала  его   человеком
состоятельным.  Немногочисленная  родня  не  смогла  отговорить   беззаветно
влюбленную девушку от мезальянса с человеком без состояния,  без  профессии,
без образования. Юридический факультет университета он и правда не закончил,
но и без диплома Илья Холомков в свои двадцать восемь  лет  чувствовал  себя
вполне  комфортно.  После  смерти  жены  на  второй  год  после  свадьбы   -
трагическая случайность на горном курорте в Швейцарии,  о  которой  Илья  не
любил  вспоминать,  -  он  пользовался  дивидендами  ее  хорошо   вложенного
капитала. Состояние,  доставшееся  от  жены,  давало  ему  возможность  жить
безбедно. Своим маленьким слабостям, а они у него, как и у каждого  человека
были, Илья Михайлович потакать мог.
   И все-таки он служил, тому имелись  свои  причины.  Вот  уже  полгода  он
выполнял обязанности секретаря у князя  Ордынского,  куда  Илью  Михайловича
Холомкова определил господин Пановский. Чтобы попасть на эту  ненужную  Илье
службу, потребовалась протекция со стороны  княгини  Свияжской,  хлопотал  о
протекции все тот же Пановский.
   Нельзя  сказать,  что  служба  обременяла  Илью  и  что  князь  Ордынский
перегружал своег